Второй шанс

7:00       Леви проснулась. Она чувствовала спиной шелк простынь, ощущала тяжесть одеяла, накрывающего её словно саван. Полоска кожи на щеке почти горела, видимо солнечный луч пробился сквозь плотно задернутые шторы. Она открыла глаза. Чернота, беспросветная и затягивающая, в сочетании со звенящей тишиной по утрам были её привычными спутниками, но всегда, словно в первый раз, сердце начинало биться быстрее. Это глухое сердцебиение, разгоняющее кровь по онемевшему телу и вызывающее пульсацию в голове, было единственным, что подтверждало то, что она пережила ещё одну ночь.       В рабочие дни, когда приходится вставать пораньше, до восхода солнца, стараясь привести себя в нормальное состояние и вспомнить свои планы на текущий день, нас ничто не встречает «радостно и бодро». Лишь темнота зашторенной комнаты и запах бывалого затворника. Но этот факт кажется абсолютно незначительным по сравнению с тем, как мы просыпаемся.       В момент резкого пробуждения мы подрываемся, и, давясь и задыхаясь, спешим глотнуть побольше воздуха, будто только вынырнув с большой глубины. Затем проявляются первые признаки плохого сна, появляется и нарастает давление внутри головы, оно достигает пика, и кажется что череп трещит по швам. В ушах звенит, звон перерастает в ультразвук, будто кто-то решил проверить твой уровень слуха и при этом забыл нажать кнопку «стоп» чтобы вырубить этот мучительный звон.       Потом по телу прокатывается дрожь, больше похожая на судорогу, и вот ты лежишь как неподвижная статуя, пока твое состояние не стабилизируется.       Её сон был как всегда странным, и в то же время пугающим. Она бежала босиком по мокрому асфальту, сдирая кожу на ступнях, превращая их в кровавое месиво, так что лужи, по которым она пробегала, окрашивались в светло-розовый. Дорога кажется бесконечной, она не помнила когда пустилась в бег, и куда ей нужно прибежать. Она просто бежит, несмотря на рвущую боль, давление груди и пульсацию где-то в глубине черепа. Но больше всего пугало незнание цели и причины её бега. «Просто беги». Единственное, что крутилось в мыслях и вызывало безумное чувство тревоги. «Просто беги» Зачем? «Просто беги» Куда? «Просто беги» Почему? «Просто беги». Просто беги быстрей, не оглядываясь назад и не заглядывая вперед. Беги быстрей, что бы тебя не ждало впереди, и что бы тебя ни догоняло. Просто беги, пока есть силы бежать. Щелк. И ты озираешься вокруг подернутым пеленой взглядом. Это твоя кровать. Это твоя комната. Это твой дом. Пытаешься поймать остатки связи с сном, но снова упускаешь этот хвост. И ты чувствуешь, что смотришь на потолок, но не можешь ничего увидеть или услышать. Лишь тишина, лишь мутная пелена, лишь биение собственного испуганного сердца.       Вырвавшись из очередного непростого сна, Леви собирается с силами для самого непростого момента утра каждого дня. Вставать. Однако, онемение, распространившееся по всему телу, дает ей время на прокрастинацию, и ту жалкую отсрочку, чтобы максимально оттянуть этот момент. Трынь-трынь. Трынь-трынь       Леви посмотрела на будильник и поняла, что пора. Пора начать новый день. Нужно найти силы для себя и для неё. Неспокойное чувство, преследующее Леви каждое утро после сна, вызывало у неё мрачные воспоминания о смерти, боли и одиночестве.       С усилием воли она сбросила одеяло с себя и, ступая на холодный пол, почувствовала как мышечная ломота прошлась по спине, вызывая тянущую боль вдоль позвоночника, оплела шею и напоследок резко уколола в макушку. Через секунду к ступням вернулась возможность чувствовать холод. Леденящее покалывание в ногах усилилось, и она снова рухнула на кровать раскинув руки. Вдох. Выдох. «Так всегда бывает. Это просто нужно пережить». Так она говорила себе раньше, и так она будет продолжать говорить себе всегда, пока сможет поднять свое тело с кровати.       Леви Макгарден была красивой девушкой. Возможно некоторые подумают, что она анорексичка, но все совсем не так. Она просто пережила непростую операцию в детстве. Ей многие говорили, что она не сможет ходить, но её родители никогда не сомневались в ней, как и её дедушка, что после смерти родителей остался единственным опекуном. Её меню было строго сбалансировано, она никогда не ела лишнего, в точности соблюдала все указания и предписания врачей. В результате ее тело смогло преодолеть немощь и сохранить здоровье в ногах. Девушка не считала себя красивой, лишь здоровой. И как ни странно, то, что Леви выглядела как модель с обложки журнала нижнего белья, всегда вызывало спор между Леви и Люси, но никогда не переходило в ссору. Всё же, хоть они и были сёстрами, но не родными по крови, так что все причитания Люси о наследственности оставались лишь формальностями их традиционных препирательств.       Со второй попытки Леви все же смогла встать, и дойти до своего халата. Она вышла из комнаты и направилась дальше по коридору второго этажа. Минуя две другие двери, она зашла в ту, которая вела в комнату, располагающуюся на более солнечной стороне дома. Хотя, называть роскошный особняк в английском стиле просто домом было бы большим преуменьшением. Родители Люси, как и Леви, были родом из Англии, но по сложившимся обстоятельствам им пришлось переехать в Японию, в префектуру Хоккайдо.       Самая северная префектура Японии. Холодное утро считалось здесь нормой, при таком-то местном климате. Магнолия располагалась недалеко от деревни Шимамаки*, хоть город и считался расположенным в глуши, он мог гордится необычайно красивыми пейзажами и завидной развитостью городской инфраструктуры. Интересной особенностью архитектуры этого города было то, что больше домов было построено на английский манер, нежели на традиционно-японский, а так же преобладал устаревший дизайн фасадов.       