«This is the story of my life Это история моей жизни, And these are the lies I have created А это вся ложь, созданная мной. I’m in the middle of nothing and it’s where I want to be Я в центре пустоты, и это и есть то место, где я хочу быть». 30 Seconds To Mars — Story.
Сандрин было тяжело смотреть на Сару, которая после того случая сильно замкнулась в себе. Она почти не разговаривала с Марен, да и с остальными тоже, и всё время сидела в той самой злополучной комнате и что-то высматривала в окне. Она была опечалена. На её исхудавшем лице не осталось и следа радости, и Сандрин, с болью наблюдая за ней, честно раскаивалась, хотя и не желала признавать свою совершённую оплошность. Она никогда не ошибалась. Может, Марен была неидеальна в этом, но она определённо могла сказать, когда её душевной добротой пользовались в своих меркантильных целях. Когда ей нагло врали в лицо. А Сандрин на дух не переносила всю эту человеческую, мерзкую, лицемерную ложь. Граф не был таким хорошим, как Сара думала. Марен прекрасно понимала, что он что-то скрывал в себе, однако она не могла в полной мере определить, что же именно — и это только сильнее вводило её в странное состояние, в котором без обоснованной причины не доверяешь и недолюбливаешь человека. Обычно ей получалось определять это при первой встречи, иногда — при второй. Но она пересекалась с Графом уже больше двух раз, и всё равно не смогла приблизиться к своей разгадке. Но Сандрин готова была поклясться чем угодно, что была права. Люди не могли совершать что-то от чистого сердца — за каждым поступком обязательно скрывались определённые цели, и редко когда они несли в себе положительный подтекст. И как правильнее надо было объяснить это Саре, которая отрицала такую досадную правду и постоянно настаивала на своём? Прошло уже много дней, а О'Нил так и не успокоилась. Она всячески игнорировала заботу Сандрин, просящую её хотя бы поесть, чтобы набраться сил. Но вместо вразумительного ответа она получала ровным счётом ничего — только обиду, которую Сара даже не скрывала. О'Нил не считала, что Граф был плохим. Впрочем, её подруга, Стефани, тоже заступалась за неё, целиком поддерживая эту сомнительную позицию. Женщину это раздражало. Она могла перечислить много вещей, которые частенько выводили её из себя, но больше всего она бесилась от этого слепого обожания человека, которого Сара даже не знала. Сандрин отказывалась верить в чувства с первого взгляда, а особенно со стороны зажиточного мужчины, который во всём видел только свою выгоду. Она отказывалась даже представлять, что он в самом деле мог ответить на эту глупую, девчачью любовь! Каждый вечер Сандрин, сидя на своём излюбленном кресле, смаковала вино. Иногда по одному бокалу, а иногда — больше. Жизнь всего «Forte et tendre» продолжалась, однако её жизнь неожиданно остановилась, и сколько бы Марен не пыталась вернуть всё в норму — это не выходило. Ей было сложно смириться с тем, что одна её подопечная страдала. Сандрин ненавидела, когда рядом с ней были люди, которым было плохо. Особенно если этих людей она так или иначе ценила. Очередная попытка обсудить с Сарой насущные дела спустя длительный период молчанки не увенчалась никаким успехом. О'Нил по-прежнему оставалась расстроенной, и вытащить из неё хоть какое-то словечко было попросту невозможно. — Вам стоит всё-таки принять предложение Графа, — сказала как-то Стефани, которой было также досадно от больного вида Сары. — Вы всегда можете следить за ней, если вы боитесь, что он причинит ей боль, мадам Марен. — Если ей причинят боль, то она больше никогда не сможет оправиться. Сара слишком чувствительная натура. — Но разве то, что происходит сейчас — это хорошо? Может, она и глупа, но она настойчива и вполне может довести себя до смерти. — В один момент у неё не останется никакого выбора, — со смешком проговорила Сандрин. — И тогда всё вернётся на свои места. — Мадам Марен, у неё может быть счастливое будущее. Неужели вы не хотите ей обеспечить его? — Не таким способом. Это временное счастье. — Вы окружили себя какими-то нелепыми проблемами, madame, и не хотите понимать, что окружающие из-за этого могут лишиться всего. Если вы действительно желаете Саре всего хорошего, то примите предложение Графа. Он же не приглашает её служанкой к себе в дом. Он хочет дать ей роль в обществе. Разве это не прекрасно? — Я была о тебе более высокого мнения, Стефани. Но, видимо, ты тоже предпочитаешь всё романтизировать, нежели нормально смотреть на реальный мир. День тянулся за днём, а Сара продолжала чахнуть. Сандрин уже не пыталась заговорить ни с ней, ни со Стефани — это всё равно не принесло бы никаких плодов, уж она-то это хорошо усвоила. Но единственное, что Марен не могла сделать и что её очень сильно беспокоило — это навязчивые мысли, лезущие каждый раз в её разболевшуюся голову. Она раздумывала над многим, наблюдала за всем своим заведением, которое в один ужасный миг также застряло в этом несчастливом моменте. Все были напряжены и опечалены, и вся эта подавленная атмосфера заставляла чувствовать себя не менее паршиво. Сандрин прокляла Графа много раз. Она использовала в его адрес такие слова, которые даме было просто непозволительно говорить. Сандрин ругала Сару и её детскую непосредственность. Потом она презирала себя, что тогда, в самый первый раз, решилась на эту глупейшую проверку О'Нил. Как она могла не понять, что та не сможет её пройти? В очередной вечер сидя на диване, Сандрин немного злоупотребила вином, а потом ни с того ни сего решила для себя, что так больше продолжаться не может. В противном случае, всё несомненно покатится в самую тёмную дыру уныния и апатии, из которой не будет никакого выхода. Наверное, Марен действительно не соображала, что делала, но ей это надоело. Если Саре так хотелось страдать — пожалуйста! Кто она такая, чтобы запрещать ей это? Она написала письмо, где — ха! — принимала инициативу Графа, но с большим списком условий, чтобы тот не праздновал свою победу раньше времени. И когда тот вновь появился на пороге «Forte et tendre», то время в заведении вновь потекло в своём привычном темпе.***
