«Counting days, counting days Считаю дни, считаю дни Since my love up and got lost on me С тех пор, как моя любовь исчезла от меня. And every breath that I've been taken И каждый вдох после твоего ухода Since you left feels like a waste on me Кажется пустым». Lewis Capaldi — Bruises.
Иногда наступает период, когда весь мир становится самым ненавистным местом на всём белом свете, когда жизнь, проклятое существование без шанса на проблеск хоть какого-то смысла, превращается в убогую канитель. Когда любые слова неимоверно раздражают, а сочувствующий взгляд вызывает непреодолимую волну агрессии. Когда посещают постоянные мысли о изощрённых методах самоубийства, но не хватает духа, чтобы хотя бы сброситься с обрыва или перерезать глотку. Когда тянет в одно и то же место, где время летит так быстро, что не успеваешь насладиться заветной тишиной, недоступной в отвратительные будни. Это период, когда давит безысходность, от которой, к несчастью, простыми, повседневными способами никак не избавиться. У Джона был сложный год. Слишком сложный, чтобы после него благополучно не свихнуться и не пойти направо и налево, раздаривая людям кровавый покой. Впрочем, раньше он этим и занимался, пока наконец-то что-то не ударило ему в голову и не заставило одуматься, переосмыслить свои ценности. Сара. О господи, как же он был благодарен ей. Холл не считал себя сентиментальным. Нет и нет. Но когда на горизонте появлялась Сара, когда она смотрела на него так, что начинали в самом прямом смысле дрожать колени, он понимал, что где-то определённо прогадал. С ней он становился таким романтиком, что Ромео дважды выпил бы яд. Просто от зависти. Сара изменила его. Она действительно это сделала после такого огромного промежутка времени, когда он совершал… ужасное. Джон до сих пор чувствует стыд за содеянное. Нет никакого вразумительного слова, чтобы оправдать всё то, что он совершал в попытке улучшить собственную жизнь, которую вообще было сложно так назвать. Все эти столетия он просто убивал, чтобы снова заснуть и отправиться в Мир Грёз — в место, в котором нет никаких проблем, только желанная пустота и благодушное лицо матери. Но что есть жизнь без проблем, без сложностей? Наверное, Джон бы и не стал ломать голову над подобной чепухой. Его действия были словно запрограммированы. Он не задумывался над тем, что убийство детей — это аморально. Что никто не заслуживал смерть только ради того, чтобы другой человек был счастлив. Его сознание словно всегда пребывало в беззаботном Мире Грёз, когда его тело, его руки, совершали непоправимое. Но всему приходит конец. Он же наступил и для Вильяма. Тот мелочный, мерзкий человек навсегда погиб, став кем-то другим. Не святым. Конечно же нет. Каждый, будь то священник или простой люд, имел самые разные грехи. Но Джон постарался измениться. Он уже это начал, когда пошёл против чудовища, Фавна, из-за которого вообще наступил весь этот ад. Джон Холл стал простым подростком без трагичного прошлого ради Сары, которая действительно верила в него до последнего. И эти добрые глаза, милая улыбка остались в его сердце навсегда. Они согревали его в трудные минуты, давали надежду на мирное будущее, в котором будут только они. Однако теперь… Джон стоял на обрыве. Он смотрел в тёмное сентфорское небо и чувствовал жгучую боль в сердце, которая с каждой секундой становилась невыносимой. В этом месте ему всегда было паршиво, но сегодняшний день был особенно болезненным. Холл держал маленький, потрёпанный серебряный медальон, и слеза против воли покатилась по его щеке.***
Сара кричала. Её лицо было перекошено в нечеловеческом страхе, руки дрожали так сильно, будто совсем недавно, без передышки, она пробежала невероятно длинную дистанцию. Волосы были растрёпаны, а дыхание слишком быстрым, судорожным. — Сара! — Джон подскочил почти мгновенно, и О'Нил мигом уткнулась ему в грудь в надежде отгородиться от всего мира. — Боже, дорогая, что случилось? Она заплакала. Такое происходило редко, если не сказать — никогда. Сара была сильной, даже слишком для такого хрупкого человека. Ей выпало столько преград на жизненном пути, что абсолютно все, даже сам Джон, поражались её нереальной стойкости. Некоторые даже в шутку называли её «пришельцем», ведь, если так посудить, любой бы на её месте попросту сдался. Но не она. Холла это безумно привлекало. Ему нравилась боевая черта Сары, её нежелание подчиняться всему этому проклятому миру, посмевшему возразить ей. О, как он любил, когда она спорила с ним из-за какого-то совершенного пустяка, когда настойчиво доказывала свою точку зрения, если даже ошибалась. Он обожал, что эти споры заканчивались в постели, где Сара вытворяла какие-то ненормальные вещи, напрочь сводившие Джона с ума. Сейчас же Холл был поражён. Он никогда не видел её такой разбитой, такой… слабой. Должно было произойти что-то катастрофичное, чтобы у Сары был настолько плачевный вид. Но что случилось? — Пожалуйста, ответь мне, — Джон крепко прижал её дрожащее тело к себе, чтобы показать ей, что она не одна, что он вместе с ней. — Тебе приснился кошмар? Сара кивнула. И снова всхлипнула. Холл почувствовал себя самым беспомощным существом во всём мире. Он не знал, как помочь, что сказать ободряющего, — в таких затруднительных ситуациях у него всегда возникали проблемы со словами, — поэтому Джон решил действовать на эмоциях. Он посчитал, что самое разумное и одновременно с этим неразумное решение, — это говорить то, что придёт ему на ум. — Ну-ну, милая, — Джон легонько отстранил от себя дрожащую Сару, чтобы мягко обхватить её лицо и оставить невесомый поцелуй на влажных от слёз губах. — Ты же помнишь, что кошмары — это чаще всего просто разыгравшееся воображение? В них нет ничего правдоподобного, на то они и кошмары. И не забывай, что они появляются после тяжёлого дня. А у тебя был сегодня о-очень тяжёлый день! — он тихо рассмеялся и поцеловал её в горячий лоб. — Всё хорошо. Ты же дома! И со мной. Никакой Бука тебя не заберёт. Никогда. Запомни это. Джон мягко провёл ладонью по щеке О'Нил, вытирая слёзы. Её глаза были мокрые, а взгляд — напуганным. Она смотрела на Холла и искренне хотела верить его словам, но у неё не получалось. Этот сон был слишком ярким, правдоподобным. Сара не могла избавиться от ощущения, что это когда-нибудь произойдёт. И неважно, в далёком или ближайшем будущем. Она предвидела беду при любом раскладе. Из-за своих мыслей Сара не заметила, как успокоилась. По крайней мере, больше не было этой дрожи, и она куда равномернее дышала, хоть в голове и всплывали самые разные страшные картинки, которые вызывали один страх. Джон, заметив её задумчивость, положил ей руки на обнажённые плечи. — Я принесу тебе успокоительное, хорошо? Тебе