Город был разделен на две половины рекой Хоронай*. На левом береге реки селились горожане среднего класса и так называемая элита. Они себя называли высококультурной группой людей, гордо считавшей, что их «левая сторона» — это признак привилегированности во всех смыслах, а вот «правой стороне» присваивали абсолютно противоположный характер. Не владеющие понятием интеллигентности, а лишь живущие с продажи себя, в том или ином качестве. Поэтому, с момента переезда, бывшие британцы старались сохранить круг общения строго по левой стороне города, с детства прививая детям подобный устоявшийся порядок. Но даже их родители не могли предсказать будущее, как и то, что сведет их дорогих дочерей с людьми «правой стороны».       Особняк Хартфелий, в котором жила и Леви, был ярким примером элитной жизни. Фасад и интерьер дома олицетворяли аристократичность английского стиля. Используя самые дорогие материалы для постройки и декорирования дома, такие как красное дерево и шелковые ткани, Джудо Хартфелий, отец Люси, не скупился на внешний лоск. Дорогие текстильные обои, декорированные позолотой и орнаментами. Лакированная дубовая мебель. Ковры и гобелены ручной работы, украшенные сложнейшими вышивками. Тяжелые бархатные портьеры в каждой комнате. Все это более чем показывало то, что здесь денег много, и тратить их можно везде. Но несмотря на всю эту роскошь, в интерьере отсутствовала викторианская вычурность, мебель была подобрана в спокойных тонах, без изобилия резьбы на деревянных поверхностях. Лейла Хартфелия, мать Люси всегда следила за сохранением домашнего уюта внутри дома. Пройдя в спальню единственной хозяйки дома, Леви встала напротив широкой двуспальной кровати с балдахином, где под пуховым одеялом свернулась в калачик сама Люси. Она даже и не думала просыпаться, и только посильней зарылась в свой пуховый «панцирь» от раздражающего света. Ни громкий стук о косяк двери, ни продолжительные оклики, не заставили эту принцессу и носа высунуть. Ну, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Подруга подошла к этому клубку и, схватив за уголок, резким движением дернула одеяло вверх. — Что за?! — блондинка проснулась не то, что бы от неожиданного холода, а от резкой боли в ноге, так как она всегда любила одну ногу заворачивать в одеяло, чтоб коленкам не было больно соприкасаться друг с другом. Также это была одна из её детских привычек, от которой она так и не смогла избавиться. Так вот, в результате её нога была задрана вверх, вся перекрученная одеялом, а тело тут же покрылось мурашками из-за утреннего озноба. — Доброе утро! — сейчас на Леви смотрели как на полоумную, пришедшую с Луны или еще с какой-то далекой планеты, где не учат правилу спокойного пробуждения другого человека. Люси ворчливо пробормотала свое: «доброе утро». Они вчера легли поздно из-за накопившейся работы, так что она очень надеялась, что ее «надзиратель», по имени Леви, сделает исключение, и позволит сегодня пропустить школу. Увы, не судьба. — Собирайся, а я пока нам завтрак сделаю. — Так ты сама еще в пижаме гуляешь! — «и почему она ее гоняет, раз сама еще не собралась?» искренне недоумевала Люси. — Пока ты будешь умываться и собираться, я успею и то, и другое, и даже сделать нам завтрак. А теперь давай без препинаний, — Леви была как старшая сестра для Люси — хоть они и были одногодками, Леви всегда приглядывает за ней. Еще с восьми лет, когда их, будучи еще живыми, познакомили родители. На обеденном столе были разложены приборы, и расставлены тарелки с бокалами свежевыжатого апельсинового сока. Английская яичница до сих пор доходила на сковороде, прикрытой крышкой, и ждала своего момента. Пока второй человек, который должен был ею позавтракать, до сих пор собирался.       Люси носилась как ураган и собиралась без какой-либо системы, абсолютно непоследовательно и хаотично, по мнению Леви. Причесывала волосы и параллельно натягивала гольфы, накрасила правый глаз, надела юбку, накрасила левый глаз, почистила зубы, застегнула рубашку от школьной формы, сделала укладку и так далее. Казалось бы, у нее было целых полтора часа на то, чтобы собраться нормально, но ведь на душ эта светлая бестия потратила целый час. И вот, после всей этой многочисленной беготни из одной части дома в другую, она собралась и села наконец-то завтракать. И выглядела она шикарно. — Мы опоздали на первый урок. — Я ничего не могу поделать, я и так в ускоренном режиме собиралась. — В ускоренном, это час в душе?       Люси на это ничего не ответила и просто стала раскладывать завтрак. И делать по чашечке кофе для них обеих. Леви искала канал, на котором шли новости, которые она любила послушать. «Сегодня ночью двое неизвестных в масках ворвались в отделение одного из банков на севере Магнолии и попытались ограбить его, угрожая пистолетом. Мужчины в матерчатых масках и очках вошли в банк и начали требовать у сотрудников деньги. Когда они узнали, что отделение не работает с наличными, оба попытались скрыться, но сотрудники полиции успели их задержать» — Как можно идти на ограбление, и при этом абсолютно не подготовиться? — Леви порой удивлялась наглости людей, что так просто шли грабить банки, как будто выполняли миссию в какой-то компьютерной игре. — Возможно, деньги им нужны были срочно, — высказалась Люси, продолжая намазывать мармелад на крекер. — И все же это не дает им право поступать так опрометчиво, — возмутилась Леви. Ей очень не нравилось, когда люди поступали необдуманно, пусть даже это и было ограбление мелкого банка. — А ты считаешь, что продумано обманывать большую половину населения этой страны и влиять на государство из тени лучше? — последнее высказывание Люси было не неожиданным, даже привычным, ведь блондинка часто сворачивала разговор на больную для них тему. — Уж лучше быть такими бандитами как они, нежели жить как мы, — припечатала Люси, перед тем как откусить крекер с мармеладом.