Сара не могла и представить, что будет ехать в карете вместе с Графом. Прощание с Сандрин было не особо тёплым, по крайней мере, из-за мужчины она была сдержанна и хладнокровна, что немного обидело О'Нил. Тем не менее, она была так счастлива, что находилась рядом с Графом, что все печали быстро улетучились. Единственное, что Сару немного расстраивало, так это то, что Вивьер не произнёс ни одного слова с тех пор, как они вышли из заведения. Он даже не похвалил её чудесное платье, которое ей подарила Стефани! Вместо этого Граф казался немного отстранённым, и Сара, не привыкшая его видеть таким, тоже смиренно молчала и просто старалась наслаждаться долгожданной свободой. Она больше не чувствовала всех обязательств, которые раньше так давили на неё. Она больше не ощущала себя запертой в четырёх стенах. Сара сейчас могла пойти куда угодно! Она могла бы упросить Графа отправиться с ней в такое место, в котором ей раньше никогда не приходилось быть. Сара улыбалась, когда мимолётом глядела на мужчину, а потом смущённо отворачивалась, чтобы через несколько секунд вновь на него посмотреть. Она даже набралась смелости и медленно, испытывая сильную неловкость, смогла накрыть его ладонь. Он даже не повернулся к ней, однако руку убирать не стал и только переплёл свои пальцы с её, что Сару, бесспорно, обрадовало. Когда карета наконец-то остановилась, на улицу Граф вышел первым, а после, протянув девушке руку, помог спуститься и ей. Под его изучающим взглядом Саре стало слегка некомфортно и неловко, но Вивьер тепло улыбнулся ей, и О'Нил, поборов в себе все плохие мысли, тоже подарила ему такую же улыбку. — Вы сильно исхудали, юная мадемуазель. Но вы всё равно выглядите потрясающе. — Вы тоже, месье. — Обычно после комплиментов выражают благодарность, а не говорят ответный комплимент. — Прошу прощения. Я совсем не подумала! — Не стоит. Я всего лишь даю вам обычный совет. Всё же с этого дня у вас начинается новая жизнь. Он согнул руку в локте, и Сара, расценив правильно этот жест, встала рядом с ним и осторожно ухватилась за него. До лавки Бонье они шли медленным шагом. Видимо, таким образом Граф хотел позволить Саре привыкнуть к новому виду города и к любопытным людям. И если первое ей нравилось, то со вторым возникали некоторые сложности: она в ответ рассматривала всех проходивших девушек, выглядевших очень пёстро и богато, а потом вспоминала свой внешний вид — и начинала считать себя самым некрасивым существом на всём белом свете. В голову настойчиво лезли ужасные мысли, и Саре с каждой минутой всё труднее было от них избавиться. В один момент Граф, заметив её скованность, сказал: — Не смотрите ни на кого, юная мадемуазель. Вы такая — одна, и ваша красота естественная, а не искусственная. — Вы перехваливаете меня, месье. — Всего лишь говорю чистую правду. Поэтому ни за что не принижайте себя, — он правда жалел, что не мог прямо сейчас позволить себе некоторые вольности и, например, обнять Сару. — Иначе вы не справитесь. — Ради вас я постараюсь. Она подняла голову и встретилась с нежным взглядом Графа. Настроение быстро поднялось, и О’Нил изо всех сил постаралась держать ровную осанку, чтобы не позорить не только себя, но и Вивьера. В конце концов, что эти люди сделают ей? Посплетничают? Всё равно! Зайдя в долгожданную лавку, о которой Граф упоминал, Сара мигом ощутила множество самых разных ароматов, которые смешивались воедино и образовывали настоящий взрыв. От этого у неё закружилась голова, и мужчина, стоявший рядом всё это время, шустро сориентировался и подхватил девушку, не позволяя ей упасть. — Вы в порядке? — обеспокоенно спросил он. — Вы очень бледная. — Мне просто… непривычно. Не стоит волноваться. Я сейчас… сейчас я приду в чувства. — Если вам станет хуже, мы выйдем на улицу. — Нет, месье, не беспокойтесь! — Сара с трудом, но смогла встать на ноги. — Мне уже лучше. — Граф! — мужчина в возрасте, разведя руки в сторону, улыбнулся вошедшим гостям. — И это та маленькая леди, которую ты так красочно нахваливал? На щеках Сары появился румянец. Она смущённо отвела взгляд, а сам Граф, прокашлявшись, ответил: — Да. — Вы чудесно выглядите, — Бонье поклонился и поцеловал дрожащую ладонь девушки. — Я Чарлот Бонье, маленькая леди. И Граф говорил только лучшее о вас. Трудно было не поверить! Чарлот рассмеялся и с любопытством уставился на девушку. — Благодарю вас. Я Сара О’Нил. — Замечательно! Не французское имя и фамилия. Вы приезжая? — Бонье неожиданно ударил себя по лбу и простонал. — Ох, прошу прощения за свою бестактность. Я не хотел показаться таким грубым. Порой моё любопытство переходит все границы. — Я бы сказал: часто, — отметил Граф. — Но не суть. Вы согласны её обучать, месье Бонье? — Пока я не знаю, что юная О’Нил из себя представляет. Но я не вижу смысла сейчас проводить какие-либо эксперименты, чтобы убедиться в её способностях. Поэтому пока могу только сказать, что после первого урока всё и прояснится. — И когда он будет? — взволнованно спросила Сара. — Совсем скоро. Сначала вы должны обжиться. У меня есть комнатка. А уже после, когда вы будете готовы, мы приступим, — Бонье лучезарно улыбнулся. — Скажите, вам нравится здесь, маленькая леди? — Я думаю… — Сара прикрыла глаза и полной грудь вздохнула, вновь почувствовав неизвестное количество витавших в помещении приятных ароматов, приносивших небывалое удовольствие. — Да. Здесь чудесно. Я бы ни за что не подумала, что существует такое разнообразие запахов! Граф многозначительно взглянул на Чарлота, который, хмыкнув, кивнул своим мыслям. — И это ещё не предел. Весь мир состоит из самых разных ароматов, просто не все желают это замечать. — Да... Я согласна с вами, месье Бонье. — Вот и отлично! Пока вы будете здесь находиться, я пойду всё приготовлю. Поэтому не скучайте! Чарлот шустро развернулся спиной к гостям и в таком же быстром темпе покинул их общество. Граф, закатив глаза от этой театральной показушности, повернулся к Саре. Он наклонился, чтобы поравняться с ней ростом, и, мягко обхватив лицо, практически невесомо коснулся губами её лба. — Если у вас что-то случится — обязательно говорите мне. Я постараюсь навещать вас каждый день. — Вы столько сделали для меня, месье… Я не знаю, как вам оплатить за это. — Просто живите в своё удовольствие, юная мадемуазель. И, прошу, покажите всему миру, что вы из себя представляете. Он притянул её к себе и крепко обнял. Сара, не растерявшись, обхватила его за шею и сильнее прижалась к нему. Девушка чувствовала, как он дышал, она слышала его ускорившееся сердцебиение и даже ощущала его каждой частичкой тела. Сара всхлипнула, и по её щекам потекли слёзы. Она не знала, почему плакала. Может, дело было в испытываемом счастье, а может, и в чём-то другом, что они никак не могла объяснить.***
