Младший названый брат

      Оказалось, несчастный брат почувствовал себя плохо и попросил остаться с ним. В то время, как главы других кланов пошли на гору Луаньцзан, Лань Хуань остался. Ему пришлось признаться себе, что он сделал это с удовольствием.       У Мэн Яо был жар. Доктор посоветовал ему отдохнуть несколько дней.       Мягко горели лампы. Было тепло. Комната была наполнена запахом лечебных трав. Они вдвоём сидели на кровати. Лань Хуань — у края, младший брат — у стены, опираясь спиной на подушки. Он был в белых нижних одеждах. Болезнь не оставила отпечатков на нём. Мэн Яо был светел и благодушен. Только руки его дрожали, когда он пытался взять какой-нибудь предмет.       На столике подле кровати лежали доски и фишки. Они уже сыграли несколько раз в сянци, хоть Лань Хуань и пытался сперва отговорить Мэн Яо. Разве можно так напрягать ум во время болезни? Брат решил, что можно, и даже обыграл его два раза из трёх. Похоже, он давно ждал возможности испробовать новую стратегию против Лань Хуаня. Но и тот не останется в долгу.       Слуга принёс чайник, который теперь ждал, когда на него обратят внимание, стоя на столе подле игровой доски.       Мэн Яо продолжил прервавшийся разговор. — Ты закончил свою последнюю работу? Мне не терпится увидеть её. — Почти. Сейчас нет времени для живописи, но удержаться всё равно сложно. Хочешь я подарю её тебе, когда закончу? Боюсь, в Облачных Глубинах скоро начнёт заканчиваться место для картин. — Башня Кои всегда в твоём распоряжении, брат. Я буду хранить их со всей бережностью.       Снова наступила тишина. Она нередко была частью их досуга и никогда им не мешала. Наоборот, та тишина, что наступала меж их бесед, всегда помогала понять многое.       В этот раз благодаря ей Лань Хуань смог определить природу смутного волнения в глубине души. — Ты несколько взвинчен в последнее время. Понимаю, тебе сейчас непросто. Ты уверен, что справишься сам? — осторожно начал он. — Вполне.       Верно. А-Яо может многое. Особенно если это касается устройства его собственной жизни. Это не то, что Лань Хуань хочет спросить. — Ты уверен, что не хочешь помощи?       Мэн Яо покачал головой. — Конечно, я хочу. Но я не чувствую себя вправе обременять ею кого-то. Особенно тебя, брат. У тебя и так много забот из-за меня. — Я с радостью оставлю дела клана дяде и брату на время, чтобы помочь тебе здесь, если ты только скажешь.       Мэн Яо, коснувшийся его руки секунду назад с видом человека, проводящего увлекательное исследование, отдёрнул её и прижал к своей груди, комкая одежду. Было видно, как он бледнеет. — Приляг, — Лань Хуань, поддерживая под поясницу, уложил брата на кровать. Мэн Яо тут же расслабился. Кровь снова прилила к лицу. Дыхание выровнялось.       Конечно, Лань Хуань чувствовал, что болезнь играет одну из последних ролей в этом приступе. От этого его тревога за брата только усилилась, но тот сейчас не был в состоянии продолжить разговор.       Отдохнув и поднявшись снова в сидячее положение, Мэн Яо подвинулся чуть ближе. Его плечо, прикрытое только одним слоем тонкой ткани, почти коснулось плеча Лань Хуаня. Тот подставил его. Брат явно любит прикосновения.       Мэн Яо сперва опёрся на него, а потом развернулся и прижался к его груди, сжал в руках его одежду. Лань Хуань положил руку ему на спину, как делал иногда. Мэн Яо не прятал лица. Оно было счастливым и расплывалось в нежной улыбке. Глядя на привычное выражение спокойного и жизнерадостного брата, удивительно было заметить, как светлые глаза начали наполняться печалью.       Мэн Яо понял, что его эмоцию заметили. Он сморгнул. И, будто желая отвлечь Лань Хуаня, приблизил своё лицо к его. Это оказалось секундным порывом. Рука, что легла Лань Хуаню на шею, была уверенной и сильной, а движение — страстным и честным. Лань Хуань расслабился и отдался властной руке и нежным действиям. Он почувствовал, что Мэн Яо собирается сделать нечто правильное. Но тот, опасно приблизившись к грани, за которой повернуть назад было уже нельзя, вдруг остановился.       Сохраняя светлую улыбку, Мэн Яо нагнулся к столику, что стоял подле кровати, чтобы неспешно разлить им чай.       Лань Хуань прикоснулся пальцами к своим губам, прежде чем взять чайник у него из рук. Не стоит больному себя утруждать.       Мэн Яо с благодарностью принял напиток. — Так ты не был против? — спросил тот спустя несколько минут. — Нет.       Мэн Яо шумно выдохнул себе в пиалу. — Прошу меня извинить, я скоро вернусь. — Тебе не стоит ходить. — Это не терпит отлагательств. И это должен сделать я сам.       