надо поспать. — Я не хочу спать, Джон. Не сейчас. Мне надо… надо подумать. — Я понимаю, но лучше думать на свежую голову, а? — он ласково потрепал её по волосам, как делал это раньше, чем очень сильно раздражал Сару, любившую порядок на голове. — Мы вместе завтра подумаем. Но прямо сейчас тебе действительно стоит лечь. Кошмары больше не будут тебя беспокоить. — Откуда такая уверенность? — вопрос прозвучал слишком дерзко. — Я не буду спать. Нет! Сара скинула руки Джона, и ему, чтобы предотвратить истерику, пришлось настойчиво её обнять и получить пару негодующих ударов. Достаточно сильных, стоит отметить. Однако спустя некоторое время О'Нил действительно утихомирилась и просто смотрела в сторону — в гипнотизирующую темноту. — Я принесу тебе таблетки? — Ага. — Тогда ложись. Я быстро. Обещаю. В эту ночь Саре снова снились кошмары. Там были деревья, различные монстры с огромной зубастой пастью, уроды, маски… Она плохо запомнила весь этот ужас, но, к сожалению, она чересчур живо почувствовала безнадёжность, которая осталась с ней надолго.***
— Сара, если ты продолжишь одновременно делать несколько дел, то ты точно где-то допустишь промах, — сказала мисс О’Нил, смотря на то, как дочка, выбиваясь из последних сил, упорно натирала пол. — И тебе придётся заново всё переделывать. — Значит, переделаю. — Зачем делать двойную работу, солнце? В доме уже и так чисто. Или ты хочешь добиться того, чтобы всё везде сверкало? — она усмехнулась. — Такого не бывает. — Я вижу, что пол до сих пор грязный. И полки тоже… Мне надо ещё приготовить поесть. Сегодня же ты идёшь на свидание с мистером Никсоном? — Ох! — на щеках женщины появился ярко выраженный румянец, который она сразу же постаралась спрятать, чтобы не выдать своего предательского смущения. — Да-а… Он пригласил меня в очень милое и уютное кафе. Давно я не выходила в свет, дорогая. Ты простишь меня за это? Сара, отвлёкшись от работы, очень красноречиво взглянула на мать, которая неловко теребила ткань блузки и всё время отводила взгляд. — Тебе не надо извиняться. Это твоя личная жизнь, и какой бы она не была — я всегда буду тебя поддерживать, — она кивнула и устало вздохнула, когда мимолётом посмотрела на пол и мокрую тряпку в руках. — Я понимаю, что папа не очень хороший человек. Он принёс тебе много проблем. Из-за него ты постоянно страдала. Мне правда всё это понятно, и я желаю тебе только счастья. Поэтому, если мистер Никсон тебе нравится, обязательно сходи с ним на встречу. Ты заслуживаешь мужское внимание. Мисс О’Нил прикрыла рот и со слезами повернулась к Саре. Она чувствовала к ней благодарность и уважение. Ей было невероятно приятно осознавать, что её маленькая девочка, её дочка, которая совсем недавно думала о различных мелочах, теперь рассуждала на такие поистине взрослые темы. Это изменил её Сентфор? Или всё дело было в родительской беспечности, из-за которой мать думала обо всём на свете, но только не о собственном чаде, имевшем вполне здравую позицию в жизни? В любом случае, в этих размышлениях уже не было смысла. Она и без того упустила слишком многое, и сейчас ей была дана хотя бы маленькая возможность загладить свою огромную вину. Мисс О’Нил, сорвавшись с дивана, упала на колени рядом с Сарой и крепко притянула её в объятия, пытаясь выразить всю свою благодарность. — Ты лучшая дочь, о которой можно только мечтать! Как у такой, как я, могла вырасти такая, как ты? — Тоже задаюсь этим вопросом, — Сара лукаво улыбнулась матери, и та с наигранным недовольством закатила глаза. — Ты умеешь принимать комплименты, солнце, — она чуть отстранилась от дочери и заискивающе посмотрела на неё. — А как твой… Джон, да? Ведёт себя послушно? — О нет! Не начинай! — Я же не успокоюсь, пока ты мне не расскажешь всё в подробностях! — Я отказываюсь говорить об этом, ма-ам! — Сара сделала жалостливое лицо, но на мисс О'Нил это не подействовало отрезвляюще. — Я же не спрашиваю у тебя все подробности личной жизни! — А я могу рассказать. — Кто-нибудь, спасите меня, — обречённо протянула Сара. — Так вот… — безмятежно начала женщина, но её перебили. — Мне ещё слишком много надо сделать, мам. И встретиться как раз с Джоном. Ещё за продуктами сходить. И кошку покормить. И уроки. Полный завал, понимаешь? Мисс О'Нил цокнула языком и с беспокойством взяла руки дочери. Сара слишком много взвалила на себя. Но, что самое странное, она решила это сделать неожиданно. Прежде в ней никогда не было любви к уборке, к покупке продуктов — во всех домашних делах, которые у большинства людей вызывали лишь нервное подёргивание. Это не могло не волновать. — Пожалуйста, не перенапрягайся. Ты мне ещё должна рассказать про свою встречу с этим твоим загадочным Джоном. — Мам. — Всё, всё! Молчу! — послышалась кукушка от старинных настенных часов, и мисс О'Нил чересчур шустро поднялась. — Я опаздываю! — Почему я не удивлена. — Сара! Боже! Я серьёзно! — она, держась за голову, в панике заметалась по комнате. — Мне нужно что-то надеть. Красивое! — Не веди себя как ребёнок! Успокойся. Мы всё найдём и успеем. Мистер Никсон будет сражён наповал. — Ты думаешь? — женщина наконец-то остановилась и по-детски наивно обратилась к дочке: — Я не хочу облажаться. — Я знаю, — хлопнув в ладоши, Сара целеустремлённо направилась в спальню матери, где находился заветные шкаф с одеждой. — Я же самый лучший стилист на всём белом свете, ты знала? Мы сейчас быстренько проведём тебя в достойный вид! — Это звучит оскорбительно… — Зато правдиво! Сара уже прекрасно знала, в чём её мать будет неотразима. О да. Ей определённо предстояла кропотливая работа, но она готова была сделать всё от неё зависящее, чтобы осчастливить хотя бы одного дорогого ей человека. А после надо обязательно успеть разобраться со всеми планами.***