— Когда-нибудь ты прекратишь врываться в мой дом, как к себе, — беззлобно произнёс Граф, галантно пробуя очередное блюдо завтрака. — Когда-нибудь ты прекратишь бубнить, словно тебе за шестьдесят, — с самодовольной улыбкой парировал Филберт. — А вообще не преувеличивай. Я скрашиваю твою жизнь. Смотри, каким ты весёлым стал! И всё это благодаря мне. — Очень сомневаюсь в этом. — Не сомневайся. Благодаря мне ты вообще оказался в «Forte et tendre». Сам бы ты никогда туда не пошёл. — Ты пытаешься добиться благодарности? — спросил Граф, спокойно разглядывая Шеро. — Как минимум — простого «спасибо», как максимум — благодарственную оду. — Что за чепуха? — Сегодня ты какой-то злой, Граф. И шуток не понимаешь, — Филберт, давно уже игнорируя все основы этикета, положил локти на стол и с ухмылкой уставился на Вивьера. — И я даже догадываюсь, почему так. Неужели поссорился со своей ненаглядной? Ой, не говори, это очень заметно! — Тебе приносят особое удовольствие эти вечные попытки задеть меня? — Может, совсем чуть-чуть, — Шеро рассмеялся и откинулся на спинку стула. — Да ладно тебе. Прекрати воспринимать всё так серьёзно. Давай поедем туда? Тогда всё и объяснишь ей, если всё действительно так ужасно, как ты драматизируешь. — Нет, — только и ответил Граф, возвращаясь к своему блюду. — Нет? — Нет, — повторил мужчина. — Ты вообще не хочешь там появляться? Или это сегодня такой особенный день? — Вообще. Мне больше неинтересно это место, поэтому будь любезен: не упоминай его при мне. Филберт присвистнул. Он смотрел на Графа в замешательстве, не до конца осознавая смысл его слов. Неужели ситуация была так усложнена, что он просто брал и отказывался туда ехать? Та девушка что, его больше не интересовала? Или они рассорились? Много вопросов заполонили голову Шеро, который был уверен на все сто, что Вивьер навряд ли ему что-то объяснит. Граф был на удивление странным человеком, действующим порой по неизвестной ни для кого логике. — Ладно. Я не буду лезть не в своё дело. — Благодарю. Очень любезно с твоей стороны, — язвительно проговорил Вивьер. — Но если вдруг… — Филберт. — Хорошо, я понял, — Шеро примирительно поднял руки. — Нет так нет. Граф кивнул. Оставшееся время завтрака прошло спокойно. Филберт затрагивал в разговоре проблемы Франции, говорил о людях, которые совершенно из-за своей неосведомлённости не понимали простейших бытовых особенностей в своей жизни. Граф только хмыкал и соглашался с Шеро. Он не во всех вопросах поддерживал его позицию, но у него не было совсем никакого желания вступать в спор и что-то опровергать, пытаясь изменить взгляды Филберта. Ему просто-напросто не было до этого никакого дела.***
В течение месяца Граф, как и обещал, навещал Сару и проверял её состояние, искреннее беспокоясь за самочувствие девушки. Каждый раз, когда он приходил к ней, О'Нил чувствовала небывалый восторг. Она хотела рассказать Графу обо всём, что узнала от Бонье, хотела поделиться собственными успехами и разузнать о делах самого мужчины. Ей было тоже очень интересно, что с ним происходило за пределами парфюмерной лавки, и Вивьер охотно с этим делился. Чарлот, к восторгу Графа, был очень доволен Сарой. Он называл её талантливой девушкой, имеющей большие перспективы на будущее. Он даже говорил, что прежде никогда не встречался с таким способным человеком. И всё это Вивьеру льстило, хоть и нахваливали не его. Наверное, всё дело было в том, что он просто гордился любыми успехами Сары, и эти слова в её сторону только сильнее укрепляли в нём мнение, что он был абсолютно прав касательно девушки и та действительно была одарённой. Но О'Нил не была с этим согласна и постоянно отшучивалась. Бонье только пожимал плечами, смиряясь с этим, а Граф, вздыхав, начинал всё по-новому. Ему было трудно принимать тот факт, что она себя так недооценивала. Однажды в такую встречу Сара, загадочно улыбаясь, взяла Вивьера под руку и повела в свою комнатку, которую ей любезно выделил Чарлот. Потом она, к удивлению Графа, начала с ним без какой-либо причины кружиться и задорно смеяться. Иногда О’Нил вела себя, как настоящий ребёнок, и Вивьер не мог сказать, что это было плохо. Ему нравилась в ней эта детская непринуждённость, но чем чаще он замечал это в ней, тем активнее размышлял над тем, что из-за недостаточного жизненного опыта она не понимала многих аспектов и могла не воспринимать некоторые взрослые моменты в полной мере. Пожалуй, спустя немаленькое количество времени, проведённое вместе, он начал уставать от компании Сары. И это его очень пугало. Когда девушка устала кружиться, она остановилась. О’Нил, наклонив голову чуть набок, немного подтолкнула недоумевающего Графа к своей кровати и следом, когда он удобно разместился, присоединилась к нему. Сара обняла его со спины и уткнулась носом ему в шею. — У меня есть мечта. — Мечта? — Да! — весело ответила О’Нил. — Я хочу создать вам самые лучшие духи, которых не будет ни у одного человека. — Это дерзкое заявление, — Граф издал смешок. — И что же вы хотите в них видеть? — Я говорила вам, что вам не идут резкие ароматы. Нужно что-то, — она задумалась, пока целовала Вивьера в щёку, — сладкое. Это сможет подчеркнуть ваш образ. У меня есть даже необходимый рецепт для них. Только месье Бонье мне пока не разрешает экспериментировать. — Не желаете, чтобы я с ним поговорил и убедил его? — Я не думаю, что это поможет, — Сара разочарованно выдохнула. — Вы же наверняка знаете, что он не любит, когда ему что-то советуют. К тому же он выскажется о вашем непрофессионализме в этом деле. — И что вы предлагаете? — Немного подождать. Но не переживайте: я обязательно сделаю вам духи! И я очень рассчитываю на то, что они вам понравятся. Сара ещё раз коснулась его щеки, и Граф, усмехнувшись, наконец-то встретился с её губами и подарил ей столь желанный поцелуй, который она так и хотела от него заполучить. Она довольно боднула его и неохотно отстранилась. — Я не знаю, месье, имею ли право говорить вам такое, — Сара обожгла своим дыханием его кожу, — но я не вижу своей жизни без вас. Я всем вам обязана. — Вы мне ничем не обязаны. — Вы слишком добры, — она изменила позу на такую, чтобы ей было удобно положить голову на колени Графа. — Я не устану вас благодарить. — Всё хорошо, ma chérie, — он нежно провёл по её волосам. — Не думайте об этом. — Хорошо, месье. Я постараюсь. Безмятежная атмосфера и неторопливость должны были расслаблять человека, вечно крутящегося в шумном обществе. Но Граф чувствовал только раздражающее беспокойство.***