***

8:00       Возвращаясь с тренировки, я был абсолютно уверен, что мой новый сосед по квартире спал. Нифига подобного! Ему было чуть более 3-х месяцев, но разгромил это паршивец мне квартиру, словно здоровый дикий кабан в поисках еды. Я живу, конечно, не шибко богато, чтоб расстраиваться из-за разорванного дивана перед «пузатым» теликом. Но разбросанная туалетная бумага, пакетики и тому подобное, просто выбешивает меня. Ведь это все нужно убирать. Это муторно, тратит много сил, а главное долго! — Хеппи! — крикнул я этому городскому сорванцу. А он, как ни в чем не бывало, выходит из кухни и претензионно на меня мяукает, будто это я виноват, что оставил его без еды. Что кстати, наглая кошачья ложь! У него миски с сухим кормом и водой стояли рядом с диваном, где он спал лежа на мне.       Я наглядно ему показал, что у него есть еда, однако это фырканье дало мне понять, что он не собирается есть эту дрянь. Бродячий кот, а ведет себя как городской пижон, которому подавай «Кудзира»*. Объяснять правила этого дома коту у меня сил не было. Я начал убираться и собираться в школу. До сих пор не понимаю, зачем мне это наказание. Но это было последнее желание Игнила, и у меня просто не было другого выбора. Изначально у меня было в планах просто числиться в этой в школе, но никогда не появляться. Однако, случившаяся ситуация вынудила меня немного понервничать. Неожиданная помощь помогла мне сохранить позицию ученика, однако всучив мне при этом еще одно обещание, помимо Игниловского. А я всегда держу обещания. По-моему это единственное хорошее качество, что у меня осталось.       Закончив убирать остатки бардака я надел школьный пиджак поверх толстовки и собирался уже пойти, как неожиданно почувствовал острое впивание когтей в мои штаны, не успел я сделать и шаг за порог квартиры. Болезненные покалывания поползли наверх. Хеппи взбирался по мне целеустремленно и неумолимо. Признаюсь, это было мило. Но когда он полез ко мне на плечи, его царапающие лапки на моей шее начали доставлять дискомфорт. Было уже не до приятных ощущений. Полагаю, его когти надо немного подстричь, иначе я не выдержу двух царапающихся личностей в моей жизни.        По пути к школе, я решил заглянуть в ту вет-клинику, где оставили на осмотр друга Хеппи. Стоило мне зайти, как к нам подошел врач, который его вчера оперировал. Он разговаривал с кем-то по телефону, довольно напряженно. Полагаю, у них мало персонала, раз здесь с утра работает все тот же состав, что и вчера вечером. Хотя была и парочка новых людей, что с осторожностью косились на меня.       Признаться честно, я не был удивлен этому. Школьник с разбитыми скулами и руками, явно не та личность, что внушает доверие. Однако я ошибся, не я у них вызывал интерес или страх, а черно-синий кот, сидящий на моих плечах, что смотрел на них янтарными глазами с серым ободком. Котята по своей природе выглядят так, что все ими умиляются. Смотрят видосы, или картинки с ними. Но Хеппи не был таким, и это я уже заметил по лицам персонала. Они выражали удивление и некое опасение. Будто он дикий кот, что готов в любой момент прыгнуть на них, и не то что расцарапать, а просто-напросто покалечить. — Добрый день, вы по поводу вчерашнего щенка? — ко мне внезапно обратился доктор, я даже вздрогнул от неожиданности. Почему-то я совершенно забыл, что он был рядом. Врач выглядел очень молодо для своей профессии. Мне даже показалось, что мы с ним одного возраста. Я взглянул на его бейдж «Альзак Коннел». И тут меня осенило. Ведь сама клиника называется «Коннел Вет-клиник», получается, он владелец?       Он был одет как обычный работящий парень, но угадывались элементы бохо-стиля. Его кожаная жилетка, что виднелась из-под халата, была покрыта индейскими узорами. Хотя, если призадуматься, черты его лица были схожи с представителями племени индейцев. Пока я молча его осматривал, вопрос повторили. Но уже не он, а она. — Вы к нашему Везунчику? — Кому? Она увидела по моему лицу, что я не понял ее вопроса и уточнила, что это тот самый белый щенок. На её бейджике значилось «Биска Коннел», все ясно. Они либо родственники, либо женаты. Хотя на вряд ли они были родственниками. Уж слишком внешность разная. У неё была более светлая кожа, черты лица напоминали японские, и только зеленые волосы и европейский разрез глаз указывали на примесь иноземной крови. Впрочем, в случае с моей внешностью та же история. — А… да, я бы хотел спросить, как его состояние, — в этот момент из-за моей головы высунулась мордочка Хеппи. — О Боже, какие вы оба милые, — умилилась врач, и легонько почесала Хеппи за ушком, и, судя по громким мурчаниям у меня под ухом, ему очень нравилось подобные знаки внимания, — с вашим другом все хорошо. Самое страшное позади, и он прекрасно перенес ночь после операции. Верно, милый? — Да, но боюсь ему еще нужен уход и бдительный присмотр. Он многого пережил и у него много было открытых ран. Хоть большую часть мы и зашили, но, к сожалению, есть участки, что пришлось оставить открытыми. Поэтому, Мистер Драгнил, я бы хотел у вас спросить, достаточно ли в хорошем состоянии ваш дом, чтоб этот малыш смог нормально выздороветь?       