В школьной столовой было шумно. В этом месте всегда много разговаривали, делились школьными делами, жаловались на чересчур зазнавшихся учителей, позволявших себе слишком многое, и просто сплетничали. Каждый стол делился на элиту, на среднячок и на самый низший класс, что, впрочем, являлось простой дискриминацией умников, любивших всё зубрить до посинения. Сара относилась к средним, хотя была практически близка к элите. Её репутация среди школьников, да и, впрочем, в жизни, была вполне весомой, и к ней часто прислушивались. Она не гордилась этим. Разбираться в подростковой иерархии у неё было совершенно никакого желания. Делить людей вообще было ненормально, поэтому Сара частенько игнорировала всё и вся и садилась туда, куда ей хотелось, даже если вслед ей бросали неприятные словечки. Пускай. Покричат и успокоятся. Сейчас она тоже села куда-то далеко, в самый укромный уголок, чтобы никто её не трогал. Столовая не была идеальным место для чтения учебной литературы, но, к несчастью, закрытая библиотека ей не оставляла никакого выбора. Помимо этой нерадостной новости была ещё одна. Её друзей, Кэнди, Бобби и Дерека, скосило. По крайней мере, она точно знала, что Бобби был на больничном — ей сообщил об этом Майкл. Кэнди, вроде как, тоже чувствовала себя плачевно, а Дерека отпросил от уроков его отец, чтобы, вероятно, тот помог ему с какими-то полицейскими делами — Сара плохо в этом разбиралась. Поэтому ей приходилось довольствоваться всецелым одиночеством, а радоваться этому или нет — она не знала. С одной стороны, конечно, ей не надо было ни с кем говорить. У неё не было настроения для того, чтобы поддерживать какой-либо диалог, так что отсутствие друзей, пожалуй, было огромным плюсом. Но с другой стороны, ей было скучно читать неинтересный параграф о поляризации света, и Сара чуть ли не через минуту постоянно зевала. Перелистнув страницу, она задумалась о том, что физику и вообще все предметы придумали те, кому было особенно грустно в вечерние дни. Сара представила, как все учёные, собравшись возле камина, спорили и обсуждали всякое заумное, чтобы в итоге прийти к этой мудрёной ерунде. А потом издали книги и начали этим мучить простых подростков… Она хихикнула, когда воображение вновь нарисовало картину того, как учёные, интеллигентно, с оттопыренными мизинцами, держали чашки с чаем и обменивались замысловатыми ругательствами. — Никогда бы не подумал, что учебник физики может рассмешить, — Джон поставил поднос с едой на стол и присел на стул рядом с Сарой. — Обычно его кидают, а после закатывают истерику. — Я думала, ты не придёшь сегодня, — она подозрительно нахмурилась. — Тебя не было на трёх уроках. — Моя оплошность! — Холл виновато улыбнулся и поднял руки. — Мне нет прощения. — Вот именно! Ты бросил меня на произвол судьбы. Фу таким быть! — Ах, дайте мне яду! — Джон изящно прислонил ладонь ко лбу и прикрыл глаза, а после, как завершающий аккорд, театрально шмыгнул носом. — В моей жизни отныне нет никакого смысла! — Всё, всё, хватит, актёр в отставке! Я поняла всю твою скорбь, прекрати! — Нет! Весь мир слишком жесток. Я больше не выдерживаю этого напряжения! — О, началось… Сара, подперев подбородок, с интересом глядела на разыгрывавшуюся драму, не в силах что-либо сказать. Но Джон очень быстро стал серьёзным и крайне недовольно обратился к О'Нил: — Тебе надо поесть. — Давай лучше поговорим о чём-нибудь другом? — неловко предложила Сара, которой порядком надоела эта проклятая просьба наконец-то что-то съесть. — Я не хочу. — Ты не ела со вчерашнего дня. О чём я могу ещё говорить, если не об этом? Ты хочешь испортить себе желудок? — Да, ма-ама, я знаю, что человек должен питаться как минимум четыре раза в сутки, — она небрежно махнула рукой и надула щёки. — Я не шучу. — И я тоже. — Сара! — Джон. У О'Нил был болезненный вид — синяки под её глазами это хорошо показывали, как и бледные губы и радужка, потерявшая свой прежний насыщенный цвет. Скулы у неё заострились — и Джон попросту не мог себе позволить бездействовать дальше. Он был обязан заставить её хоть что-то съесть. — Сара, пожалуйста. — У меня нет аппетита, прости, — она горько оглянула еду, которая не вызывала никакого желания к ней притронуться. — Твоя внешность говорит совершенно об обратном. Тебе плохо, Сара, и не смей это отрицать. — Выключи этот долбаный режим заботливой мамочки, Джон! Я сама разберусь, что мне отрицать, а что нет! — Прекрати воспринимать всё в штыки! Я тебе желаю только добра, неужели так сложно это понять? — Мне?! — Сара особо эмоционально хлопнула по столу и поднялась со своего места. — Пошёл к чёрту! Хватит меня учить жизни! Мне ваша забота в сраной печёнке сидит! Отстаньте от меня! Сара со всей дури сбросила поднос с ненавистной едой и, громко топая, направилась прочь из столовой. Она решила, что лучше бы сидела одна, без всех на свете. Без друзей, без Джона. Её устраивало одиночество и даже эта поганая физика, которая хотя бы не доставала её долбаной, никому не сдавшейся заботой. Она сама знает, что ей нужно, а что нет. Никто не смеет ей указывать! Джон тем временем, проследив за удаляющейся Сарой, бессильно лёг на стол, предварительно положив под голову руки. Это было не в её характере, и Холл, зная это, испытывал муки совести. Ему обязательно надо пойти за ней, попросить прощение, если он даже не виноват в данной ситуации. Сара должна понять, что Джон ни при каких обстоятельствах не желает ей зла. Только добро. Она должна понять это и наконец поделиться своими переживаниями.***
Джон уделял каждому локону особое внимание. Он нежно, влюблённо, проводил по волосам, чувствуя их удивительную мягкость, и заплетал аккуратные, красивые косички. — Когда ты этому научился? Холл погрузился в ностальгию. В последний раз он заплетал косички сестре, у которой волосы были куда менее роскошными. Она не умела это делать, в отличие от Вильяма, у которого был просто талант к этому. Поэтому Аннет, маленькая, глупая Аннет вечно просила брата помочь ей с причёской. В этом не было никакой нужны, ведь она жила в лесу — в месте, где всем было плевать на её внешность, но сестрёнка хотела быть красивой — и Вильям по просьбе матери позволял ей чувствовать себя нужной, стоящей. Глупая, маленькая Аннет. — Эй, Джон? Сара опять подала голос, и Холл, встрепенувшись, поспешно избавился от всех воспоминаний, которые пробуждали в нём нечто чужеродное, плохое. — Ты что-то спросила? — Ты довольно умело обращаешься с волосами. Ты этому научился где-то? — Думаю, это можно назвать талантом, — Джон успешно сделал одну косичку и, чтобы труд не прошёл даром, он, оставив небольшой свободный кончик волос, завязал всё красной резинкой. — Я просто умею это делать — вот и весь секрет. — Это здорово. Я могу создавать причёски другим, но для себя не могу. Выходит всякая ерунда, но только не то, что нужно. — Ты точно принижаешь свои способности, — Джон осторожно провёл по обнажённой шее Сары, поднялся чуть выше, чтобы коснуться пальцами макушки и зарыться ими в густые, прекрасные волосы. — Ты просто шикарна. — Ради твоей похвалы стоило сегодня мыть голову, — О'Нил рассмеялась, и Холл тоже не сдержался от улыбки. Он уткнулся носом в затылок Сары, вдыхая пряный аромат шоколада, — в её стиле использовать всё самое сладкое. Джон оставил влажный след на её открытом плече и, повернув голову девушки к себе, примкнул к губам. Поцелуй вышел глубоким, даже горячим. Он держал её за подбородок, а она, поддаваясь страсти, нагло кусала его губы, словно пытаясь перехватить всю инициативу. Но потом сдавалась — и Джон продолжал лидировать, превращая это во что-то интимное и особенное, отчего весь мозг напрочь отказывался работать