— Ко мне приходила мадам Марен. — Но зачем? — Она спрашивала о вас. И интересовалась, нравится ли мне то, чем я сейчас занимаюсь. Этот день был крайне солнечным и тёплым. На голубом небе практически не было ни единого облачка, и не пригласить Сару прогуляться было бы настоящим кощунством со стороны Графа. Поэтому, придя в очередной раз к ней, он упросил Бонье отпустить её проветриться в столь замечательную погоду. Тот и не особо спорил. — И что вы ответили? — Я сказала только правду, — Сара улыбнулась. — С вами всё в порядке, а мне нравится обучаться у месье Бонье. Они шли так, словно являлись самой настоящей влюблённой парой. О’Нил не могла скрыть своего удовольствия от этой прогулки, а Граф не отрывал взгляда от счастливой Сары, испытывая вместе с ней этот странный прилив радости. Он подарил для этого случая ей особое изысканное платье, от которого девушка пришла в немыслимый восторг. Она сразу же бросилась на шею мужчины и расцеловала его лицо, совершенно не заботясь о том, что нарушила без спроса его личное пространство. Граф, если честно, не был против этого. — Месье Бонье не скрывает своего восхищения от ваших способностей, — упомянул Вивьер. — Я стараюсь совершенствоваться. Мне совсем не хочется разочаровать вас. — Вы же понимаете, что никогда не сможете меня разочаровать, ma chérie? Клянусь, я горжусь вами. Сара опустила голову, стараясь скрыть свою улыбку от таких лестных слов. Граф частенько разбрасывался комплиментами, которые заставляли её сердцебиение предательски ускоряться. — Как ваше здоровье, месье? — Мне стало проще, хотя я по-прежнему продолжаю просыпаться глубоко ночью. Но ваш совет очень помогает. — Вы представляете полянку? — с любопытством спросила Сара. — А есть в ней что-то особенное? — Скорее кто-то, — со смешком ответил Граф. — Я очень надеюсь, что со временем благодаря вам мне станет ещё лучше. — Ох, месье… — её улыбка дрогнула. — Вы… — Безумец? Пожалуй, это самое точное слово, способное описать меня. — Вы совершенно невероятный безумец. — Какой приятный комплимент. Я очень жалею, что прямо сейчас не могу вас поцеловать. — Мы всегда можем вернуться обратно в лавку, — Сара, посмотрев на Графа, хитро прищурилась. — Думаю, месье Бонье уже устал от моего общества. Наверняка он думает, что я пагубно на вас влияю. — Как это бесчеловечно! — рассмеялась О’Нил. — К тому же такая прекрасная погода бывает очень редко. Разве вы не наслаждаетесь ею? — Я наслаждаюсь вашим обществом, месье. Вивьер хотел прокомментировать фразу, но застопорился. Он впервые не знал, какие слова стоило подобрать, чтобы достойно ответить. Согласиться? Отшутиться? Видимо, Граф так долго молчал, погрузившись в свои мысли, что Сара первая не выдержала и вновь подала голос: — Как ваши дворецкий и кухарка? Они продолжают ругаться? — Что? — он растерянно повернулся к девушке. — Они ругаются, но не так часто. Может, наконец-то поумнели, в чём я не до конца уверен. Была восхитительная солнечная погода. Даже люди, проходившие мимо, казались куда более добродушными, чем в иные дни. Сара звонко смеялась, и Граф, идя с ней под ручку, невольно решил для себя, что не хотел бы, чтобы она продолжала привлекать к себе ненужное внимание.***
В этот раз не было боли, не было того, что было каждый раз, когда он просыпался посреди ночи. В этот раз он подскочил на кровати и долго всматривался потерянным взглядом в пустоту, не до конца осознавая, чего он вообще добивался и почему не ложился обратно спать. Ему не было плохо физически, но ему было паршиво морально. Граф убрал волосы, особенно мешавшие прямо сейчас, и дотронулся до груди, крепко сжав ткань одежды. В его сонном разуме появлялись какие-то глупости, которые вместо того, чтобы быстро пропадать, начинали только сильнее его мучить. Сара. Он считал себя кем угодно, но только не нормальным человеком, в котором нуждалась она. И если раньше его цели были подкреплены немыслимым желанием помогать ей, когда она находилась с Сандрин, то сейчас, когда в этом уже попросту не было нужды, ведь О'Нил вполне могла стать состоятельной дамой — Граф осознал свою ущербность. Он думал, что принял любовь за обычную влюблённость, от которой сейчас ничего не осталось. Или, того хуже, за простое желание помочь этой глупой девчонке, увидевшей в нём впервые кого-то другого, а не графа, имевшего положение в обществе. Ему было не только стыдно, но и неприятно приходить к тому факту, что теперь ему вовсе не хотелось так часто посещать Сару, как раньше. Но одновременно с этим он боялся, что она сможет влюбиться в другого человека, и вся страсть к Вивьеру просто пропадёт. От этих нелепых размышлений у него разболелась голова. Он поднялся и сразу же подошёл к окну, мигом встретившись с тёмной улицей. На Графа давила тишина, которую он всей душой хотел разрушить. Его всё раздражало и приносило какое-то ужасное разочарование. Прямо как до первого прихода в «Forte et tendre», когда его жизнь была наполнена однотипными днями. Может, именно простейшее желание хоть каких-то изменений привело его к тому, что он имел прямо сейчас? Граф чувствовал себя подлецом. Самым ужасным на свете человеком, который только и мог, что врать всем окружающим и себе в том числе. Он с горечью ударил подоконник и зашипел, когда острая боль прошлась по всей руке. Он запутался. Вивьер определённо запутался со всем, что происходило в его жизни. И если раньше он это игнорировал, то теперь остро чувствовал неминуемость предстоящих событий, которые вели его на самое дно. Граф предполагал, что являлся обузой для Сары. Он предполагал, что из-за него она не могла в полной мере раскрыть свой потенциал. Столько глупых мыслей, казавшиеся ему сейчас самыми здравыми! Мужчина даже решил, что на следующий день признается во всём Саре, скажет, что больше так не может, что он не тот человек, который ей нужен. Но наступал следующий день, и вместе с ним исчезала вся непоколебимость. А потом, снова ночью, он опять возвращался к гнетущим мыслям, не желавшим его покидать ни на секунду.***
Михель стоял рядом с господином, наблюдая за тем, как он прихорашивался. — Вы сегодня снова уходите, хозяин? — Я долго бездельничал. — Вы идёте к той девушке? — Не слишком ли много вопросов? — Граф повернулся к Мориа, окинув его раздражённым взглядом. — Я просто интересуюсь, господин. И удивляюсь тому, почему её до сих пор не было в вашем доме. Всё же дам принято приглашать на званый ужин. — Тебя это не должно касаться, Михель. — Я понимаю, хозяин, — Мориа покорно опустил голову и грустно вздохнул. — Но я беспокоюсь о вас. Вы кажетесь расстроенным. — Мне просто снились кошмары. Ничего серьёзного. Михель кивнул, хотя был уверен, что господин что-то утаивал от него. Иногда он мог определять, когда Граф ему врал, и сейчас был именно такой случай. Ему приходилось бороться со своей любопытной натурой и уважением к хозяину, чтобы ненароком не задать личный вопрос, который вызовет новое недовольство со стороны Вивьера. — Вы сегодня выглядите ослепительно, господин. — Благодарю. — Сегодня к вам кто-то собирался приходить? Месье Шеро, например. — Ты же знаешь, что он приходит без разрешения, — Граф скривился от того, как сильно он перетянул свою одежду. — Но сегодня в доме наверняка будет спокойствие. — Это очень хорошо. Мне, честно признаться, не очень нравится этот напыщенный индюк. Он плохо на вас влияет, ваше сиятельство. — Следи за своим языком, Михель. Ты выражаешься о человеке, который в несколько раз выше твоего статуса. — Только не говорите, что вы не согласны со мной, господин! — с паникой выкрикнул Мориа, стараясь сгладить ситуацию в свою пользу. — Разве он вас не раздражает? Я же вижу, как вы хотите избавиться от его общества… — Это не имеет никакого значения. Принеси мне трость. — Вы не пользовались