Я не смог ответить «да», смотря ему в глаза. Ведь я живу в самом отшибленном и бедном районе правой части города. У меня в подъезде проживает: два алкоголика, наркоман Хадзи, проститутка Мэри, а мой сосед — бывший член якудзи. Дом весь старый и уже давно находиться в категории «под снос», но никто из госструктур не рискует соваться сюда. Уж слишком часто там происходят территориальные бандитские перестрелки. — Мистер Драгнил? — уже оба врача пристально смотрели, в ожидании моего ответа. — Не знаю, я…как-то не проверял, — более дебильнее ответа мне было не найти, конечно. Врачи переглянулись между собой. Было видно по их взгляду, что я не внушаю им доверия. Однако, несмотря на все мои тревоги, Миссис Коннел мне добро улыбнулась и молча отвела меня к больному. А её муж проводил нас взглядом и пошел принимать новых пациентов. Щенок лежал все в том же месте, что и вчера. Я заметил, какое спокойное у него было дыхание. — Не смотря на все его страдания, он оказался настоящим борцом. Мы с Альзаком даже и не думали, что он выдержит, и уж тем более будет есть как здоровый щенок. — Он просыпался? — Да, примерно за два часа до вашего прихода. Он с огромным удовольствием съел всю миску специального жидкого корма и снова лег спать. Это нормально, ему как раз нужен сон, чтоб набраться сил, — она открыла клетку и поправила ему одеяльце, — наш мир не идеален, и думаю вы прекрасно это видите, и даже сами чувствуете. Я промолчал. — Я каждый день получаю анонимные звонки, что видели бедных и бездомных животных в неблагоприятных районах, и отправляюсь туда в надежде найти их и спасти. Альзаку не очень нравиться такие вещи, когда я одна куда-то еду по опасным местам. Но и со мной он не может поехать, так как надо присматривать за клиникой. Поэтому мы часто с ним спорим на эту тему, касательно времени и место куда я могу поехать. Но я не могу жить спокойно, зная, что где-то там страдает бедное животное, и я как специалист, который может ему помочь, не сделала все возможное. Поэтому я еду. И мне не важно куда и во сколько, главное успеть. Ведь если их найду не я, то их найдут те люди, что сделали также, что с ним, а может и даже хуже, — Миссис Коннел посмотрела на щенка, — Я постоянно наблюдаю, как валяются изуродованные мертвые тела животных, которых никто не замечает или не хотят замечать.       Как ни странно, но я ее понимал. Проблема связанная с живодерством уже не раз упоминается в новостях, но к сожалению очень мало организаций и людей, что занимается решением данной проблемой. И очень мало самих законов, что запрещает такое отношение к животным. К сожалению, жестокость для человека свойственна, а реализовывать свои порочные наклонности куда проще в отношении более слабых, где в данном случае таким бездомным как коты или собаки. Мало кто способен напасть на людей, ибо страх наказания удерживает от нападения на людей. Другое дело — животные. Они не могут ничего рассказать, пожаловаться, дать адекватный отпор, но боль и страдания чувствуют также, как люди, именно поэтому на них падает выбор многочисленных садистов. Каждый из людей имеет грех, разница в том что он может быть врожденным или приобретенным. Однако с приобретенным есть способы борьбы, а с врожденным есть только временное усмирение, Личности, как я, которым выделен только короткий промежуток времени на эту нормальную жизнь.       