Мэн Яо, накинув верхние одежды и обувшись, вышел из покоев, оставляя Лань Хуаня в смешанных чувствах. Брат всегда демонстрировал тонкую душевную организацию, чувствительную ко многим волнениям, но он очень редко позволял тревогам влиять на свои действия. Ему очень тяжело из-за смерти жены и обвинений.       Лань Хуань надеялся, что он всё же позволит себе помочь.       Мэн Яо действительно вернулся скоро. Теперь он снова был весел и энергичен. Брат полностью избавился от образа того, кому может понадобиться помощь. Всё же он хитёр. Лань Хуаню оставалось лишь вздохнуть и принять отказ. — Ложись.       Мэн Яо подчинился. Он дал Лань Хуаню раздеть себя и уложить в постель. Ткань его нижних одежд, оказывается, была необычной. Очень нежной и мягкой. — Новые. — Хочешь такие же?       Лань Хуань покачал головой, не сдержав смешка. — Просто не встречал такой ткани. — Не отказывайся. Стоит попробовать их поносить, и останавливаться не захочется. К тому же, я сразу подумал, что кто, как не глава самого утончённого клана, должен носить такие одежды.        Мэн Яо кокетливо повёл плечом, и из-под ткани показалась красивая белая ключица. Лань Хуань не мог отвести взгляда. Мэн Яо потёр в пальцах край одежд, чуть оттягивая их в сторону. — Ты правда хочешь, чтобы я разделся, или всё же стоит дать тебе другой комплект?       Лань Сичэнь почувствовал, что пристыженно краснеет, несмотря на то, что Мэн Яо счастливо улыбался и явно не был хоть сколько-то оскорблён. — Прости, я специально, — продолжил деликатно посмеиваться он.       А после он внезапно несколькими движениями скинул с себя одежды, прикрылся одеялом, и принялся ловкими порхающими движениями фокусника раздевать Лань Сичэня. Всего через несколько секунд распущенные верхние одежды упали с его плеч. А мягкие тонкие руки принялись за следующий слой. Всё ещё завороженный Лань Хуань, повинуясь импульсу, взял эти нежные кисти в свои руки, и прижал их к груди — туда, где жили голоса важных Лань Хуаню людей, в том числе и голос А-Яо, который приходил с тёплыми словами поддержки в трудные минуты.       Мэн Яо поднял на него свои светлые глаза и послушно замер. Его руки грели прохладные руки Лань Хуаня, а лицо розовело.       Нельзя забывать о том, что у Мэн Яо жар. Как и нельзя способствовать дальнейшему повышению температуры. — Похоже, моё присутствие не поможет тебе, а лишь навредит. Я надену это, только лежи спокойно и не вылезай из тепла.       Мэн Яо смиренно убрал руки под одеяло, зарылся в него по самый нос и замер там на спине в подобающей больному позе, полушутливо изображая боязнь того, что Лань Хуань сейчас уйдёт. Только глаза его продолжали стрелять живым интересом. Он даже не пытался притвориться, что не желает увидеть, как Лань Сичэнь раздевается.       Тот повернулся к нему боком, но не лишил его желанного удовольствия. Этот жадный взгляд и правда был приятен.       Тонкая мягкая ткань коснулась тела. Он не завязывал пояса — всё равно эти одежды ему малы, но будь они сшиты на Лань Хуаня, он бы тонул в удовольствии, которое получало тело от каждого движения. — Тебе обязательно сошьют такие в самое ближайшее время. Они прекрасны на тебе, гэгэ. — Успеется. Разве тебе не надо позаботиться о Совете Кланов и другом…       Мэн Яо смотрел на него так, что становилось понятно: эти хлопоты — единственное, что будет действительно приятной заботой для него в ближайшее время. — … Но если ты настаиваешь, я буду очень рад такому подарку. Я напишу тебе картину, как только смогу. К следующему Совету Кланов. — Тебе надо будет произнести оправдательную речь, я думаю. Ты собираешься сделать это? — Нет, я не планировал. — Нет причин невиновному оставаться несправедливо обвинённым. — Хорошо, с этим я согласен. — Ты же невиновен?       Мэн Яо поднял на него чуть удивлённый взгляд, его губы сложились, чтобы произнести подтверждение. Лань Хуань успел устыдить себя за мимолётное сомнение, но — секундная заминка — и Мэн Яо, не меняясь в лице, сказал: — Нет, я виноват.       Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Мэн Яо выглядел всё менее уверенным и всё более мрачным. Что он сказал? — В чём виноват?       Мэн Яо снова переменился в лице: виновато улыбнулся, спрятал глаза, Лань Хуань подумал, что тот сейчас скажет ему, что чувствует себя отчасти виноватым за какие-то детали, по несчастью приведшие к трагедии. — Расскажи мне обо всём, что тяготит тебя, я помогу тебе разобраться.       