ею очень давно! — Михель действительно был поражён желанием Графа. — Зачем она вам? — Почему ты вечно задаёшь вопросы, но никогда не исполняешь мои приказы? Замолчи и принеси мне трость. Это не так сложно, не так ли? — Конечно, господин. Михель почтительно поклонился и побежал на первый этаж, где в отдельной комнате хранился весь, как он называл, хлам. Мориа не нравилось, когда Граф так грубо с ним общался. Да, возможно, Михель действительно порой перебарщивал, но это только из доброты душевной! Он искренне волновался за своего хозяина, поэтому и старался каждый раз допытываться до сути. Как жаль, что Граф отказывался это понимать. Быстро найдя необходимую трость, выкинутую ещё очень давно служанкой, Михель побежал обратно к Вивьеру, терпеливо ждущему, когда ему принесут заветную вещь. Мориа в таком же шустром темпе передал её Графу, и тот, покрутившись вместе с ней вокруг зеркала, остался довольным. — Вы теперь статно выглядите, господин. Думаю, вы обязательно произведёте эффект. — Не думаю, что меня интересует именно это. С тростью просто удобнее. — Не смею спорить. Граф спустился вниз по лестнице, пока выслушивал от Михеля ещё парочку комплиментов в свой адрес. Вивьер чувствовал досаду, но он точно не мог сказать, с чем она была связана. Его это злило, но, к своему сожалению, это всё равно никак не приближало его к разгадке собственного состояния. В карете, когда Граф окидывал прощальным взглядом свой дом, это мерзкое чувство стало сильнее.***
Бонье отлучился по делам, и вся парфюмерная лавка была предоставлена не только Саре, но и Графу. Чарлот доверял девушке, и потому частенько оставлял помещение и всё имевшееся в нём — духи, ингредиенты, склянки, документы — на Саре. И, к слову, она ни разу не подводила его, и если во время отсутствия Бонье в лавку заходили клиенты, то она очень умело, со знанием вкуса, советовала наиболее выигрышный парфюм. Возможно, после нескольких месяцев пребывания рядом с Чарлотом и общения с Графом она стала куда увереннее, чем была ранее. — Никогда бы не подумала, что месье Бонье так плохо следит за порядком! — тщательно вытирая заваленный стол, возмущённо проговорила Сара. — Кажется таким опрятным, а на деле!.. — Скорее всего, месье Бонье не до этого, — более спокойно ответил Граф, наблюдая за тем, как О’Нил выбивалась из последних сил, чтобы протереть пыль. — Да и с вами он очень сильно разленился. — Вы обвиняете меня, месье Вивьер? — Сара задрала в несвойственной себе манере подбородок. — Как вам не стыдно! — Ни в коем случае, ma chérie! Вы совершенно неправильно меня поняли. Девушка, не отрывая от Графа взгляда, посмотрела на него некоторое время, а после лучезарно улыбнулась. Взволнованное лицо мужчины многого стоило! — Знаете, месье Вивьер, у меня есть ещё одна мечта. Точнее план, который я очень постараюсь осуществить, когда у меня будет для этого достаточно средств. — Ваша неожиданная серьёзность говорит о том, что это вовсе не шутки. — И вы правы, — Сара, оставив всё на столе, подскочила к Графу и взяла того за руки. — Я хочу создать такое место, где все молодые девушки, даже нищие, будут обучаться грамоте! Что-то вроде женского пансионата. Я поговорила об этом с Сандрин, и она поддержала мою идею. Можно будет даже моей задумкой заменить «Forte et tendre». Вы представляете, как это невероятно? Больше никому не придётся унижаться, чтобы прокормить себя. Граф нахмурился. Вся идея Сары не показалась ему глупостью ребёнка, которому только-только рассказали про существование райского уголка, где нет ничего, кроме счастья. Однако что-то его смущало в этом вопросе, и дело было определённо в том, что многие скептично воспримут этот проект. — Но что будет с девушками дальше? Даже с должным обучением они не будут иметь веса в обществе. Всё не так строится, ma chérie. О’Нил опустила руки Графа и отошла от него на несколько шагов назад. Она молчала, и Вивьер успел несколько раз пожалеть, что вообще влез со своей суровой реальностью в эту милосердную мечту обычной девушки. — Наступило время перемен, месье. Я создам такое место, которое будет иметь популярность среди всех слоёв общества. Разве вы не верите мне? Граф побеждёно вздохнул и более тепло взглянул на строгую Сару, которая в этот миг совсем не походила на себя. — Я верю вам. Конечно же я верю. Я могу вам помочь материально уже сейчас и, если надо, порекомендовать ваше заведение. — Нет, нет! Снова вы меня неправильно поняли. Я хочу добиться всего сама. Я понимаю, что это будет очень сложно, но разве жизнь бывает лёгкой? — О’Нил горько улыбнулась. — Спасибо вам за предложение, месье. Я очень это ценю, но не стоит. Сара прошествовала к стеллажу, чтобы продолжить заниматься уборкой. Бонье её к этому не принуждал, но она считала себя обязанной поддерживать порядок, от которого Чарлот так непредусмотрительно отказывался. Мужчина, понаблюдав немного за этими стараниями, нарушил тишину: — Но вы всегда можете ко мне обратиться за помощью, ma chérie. Не забывайте об этом. Она с прежней детской весёлостью повернулась к Графу, словно и не было этого довольно взрослого разговора. — Я знаю, месье Вивьер. Вы самый добрый человек из всех, кого я встречала. Вы удивительны. Внутри груди что-то ощутимо кольнуло, но Граф упорно это проигнорировал, сославшись на нехватку воздуха. Извинившись и поклонившись, он быстро вышел на улицу.***
— Ты какой-то болезненный. Ты вообще спишь? Филберт, стуча тростью, шёл рядом с Графом, который под лучами солнца действительно казался очень бледным. На его лице были отчётливо видны синяки под глазами, а скулы ещё сильнее заострились. — Да. Я стараюсь. — Ешь? Пьёшь? Граф только кивнул. — Тогда что привело тебя к такому плачевному состоянию? — Ничего, что должно тебя волновать, Филберт, — грубо отрезал Вивьер, не желая никак развивать эту тему. — Неужели тебе так трудно поделиться со мной? Мы знакомы уже много лет. Ты знаешь меня, а я — тебя, — Шеро обогнал Графа и встал напротив него. — Это из-за той девушки? Сандрин рассказала мне, что ты её отвёл к парфюмеру. — С каких пор мадам Марен делится с тобой такими подробностями? — удивлённо спросил Граф. — К счастью, я могу достать всех, — с самодовольной ухмылкой сказал Шеро. — Поэтому у неё не было никаких шансов отвертеться. Но сейчас не в этом дело. Разве твой поступок не должен был вас… скрепить? Ты вообще испытываешь к ней чувства? Любишь? Или, может быть, она никак не хочет принимать твои ухаживания? Вы затрагивали эту тему? Вивьер только страдальчески застонал от такого обилия вопросов. Он был не готов так сразу раскрывать все свои душевные терзания перед кем-либо и просить совета в этой непростой ситуации. Графу было свойственно решать все свои проблемы самостоятельно. Он был человеком, который не любил напоказ выставлять всё то, что его