Откровенный разговор с Биской меня немного удивил. Это редко бывает, когда со мной обращаются так… нормально. Уж очень узок круг людей, которые знают меня в достаточной мере для этого. — Скажите, Мистер Драгнил… — Нацу. — Что? — Мне все-то 17 лет, зовите меня просто Нацу, — она улыбнулась моим словам. — Нацу… вы ведь сами живете на правой стороне? Чуть дальше по аллее, верно? — Да. Как в фильме «Девятый район», только еще хуже, — кажется, моя нелепая шутка была достаточно приятно нелепой, что бы вызвать ее тихий смешок. — Понимаю вас, я сама выросла там, и жила, пока не встретила Альзака, — на ее щеках стал проступать румянец, — казалось, как такие как мы, можем пересекаться с такими добропорядочными людьми, как Альзак? Но он был приезжим и не знал порядков городской жизни Магнолии. Однако, для меня он был словно глоток свежего воздуха в этом затхлом месте. Мы стали частенько видеться, и я ему составляла компанию в экскурсиях по интересным местам. Забавно то, что после общения с ним я и сама не заметила, как влюбилась заново в это место. И только после долгих лет отношений, мы наконец решились пожениться. Я была самой счастливой девушкой на свете, как мне казалось. Пока не случилось ограбление в нашей поликлинике, — в этот момент она закрыла клетку и отошла к шкафчику для препаратов со стеклянными дверцами, где видела мое отражение. А я ее. Она была подавлена. Я заметил, как она приложила свои ладони к своему животу и вся сгорбилась. Словно она пыталась там что-то защитить. А возможно себя морально подготовить к тому, что она скажет. — Я была беременна нашим с Альзаком первым ребенком. Мы даже не смогли узнать кто это был: мальчик или девочка. Я была потеряна на несколько недель, а то и месяцев. Пока я не встретила свою первую спасенную жизнь. Котенок, чудом спасенный школьниками от рук маньяка был первой спасенной жизнью, из-за которых я решила стать такой, какая я сейчас. Чувство бездны, что меня внутри пожирало в последнее время, было заполнено светом под названием «Второй шанс». Я не приверженка веры в Бога, но и не настолько атеист, чтобы его отрицать. Все беды, могут быть как временны, так и долговечны — однако все это зависит от простого выбора: хочешь ли ты становиться сильнее в этом мире? — Хочу, — это звучало не как слова, а как мое дыхание. Я верил в её слова. Я верил в её боль. Я её даже чувствовал, и не раз. Потеря смысла жизни. Но момент, когда я также думал про «второй шанс» был убит кровавым воспоминанием, и был снова упущен мною.       Я посмотрел на отражение и видел себя, ненавидящего свою сущность. У меня снова разрывались чувства и сознание на два лагеря: глубокой печали и вечной злости. Я стал активно проверять свои карманы и нашел две белые капсулы овальной формы, с пропечатанным кодом лекарства. И тут же проглотил их. Без воды, конечно, это было тяжело, но не невыполнимо. Биска удивленно на меня посмотрела, и я нутром чувствовал, что ее это обеспокоило. — Все в порядке, просто я плохо сплю. А эти таблетки помогают, — я отвел глаза, приготовившись к расспросам, но кажется её мой ответ удовлетворил. — Простите меня. Я не знаю почему, но мне показалось вы сами такое испытывали или… возможно, до сих пор испытываете?       Я ничего ей не ответил и просто посмотрел снова в сторону клетки. Я не просто испытываю, я этим живу. Взглянув на часы я понял, как сильно я опаздываю, и как больно мне потом будет стараниями одного назойливого «надзирателя». Мне уже надо было находится в школе, и поэтому я попрощался с Конулами. Пообещав, что в ближайшее время придумаю что-нибудь касательно выписки щенка. 10:00       Я, конечно, опаздывал знатно, но всё же я не столь прилежный ученик, чтобы переживать о пропущенных минутах и темах, которые будут на экзаменах. Хеппи возмущенно шебуршился у меня в кармане толстовки. Возможно, из-за тряски он все не мог нормально найти место, чтоб устроится спать на целый день. И потом, ночью, мешать спать уже мне.       Здешние ученики это дети чьих-то богатых родителей, или просто имевших отличные связи с текущем руководством школы. Зачастую их можно увидеть в немыслимо дорогих брендах, проходящих между арками школьных ворот, или въезжающих на парковку, в машинах, стоимостью равной квартирам в Нью-Йорке. На территории кампуса расположен средневековый замок, с которого и началась история школы. В 1880 году этот замок был выбран в качестве резиденции основателем школы: Мавис Вермилион, любительницей природы, истории и сельской местности. Ходили слухи, что Мавис была достаточно беззаботной и безрассудной, довольно игривой и склонной к ребячеству личностью. Однако в свои юные годы она получила прозвище Фееричный Тактик, поскольку привела свою школу к многочисленным победам благодаря своему исключительному умению разрабатывать стратегии во время соревнований или, как она их называла, «сражений».       Забавно то, что я ожидал там увидеть кого угодно: даже саму основательницу школы, хотя и понимал что это откровенный бред. Но чтоб меня встречала сама Леви? В сознании тут же соткался образ Они*. — Я, кажется, говорила тебе о важности соблюдения пунктуальности? — Кажется, я говорил, что мне всё равно?       