и просто поддавался нахлынувшему возбуждению. Но неожиданно Сара разорвала поцелуй, и Холл, пару раз моргнув, чтобы прийти в чувства, удивлённо на неё посмотрел. — Ты мне должен заплести ещё одну косичку. Джон издал разочарованный стон. Для полноты картины ему не хватало вскинуть руки вверх и сказать что-нибудь острое, но дело обошлось малым: — Проклятье. — Я верю в твой успех, — шкодливо сказала Сара. — Давай. Не дело, знаешь ли, ходить в таком виде. — Некоторые люди спокойно ходят с бардаком на голове, — ворчливо ответил Джон. — Ты могла бы задать новый тренд. — Не неси чепухи. На меня бы посмотрели, как на последнюю умалишённую, и забыли бы. Джон не ответил. Вместо этого он взял другую половину волос и, собравшись было начать заплетать новую косу, случайно заметил на шее яркое, странное бордовое пятно, напоминавшее чем-то раздражение. Холл, пытаясь понять, что это, провёл пальцами по следу, но оно было совершенно нерельефным и, кроме цвета, никак не отличалось от кожи. — Ты недавно ударялась? Или там, допустим, царапалась? — Почему ты спрашиваешь? — У тебя здесь что-то странное. — Ч-что? Сара быстро пощупала свою шею, но, не найдя ничего примечательного, подскочила к зеркалу. Она крутилась по-разному, пытаясь рассмотреть пятно, и, когда ей это удалось, Джон мог поклясться, что на её лице отразился самый настоящий страх. — Чёрт… чёрт, чёрт, чёрт! Сара начала царапать свою кожу, будто намереваясь забраться под неё и выдрать с корнем этот злополучный, непонятный след. Холлу пришлось перехватить её руку, чтобы всё это не привело к чему-то трагичному. — Мне надо избавиться от этого! Отпусти! — Ты знаешь, что это? — он старался сохранять самообладание, чтобы ещё больше не нагнетать. — Это какая-то аллергия? Или сыпь? — Я не знаю, но мне надо это убрать! — прокричала Сара, не отрываясь от зеркала. — Оно чешется. — Пока я не сказал, ты даже не знала об этом. Давай не будем нервничать раньше времени, хорошо? — Мне нужно… — Успокоиться, — договорил за неё Джон и обхватил ладонями лицо, устанавливая зрительный контакт. — Ты много волнуешься, особенно в последнее время. Что у тебя случилось? — Я не знаю, — она, с трудом подавляя рвущуюся наружу истерику, измождённо повалилась в тёплые, желанные объятия Холла. — Я устала от всего этого. От вечных кошмаров. От чувства беспокойства. Я боюсь спать, понимаешь? Но я так хочу тишину. Боже, Джон, мне кажется, что скоро случится что-то ужасное. — Если ты будешь настраивать себя на это, то ужасное действительно произойдёт, — Холл медленно провёл по её голове, ещё и ещё, давая Саре возможность собраться с мыслями. — Но даже если это случится, то мы справимся. Во что бы то ни стало. Я не позволю никому и пальцем тебя тронуть. Джону так и не удалось заплести последнюю косичку Саре. Но, если честно, ему было совсем не до причёски. Ему пришлось вновь остаться с О'Нил на ночь, чтобы охранять её беспокойных сон, полный страшных вещей.***
При упоминании Человека в маске Джон бросил в стену чашку, из-за чего та, ожидаемо разбившись, осколками упала на пол. — Больше никогда в жизни ты не пойдёшь туда, — сказал он с такой непривычной серьёзностью, что Саре стало крайне не по себе. — Ты что-то знаешь о нём? — Боже, да! Он моральный урод и, поверь, он определённо положил на тебя глаз, — Джон направил указательный палец на неё. — Ты слишком часто притягиваешь к себе проблемы — и он чувствует это. Сара, пожалуйста, если ты веришь мне, то прислушайся. Он убьёт тебя. На словах смерти она дёрнулась. Сара разделяла беспокойство Джона — ей самой было прекрасно понятно, что этот человек с чересчур подозрительным цирком, который появился совершенно внезапно, не принесёт ни Сентфору, ни лично ей ничего хорошего. Она сама ощущала эту опасную ауру, исходившую от всего этого места, пропитанного лишь болью и страданиями. — Если тебя это убедит, то я помогал ему. Раньше. Сейчас я бы ни за что это не сделал! — он увидел, как поменялся взгляд Сары, ставший теперь осуждающим, и внутри что-то неприятно кольнуло. — Он делает маски и выворачивает наизнанку весь порок человека. Он даже опаснее Писайдеры. Пойми всю серьёзность ситуации! Он изощрённо убивает в людях всю их человечность. Делает из них монстров. И это может произойти с тобой. Я не хочу тебя терять! — Почему ты мне ничего не рассказал? — А что мне стоило говорить? Что я такой же урод, как и все твои враги? Что я помогал им, чтобы сделать свою жизнь лучше? — лицо Джона с неприязнью исказилось. — Я ненавижу себя за эту слабость, и я правда благодарен тебе, что ты помогла мне понять всю ущербность той жизни. Но пойми: я хотел отгородить тебя от всего этого, чтобы сделать хотя бы на миг твою жизнь чуточку проще. — Поздравляю: ты всё испоганил. Ты взял и плюнул мне в душу своей грёбаной недосказанностью. Ты считал, что из-за твоего прошлого я перестану быть с тобой? — она сильно, чтобы Холл в полной мере почувствовал её досаду, влепила ему пощёчину. — Ты идиот! Ты убивал детей, но я попросила всех своих друзей, чтобы они никому об этом не говорили, чтобы ты нормально, мать твою, жил! Ты совершал столько дерьма, но я видела твоё раскаяние. Я тебя люблю, Джон! И ты утаил от меня что-то настолько важное? Что ещё ты совершал в своём прошлом? Ты так и продолжишь им прикрываться, а?! Говори! Щека больно пульсировала. Стоило отдать должное Саре: она хорошо умела раздавать пощёчины. Джон, прикрывая покрасневшую кожу, глупо моргал, не зная, что сказать О'Нил, чтобы та не нашла в его словах очередного подвоха. Он не оправдывал себя и знал без посторонних, что в жизни был тем ещё говнюком. Но сейчас, когда всё, казалось, более-менее налаживалось, почему надо было всё снова испортить? Что забыл этот Человек в маске? Что ему было нужно? Джон держал крестики, чтобы он считал его погибшим. Ему не хотелось опять пересекаться с этим монстром. Больше никогда. — О, да тебе даже нечего сказать! Или ты не согласен с моими словами? Давай, Джон, — или лучше Вильям? Попробуй меня убедить! Зрачки опасно сузились. Это был действительно не самый подходящий момент. Одумайся, Сара. — Хотя знаешь? У тебя ни хрена не выйдет. Иди к этому сраному Человеку в маске! Продолжай быть послушным псом! Это же так круто не иметь собственных мозгов, да?! Круто резать людей, круто быть маньяком! Тебе нравится подчиняться, дорогой? Так давай! Продолжай вершить свой сраный самосуд, чёртов ты..! Сара не успела договорить — Джон жёстко впился ей в губы, заставляя замолчать. Он, совершенно не церемонясь и не заботясь о чужом благополучии, грубо прижал её к стене. О'Нил чудом не ударилась затылком, но, не желая отставать в этой сумасшедшей ситуации, обняла ногами его бёдра и обвила руками шею, позволяя Джону