волновало. Он даже толком ничего не рассказывал дворецкому, знавшему о положении господина только обще, без каких-либо подробностей. И то в этом был виноват кучер, который так бестактно, ещё давно, поведал прислуге о том, что с Графом в одной карете находилась девушка. — Ну так что, Вивьер? Иногда тебе стоит делиться со мной хоть чем-нибудь. Может, ты не считаешь меня хорошим советчиком, но я явно смогу хотя бы посмотреть на твою ситуацию под другим углом. — Я сам не понимаю, что происходит, — честно признался Граф. — С каждым днём я всё отчётливее понимаю, что ошибся, когда решился пойти с тобой в «Forte et tendre». Мне это было не нужно. — Ты пудришь мозги той бедной девушке? — В первую очередь я делаю это себе. Видимо, я так не привык кому-то сочувствовать, что принял простую жалость за серьёзное чувство. И теперь я, когда сделал всё зависящее от меня, больше… ничего не чувствую. Я устал оправдывать себя. — Что тебе мешает объясниться перед ней? — Тогда мадам Марен окажется права, — Граф издал смешок. — И я действительно тот ещё подлец, который разобьёт сердце её подопечной. — Но ты же прекрасно понимаешь, что избегать проблему — не лучший способ её решить? — Порой только так и приходится, чтобы не причинить окружающим боль. Несмотря на всё, она мне дорога. И это ещё одна проблема. — Ты очень много думаешь, Вивьер. В этом вся суть. Расслабься хоть однажды и делай так, как тебе хочется, а не так, как говорит тебе твоя совесть. Филберт похлопал Графа по плечу и сочувствующе посмотрел на него. Он знал, что единственный выход из ситуации — это сказать всю правду, но если Граф так упорно не хотел к этому прибегать, то что ещё мог сделать Шеро, чтобы помочь ему решить эту злополучную дилемму? Ничего. Он только мог постараться его хоть как-то развеселить, дабы лишний раз не нагнетать атмосферу. Этим, впрочем, он и занялся. И Граф был ему очень за это благодарен.***
— Это пока пробный вариант, но, — Сара протянула Графу небольшой флакончик, — как вам? Осторожно взяв протянутый пробник, мужчина, чуть наклонившись, чтобы в полной мере ощутить особенность аромата, вдохнул его. Это было довольно странное ощущение, которое прежде он не испытывал, но эти древесные оттенки, добавляющие духам утончённости и солидности, будоражили кровь. Граф с каждой секундой замечал в них что-то новое, что, к несчастью, не мог объяснить. Однако это не отменяло того факта, что ему безумно понравился сделанный Сарой парфюм. — Месье Бонье научил меня нотам ароматов, и благодаря этому я смогла подобрать наиболее выигрышное сочетание, чтобы духи смогли подчеркнуть вашу элегантность. — Вы быстро учитесь, ma chérie. Вы не перестаёте меня удивлять. Сара смущённо потёрла руку. — Вы вдохновляете меня, месье Вивьер. Если бы не вы, я бы никогда не смогла создать свои первые духи! — девушка крепко обняла Графа и довольно прикрыла глаза. — Я надеюсь, вам понравился аромат? — Он невероятен. Даже месье Бонье никогда не создавал что-то настолько… удивительное. — О нет, поверьте: месье Бонье самый талантливый человек, но сейчас он совсем забыл, что не всем могут подойти даже самые прекрасные ароматы. Каждый же уникален. — Вы рассуждаете совсем как профессионал, — заметил Граф. — Я изучаю много литературы. Плюс философия месье Бонье. Он очень повлиял на моё мировоззрение. — Вы не скучаете по той жизни? Сара подняла голову и неоднозначно глянула на мужчину. По всей видимости, она подумала, что Граф решил так пошутить, однако на его лице не было ни намёка на улыбку. Вздохнув, она терпеливо ответила: — Нет, месье. Я уважаю мадам Сандрин и я очень ей благодарна, но та жизнь не была предназначена для меня. Я ни капельки не жалею, что всё так произошло. — Я очень рад этому, юная мадемуазель. С вашим энтузиазмом вы способны преодолеть много трудностей. Сара пожала плечами и вновь уткнулась в грудь Графу. Они стояли так в обнимку, наверное, целую вечность. О’Нил слушала ровное дыхание мужчины, наслаждаясь каждым его вздохом, а сам Вивьер, смотря на макушку девушки, чувствовал множество сомнений, закравшихся с новой силой в его голову. Спустя некоторое время Сара неожиданно пошевелилась и игриво посмотрела на Графа. Его это насторожило. — Если вам понравились мои духи, то я хочу получить за них благодарность! — Благодарность? — недоумевающе поинтересовался мужчина. — Именно! Поцелуйте меня в щёку, месье! Это будет самое лучшее «спасибо» от вас. Граф ухмыльнулся от такой невинной просьбы и, мягко обхватив лицо девушки, поцеловал её не в щёку, как она просила, а в губы. Сара, улыбнувшись, обняла его за шею, притягивая ближе к себе и, к своей неожиданности, углубляя поцелуй. Мужчина позволил О’Нил вести, но вскоре сам взял всю инициативу на себя, и девушка, не сдержавшись, тихо простонала ему прямо в губы. — Такой благодарности будет… достаточно? — рвано дыша, спросил Граф. — Пока да, — с прищуром ответила Сара. — А потом — посмотрим. Она с невинным выражением чмокнула его прямо в кончик носа и юрко выскользнула из объятий.***
— Граф. — Мадам Марен. Вы выглядите прекрасно. — Не надо этого бессмысленного подхалимства, — Сандрин равнодушно махнула рукой. — Сара о вас исключительно положительного мнения. Неужели она вам до сих пор не наскучила? — Вы звали меня ради этого? — с некой злобой осведомился Граф, не имея ни малейшего интереса об этом разговаривать. — К сожалению, да, — спокойно произнесла Марен и гадко ухмыльнулась. — Понимаете, я прекрасно осведомлена, что ныне на вашей маске джентльмена пошла трещина. Вы показали своё истинное лицо, месье Вивьер, и меня совершенно это не устраивает. — Это очередное предупреждение от вас? — Может быть, — она равнодушно пожала плечами и сделала небольшой глоток вина. — Если у вас есть хоть какое-то понятие о чести, то будьте любезны: прекратите мучить Сару своими эгоистичными целями. — Я вовсе не мучаю её. — Ах, да. Разумеется. Когда вы в последний раз навещали её? Неделю назад? Две? Три? Я поддерживаю с ней связь и, поверьте мне, она очень расстроена тем, что вы не приходите к ней. — У меня были дела. — Да ну? — наигранно изумилась Сандрин. — Какие же, интересно? Позаниматься самобичеванием дома? Или, может быть, придумать новый способ, как довести Сару до истерики? — Какое вам дело до этого, мадам Марен? — раздражённо поинтересовался Граф. — Если причина нашей сегодняшней встречи — более искусно меня унизить, то спешу огорчить вас: мне абсолютно всё равно на это. Старайтесь сколько хотите. — Вы слишком плохого обо мне мнения, месье! Я всего лишь хочу, чтобы вы наконец-то поняли, что из-за вас юная О’Нил не может заниматься тем, что ей хочется. Вы тормозите её, понимаете? И все ваши оправдания, что вы были заняты, блекнут, — Сандрин не отводила взгляда от Графа. — Она очень чувствительная натура, и её любовь к вам