Вы знаете, возможно, Леви и была нормальной девчонкой для своего круга общения, и даже хорошо относилась к некоторым ученикам школы, но ко мне у неё отношение было особое. Я вечно наблюдаю у неё такое выражение лица, будто я какой-то «баг» в её прекрасной системе, в дополнение к чему этот «баг» еще и не удаляется.       Мы так долго простояли, смотря друг на друга, что на нас начали обращать внимание ученики, учителя и работающий персонал. Но эту девушку не волнуют ни окружающие, ни их перешептывания. Постояв еще с полминуты, она развернулась ко мне спиной — от её сведенных лопаток так и веяло презрением — и направилась к входным дверям школы. Мне оставалось только пожать плечами и последовать за ней, огибая парковку по краю.       Уже находясь в менее людном, а точнее совсем безлюдном, коридоре, Леви поравнялась со мной, немного замедлив шаг. — Ты мне не нравишься, Нацу Драгнил, — удивила. — Ну надо же, это первый раз, когда мы с тобой в чем-то солидарны, — она злобно на меня посмотрела, будто негодуя из-за того, что этот «баг» еще и говорить посмел. — Прекрати паясничать, — это она мне говорит? — Мне с самого начала не нравилась эта бредовая идея. Чтобы сама Госпожа взяла себе в Ахеменидом* кого-то вроде тебя?! Абсурд. — Вроде меня? — я часто слышал от других, кем я в их глазах являюсь. И зачастую я просто игнорировал все их попытки меня оскорбить и унизить. Но почему-то, выслушать именно её версию мне показалось занятным. Все же, касательно себя я уже давно сам все решил, а послушать мнение со стороны бывает забавно. — Я думаю, ты и сам знаешь, — она ушла от ответа, впрочем, не удивительно, предсказуемо и скучно. И для меня это выглядит так, что она сама не знает, либо не желает высказываться вслух. Однако её ответ, пусть даже и ничего особо не доказывающий, был самый что ни на есть для меня очевидный, как солнце в зените ясного дня. Я старался сохранить внутреннее спокойствие, и приглушить знакомое давящее чувство внутри меня. Мы подошли к массивной дубовой двери, и Леви постучала, ожидая позволения войти внутрь.       Люси как всегда сидела за рабочим столом, полностью поглощенная работой с какими-то бумажками. Никогда не понимал людей, которые самолично тратили свое время на все это бессмысленное оформление бумаг и прочую писанину. Это ведь явно работа для мелкой секретарши, но она выполняет её с такой охотой, будто после полагается награда в виде денежной премии. Хотя в реальности, максимум на что она могла рассчитывать, так это на жалкие слова благодарности, надменно оброненные очередной жирной сволочью, погрязшей в лени и тщеславии. Им бы вместо того, чтобы жрать, лучше провести время с пользой: посидеть на диете, и хоть немного пошевелить тем желе, в которое превратился их неиспользуемый мозг. Люси же сама утверждала, что она много раз пыталась отказываться, но слова «Извините, я не могу» уже воспринимаются как внешний фон для этих «свиней». С моей точки зрения, с ними и надо говорить по-свински, а то и по-кабаньи. Например: «Сам делай свою ебучую работу, урод!». Словно в ответ на мои молчаливые размышления, Люси усмехнулась, и наконец обратила на нас внимание. — Вы уже тут? — она отложила ручку и подошла к нам. Прекрасна, впрочем, как всегда. Пусть даже и в обычной школьной форме, без всяких вычурных аксессуаров, что местные девушки тоннами цепляют на себя, и ходят, расфуфыренные, воображая себе невесть что. Люси приветственно обняла Леви и перевела на меня взгляд матери, взирающей на своего горе-сына. Ну что опять я сделал не так? — Что? — Десятый час. — И что? — Почему ты не был в школе? Мы вроде с тобой договорились, ты прекращаешь пропускать свои уроки и наконец берешься за ум. Я, конечно, все понимаю: тренировки тренировками, но иногда нужно тренировать что-то кроме мышечной массы. Я уже со счета сбилась, сколько я получаю еженедельно извещений от учителей о том, что тебя не видели на уроках. — А какая им разница, — я пожал плечами и направился к диванчику, — по-моему, им только в радость, что я не появляюсь там уже как… Месяц? Хм, да, примерно месяц. — Что? Месяц?! — Люси удивленно воззрилась на Леви. Та, явно косплея мраморную статую, не проявив никаких эмоций, придвинулась ближе к двери. «Полное спокойствие и игнорирование ситуации, как она это делает?» В следующую секунду она уже поклонилась и вышла из кабинета, оставив пребывающую в немом шоке Президента школы наедине со своими проблемами. «Что у нее вообще в голове происходит?». Мне даже кажется, что и сама Люси не до конца понимает её, чего уж я-то пытаюсь.

