«I'm a marionette, I'm a marionette, Я марионетка, я марионетка, Just a silly old clown. Я просто дурашливый старый шут». Ghost — I’m marionette.
— …и мне это, знаешь ли, нравится, — шёпотом произносит Человек в маске и ненавязчиво проводит пальцами по шее Сары. Он отстраняется так же неожиданно и сохраняет завидное спокойствие, пока садится на своё место и как ни в чём не бывало приступает к трапезе. В отличие от Сары. Она глядит на мерзкую еду, мимолётом, будто заново, окидывает помещение и не понимает, как вообще здесь оказалась. Зачем? По какому року судьбы? Он изучающе смотрит на неё. Саре не надо даже видеть его лицо, чтобы понять это. Она чувствует его тяжёлый, прошибающий до противных мурашек взгляд, и не в силах поднять голову и бросить ему вызов, чтобы он раз и навсегда уяснил одну простую суть: она не такая, как его уроды. Сара не будет плясать под чужую дудку, не будет идти на поводу, как послушная собачка. О’Нил нервно выдыхает, продолжая бесцельное изучение тарелки. Чем больше она глядела на эту мерзость, тем сильнее ей хотелось распрощаться с завтраком. И с нервами, которые были натянуты до предела. — Не волнуйся, Сара, — его голос бархатистый, расслабляющий и одновременно с тем властный, не требующий никакого возражения. — Я тебя ни за что не обижу. Она кривится от этих напыщенных слов и крепче сжимает приятную ткань чёрного платья. Сара до сих пор не могла разгадать смысл в этом маскараде. Готический вечер при свечах? Попытка в романтику? Так вот к чёрту всё это. Сара решается спонтанно. Прежней осторожности она не чувствовала. Скорее интерес, желание разобраться во всём этом цирке, чтобы наконец-то убраться отсюда и больше никогда в жизни не возвращаться. Это место было пропитано болью, животными, дикими инстинктами — и цивилизованный человек здесь попросту умирал, становился таким же одичалым, покинутым. А Саре совсем не хотелось превращаться в нечто подобное. Она поднимает голову и с прищуром глядит в тёмные, казавшиеся бездонными, прорези для глаз, совершенно не замечая ничего человеческого в этой пугающей маске. — Что-то не так? — интересуется Человек, но не получив никакого ответа, задаёт новый вопрос: — Тебе нравится моя маска, Сара? — Не нравится. Она отвратительна. — Ох, даже так? — в его тоне сочилась наигранная досада, и Саре стало крайне некомфортно находиться в этом обществе. — Я люблю честность в людях. На самом деле, это чересчур редкое качество. Сейчас весь смертный мир держится исключительно на лжи, на пороках. На грехах. Каждый думает, что это благое деяние, когда, предположим, совершает преступление. Но он пытается оправдать свой поступок, выставить себя в лучшем свете, однако вместе с этим он не понимает, что загоняет себя в ещё более глубокое болото. А маски, — он нежно провёл по своей, — а что маски? Их даже не надо надевать — их уже носят. Все эти лицемерные улыбки, притворное сочувствие… Но в этом месте люди раскрываются, становятся теми, кем являются всю жизнь: прогнившими изнутри, ужасными, гадкими человечишками, смеющимися над несчастьями других, — он хлопнул по столу, но сразу же осёкся, повернувшись к О’Нил. — Маски отвратительны, Сара. Но, к сожалению, ныне они являются неотъемлемой частью жизни. Сара нахмурилась. Это была речь обозлённого на всё человечество мальчишки, застрявшего в глубоком прошлом. В том периоде, когда ему самому пришлось надеть маску ради того, чтобы скрыть собственный недостаток. Порок, как он выразился. — Никто не может осуждать других, когда сам является таким. Вы неидеальны и куда ужаснее всех тех, кто оправдывает себя. Знаете, почему? — Сара, расплывшись в улыбке, пальцем показала на Человека в маске. — Вы не оправдываете себя. О нет. Вы считаете, что вы поступаете абсолютно правильно. Что это милосердно. Но ни черта подобного. Это поступки ненормального! Он рассмеялся. Громко, выражая всё отношение к словам глупой девчонки, которая не была способна даже широко