искренна. Однако вы… вы это не цените. Вы изначально ничего не чувствовали к ней. И сейчас происходит ситуация, которую я и предвидела: вы делаете ей больно. Вивьер отрицательно мотнул головой, отказываясь воспринимать эти гадкие слова. Она не могла знать всей сути, так какого чёрта она лезла не в своё дело? Её не должно было волновать то, что происходило между ним и Сарой. Никого не должно это касаться, кроме них самих. — Благодарю за ваше ценное мнение, мадам Марен, но я волен сам разбираться в своей жизни. Без посторонней помощи. — Только не говорите мне, Граф, что осознаёте, что делаете. Смотря на ваши поступки, я могу сказать, что нет, — Сандрин немного понаблюдала за тем, как красная жидкость перетекала с одной стенки бокала на другую. — Вы человек-настроение, месье. И если в первое время вы чувствовали подъём сил — это было, поверьте, очень заметно. То сейчас я не наблюдаю, чтобы вы испытывали счастье. Не говорите мне, что это не моё дело. Разумеется, оно и моё тоже. Я отдала на ваше попечение мою дорогую Сару, до последнего веря в ваше благоразумие. Однако что происходит сейчас? Ничего утешительного. — Прошу меня простить за последующие дерзкие слова, но вы чересчур много говорите, мадам Марен. Если вы хотите сказать что-то определённое, то будьте любезны это говорить без этих утомительных прелюдий. — Дамы, Граф. Мы всегда любим поговорить, — она окинула его осуждающим взглядом и тяжело вздохнула. — Даже если представить, что на деле вы действительно испытываете чувства к Саре, то вы же осознаёте, что ваше положение не позволит сделать ей предложение? Вы получите осуждение от всех, и ваш вес в обществе перестанет быть таким авторитетным, как сейчас. — Если вы волнуетесь из-за этого… — Только не надо меня переубеждать, месье. Вы все, зажиточные аристократы, одинаковы. Вы не умеете по-настоящему никого ценить. И если что-то делаете, то только от скукоты. Вы хотели разнообразить свою жизнь новыми впечатлениями, и глупенькая девушка из публичного дома была неплохим таким развлечением, не так ли? Сандрин коварно улыбнулась, когда заметила, как изменилось выражение лица Графа. Он был разозлён такой вопиющей наглостью от женщины, которая без всякого стеснения говорила такие ужасные вещи о нём. Но если он был задет, значит, это являлось хотя бы частичной правдой, что ещё больше укрепляло теорию Марен. — Если вы не хотите, чтобы в прекрасный момент Сара что-то сделала с собой, то остановитесь прямо сейчас. Скажите, что вы уезжаете к себе… куда там? В графство? По приказанию короля или ещё какой-то высокопоставленной личности — не волнует. Я вам благодарна за то, что вы сделали для неё, но для вас это — обычная забава, когда как для неё — что-то куда более серьёзное, — внезапно Сандрин смягчилась. — Прошу вас, Граф, не будьте хотя бы сейчас так лицемерны. Вивьер резко поднялся и, не прощаясь с Марен, поспешно вышел из проклятого «Forte et tendre», приносившего ему сейчас чересчур много проблем. Сандрин, понаблюдав за этой нервозностью мужчины, сделала новый глоток вина и подумала, что месье Шеро, если им умело манипулировать, способен принести ей много пользы.***
Очередная бессонная ночь, которая ничем не отличалась от предыдущих. Граф лежал на своей кровати и, смотря бесцельно в потолок, не знал, что ему предпринять. Все события, произошедшие словно в течение одного дня, нахлынули на него в виде ненависти не только к себе, но и к той первой встречи, которая полностью перевернула все последующие его месяцы. Если бы не Сара, он бы сейчас так не страдал. Если бы не Филберт со своей нелепой просьбой отправиться в публичный дом, то сейчас он бы не мучился. Если бы не Сандрин со своими правдивыми речами, то он бы не раздирал себя на несколько частей, пытаясь найти максимально правильный выход. Графу была дорога О’Нил, но он не мог выяснить, в каком именно плане она была ему дорога. Сейчас кроме разочарования он не ощущал ничего, и это ещё сильнее вводило его в ступор, из которого он не знал, как выбраться. Вивьер был простым смертным, который имел такие же обычные человеческие переживания, и эта мысль почему-то ещё сильнее заставила впасть его в апатию. Он не мог сказать, в самом деле ли он испытывал те самые сокровенные чувства к Саре, или это была всего лишь попытка загладить вину, которую он испытывал с первой встречи. Может, и эта грусть, принятая за отсутствие девушки в его жизни во время пребывания в графстве, была напускной? Ранее Вивьер старался не сравнивать себя с другими аристократами, которые прожигали бессмысленно жизнь в сомнительных заведениях, но сейчас, смотря на себя под другим углом, Граф видел себя такой же свиньёй, пользующейся своими возможностями для достижения собственного благополучия. И он совсем не презирал себя за эту досадную правду. Мужчина признался себе в этом, и ему стало небывало легко, словно с него спал тяжёлый груз, прежде находившийся так долго на его плечах. Ещё он вспоминал слова Сандрин о том, что из-за значительной разницы в статусе он никогда не сможет сделать предложение Саре. Граф никогда не строил будущее так далеко, однако сейчас он задумался над этим, и его охватило сомнение. Раньше, может быть, из-за своего окрылённого состояния Вивьер бы и сделал это бездумно, но в нынешние дни, когда он наконец-то вернулся в образ прежнего хладнокровного человека, он был к этому попросту не готов. И навряд ли вообще был бы готов. Сейчас Граф устал от этих вечных встреч, от детской непосредственности Сары, от неё самой. Это было не больно утверждать. Ему было даже как-то всё равно на эту истину, которую он спокойно для себя открыл. Он не любил Сару так, как любила она его. Граф не желал никому открывать свою душу. Он не желал никому показывать свою слабость. Но он не был замкнутым в себе человеком. Вивьер всего лишь никому не доверял. Он её жалел. Ведь её возраст был явно не предназначен для того, чтобы удовлетворять более взрослых мужчин, решивших убежать от своих сварливых жёнушек в тёплые объятия молоденьких девушек. Он хотел дать ей будущее, потому что ему нужен был хоть какой-то смысл жизни. И когда он всё сделал, то всё вернулось на свои места. Всё стало однотипным, скучным и неинтересным. Он не любил её. Именно с такими мыслями засыпал Граф, полностью уверенный в том, что положит этому долгожданный конец. Не только ради того, чтобы прекратить мучить ложными чувствами Сару, но и чтобы окончательно очистить свою и без того грязную совесть.***