***

      Стоило мне на секунду выпасть из реальности, как Нацу уже балдел на диване, закинув ноги на подлокотники и наслаждаясь комфортом. Я помню, как он мне однажды жаловался, что его кровать, если можно её так назвать, была слишком пружинистой, скрипучей и жесткой. «Идеальная» кровать для человека, что страдает бессонницей. Я невольно перевела взгляд на его лицо. Плохо выбритое, часто отекшее, с вечным выражением полной невозмутимости, оно бы больше подошло человеку за тридцать, а не моему семнадцатилетнему ровеснику. Под глазами залегли не сходящие синяки от недосыпа, а его рассеченная бровь выглядела весьма плачевно. Скорее всего этот порез станет одним из многочисленных мелких шрамов, коими было испещрено лицо Нацу. Его «боевые раны» — словно знак для людей, говорящий: «обходите меня десятой дорогой». А ему это только в радость. Единственное его качество, которое я не понимала. Единственное, и плюс ещё одно — почему он стал боксером. На мой же вопрос я получила лишь короткое «месть».       Я подошла к дивану, огибая маленький журнальный столик, и села у его ног. Он не дернулся. «Неужели реально уснул?» — слегка потрясла его за ногу. Реакции ноль. Тогда ко мне пришла одна шальная мысль. Я вспомнила, что у меня в кармане юбки остались орешки со дня рождения Лисаны. Девчонки по обмену из Китая, что у нас стала учиться относительно недавно. В целом, приятная и милая девушка. И вот, эти орешки, которые изначально планировались как перекус, пошли в расход ради пробуждения самого главного лентяя. Раз орешек. Два. О, он недовольно поморщился! Три. — Ты меня убить этим хочешь? — прозвучал недовольный, и крайне сонный голос. — Я всего лишь бужу того, кто бесцеремонно уснул в моем кабинете, — возразила я и снова кинула орешек. Но, на этот раз Нацу поймал его ртом и стал жевать. — Как будто я раньше этого не делал, — я почувствовала приливающий к щекам жар и запустила в него очередным орешком. Ну, и получилось так, что теперь его не нагло будят, а кормят, как патриарха в Древнем Риме. Только вместо сладкого и сочного винограда обычный фундук. Я внезапно вспомнила причину, почему я попросила Леви привести его сразу ко мне, и перестала подкидывать орехи Нацу. Сильно задумавшись, я уставилась на столик, полностью погрузившись в пучину своих переживаний. Поняв, что его перестали подкармливать, Нацу покосился на меня. Но заметив мое состояние вновь расслабленно откинулся на подлокотник — он уже принял как данность мои, с его слов, «выпадения из реальности». — Сегодня состоится встреча… — мой голос стал тише обычного и немного дрожал, я чувствовала это. Так как на меня вновь нахлынул мой внутренний страх. Нацу лишь молча наблюдал, — они назначили встречу в два, и будут проводить её тут, в Магнолии. — Уже неплохо, не придется мотаться через полстраны, — Нацу потянулся, разминая свои затекшие мышцы. — Но почему Магнолия? Ты ведь понимаешь, что если они все тут соберутся, значит они могут и попытаться… — Попытаться что? Они просто напыщенно поизображают из себя Боссов, как если бы я вдруг начал шататься по улицам города и распинаться, что стал президентом Японии. Пфф… Не утруждайся, они так делают в каждом городе… — Нет, Нацу ты не понимаешь! — Я наклонилась к нему, облокотившись рукой о подлокотник за его головой, — они ведь не просто стали главами по наследству, как я. А именно добивались поста Босса, как и положено. Как же ты не можешь понять?! Что… — Это как раз не я, а ты не можешь понять. Они не будут в чужом городе устраивать бойню, им явно невыгодно привлекать лишнее внимание, и уж тем более перечить Кодексу, — уже Нацу приподнялся на локтях, заглядывая в глаза Люси и почти сталкиваясь с ней носами. Она ведь не дура, уж это-то он знал прекрасно! Но порой её женская логика поражала до глубины души, — тем более, если уж найдется из этих шакалов хоть один неадекватный, то пусть идет. Не один он пытался нас как-то задеть. Вот вспомнить этого… как его там? Хаято? — Ты что, сейчас сравниваешь обычного школьника-наркомана с одним из глав японской мафиозной группы? — Ну да. Они для меня все на одно лицо. Мешок с костями, он и есть мешок с костями. И не важно, какой марки этот мешок: элитной или нет, — я смотрела на него и поражалась все больше и больше. Нацу не был дураком, наоборот. Он так же был стратегом, как и Леви. Но, ей богу, такое его безалаберное отношение к опасности порой просто поражало. Он абсолютно не мог различать категории риска со всеми вытекающими. Но, что более страшно для меня, он не имел чувства самосохранения. Никакого. Даже если на него нападёт толпа вооруженных людей, он просто бросится в эту толпу без единой мысли. И это пугало, но в то же время завораживало. — Я прошу тебя только об одном. Не лезь в бои на смерть, оповещая меня об этом только постфактум! Клянусь Богом, я посажу тебя на цепь и прикую к себе, чтоб хоть как-то контролировать твои действия! И запомни… — Нацу усмехнулся, уже абсолютно меня не слушая. Ровно с того момента, как я произнесла «посажу на цепь». Я запоздало поняла, что разбудила в нем голодного зверя, давно уже истосковавшегося по теплу тела. Хотя, если честно, картина, нарисовавшаяся в моем воображении, меня тоже взбудоражила.       