мыслить. Он смеялся так, что у Сары буквально на секунду остановилось сердце, а все внутренности заледенели от испуга. Она была парализована, и единственное, что ей было под силу — это наблюдать за Человеком, который насмехался над ней. Потешался. Но неожиданно он умолк. Наступила гробовая тишина, и Сара отлично могла слышать своё ускорившееся сердцебиение и чужое ровное дыхание. — Ты столько пережила, — он печально вздохнул, словно всерьёз выражал сочувствие к её нелёгкой судьбе. — Однако ты по-прежнему живёшь в мире, полном грёз. Ты не видишь очевидного перед своими глазами. Тем не менее, я приятно удивлён. Не каждый так открыто будет грубить мне. — Я вам не грубила. — Да, да. Конечно, — он равнодушно махнул рукой. — Я бы хотел преподнести тебе скромный подарок. Ты не против? — Разве вы примете мой отказ? — Отвечать вопросом на вопрос — некультурно, Сара. Но на первый раз я тебя прощу. — Как милосердно, — пробубнила себе под нос О’Нил, сразу же осудив себя за говорливость. Она настороженно проследила за бездействием и молчанием Человека в маске и с облегчением решила для себя, что он не услышал её. Однако всё было не так просто. Он прекрасно разобрал её слова. Дерзкие, в характере боевых подростков, считающих себя чуть ли не бессмертными. Будь это его уроды, чудики, он бы без всяких сомнений выпорол их. Наказал так, чтобы они запомнили этот урок на всю жизнь и больше никогда не смели злоупотреблять сквернословием. Чтобы они никогда не позволяли себе общаться таким образом с хозяином. Но с Сарой так не получится. Она была другой. Конечно же другой. И её следовало учить иначе. Более деликатно. Хозяин легко поднялся, поправил свой и без того идеальный чёрный костюм и, чуть отойдя от недоумевающей Сары, взял, пожалуй, самый объёмный, примечательный предмет во всей комнате — старинную шкатулку. — Обычно я не разбрасываюсь подобными ценными вещами, — начал он, — но и тут я делаю исключение. Удивительно, не так ли? — Вы чего-то добиваетесь? — Ни в коем случае! Подарки — это в первую очередь что-то душевное, искреннее. Я не имею права требовать от тебя что-либо взамен, ведь я самолично решился тебя порадовать. — Порадовать? — на её лице читалось удивление. — В честь чего? — Я не обязан перед тобой отчитываться, — жёстко отрезал Человек в маске и аккуратно открыл шкатулку, доставая из неё необыкновенной красоты ожерелье. Украшение действительно поражало воображение. По своей стилистике оно также напоминало нечто готическое, старинное, и оно смотрелось крайне гармонично с платьем Сары. В нём была своя особенная изюминка, и как бы скептично она не была настроена к этому внезапному порыву щедрости от этого чересчур странного, непонятного человека, О’Нил не могла не признать, что это ожерелье ей понравилось. Оно манило своей индивидуальной стилистикой и потаённой энергетикой, вынуждавшей слепо подчиняться. — Ты позволишь мне..? Сара кивнула, и хозяин, подойдя к ней, ласково провёл по открытой спине, уделяя особенное внимание нежной коже на шее. Он впервые пожалел, что был в перчатках, мешавших ему насладиться этим прикосновением. Не выдержав, Сара дёрнулась, и Человек в маске самодовольно усмехнулся. Он наслаждался этой небывалой непокорностью, которая заставляла его продолжать испытывать на прочность О’Нил и пытаться найти в ней тот самый предел, когда она просто возьмёт — и сдастся. Поддастся своему внутреннему демону и навсегда растворится в блаженстве вседозволенности. — Пожалуйста… давайте быстрее. Он аккуратно застегнул ожерелье на шее Сары и, как заключительный аккорд, протянул ей руку, приглашая подняться. Человек в маске казался истинным джентльменом, но О’Нил было не впервой видеть эту лживую интеллигентность. Сохраняя невозмутимый вид и решаясь играть по немыслимым правилам, она вложила ладонь в чужую. — Ты выглядишь превосходно, моя дорогая, — он заботливо коснулся её щеки и невесомо провёл по краешку губ. — Не окажешь ли ты мне честь станцевать