творить проклятым языком совершенно извращённые, но чересчур будоражившие действия. Холл мог поклясться, что сорвался. Что личина прилежно человека, которому не хватало только по утрам и вечерам прилежно молиться сраному Богу, в один миг потерпела самый настоящий крах. Он хотел её. Такую злую, ненавидящую его. О, чёрт возьми, ему становилось по ненормальному тесно в этих идиотских джинсах. Какой идиот их вообще придумал? Сара издала сквозь поцелуй стон, и Джон почувствовал металлический привкус крови. Шикарно. Именно это он и хотел. Ему пришлось оторваться от её проклятых губ, чтобы торопливо снять футболку, так несправедливо скрывавшую всю красоту за безразмерным размером ткани. О да, она определённо любила прятать самое сокровенное, хотя своим вилянием бёдер она провоцировала ещё как. Чертовка. Джон провёл руками по идеальной талии, чувствуя каждый изгиб, каждое мимолётное, рваное движение, желание чего-то большего. Он припал к её ключице, оставляя дерзкие, кровавые следы. Холл даже не зализывал их — в этом попросту не было никакого смысла. Ему хотелось, чтобы они остались надолго, чтобы каждая поганая душа знала, что эта наглая, дерзкая девчонка принадлежала исключительно ему. И Сара, испытывая от боли противоестественное удовольствие, изящно выгибалась и стонала, вызывая лишь новую волну возбуждения. Сара нетерпеливо двигала бёдрами, буквально прося, чтобы Джон наконец-то окончательно переступил свою черту, но ему хотелось, чтобы она умоляла, чтобы произносила его имя — без разницы какое, ему надо было слушать её жалобный голос, он должен был видеть её нестерпимое желание. О’Нил откинула голову, когда Холл особо изощрённо провёл языком по ореолу соска, а потом, без всякой осторожности, прикусил чувствительную кожу. Сара выгнулась, а он, ухватив её ягодицы в собственническом жесте, вновь поцеловал в губы, оставляя на них кровь. Он не любил жестокость с Сарой, не любил её страдания, её боль. Но сейчас он чувствовал жгучую необходимость оставлять на нежной коже метки, заставлять вот так выгибаться не то в наслаждении, не то в боли. Он упивался вседозволенностью и тем, как она реагировала на то, как он бестактно сжимал ей грудь, как на бледной коже уже явственно проявлялись засосы. Джон слушал её стоны — и ему напрочь сносило все остатки здравомыслия, которого с каждой миллисекундой становилось меньше и меньше Сара, в каком-то мутном бреду, ухватила его за волосы на затылке и сама впилась ему в губы в не менее кровавом поцелуе. Холл позволял ей кусать себя, брать инициативу — ему нравилась раскрепощённая О’Нил, для которой все границы теряли всякий смысл. Он честно не планировал растягивать её — слишком много было почестей. Но грубость Сары, стремление управлять ситуацией заставили его одуматься. Два пальца мигом проникли в её поразительную тесноту, и Джон действительно пожалел, что решил начать именно с этого. Он мазнул языком по её тонкой линии подбородка и уделил особое внимание шее, оставляя новую череду красных укусов. Он погружал пальцы максимально глубоко, вызывая у Сары лишь неконтролируемые, громкие вдохи и стоны, которые Джон ловил каждым прикосновением к её губам. Она, прикрыв глаза и рвано задышав, начала насаживаться сама, с каждой секундой делая это активнее и с невероятным желанием. Но неожиданно она почувствовала противную пустоту и, сама того не ожидая от себя в таком состоянии, что-то бессвязно, жалобно зашептала. Холл, слушая каждое её слово, провёл носом по впадинке на шее, беспардонно ухватил за ягодицу, но Сара, не замечая его действий, настойчиво, сумбурно тёрлась об его пах, умоляя наконец-то сделать хоть что-то существенное, и он поддался этому удивительно манящему порыву. Несмотря на то, что до этого Джон использовал пальцы, О’Нил по-прежнему поражала обжигающей теснотой и влажностью. Он не стал контролировать себя, не позволил ей привыкнуть к новым, чужеродным ощущениям, и начал двигаться резко, размашисто, почти входя на полную длину и выбивая буквально из неё весь дух. Саре пришлось прижаться к Холлу все телом и прикусить собственные губы, чтобы сдерживать рвущиеся наружу громкие стоны. Но это помогало из ряда вон плохо — и она, поддавшись всему сумасшествию, сама начала шевелить бёдрами, не волнуясь ни о чём. Джон двигался жёстко, с каким-то немыслимым темпом, внутри Сары, наслаждаясь её горячим, сводящим с ума телом. О’Нил приходилось беспорядочно проводить ногтями по футболке Холла, чтобы хоть как-то выплеснуть собственный взрыв эмоций. Она подставляла шею для укусов, и Холл этим пользовался, оставляя новые метки. На последнем разе Сара особенно выгнулась и простонала его имя, и Джон, сделав несколько быстрых, грубых движений, излился внутрь неё. Он поцеловал её, но куда более нежно, без прежней странной агрессии, которая была у него в самом начале. — Ты чёртов Дьявол, — прошептала ему на ухо О'Нил, опалив его горячим дыханием. — Ты заставляешь меня играть на твоих нервах. — Надеюсь, мы решили наш конфликт? — Джон повёл носом по волосам Сары. — Я не люблю ссориться. — Я сделаю вид, что ничего не слышала, — она рассмеялась и коснулась губами его лба. — Но мы обязательно об этом ещё поговорим. Только чуточку позже.***
— Меня бесит эта ванильная комедия, — недовольно протянула Сара и прижалась к Джону, чтобы согреться. — Я не хочу ничего сказать, но ты сама это выбрала. — Я думала, что это будет весело! Но на деле это слишком скучно! Давай переключим? Джон неохотно согласился, и Сара, заметив это, с весёлой улыбкой обратилась к нему: — Тебе нра-а-авится это. — Что? Нет! Я просто хочу поддержать твой вкус на… фильмы? Сара даже поднялась, хотя ей этого очень не хотелось, и с подозрением посмотрела на нервно улыбавшегося Джона. — Тебе это нравится, — утвердительно произнесла О'Нил. — Мы можем досмотреть, если ты хочешь. А то небось не заснёшь — будешь думать, чем всё закончилось. — Очень смешно. — А я и не смеюсь, — Сара, подняв ноги, поудобнее разлеглась на диване. — Нет, если так подумать, фильм на один раз пойдёт. Но герои здесь настолько бесхребетные, что мне стыдно за ними наблюдать. Единственное желание — это поскорее увидеть их смерть. Или ещё что-то трагичное. А что? Каждому своё! — Ты меня убиваешь. — Я буду твоим кошмаром! — Сара слегка изменила свой голос, чтобы казаться страшнее. — Бу! Совсем поблизости мяукнула кошка. Она изящной походкой добралась до хозяйки и пару раз потёрлась о ноги Джона, выпрашивая от него хоть какую-то ласку, а после запрыгнула на грудь Сары и, потоптавшись немного на месте, с мурчанием улеглась. — А вот и всея страх пришёл, — О'Нил потрепала животное за ушком. — Тоже решила посмотреть мелодраму? Зря. Мозги уже под конец сплавятся. — Да ну хватит. — Я говорю