И снова перемена: светлое выражение ушло с лица брата. К своему удивлению, Лань Хуань почувствовал тягучий страх. — Я виноват в том, в чём меня обвиняют. — Что ты сделал?       Лань Хуань не заметил, как сжал в руках плечи Мэн Яо, вглядываясь ему в глаза. Они были глухи и пусты. — Я убил нашего брата и расчленил его тело.       Что-то блеснуло в глубине глаз Мэн Яо, и страх сковал душу с новой силой. — Мне так жаль! — что-то отчаянное вырвалось из него. — Но я не раскаиваюсь по-настоящему.       Лань Хуань отпустил его. Встал с кровати. Тёмное чувство поднималось в нём. И страх, и отвращение.       Это А-Яо или нет?       Лань Хуань отступил ещё дальше к двери. — Мне надо подумать, извини меня. — Когда ты вернёшься? — Мэн Яо хотел поймать его за одежду, но не посмел. — Ты вернёшься сегодня?       Его глаза стали наполняться слезами, голос был хриплым. Лань Хуань смотрел на него, и чувствовал, как тёмный ком всё сильнее подбирается к сердцу, искажая и оскверняя до этого неприкосновенное чувство к названому брату.       Мэн Яо ощущал это. — Ты ведь вернёшься?       Лань Хуань никогда не видел Мэн Яо в таком исступлении. — Да, конечно… Дай мне... Время.       Атмосфера в комнате была удушающей. Надо было выйти наружу и как можно быстрее. Будучи не в силах больше терпеть, он выскользнул из комнаты.       Что Мэн Яо сделал? Он не просто внезапно, сам того не ожидая, признался в грехе. Он ещё и показал что-то, живущее в нём. Не только яростное, бездушное и обиженное, но и искреннее, что было самым страшным.       Ноги вынесли Лань Хуаня на балкон, и он смог вдохнуть свежего воздуха.       Долгие минуты Лань Хуань просто смотрел вдаль, сосредоточившись на дыхании, чтобы успокоиться. Необходимо поступать так, если предстоит обдумать что-то настолько важное.       Когда он перестал слышать тяжёлое биение сердца, дыхание выровнялось, а паника утихла, он позволил себе вернуться к размышлениям. Теперь они пошли уже в другую сторону, к счастью. Хуже всего было бы зациклиться на мысли, что А-Яо предал его ожидания. Всё же это было полностью несправедливой мыслью.       А-Яо страдал. Он был одинок и, оказывается, никогда никому полностью не доверял. Он не только причинил вред другому человеку — своему названому брату, но и пытал собственную душу. Неизвестно, что стало с ней. Есть вероятность, что он является вовсе не тем человеком, каким кажется. Но если сперва Лань Хуаню показалось именно так, то теперь он верил в это всё меньше. Невозможно быть таким чутким к другим, не понимая переживаний людей и не имея искреннего желания вести себя правильно и дарить только положительные эмоции.       Платье Мэн Яо ещё хранило его запах. Невозможно было представить, что всё, случившееся этим вечером, не было искренним. Лань Хуань вспомнил неслучившийся поцелуй. Если бы он произошёл, Лань Хуань сейчас чувствовал бы себя куда хуже. Мэн Яо чувствовал это же уже тогда, или была другая причина отказаться от поцелуя?       Лань Хуань вспомнил липкий отвратительный страх, который исходил от Мэн Яо. Что это? Лань Хуань прислушался к себе. Теперь он боялся только за Мэн Яо. И немного за то, как они будут разговаривать в следующий раз.       Из пучины сомнений, которыми заполнилась его душа, вынырнул голос А-Яо.       «Не бойся, эргэ, это просто ситуация, в которой надо разобраться».       Оказывается, этот тёплый образ не был тронут. Его чуть-чуть поцарапало, будто нечто, что до этого было тепло и тихо любимым, оказалось отвергнуто и опорочено тем единственным человеком, который мог повлиять на отношение Лань Хуаня к объекту этой любви, но оно восстановилось. Лань Хуань усилием воли отделил образ брата от всего тёмного отвращения, которое Лань Хуань испытывал.       Сделав это, он почувствовал тревогу. Брат остался там: больной, не знающий, что делать с открывшейся душой и один на один со своим тяжёлым признанием.       Он развернулся и заторопился обратно к комнате.       А открыв дверь, он увидел то, что снова откликнулось болью в его душе.       В середине комнаты на полу был Мэн Яо, и Лань Хуань застал кульминацию ужасной тихой истерики.       Мэн Яо лежал боком, исступлённо извивался, его трясло от беззвучных рыданий. Руки были прижаты к груди и расцарапывали её. Зубы — плотно сжаты. Глаза закрыты, а брови поднялись в выражении невыносимой боли.       Скомканное одеяло лежало около кровати. Стол был сдвинут. Оставленная им одежда лежала в стороне аккуратно сложенной стопкой.       Мэн Яо ещё раз перевернулся, на этот раз сворачиваясь на боку калачиком, и только тогда заметил Лань Хуаня.