со мной? — Я не… — Тш-ш, — Человек в маске прислонил палец к её рту, очевидно, не жалуя никакого отказа. — Это просто. Ты справишься. Он, осторожно ухватив обеспокоенную происходящим Сару чуть выше талии, повёл. Сначала медленно, показывая основы, которые она действительно пыталась запомнить, чтобы не облажаться. Ей искренне хотелось покончить с этим раз и навсегда. — Раз, два, три, Сара. Не забывай. Он сделал несколько уверенных шагов в сторону, и Сара поспешно повторила за ним, но, к сожалению, это вышло менее элегантно и красиво. Но Человек в маске не обратил никакого внимания на неопытность, довольствуясь тем, что было. В его голове играла настоящая музыка. Плавная, нежная музыка, которую использовали исключительно на балах. Он идеально соблюдал воображаемый ритм, попадая в него каждым шагом. Это было прекрасно, но не хватало одного. Хозяин сделал поворот, и Сара справилась с ним порядком хорошо, хоть и не ожидала нечто подобного. Он представлял себе огромный бальный зал, свет и публику, которая в немом восторге наблюдала за ними. Он внимательно смотрел на Сару, подмечая каждое изменение, каждую неловкость, когда она совершала какой-то малозначительный промах. Для своей неопытности она была хороша — это было невозможно не признать, и он позволил себе небольшую дерзость — опустил руку чуть ниже, на талию, чтобы в полной мере ощутить поразительную гибкость. Музыка начала замолкать, и Человек в маске, сделав заключительный поворот, остановился. Он переплетал с ней пальцы, смотрел на чёрное ожерелье, которое контрастно выглядело на её бледной коже, и чувствовал, как что-то странное разливалось в его давно прогнившей душе. Он коснулся губами маски ладони Сары, и для неё это было так странно, что предательский румянец не скрыл её смущения. — Благодарю. Надеюсь, ты будешь долго носить мой подарок. — Не думаю, — проговорила Сара, уводя взгляд в сторону и натыкаясь на бордовую ширму. — Я буду верить. Потом появился Мордогрыз, и стало совсем не до ожерелья.***
Когда Кэнди заново пригласила Сару в цирк уродов — ей честно хотелось отказаться от этого совершенно не увлекательного предложения. Но щенячьи глазки и аргумент в пользу того, что с ней перестанут общаться, подействовали, разумеется, довольно отрезвляюще. Впрочем, ей надо было отыскать мать, а цирк — был единственной её зацепкой. Внутри шатра было много людей, и Сара волей-неволей вспомнила слова Человека в маске, который негативно рассуждал об уродстве каждого здесь присутствующего. Выходило довольно иронично, как ей показалось. Само представление не отличалось от предыдущих чем-то особенным. Были карлики, катающиеся по сцене, как какие-то шары. Выступали по обыкновению Мэри и Дэри, а вместе с ними и Мистер Эрик. Они позорились, унижались, а все зрители хохотали, как последние умалишённые, и Саре, испытывавшей и без того не самые приятные чувства, стало ещё противнее. Она хотела поскорее уйти и больше не видеть никого и ничего. О’Нил не могла свыкнуться с мыслью, что Человек в маске был прав. Во всём. Абсолютно. Сара пыталась не терять надежду в людей, но, к несчастью, с каждой минутой именно это и происходило. Под конец выступления вместо Жоззи вышел Человек в маске собственной персоной, поблагодарил всех за присутствие, а потом… Люди толпились, о чём-то говорили, и Сара, потерявшая Кэнди и заодно Дерека, воспользовалась суматохой, чтобы проскользнуть внутрь и вернуться к той подозрительной комнате с клеткой и ширмой. Но не вышло. На полпути, когда она уже забежала в знакомые помещения, её схватил хозяин, и Сара, испугавшаяся этой встречи, невольно вскрикнула. Он словно догадывался, что она так поступит. Или наблюдал исключительно за ней. Как иначе можно было объяснить эту удивительную прозорливость? О'Нил не видела его лица за маской, но слишком хорошо ощущала нагнетавшуюся вокруг него атмосферу. — Ты не сняла мой подарок, — констатировал он факт, и Сара, приготовившаяся к мучительной