доказанный факт. Кошка, без явного желания приоткрыв жёлто-оранжевый глаз, сразу же его прикрыла, продолжая упорно всё игнорировать. — Даже она понимает, что ты просто придираешься, — довольно резюмировал Джон и тоже погладил кошку по голове, из-за чего та начала ластиться к нему ещё больше. — Да ты в меньшинстве. — Ну и ладно. Я тебе ещё припомню об этом, предательница, когда вместо рыбы получишь безвкусный сухой корм. Кошка решила снова благополучно проигнорировать Сару. Она, прекратив мурчать, положила мордочку на лапки. Тем временем фильм продолжал идти. О’Нил не помнила, какой был у него хронометраж, но ей казалось, что прошла целая вечность, а герои в этой нудятине ещё даже не разобрались в отношениях: они то бегали друг от друга, то опять встречались, то в который раз ругались… Это повторялось по кругу, и она искренне недоумевала от того, почему Джону нравилось за этим наблюдать. Это же настоящий ад в миниатюре! Особенно для мозгов. Ох, бедные мозги… как они сейчас деградировали! Сара начала засыпать. Рано или поздно это должно было случиться — и это произошло именно тогда, когда герои, наконец разрешив все проблемы, поцеловались. Она пропустила их свадьбу, ещё что-то и ещё. Кажется, она даже увидела кровь, повешенного человека и разбросанные по всей комнате конечности… Дерьмо! О’Нил резко очнулась и постаралась разглядеть в телевизоре кровавое побоище, но всё постепенно отдалялось от неё, становилось каким-то мрачным. Сара хотела пошевелиться, но тело словно парализовало. Она видела силуэты. Много — и ни единого знакомого. Ей мерещилось, что вокруг неё бескрайний лес, что она совсем одна. Внезапно раздался настойчивый стук, который Сара слышала словно с другой, потусторонней стороны. Она почувствовала, как её плечо крепко сжали, почти болезненно, и весь мир, который прежде сузился в одну черноту, приобрёл прежние, живые оттенки. О’Нил проснулась. Её дыхание было лихорадочным, а в глазах — цветные пятна, мешавшие понять, где она вообще находилась. — Сара! — Джон заботливо помог ей приподняться. — Меня чуть мандраж не хватил. Ты не откликалась. — О ч-чём ты? Веки всё норовили закрыться, и ей приходилось прилагать огромные усилия, чтобы снова не погрузиться в проклятый кошмар. — Я хотел… Неожиданно в окно снова постучало что-то непонятное. Кошка, лежавшая уже рядом с диваном, противно зашипела и побежала в сторону надоедливого звука. Саре почудилось, что она увидела саму Смерть. Она несколько раз поморгала, чтобы избавиться от волнительного чувства где-то в груди, и заметила, что там, на улице, действительно находилось нечто чёрное и маленькое, но напоминало оно по размытым очертаниям не монстра с косой, а птицу. Так или иначе, ей была приятна именно эта правда. Джон с беспокойством проследил за тем, как кошка, забравшись на подоконник, начала царапать окно, прогоняя нежданного гостя. Но птица, проявляя удивительную храбрость, совершенно не боялась хищницу и очень упорно долбила своим острым клювом стекло. Она словно пыталась сообщить о чём-то важном. — Боже, что на этот раз? — Сара постаралась придать голосу храбрости, но все мысли, все странные галлюцинации и противоречивые совпадения заставляли её только нервно дрожать. — Я не знаю. Надо посмотреть. — Нет! Нет, не надо! — она обняла Джона за шею, принуждая его остаться на своём месте. — Ты никуда не пойдёшь! — Это просто птица. Ты чего? — Просто… нет! Останься здесь, хорошо? Холл вопросительно на неё посмотрел, но не стал спорить. Кошка тем временем продолжала царапать стекло, а птица — бить его клювом. Но в один миг всё прекратилось — было слышно только гневное шипение. Животное, спрыгнув, начало странно бегать по комнате, будто отпугивая что-то невидимое простому человеческому глазу, потом остановилось и посмотрело в пустоту слишком осознанным взглядом. — Что это с ней? — Я не хочу в этом разбираться! — Сара уткнулась Джону в грудь, пытаясь найти в нём хоть какое-то спасение. — Господи, пожалуйста, пусть это будет очередной кошмар… От птицы не осталось никакого следа. Вероятно, её снесла метель, разбушевавшаяся за окном. Кошка же продолжала вести себя неадекватно. Она начала драть диван, и Джону пришлось, под злое, предупреждающее мяуканье, её прогнать, чтобы она окончательно не испортила мебель. Холл сохранял завидное спокойствие, хотя вся эта ситуация его также напрягала. Но он видел слишком отчётливо, как страшно было Саре, поэтому все свои эмоции ему пришлось подавлять, чтобы поддерживать того, кто в этом нуждался куда сильнее. Навернув ещё один круг, животное наконец-то утихомирилось. Оно легло рядом с дверью, на коврике, и пристально поглядывало мутными глазами сначала на Джона, а потом на Сару. — Она успокоилась? О’Нил пугливо огляделась и, заметив изучавшую её кошку, судорожно выдохнула. Она не могла объяснить это необычное чувство, но она знала о нём наверняка, ей было это видно. Это существо чего-то выжидало. Оно что-то знало. — Я хочу уйти отсюда, — серьёзно произнесла Сара, переведя всё внимание на Джона. — Не хочу больше ничего смотреть. Плевать. Я хочу спать! — Ты из-за… — Холл решил лишний раз не нервировать её, поэтому не договорил то, что планировал. — Да. Хорошо. Надо будет запереть дверь… наверное? — Определённо. Точно. Да! Но ничего не вышло. Всю ночь кошка настойчиво скреблась в преграду, пытаясь войти в помещение и, очевидно, убедиться, что с её хозяйкой всё было в порядке. И только когда Джон пустил её в спальню, она угомонилась. У неё была возможность всё видеть собственными глазами, влиять на ситуацию и охранять людей, — и это единственное, что ей было нужно.***
Сара убирала полку, когда по чистой случайности разбила мамину маленькую иконку. Она не отличалась верой в какие-то высшие силы. Для неё это было простым бредом, ради которого некоторые люди, например, жили. О’Нил была прекрасно наслышана о том, что совершали эти нормальные, чтобы прикоснуться к святой реликвии обожествляемого ими существа — и такие фанатики её напрягали и даже пугали. Человечество не должно было что-то возносить, считать это чем-то нереальным, ради чего можно было без капли жалости отдавать жизнь. Обожествление любого было признаком сумасшествия, и Саре не хотелось быть участницей этого безумия. Её мать тоже слабо верила во всю религию, но эта иконка была особенной для неё — она рассказывала много историй о том, как ей досталась эта вещичка в память от отца, и именно поэтому женщина ценила эту простую безделушку. Не ради религии. Ради воспоминаний о чём-то светлом. И теперь она была разбита. Сара попыталась собрать осколки, но только сильно порезалась, из-за чего ей пришлось временно забыть про несчастливую иконку и пойти за аптечкой. Однако странности на этом не