Building blocks/По кирпичику

Джастин Само собой, мы с Даф приехали первыми. Поверить не могу, что мистер Чандерс поручил нам самый отстойный проект во всем Питтсбурге. Я поворачиваюсь к Дафни и смотрю, как она затягивает на талии пояс с инструментами. — Выглядишь как настоящий мачо! — подмигиваю ей я. Она бросает на меня недовольный взгляд, а я улыбаюсь, мне становится легче. Да если бы не Даф, черта с два я бы здесь работал. Жизнь все же непредсказуемая штука, никогда бы не подумал, что стану гребаным плотником. И тем более, что у меня будет хорошо получаться. — Ну, хотя бы один из нас выглядит как мачо, — ухмыляется Дафна, явно намекая на меня. Что сказать, она права. Как бы я ни старался выглядеть сильным и мужественным, все впустую. Роста я невысокого, блондин и… Все дело в том, что мое предназначение — быть художником! Художником, а не плотником в строительной фирме отца моей лучшей подруги. Но с другой стороны, уж лучше это, чем заниматься бизнесом.  — Я же не виноват, что такой хрупкий, — ною я, натягивая рабочие штаны. Ужасно на мне сидят. То ли задница у меня слишком большая, то ли чересчур узкая талия. Но, признаться, меня задело, когда миссис Чандерс предложила примерить женский фасон. — Главное, чтобы твой отец это не услышал. А то снова придется проходить курс репаративной терапии. Меня прямо в жар бросает. Только не это! Вы когда-нибудь слышали о том, что родители отправляют своих детей-геев в так называемые «клиники», чтобы вылечить их гомосексуализм? Будто быть геем или нет, от меня зависит. И этот старый хрен доктор Андерсон… Он буквально умолял о минете в мою вторую ночь в клинике. Если бы он не был толстым, уродливым, и лет восьмидесяти, я бы, наверное, сделал это, лишь бы поскорее убраться оттуда. — Сама идея лечения гомосексуализма — чушь собачья, и мой отец в курсе. Вот почему я здесь, тружусь на одной из самых мужественных работ, а не пишу картины в Нью-Йорке в надежде стать следующим Пикассо, — ворчу я и вытаскиваю собственный пояс с инструментами из кузова грузовика. Я обматываю тяжелую кожу вокруг талии и закрепляю его. — Но все же я выгляжу сексуально, тебе не кажется? — Я оглаживаю руками бедра и драматично целую воздух, вызывая громкий смех Даф. — Ты такой гомик, Джастин. — А то! Мы прислоняемся к грузовику. Взглянув на часы, Даф произносит: — Блядь, если они не придут через пять минут, мы опоздаем на встречу с клиентом. Кстати, Пэтти сказала, что он красавчик. — Какие люди! — Я киваю на грязный грузовик, остановившийся прямо перед нашим. — Ты как всегда вовремя, Хоббс! — кричу я. — А что такое? Опоздываешь на педикюр, Тэйлор? — подкалывает он. — Ты не должна тратить свое время на педика, Дафна. Лучше провести его с настоящим мужиком. — Он кладет руку на свой явно маленький член и сжимает его. Дафна в ответ имитирует рвотные порывы. — Именно поэтому я тусуюсь с Джастином, а не с тобой, придурок, — парирует она, прежде чем Крис успевает ответить. — Привет, Джон. — Она стучит в пассажирское окно грузовикa. — Прощайся с женой и идем уже. Мне нравится Джон. Нет, не то чтобы я хотел его трахнуть. Он классный. Жаль, что ему приходится работать с таким лузером, как Крис Хоббс. — Прошу прощения за опоздание, — извиняется Джон и вытаскивает ящики с инструментами из кузова. — В центре произошла крупная авария, а Крис отказался менять маршрут. Мы вчетвером рассматриваем здание на Тремонт. Да уж, далеко не Букингемский дворец. — Говорят, что внутри оно получше выглядит, — произносит Джон. — Когда-то в этом здании была расположена фабрика. Памятник истории, можно сказать. Подумайте об этом в таком ключе. — А с виду настоящий кусок дерьма, — бормочет Крис, и впервые в жизни я вынужден с ним согласиться. Джона явно надули, подъезд выглядел не намного лучше, да и лифт вряд ли выдержит, если мы втиснемся в него вчетвером. — Давайте сложим коробки и инструменты в лифт, а сами поднимемся по лестнице? Это верхний этаж, но их всего четыре, — предлагает Джон. Мы заносим инструменты и оборудование в лифт. Слава богу, что нам не надо доски таскать. Сегодня мы ничего строить не будем, только крушить. Крис нудит все время, пока мы поднимаемся по лестнице, но Даф, должно быть, в хорошем настроении, потому что пригрозила ему молотком всего пару раз. Поднявшись, мы дожидаемся лифта. — Это старье еле тащится, — недовольно