смерти, приоткрыла один глаз. — Ты радуешь меня, моя дорогая. — Отпустите меня! — Я тебя не держу. Хватка ослабла, и она шустро отскочила, тем самым увеличив расстояние. Сара прожигала взглядом Человека в маске, надеясь его как минимум испепелить на месте. — Я знаю, что моя мать у вас. — Разве? — он почти натурально поразился и покачал головой. — И где же она, интересно? — Не играйте со мной! Человек в маске сложил руки и преувеличенно грустно вздохнул. — Я думал над тем, подойдёт ли тебе маска, — ни с того ни с сего начал он, чем ввёл в ступор Сару. — И нет. Оказывается, что ты совершенно иной человек. Особенный, как принято говорить, хоть я в эту чепуху совсем не верю, — он делал маленькие шаги, сокращая дистанцию. — А твоя мать… теперь она живёт так, как ей полагается. Ты разве не должна за неё радоваться? Сара злилась — это было видно невооружённым глазом. Она хотела как-то ответить, нагрубить, опровергнуть все гнусные слова, но вместо этого О’Нил ощущала слепую ненависть. Обиду. Досаду. Ей с трудом давались эти эмоции, с которыми она не знала, что делать. — Моя дорогая, — он любовно поднял её голову за подбородок, чтобы она смотрела лишь на него. — Ты должна радоваться, а не грустить. Ты так не думаешь? — Никто не имеет права решать за других людей! — Сара ударила руку Человека в маске и скривилась от отвращения. — Вы не имеете никакого права вершить самосуд! Это бесчеловечно! — Разумеется, — он понимающе кивнул. — Но разве не жестоко оставлять ребёнка на произвол судьбы? Разве мать не должна заботиться о своём чаде? Разве она должна в первую очередь думать о себе, а потом уже о дочери? — Вы ничего не знаете! — Твоя мать рано или поздно бросила бы тебя. Она тебя даже не любила. Ты была обузой для неё. Сплошной проблемой. Лишним ртом. — Замолчите!.. Замолчите! — О, моя дорогая. Ты продолжаешь противиться. Не надо. Прими своего внутреннего демона, дай ему напитаться твоей болью. — Хватит! Хватит! Хватит! Человек в маске схватил Сару за плечи, и она прекрасно представляла, как он с превосходством ухмылялся. — Ты скрываешь в себе огромный потенциал. И я просто обязан в тебе его раскрыть, — он убрал выпавший локон, портящий всю причёску, ей за ухо. — Ты заслуживаешь куда большего. — Ни за что, — истерично сказала Сара. — Я верну свою мать даже если мне придётся пожертвовать жизнью! — Самопожертвование… как мило. Но глупо. Это никогда не приносило никакого толка. Это не ценилось ни раньше, ни сейчас. Тебя не сделают какой-нибудь мученицей. Всем будет всё равно на тебя. Сара, чувствуя, как подкрадываются слёзы, прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы это подействовало хоть как-то отрезвляюще. — Ох, не надо плакать, — с грустью в голосе сказал Человек в маске, вытирая первую маленькую слезу. — Всё не так плохо, как может показаться на первый взгляд. — Не трогайте меня! — она судорожно убрала его руки и попыталась обойти, но её перехватили. — Ты слишком много думаешь. И постоянно всех оправдываешь, когда они даже не заслуживают этого. Сара, пойми одну простую истину: ты живёшь не в сказке, в которой обязательно будет весёлый конец. Это печальная история, и если ты будешь на всех тратить своё сострадание, то ты умрёшь быстрее, чем могла бы. В этот раз он не стал её останавливать. О’Нил, бросив напоследок новый гневный взгляд, рванула со всех ног к выходу — к спасению, где её не будут учить жить, где не будут разбрасываться эгоистичными советами, пытаясь вылепить своё подобие. Человек в маске, серьёзно понаблюдавший за её уходом, трагично вздохнул и перевёл всё внимание на висевший шарф. — Значит, нужно время, — он, представив ближайшее будущее, напыщенно улыбнулся. — Это будет грандиозно. Без всяких сомнений. И Человек в маске, сохраняя в душе теплоту от того, что Сара оставила при себе подарок, подошёл к зеркалу и, изучив своё безжизненное лицо, направился обратно к сцене, чтобы проводить оставшихся лицемерных зрителей.