заканчивались. В Сентфоре происходило много чего, и удивляться всему этому попросту не было никаких сил. Но Саре всё же пришлось. За окном, в уголочке, собралось много насекомых, которые перебирали своими лапками, ползали, перелетали. Они жужжали так сильно, что даже через стекло их было слышно слишком хорошо. С каждой секундой их становилось всё больше и больше — и вот уже целое окно было облеплено этими мерзкими насекомыми, которые словно пытались преодолеть препятствие и пробраться внутрь. Некоторые отлетали и врезались в своих сородичей, потом снова отлетали и снова врезались. Другие ползали друг на друге. Многие падали вниз и умирали, но многие также цеплялись за жизнь и, несмотря ни на что, поднимались обратно ко всем. Саре стало жутко. Она моргнула несколько раз, даже ущипнула себя, чтобы понять наверняка, что всё творящееся — не плод её разыгравшегося воображения. К сожалению, это было наяву. Она шустро закрыла окно шторкой, чтобы больше не видеть этот кошмар, и, стараясь забыть про это как можно быстрее, побежала за заветной аптечкой. Она надеялась, что это была просто правдоподобная галлюцинация из-за, например, потери крови или недосыпания. О’Нил винила стресс и эту проклятую иконку — всё, что можно, чтобы оправдать то, что ей пришлось увидеть. Сара надеялась на это изо всех сил, но ей была известная одна печальная правда, которую она тщательно пыталась скрыть даже от себя.***
Каркнул ворон. Его было невозможно не увидеть. Эта величавая птица, восседая на заборе, смотрела чёрными глазами на проходящих, запоминая и анализируя. Он засмотрелся на Сару. Пристально, неотрывно. О'Нил застала себя на мысли, что видела в его глазках-бусинках всю свою жизнь: и прошлое, и будущее — и по её телу пробежала дрожь. — В детстве я часто встречал воронов, — как-то неожиданно подал голос Джон, идя рядом с Сарой по сентфорской улице. — Так много легенд ходит вокруг этой птицы. — А вдруг это он стучал тогда в окно? Чёрт, я столько пугающего слышала о нём. — Я не знаю. Но очень надеюсь, что все эти легенды — лишь выдумка. Ворон ещё раз каркнул и, взмахнув крыльями, взлетел. Он некоторое время покружил в воздухе, будто желая что-то выследить, а после улетел. Совсем недавно было заключительное представление в странном цирке, и Саре, по настоянию Кэнди, всё же пришлось туда пойти. Джон был недоволен, зол, и О'Нил пришлось ему соврать и сказать, что всё прошло хорошо настолько, насколько это было вообще возможно. Навряд ли Холл поверил, — он знал непозволительно много, — но, по крайней мере, всё это не переросло в новую ссору, и это не могло не радовать. — Я слышала, что ворон — предвестник смерти, — задумчиво проговорила Сара. — И что они чувствуют запах умирающей плоти и потому кружат вокруг дома. Они же питаются падалью, да? — Мне не очень нравится эта тема, — Джон, сжав покрепче её руку, с беспокойством взглянул на неё. — Нет, послушай. Что бы было, если бы умер любимый тебе человек? Как бы ты… как бы ты на это отреагировал? Я бы… я бы… Проклятье! Это так сложно, но я почему-то часто задумываюсь об этом, хоть и пытаюсь всячески отвлекаться. Но мысли странная штука, да? — она нервно посмеялась. — Господи, в нашей жизни столько всего происходит… Джон поджал губы. Он… Зараза! Почему Сара вообще об этом говорила? Зачем? Что она хотела этим сказать? Много вопросов мучили его, но он, придав своему лицу максимальную беззаботность, постарался перевести тему в другое русло. — Ворон — благородная птица, но это выдумка, что она предвещает скорейшую смерть, — он заметил на бледном небе чёрное пятно. — Иначе я бы умер уже раз сто. К тому же у меня был однажды такой питомец — хороший компаньон. — Он помогал тебе в злодеяниях? — удивлённо спросила Сара. — А чёрной кошки у тебя случайно не было? Или метлы? — Ворон просто помогал мне охотиться на животных. Люди же заводят различных хищников, собаку, например, — поучительным тоном начал Холл. — Раньше приходилось обходиться малым. Ты же любишь историю. Наверняка обо всём знаешь. — Прекрати говорить так, словно ты бродишь по свету уже как миллион лет, Джон. Тебе не идёт. Сара помотала головой и погрузилась в свои мысли. Как, собственно, и Холл. Он задумался над тем, что в самом деле прожил недопустимо много, что давно должен был погибнуть, ведь было ненормально, что простые люди не старели столетиями. Фавн был тем, кто помогал сохранять молодость, и теперь, после его смерти, всё вернулось на круги своя: жизнь пошла своим чередом. Джон стал смертным. Поначалу ему было непривычно — всё время казалось, что от него ускользало что-то особенно важное. То, отчего бы зависело всё его существование. Но со временем это прошло — и Джон мог впервые почувствовать себя самым обычным человеком. Это было прекрасно. — У мисс Хилл была ворона, но она предложила мне именно кошку. Наверное, ей было известно то, что было недоступно всем. — Что? — растерянно переспросил Холл — Ну, я о вороне. — Не хочу больше об этом. — Тогда о поверьях о чёрных кошках? Хотя моя мне постоянно дорогу перебегает. Или домашняя не учитывается?.. Сара продолжала задавать непонятные вопросы, пока Джон, совершенно её не слушая, следил за небом и кружащим вороном. Возможно, он действительно был предвестником смерти.***
Сара задыхалась. Она перепрыгнула валявшееся на мокрой земле дерево и чудом уцелела — ноги заплетались, и каждый шаг, каждое движение могло оказаться последним. Она убегала от монстра, от его приспешников — уродов, возомнивших себя вершителями чужих судеб. Лил сильный дождь, и волосы прилипали ко лбу, мешали зрению и концентрации. О’Нил всё время оборачивалась назад, боясь встретиться с ночным кошмаром. Но ничего не было — и её временно охватывало облегчение, которое, впрочем, только усугубляло ситуацию. О’Нил плутала уже долго. Она слышала карканье ворона, вечный шелест где-то поблизости, и на последнем издыхании отодвигала от себя ветки, мешавшие ей продвигаться дальше. Был вечер, но у Сары складывалось отчётливое представление того, что была глубокая ночь. Кромешная тьма и луна, находившая высоко в небе, нескончаемый дождь — всё это добавляло её положению какой-то мистический подтекст. Она помнила маску, помнила слова, заставившие её дрогнуть. Тогда Сара почувствовала такой могильный холод, что ей невольно показалось, что она находилась в гробу, в земле. И Человек в маске, будто прочитав её мысли, пообещал ей это. Всё остальное было смутно. Она услышала животный вопль и рванула непонятно куда, угодив в итоге в лес, отчасти напоминавший бесконечный лабиринт без выхода, с одними тупиками. Ей было по-настоящему страшно. За последние месяцы Сара привыкла к различным снам, к необъяснимым странностям, но всё можно было списать на