Перехватив мою руку, он дернул её к себе, заваливая меня на себя сверху. Но в данный момент меня больше волновало то, с каким чувством он целовал, страстно кусая, мои губы. Нормальные девушки тут же начали бы возмущаться и кричать, пресекая подобные выходки. По типу: «да что он себе позволяет», и тому подобное. Но кто сказал, что я нормальная девушка?       Перепалки с Нацу, похожие на предшествующую, заводили меня не меньше его самого. Нет, мы не являлись такой уж официальной парой. Но мы были партнерами, хоть изначально я наняла его. Быть моим партнером. Моим Ахеменидом. Моим зверем.       Его поцелуи всегда были жаркими, грубыми и требовательными. Но боже, мне это нравилось. Он словно овладевал мною, потратив на это всего один поцелуй. Всё внутри меня раскалилось до такой степени, что уже я стала искушать его и молить о большем. Я уже была готова лечь с ним, как вдруг замерла, почувствовав что-то странное в районе его живота. И в этой ситуации: я удивлялась, второй замешкался, а третий — задыхался. — МЯУ! — из-под толстовки Нацу прозвучало громкое мяуканье, требующее, чтоб наконец-то о нем вспомнили и перестали мучить.       Я ошарашенно посмотрела на парня, тот в ответ чертыхнулся. По нему было понятно, что он об этом «нечто» абсолютно забыл, или, точнее говоря, был слишком поглощен нашим единением. Впрочем, как и я. Тем временем оттопыривающий толстовку парня комок пришел в движение. Я отрешенно наблюдала, как комочек двинулся вниз, петляя в складках объемной толстовки. Наконец, из-за ворота толстовки показался маленький носик, судорожно втянул воздух, и смешно ткнулся пару раз в разные стороны. Спустя еще секунду из плотной ткани выпуталась взлохмаченная голова, и на меня уставились яростно сверкающие глазёнки. С возмущенным мявком котенок резко выпутался из ворота, и оказался на груди Нацу. Шерсть на его загривке вздыбилась и он попытался угрожающе зашипеть, вцепляясь коготками в толстовку. — Что? Котенок? — я посмотрела на Нацу, который уже пришел в себя и скосил глаза на это синее «недоразумение». — Хеппи, это Люси. Люси, это Хеппи. Мой новый сожитель и уничтожитель моего покоя. — Забавно, а я думала, что титул «уничтожитель твоего покоя» принадлежит мне, — я нежно улыбнулась и аккуратно протянула руку к Хеппи. Котенок громче зашипел и сильнее впивался когтями. Парень морщился, ведь нестриженные когти легко протыкали толстовку, вцепляясь прямиком в кожу. Конечно, я видела мучения бедолаги, и начала аккуратно отцеплять лапки этого шипящего чуда, предпринимая попытку взять котенка на руки. — Осторожно, он и кусаться может, — усмехнулся Нацу. — Ничего страшного, мне не привыкать, — вернула я Нацу его же колкость. Однако, подумав еще раз над своими словами, я поняла, что напомнила ему о не самом приятном моменте. Парень сильно нахмурился и, глубоко погрузившись в свои воспоминания, стал тихо наблюдать за Хеппи. Похоже, он так и не простил себя. Как ни странно, но Хеппи не стал извиваться и пытаться меня расцарапать, а лишь тихонько утробно рычал, выказывая свое недоверие к моим действиям. Наблюдая и ощущая. Я очень аккуратно его касалась, и лишь лёгкими поглаживаниями большим пальцем старалась успокоить этого звереныша. Тихо убаюкивая его шипящим звуком, пока его шерсть полностью не уляжется. Забавно, но этими действиями я смогла успокоить заодно и большого зверя.

***

23:00       Ливень шел такой, что я насквозь промок меньше чем за минуту, а аллея, на которой я ждал этого пижона, пропахла так, будто на ней месяц пролежал старый мусор с рыбными объедками, обильно политый самым дешёвым парфюмом. Если бы место встречи выбирал я, то предпочёл бы даже самый поганый стрип-клуб, только потому, что у него хотя бы есть, блять, крыша! И мне не пришлось бы мочить ни себя, ни мой байк, ни мои волосы, которые я был вынужден постоянно встряхивать и выжимать, так как с них текло, как с ебаной Ниагары.       Наконец подъехала машина, черный седан, и припарковалась недалеко от меня. Стекло пассажирского окна немного опустилось, и увидел, как мой клиент, с комфортом развалившийся на заднем сиденье, ухмылялся, явно злорадствуя надо мной. — Бой организован. Будь готов прийти в полной готовности и прикончить этого сосунка Макарова. — Оплата? — мужчина протягивает мне сверток в пакете и я вижу, что там только половина оговорённой суммы, — тут только половина. — Остальное получишь, когда я своими глазами увижу, как ты его прикончишь перед всеми. — Что?! Стоп! Речь не шла об убийстве! Мы договаривались о… — Я заплачу тебе вдвое больше, и ты раскроишь череп Нацу Драгнила, и выставишь его перед всеми, особенно перед ней и Макаровым, — он что больной? — Я отказываюсь, — я начал возвращать ему сверток обратно, еще не хватало связываться с мокрухой*. Но тут вышел водитель седана и наставил на меня пистолет. — Ты сделаешь как я прошу и тогда твоему клубу ничего не будет. А иначе, — щелчок, прозвучавший у меня за спиной, был как начало отсчета до конца моей жизни и жизни моих братьев. Как Президент клуба, я не мог их оставить, но как человек я не мог так просто решится на убийство. Твою мать. — Ладно, — я убрал сверток в сумку и поближе нагнулся к окну седана, — втрое, и ты оставишь мой клуб в покое. Навсегда. — Договорились. Гажил.       Водитель вернулся в машину, а пассажир закрыл окно и взмахом руки приказал уехать отсюда. Я никогда себя так паршиво не чувствовал. Триста тысяч долларов. Такова твоя цена за жизнь, Нацу Драгнил.