замечает Крис. — Зато он делает свою гребаную работу. Вы из строительной компании Чандерса? — раздается голос позади нас. Я оборачиваюсь и застываю от вида мужчины, который стоит в дверях. Первым делом я обращаю внимание на его рост. Нет, он не гигантски огромен, просто высокий. Я люблю парней повыше: когда они трахают меня сзади, то накрывают, словно одеяло, и… А вообще, нет. Я не рост сначала замечаю. Цвет его кожи. Оливково-смуглая, словно светящаяся изнутри. Мечта художника. С него можно потрясающую картину маслом написать. Закончив украдкой рассматривать его подтянутую фигуру, я переключаюсь на его глаза. Охуеть же можно! Вроде бы светло-карие, да не совсем. Зеленый и золотистый… лучащийся скрытым удовольствием. Будто все и вся в этой жизни принадлежит ему. Будто он особенный, а мы все — просто пешки в его личной игре. Будто он сам Господь Бог. И одет так, чтобы сразу убивать наповал. Черный костюм, красная рубашка и галстук. Черт. Хотел бы я провести пальцами по материалу. Просто чтобы узнать, насколько он мягкий. Или насколько жесткий… Жесткий. Ааа! Я чувствую, как мой член начинает предательски твердеть. Это уж точно последнее, что мне сейчас нужно. Вместо того, чтобы представиться, я невольно прячусь за спину Дафни. Она бросает на меня смущенный взгляд, а когда я краснею и опускаю руки, чтобы прикрыть свой стояк, она смеется. Смеется, мать ее! Джон представляется, рассыпаясь в извинениях. Брайан внимательно выслушивает его и говорит: — Ну, эти двое торчали здесь почти полчаса. Если они приехали вовремя, ты бы тоже мог. — Он приподнимает идеально очерченную бровь, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Это ужасно мило. Забавная мимика на его лице. Хотя мне кажется, что он из тех парней, которые не хотят, чтобы их считали забавными… или милыми. Нет, не то чтобы он был милым. Он горячий. Сексуальный, м-м-м. Потрясающе красивый, да. Но милый? А затем он упирает язык в щеку и ухмыляется, и я тут же передумываю. Этот парень охуенно очарователен. Он устраивает нам экскурсию по лофту. Джон был прав, интерьер прекрасен в своем минимализме. Здесь только самое необходимое, но это подходит Брайану. Ха, говорю так, будто мы с ним старые друзья. Я переключаюсь с одного на другое, слушая, как они обсуждают перепланировку. Краем уха слышу что-то о комнате для его сына и моя челюсть буквально падает на пол. Блядь, да он натурал?! Сын. Интересно, где его дражайшая супруга? Должно быть, непроизвольно я выразил вслух свое недовольство, потому что все тут же оборачиваются и смотрят на меня. Дафна вытягивает руку и щиплет меня за задницу. Больно! Иногда она как сучка себя ведет. Брайан смотрит на часы, чертыхается и хватает свой портфель, оставляя на бегу инструкции и задвигая за собой дверь. — Черт, — присвистывает Дафна. — Да за него умереть можно! — Он — самодовольный сынок богатого папочки, который никогда ни в чем не нуждался, — отзеркаливает Крис, разворачивая чертежи. — Кто бы говорил! — фыркаю я. Работа предстоит сложная, но я испытываю что-то вроде возбуждения. Наконец-то. Потому что если мне придется делать еще один чертов пруд с золотыми рыбками, я перережу себе вены. Разумеется, мы спорим из-за музыки. Я и Даф предпочитаем что-нибудь легкое и танцевальное, но ебучий Крис всегда ставит кантри. И все бы ничего, но он постоянно берет на работу один и тот же альбом. Почему не Джонни Кэш? Боже, даже Долли Партон или Дикси Чикс были бы получше, чем это. — Ненавижу эту песню, — шепчет Джон. Крис ставит ее на повтор и рушит стену в такт музыке. Дафна ухмыляется: — Добро пожаловать в клуб. Зудящая музыка действует на нервы, и мы принимаемся усердно трудиться. Мне нравится рабочий угар. Тренировка получше, чем в тренажерке. Помню, как спустя месяца три с момента начала работы у Чандерса я раздевался перед зеркалом и заметил, что у меня появились мускулы. Качком я уж точно не буду — это из области фантастики, учитывая мое телосложение и тот факт, что я люблю поесть. Но у меня прекрасное тело. Я люблю приводить домой парней и наблюдать за ними, когда они раздевают меня в первый раз. Удивление в их глазах, которое сменяется восхищением, заводят как ничто другое. Мое тело… мужчины ценят мое тело. Это очередной плевок в сторону школьных красавчиков, которые издевались надо мной в старших классах. Держу пари, я лежа могу отжать