разыгравшееся воображение, а сейчас же она находилась здесь вживую. Одна. Без какой-либо надежды на спасение. Жутко. О’Нил преодолела ещё некоторое расстояние, прежде чем выбежала к обрыву. Сердце пропустило удар. Она сделала несколько шагов назад и собиралась развернуться, чтобы возвратиться обратно в лес, в котором был хоть какой-то шанс скрыться от преследователя, но Сара не успела. Позади неё ковылял Мордогрыз и нагло, победоносно скалился своим искривлённым, мерзким ртом. Для своего роста он сокращал дистанцию крайне быстро, и О’Нил попросту не смогла бы его обежать. — Хозяин говор-рил, что ты провор-рная девчонка, — он перебирал конечностями с отвратительным хрустом, и Саре в который раз стало плохо. — О, Мордогрыз знал это, Мордогрыз пос-слушный. Он исполнит волю Хозяина и станет самым-самым хорошим! Мордогрыза будут уваж-жать! Саре пришлось отступать. Она смотрела по сторонам, пытаясь найти любой, даже самый опасный, выход из ситуации, но страх, полностью поглотивший её, мешал ей правильно соображать. — Мы же с тобой друзья, разве нет? — О’Нил предприняла слабую попытку переубедить урода, чтобы воззвать к его благоразумию, но она сомневалась, что это вообще выйдет. — Помнишь? Мордогрыз обещал помогать мне?.. — Нет! Мордогрыз не предаст Хозяина ради какой-то девчонки, которая не уважает бедного меня! Я не позволю! — Я уважаю тебя! Мы же друзья! Ты сам об этом говорил, — она нервно улыбнулась и посмотрела назад — больше некуда было идти. — Ты же мне помогал. Пожалуйста, помоги и сейчас! — Нет! Нет! Мордогрыз помогает только Хозяину! Твои слащавые речи — ложь, ложь, ложь! Ты никогда не будешь считать меня другом! — Тобой пользуются! А я пытаюсь тебе помочь спастись от этого безумия! Ветер завывал. Мордогрыз удивлённо остановился и осознанно поглядел на дрожащую Сару. Ей показалось в этом движении какой-то проблеск надежды. Она всерьёз поверила, что этот урод, бедный, покорёженный человек поможет ей. Но нет. Мордогрыз, тряхнув головой, снова оскалился, и Сара, сумбурно решившись на что-то неясное, побежала вперёд. Глупая девчонка. Мордогрыз достиг её за пару секунд. Он прыгнул на О’Нил, вцепившись грязными, костлявыми пальцами ей в волосы. Урод царапал Сару, пока та, беспомощно крича, двигалась на встречу собственной смерти. — Сара! Из-за деревьев появился испуганный Джон. Он, не теряя лишнего времени, рванул к Мордогрызу и О’Нил, которая пыталась из последних сил скинуть противного монстра, но урод, быстро расценив всю обстановку, решил сыграть иначе. Он спрыгнул и со всей дури толкнул Сару вниз — в обрыв. Лил дождь, и бедная, глупая девчонка падала в пустоту, прощаясь со всеми мечтами и надеждами. Мордогрыз глумливо засмеялся. Он, наслаждаясь восторжествовавшей справедливостью, поднимал руки к небу и пританцовывал, насколько позволяли ему его деформированные конечности. На последней секунде Джон, спотыкаясь и с замирающим сердцем в груди, упал прямо возле обрыва. Его волосы были мокрые, глаза широко распахнуты. Он смотрел вниз и видел мёртвое, безжизненное тело, распластавшееся на земле так неестественно, так пугающе. Джон затрясся. Он потянул руки, но одёрнул их и закрыл рот, потом — лицо. Ему хотелось кричать, рвать, убивать — эмоции, режущая боль охватили его целиком, и он не знал, что делать. Джон не помог поверить в это. Не мог! Он ударил по земле, натыкаясь на камень. Ещё и ещё, пока руки не стали похожи на какое-то кровавое месиво. Горячие слёзы текли по его щекам, сливаясь с дождём, скрывавшим его слабость. Он просто не верил в это. — Хозяин не прощает предателей! Он знал о тебе всё. Знал! Знал! Но Хозяин умный. Он пользовался тобой даже тогда, когда ты не знал. И ему понравится, когда я расскажу об этом! — Мордогрыз громко рассмеялся и весело захлопал в ладоши. — Смерть всем предателям! Смерть! Смерть! Смерть! Мордогрыз подобрался слишком близко, и Джон накинулся на него, но тот с криком увернулся. Он издевательски рассмеялся и, набравшись храбрости, ударил Холла по рёбрам. — Кто теперь урод?! Только ты! Ты! Ты! Ха-ха! Бедный Вильям! Как нам его ж-жаль! Жа-аль! Джон согнулся. Он, беспомощно опираясь руками, прислонился лбом к мокрой земле, совершенно ни о чём не заботясь. Мордогрыз, насмехаясь, скакал рядом, но Холлу было плевать на этого ущербного, гадкого чудовища. Теперь ему было на всё наплевать. Лил дождь, и по всему лесу раздался нечеловеческий крик, полный боли и отчаяния.***
Джон открыл кулончик, который ещё давно подарила ему Сара, и всмотрелся в фотографию, где они были вместе. Счастливые. Прошло так много времени со дня её смерти. И все эти дни были наполнены бессмысленностью. Джон бродил по лесу, возвращался к водопаду, к этому проклятому обрыву — и всё это было на автомате, без всякого желания. В нём поддерживал жизнь только маленький кулончик, но сейчас и он потерял всякий блеск. Без Сары было плохо. Отвратительно. Невыносимо. Холл чувствовал вечное одиночество и постоянную пустоту в груди — там, где находилось сердце. Однажды он потерял всё, но на замену пришло что-то куда более ценное. Его главный смысл жизни. Теперь всё пропало вновь, и не было никакой надежды на благополучный исход. Больше нет. Никому не дают третьи и четвёртые шансы. Это было бы слишком. Джон взглянул на полную, яркую луну, которая чужеродно смотрелась на всём чёрном небе. Ему следовало прислушиваться, присматриваться. Было столько странного, но Джон всё проморгал. Он сам допустил это! Он не оказался рядом тогда, когда в нём нуждались, когда на него надеялись. Кто он теперь после этого? Джон прокручивал много моментов в голове. Он пересматривал свои взгляды, думал о том, что ему делать. Что ему делать? Однажды решение пришло как-то само собой. Оно так укрепились в мозгу, что нескончаемо, где бы он не находился, преследовало его. Мучило. Съедало изнутри. Из-за этого Холл ощущал себя так паршиво, что всё валилось из рук — он больше не мог так жить. Поэтому Джон вновь пришёл сюда, в это место, которое стало отправной точкой. Его персональным адом. Он посмотрел вниз — в непроглядную темноту обрыва, и ещё раз вздохнул. Не на это он рассчитывал в самом начале, когда обещал Саре, что всё будет хорошо. Но разве Джон верил в это? Маловероятно. Однако он честно пытался, чтобы хотя бы немного загладить всю свою вину. Холл не заслуживал счастья, но разве стоило из-за его глупости наказывать ни в чём неповинного человека? Лучше бы умер он. Джон набрал в лёгкие побольше воздуха. Было сложно собраться с духом, но ещё сложнее было влачить своё жалкое существование. Он решился. Джон сжал кулон и, сделав один ключевой шаг, отправился в манящие объятия пустоты. Когда-то умер Вильям, а со смертью Сары наступил бесславный конец и Джону Холлу.