Сара была особенно оживлена, чего нельзя было сказать о Графе. В этот и без того раздражающий день для Вивьера она много говорила, делилась своими впечатлениями о том, что Чарлот нахвалил её вторые духи, которые она создала специально для Бонье. Она всё норовила обнять Графа или поцеловать в щёку, и ему приходилось каждый раз отстраняться и отшучиваться, чтобы не обижать О’Нил. Ему было трудно находиться в одном помещении с тем человеком, которому он собирался вдребезги разбить сердце. — Ещё месье Бонье хотел посоветовать меня своим особым клиентам, представляете?! У меня, возможно, скоро будут свои личные клиенты! — Это отличные новости. — Также мы были с ним на одном мероприятии, где ещё один популярный парфюмер рассказывал о своей работе. Он подарил мне один свой экземпляр! — Что? — переспросил Граф, когда вернулся из своих мыслей. — Ну, он был знаком с месье Бонье, и поэтому решил сделать мне такой подарок. Всё же меня представили как подмастерье. — Популярность начинается с низов. — Именно! Но я уверена, что ещё годика два-три — и я смогу добиться необходимого мне успеха. Клянусь, я приложу для этого все усилия, чтобы не разочаровать вас, месье Вивьер. — Вы никогда меня не разочаруете, ma chérie, — Граф постарался улыбнуться. — Но я вас — да. — О чём вы? — с беспокойством спросила она, глядя прямо в глаза мужчины. — Мне нужно вам в кое-чём признаться, юная мадемуазель, — Вивьер опустился перед сидящей Сарой на одно колено и, взяв её руки, крепко сжал их. — Я больше не смогу к вам приходить. — Что? — дрогнувшим голосом спросила она, недоверчиво наблюдая за ним. — Что вы такое говорите? — Мне нужно уехать обратно в графство. Навсегда. Вам необязательно знать всех подробностей, просто… извините меня. В её глазах появились первые слёзы. Она жалко всхлипнула, выбралась из хватки Графа и вытерла нос. — Я… я могу поехать вместе с вами, месье! — Я не хочу портить вам жизнь, ma chérie. Вы столько всего добились — и ради чего? Чтобы всё заново разрушить? Нет. Я не позволю этого. — Месье, пожалуйста… я… я… — Пожалуйста, давайте не будем всё усложнять? — Но как же… Сара уже не могла сдерживать своих рыданий и слёз, которые неподконтрольным потоком текли прямо по её побледневшему лицу. Она закрыла лицо, чтобы Граф не видел её такой потерянной и жалкой, но эта попытка закрыться была такой же глупой, как и бесполезная истерика, которая на неё нахлынула. Где-то внутри груди Сары что-то больно резануло, и она, схватившись за это место, начала задыхаться от нехватки кислорода. Вивьер осторожно взял девушку за затылок и притянул к себе. Она сразу же схватилась за него, как за последнюю надежду, и начала ещё сильнее плакать. Граф, нежно гладя её по голове, поцеловал в макушку и уткнулся в волосы. Его поступок было сложно назвать человеческим. Скрываясь за благими побуждениями, он просто пытался отвязаться от нежелательных перемен, происходивших в его жизни. И за это Графа было сложно винить: каждый так или иначе не хотел, чтобы в его спокойную жизнь врывался кто-то посторонний и переворачивал всё вверх дном. — Месье… — тонким голоском проговорила Сара, чудом не срываясь на новые рыдания. — Да? — Пожалуйста… не покидайте меня, — она, не прекращая за него хвататься, с раскрасневшимся от слёз глазами, с растрёпанными волосами, из последних сил глянула на его беспристрастное лицо. — Я люблю вас, месье. Она коснулась своими дрожащими губами его, и он сразу же ощутил солёный привкус. Она целовала его отчаянно, будто до конца не веря во всё происходящее. Наверное, Сара надеялась, что Граф её разыгрывал, но… эта шутка была слишком жестокой. Когда он отстранился от неё, то тихо сказал: — Но я вас — нет. И это были единственные правдивые слова, которые он произнёс за всё время.***
Сандрин приходилось долго успокаивать Сару, однако она была опытным человеком, знающим достаточно о женской и мужской психологии. Она смогла привести её в стабильное состояние, хоть для этого и потребовалось немало времени. Но Марен осознавала, на что шла, и она не собиралась так просто всё бросать. Сандрин помогла ей подняться на ноги, пока Бонье тщательно отвлекал её различной информацией о парфюме. Через два года он умер во сне, и вся его парфюмерная лавка оказалась на ней. Сара, приложив назло всем свои немногочисленные усилия, смогла добиться успеха, и теперь её фамилия пользовалась ошеломительным успехом. Она знала, что Бонье обязательно бы ею гордился. О'Нил старалась не вспоминать о Графе, но… ей было сложно так просто стереть эту страничку из своей жизни. Она любила его несмотря ни на что, и это приносило ей мучительную боль. Но каждый раз, натягивая улыбку, она создавала своим клиентам превосходный парфюм, а потом спокойно общалась с Сандрин, словно её бедную истерзанную душу не мучили все эти гадкие переживания. Иногда она проходила мимо его дома, а после скоропостижно уходила прочь, чтобы горькие воспоминания, ещё свежие, вновь не заполонили её голову. А в особо трудные дни, которые происходили непозволительно регулярно, она ощущала себя самым одиноким существом на всём белом свете.***
После раннего завтрака Граф, расположившись на веранде в своём графстве, под лучами тёплого солнца, сидел в удобном кресле. Его и без того длинные волосы теперь отросли ещё сильнее, и он собирал их в хвостик, чтобы они не мешали ему. Когда он оставался один, он позволял себе такие бытовые мелочи. Он держал в руках газету, принесённую дворецким, который заменял Михеля и был, в целом, куда более приятной личностью: он беспрекословно выполнял все приказы и не смел ругаться с остальной прислугой. Он был миролюбивым, и это качество очень нравилось Графу. Он вдохнул приятного утреннего воздуха, продолжая наслаждаться незабываемым спокойствием. Мужчина открыл газету, прочитал несколько не особо интересных статей про происходившее в стране, перевернул страницу, пробежался глазами ещё по нескольким строчкам, а потом наткнулся на знакомую фамилию. Сара О’Нил. Граф напрягся и посмотрел по сторонам. Он закрыл газету, но через несколько тревожных секунд опять вернулся к той злополучной статье. В ней говорилось, что юная девушка смогла поразить всю Францию своими необычными духами, а ниже, в самом конце абзаца, говорилось про некий женский пансионат, которым заведовала Сандрин Марен и Сара О’Нил. Граф выдохнул. Он нервно потёр переносицу, надеясь успокоиться и привести свои чувства в норму, но на него с новой силой нахлынули все отрывки из прошлого. Как он отдал ей деньги, как она рыдала, как Бонье удивлённо посмотрел на него. Он помнил его осуждающий взгляд, а потом… Потом всё пошло своим чередом, и через пять лет он сумел запрятать всё самое плохое далеко и надолго. Граф избавился от этого пережитого этапа, но, видимо, судьба решила вновь ворваться в его тихую жизнь. Наверное, это была своеобразная месть. Эта ночь прошла для него снова беспокойно. Приступы, которых не было так долго, опять напомнили о себе. Только теперь помимо горящего дома он видел лицо юной девушки, которая с таким презрением от него отворачивалась, когда он беспомощно тянул в её сторону охваченную огнём руку.