больше веса, чем они только мечтать могли. Господи! От этой работы у меня мозг плавится. Рассуждаю, как тупой трудяга из Бой-Ханка или Техаса. Мышцы… Отжимание… Что там дальше? Телки и пиво? Или, еще похлеще — футбол? Я вздрагиваю. Наклонившись к Даф, говорю: — Теперь я — прямо ожившая мечта моего отца. Она странно смотрит на меня, но я ничего не объясняю. Вместо этого просто лукаво улыбаюсь. Она пихает меня локтем и, когда я оборачиваюсь, гладит меня по щеке и шепчет: — Ты всегда будешь моим маленьким педиком. — А ты — лучшей подругой педика? — Всегда. Я люблю ее. Она — моя константа. Единственный человек в моей жизни, благодаря которому я верю, что остался все тем же Джастином, каким был до каминг-аута. Однажды, когда она примеряла платье в каком-то маленьком магазинчике в торговом центре, я собрался с духом и окликнул ее: — Даф. Я — гей. — О’кей. — И все! Ни истерик, ни слез. Никаких «Боже мой! Давай вместе цеплять парней и красить ногти!» Нормальная, естественная реакция. Или взять для сравнения отца… Отрицание. Затем гнев. И, наконец, мозгоправ, репаративная терапия и требования к моему образу жизни: я не имею права говорить о том, что гей, или ссылаться на какой-либо аспект моей гей-жизни перед ним. Я не стану художником и не поставлю его в неловкое положение, «говоря манерно и жестикулируя» — его слова, не мои. Я не могу носить тесную одежду или делать макияж. Вот эта часть про макияж особенно бесит. Время от времени я испытываю искушение появиться в загородном клубе в латексе и красной помаде, назло папочке. Ну да, я совершил ошибку. Мне не следовало открываться отцу в семнадцать лет, пока я был несовершеннолетним и все еще зависел от него. Прошло три года, но ничего не изменилось. Я переехал, живу с Даф. Но у меня нет лишних денег. Я не могу позволить себе обучение в колледже и, к сожалению, мой папаша-мудак слишком много зарабатывает, поэтому я даже помощь от государства не могу получить. Мне придется подождать несколько лет, пока я смогу стать финансово независимым. Но наверняка к тому времени для таких как я стипендий уже не будет, и финансовая помощь пойдет какому-нибудь малообеспеченному, только что окончившему среднюю школу придурку. Мне становится грустно, когда я представляю свою дальнейшую жизнь. Я никогда не выставлю свои картины в галереях и не буду рисовать обнаженных натурщиков. У меня никогда не будет студии, и никто никогда не закажет свой портрет. Я буду впахивать с девяти до пяти каждый день, стучать, пилить, скрести и сверлить. Моя сестра Молли звонила на днях. У нее появился бойфренд. Первый бойфренд. Я слышал, как мои родители дразнят ее на заднем плане, и не смог сдержать слез. Семейный дух и счастье… мне никогда больше не разделить это чувство с моими родителями. А все потому, что мне нравится член. Я ничего не могу с этим поделать. Это… то, чего я хочу. То, о чем мечтаю. Я мечтал об этом с тех пор, как был подростком. Я люблю плоскую грудь и мускулистые спины. Обожаю запах, который исходит от парней, когда они на грани оргазма. То, как они целуют меня, как двигаются в танце, их голоса и даже то, что их лица покрываются щетиной к концу дня… Мужчины… Я готов пожертвовать искусством, карьерой и будущим, чтобы держать отца на коротком поводке, но не готов жертвовать своей сексуальностью. Моя сексуальность определяет то, кем я являюсь. Я принимаю важные решения, основанные исключительно на том, с кем хочу трахнуться. Это невозможно отрицать. Блядь. Почему когда я работаю, в мою голову лезет всякая хрень? — Мне нужно в туалет, — говорю я. Стягиваю перчатки и неуклюже снимаю пояс. О, этот миг блаженства, когда я избавляюсь от рабочей одежды и потягиваюсь после тяжелого физического труда. Дафна говорит, что в такие моменты я похож на кошку. Надо заметить, что у Брайана на редкость странная спальня… выставленная напоказ, что ли. Весь лофт будто сосредоточен вокруг его кровати. Черт, это как на пьедестале быть, или что-то в этом роде. И двери нет. Что это за человек, у которого нет двери в спальню? Холостяк, наверное. Ого. Прямо ложе любви! На его прикроватной тумбочке стоит ваза с презервативами, а на стене над кроватью вбиты аккуратные колышки. Ясное дело, для наручников. Признаться, не думал, что натуралы так же преданы сексу, как мы, геи. Вот уж правду говорят, каждый день узнаешь что-то новое.