***
Легко говорить юному Мидории, что они с Айзавой "не ладят". Сложнее смотреть на темный каскад наверняка мягких волос, который так и тянет потрогать, и усилием воли останавливать руки. Сложнее заставлять себя не пялиться чересчур часто на Сотриголову. Это ведь, в конце концов, невежливо. В форме Всемогущего легче. Улыбка привычно растягивает губы, и неловкость, сковывающая при виде Шоты, немного отступает. Тошинори научился дышать в маске, что давно ему не по размеру. Он упорно пытается взглянуть под чужую. У Сотриголовы искусанные, потрескавшиеся губы, красные, с отчётливо видными капиллярами глаза, и ярко-желтый спальный мешок в роли основного места жительства. Шота ведёт ночной патруль, Всемогущий ведёт список, как распоследний фанат с сайта стёрка.ком. Самому себе он способен признать, что проходящая по грани самоубийства самоотверженность восхищает его больше, чем должна бы. У Сотриголовы вялое поведение, потрёпанный внешний вид, агрессивность, выходяшая за рамки социальной приемлимости, и жгучая тоска во взгляде, от которой сжимается сердце. Айзава Шота закатывает глаза на нотации и отвечает бессменным отказом на предложения помощи. Чужое раздражение ощущается почти физически, и это знак, что вскоре зрачки полыхнут алым, и его принудительно трансформирует из формы Всемогущего обратно в жалкий скелет. Это больно, и это унизительно, но Тошинори всего лишь разворачивается и идёт в противоположную от Шоты сторону. Он сплевывает горькие сгустки крови, пока никто не видит. Видит он сам. Отступить никогда не было вариантом, только не для героя-номер-один. Но что он может сделать для человека, каким-то образом ставшего кем-то большим, чем просто коллегой? Ответ приходит во время завтрака, и он пялится на пару бутербродов, будто они принесли ему божественное откровение. Человек, что жертвует временем сна, явно не озабочен готовкой. На следующий день всё с тем же показным безучастием Айзава поднимает бровь. Это выглядит забавно. Это выглядит мило. Они вдвоем в пустой учительской, и нет нужды в спектаклях, но доверие – это чертовски длинная дорога. — Что это? — Сотриголова кивает на маленькую коробочку. Огромный дворовый кот, что не понимает хорошего отношения. Он недовольно хлестал бы хвостом, будь у него такая возможность. — Бенто. Для тебя. Шота моргает, на секунду его лицо приобретает по-детски удивлённое выражение лица. Мимика не привыкла к подобному, ему почти больно на физическом уровне, он возвращается к привычной маске так быстро, как только может. Но перед этим – тихо, откровенно, специально для Тошинори, он говорит: — Спасибо. И для Тошинори это — лучший подарок.***
Тошинори приносит бенто в третий раз, когда в глазах Айзавы вновь мелькает нечто откровенное. — Что тебе от меня нужно? — спрашивает, не спеша приступать к еде. Шота ест в одиночестве. Категории обмена. Ему нравится наблюдать за чужим мыслительным процессом. На мгновение он думает, что отчасти способен понять Ночноглаза, прежде чем вернуться в настоящее. — Ничего. — И зачем тогда всё… вот это? Айзава неопределенно поводит головой, и его волосы падают на лоб. Тошинори очень, очень хочется отвести их обратно. — Я просто хочу помочь. — Ах да, помощь всем страждущим, как я мог забыть. Дай угадаю, остальных ты тоже кормишь? — Нет. Только тебя. "Ты особенный", — повисает в воздухе. Откровенность болезненна. Откровенность приятна. Пауза тянется, он неловко кашляет и на пробу кидает: — Ну, увидимся завтра, Айзава-кун! Он почти уверен, что не обманывается, слыша вслед "до завтра".***
Яги врывается в учительскую во время большой перемены. Ему нужны некоторые журналы, а ещё он должен проверить тетради, и… И он замирает, очарованный зрелищем, невольным свидетелем которого стал. Айзава держит в руках расчёску, а в зубах резинку для волос, и, судя по всему, совершает тщетные попытки собрать волосы в подобие причёски. В учительской пусто, и Тошинори определенно плевать хотел, где торчит весь педсостав в свободное время. В этой пустоте хлопок двери отдается эхом, Сотриголова оборачивается и тянет: — А, это ты… Это вторжение в личное пространство. Ему бы следовало уйти. Тошинори не уходит, и стоит там лохматым долговязым столбом. Если они двинутся в неправильном направлении, это всё ещё будет значить, что они движутся. — Ты, кажется, предлагал свои услуги… — неожиданно произносит Шота, инициирование разговора – это нечто новое. — Может, поможешь?. Тошинори хватает на то, чтобы кивнуть. Тошинори подходит ближе, забирает из рук Айзавы расчёску и медленно, полный благоговения, касается его волос. Они, и впрямь, мягкие. Уложить их в хвост выходит быстро, слишком быстро. Всемогущий не должен себе позволить отстраниться так быстро, просто не может. Охваченный внезапным порывом, он опускает голову, носом в светлую шею утыкается. Замирает, дышит через раз. Хорошо, как же хорошо. Это не должно ощущаться так хорошо, как будто он наконец дома, но оно ощущается. Сотриголова пахнет свежей бумагой. Это необычно. Это не делает происходящее менее приятным. Прийти в себя и отойти от никак не реагирующего Шоты сложно, но Яги всё же справляется. — Вот и всё, — говорит он, потому что, ну, должен же хоть что-то? У Айзавы не поддающийся классификации взгляд и родинка рядом с ключицей. Они движутся в очень странном направлении. Но Шота, кажется, не против.