Dear Violinist,

15.00. Именно в это время — не раньше, не позже — Доппио восседал на своём подоконнике каждый день. Одна нога подпёрта и мягко притянута к груди, пока другая свободно свисала с края. С удовлетворённым вздохом мужчина наклонился и положил щёку на своё колено, его глаза цвета мадженты лениво глядели на улицу снизу. Он находился достаточно близко, чтобы детально рассмотреть лица проходящих мимо, но также и достаточно далеко, чтобы долетающие разговоры пешеходов не превышали уровень шёпота. Идеальное расстояние. 15.10. Момент, когда прозвучала первая нота. Не та, что положит начало рождения новой песни. Простая, бессмысленная нота для сбалансирования всех остальных. Одна длинная красивая нота от красивой скрипки. Уголки губ Доппио приподнялись в кроткую улыбку в то время, как скрипач, что жил в комнате неподалёку, начал играть свою музыку. Одинокая нота подошла к своему дрожащему концу, и за ней последовала ожидаемая пауза — затишье перед бурей. На секунду тишину нарушали лишь шёпот людей снизу да свист ветра, пока скрипач не начал свою партию с резкого арпеджио. Доппио чувствовал трепет собственного сердца, как жалобный вой струн пронзал воздух всё столь же нежно. Мелодия опускается в низкие ноты, намекая, что песня является более эмоциональным и глубоким произведением. Это не имело значения. Она была всё так же прекрасна. Была ли это меланхоличная баллада или бодрая джига, они все звучали одинаково прелестно для его ушей. Месяцами он слушал игру этого скрипача за своим окном. Он ни разу не видел музыканта и не знает, в какой комнате он живёт. Личность скрипача была полной загадкой. Единственные детали, которые парень мог почерпнуть, исходили из его музыки. Зачастую говорят, что музыка является зеркалом души человека. Её молчаливые истории делились куда более глубокими секретами и значениями, не принимая во внимание, насколько сдержанным и холодным музыкант мог казаться. Даже самый стойкий и тихий мужчина во всём мире мог потерять себя в музыке, обнажая всё, что он держал взаперти за своим неподвижным лицом. Никто не мог остаться нетронутым перед соблазном нежной, отчаянной песни. Каждый день Доппио бронировал своё время на 15.00, чтобы быть уверенным, что у него была возможность сидеть на подоконнике и слушать песни скрипача. Он ни разу не пропустил ни единого представления. Начиная с самого первого дня, когда он оступился, услышав чужие мелодии, мужчина продолжал возвращаться и надеяться на большее. Он сидел и наслаждался столько времени, сколько скрипач сам того желал. Чаще всего шоу длилось только около получаса, исключая те счастливые дни, когда тот играл по несколько часов. За время этой рутины Доппио стал… более знакомым с его музыкой. Это необязательно означало знание точной композиции и её технических аспектов, скорее он чувствовал связь со смыслом, лежащим в основе его песен. У каждой песни имелись собственный темп и жанр, отличающие её от остальных. Однако там же присутствовал и скрытый тон, спрятанный между тактовыми чертами. Оно постоянно тянуло за сердце парня, когда он ловил этот тон, который так отчаянно старался остаться незамеченным под нотами. Одиночество. Это сильно поразило Доппио. Он тоже был довольно одиноким человеком, живущим наедине в своей квартире в сердце шумного города. Он никогда не видел своего отца. Его мать бросила его по неизвестным обстоятельствам, и его взял под опеку городской священник ещё до того, как ему исполнился год. Парню не было известно о других живых или даже существующих родственниках. Даже сейчас он ничего не знал о своих родителях. Потому семейный фон не имел для него значения, да и он сам не чувствовал потери. Это просто было чем-то, без чего он мог жить. Сплочённые группы друзей были чуждым концептом для него. Школа была просто местом, куда он приходил, выполнял некую работу и покидал с минимумом общения. Это всё. Он предпочитал делать всё самостоятельно, не полагаясь ни на кого. Анонимный скрипач завершил свою партию угасающим вибрато, выдёргивая Доппио из его транса. Почему он закончил так скоро? Он недоумённо глянул на часы, видя, что успело пройти только пятнадцать минут. Это являлось самым коротким выступлением за всё время, что совсем не устраивало мужчину. Эгоистично, но он хотел услышать больше… ему было необходимо. Музыка другого так прекрасно взывала к его душе, словно предназначалась именно для него… Такая странная мысль, учитывая то, что он никогда не встречал и уж тем более видел скрипача, который сочинял эти великолепные мелодии. Тем не менее, Доппио вылавливал из его музыки то нечто, что так сильно резонировало с ним. Он хотел слышать больше. Он желал, чтобы его сердце пело вместе с сердцем скрипача. Парень чуть было не соскользнул с подоконника, когда к нему пришла невероятная идея. Шарясь руками по всей маленькой комнатке, он спешил найти искомое, тихо молясь, чтобы скрипач не собрался и покинул комнату. Даже если Доппио в какой-то мере считали общественным изгоем, имелась одна вещь, которая связывала его с этим миром. Почти что хихикая от облегчения и сдерживаемого предвкушения от того, что он собирался сделать, он вытащил синтезатор из-под кровати и быстренько собрал его подставку. Каждый будний день с пяти до одиннадцати вечера Доппио работал пианистом в Passione, ночном баре и ресторане. Он был высококлассным пианистом — часто именуемым одарённым, когда он впервые начал играть в раннем возрасте. Однако сам парень никогда не признаёт своего таланта, принижая его, чтобы выглядеть лишь чуть выше среднего. Он не видел смысла быть горделивым в своих способностях. Это просто было что-то, что он умел, не более. Несмотря на свой затворнический образ жизни, Доппио был довольно известным из-за своих выступлений в Passione. Постоянные клиенты каждую ночь останавливались около его рояля и создавали пустые беседы, бессмысленные разговоры по типу тех, что ты начинаешь и забываешь через секунды после их завершения. Наконец-то установив свою клавиатуру, мужчина внутренне скривился, желая, чтобы при нём был его рояль, на котором он играл в Passione. Тот звучал намного лучше, нежели этот пластиковый и подержанный, который он купил задёшево чисто для домашней практики. Конечно же, рояль бы никогда не поместился в столь крохотное жилое помещение, потому придётся обойтись его запасным синтезатором. Сделав звук погромче, Доппио позволил своим пальцам нежно пройтись вдоль гладких белых клавиш. Они словно светились в ответ; отполированная пластиковая поверхность незаметно сияла под полуденным солнцем, служившим в качестве прожектора. Он вдохнул, чувствуя, как мир вокруг него замедляется и начинает затихать, прежде чем нажать, начиная своё личное представление для публики из одного. Песня, которую он решил сыграть, была мягкой, но очаровательной — личная композиция, написанная пару лет назад. Она была его фаворитом, и люди хорошо отозвались, когда он впервые исполнил её в Passione. Настроение при написании было схоже с тоской с символическим акцентом на незавершённость. Он припоминал, что при её сочинении он был вдохновлён своими наблюдениями за барменом в Passione, который тратил многие ночи в попытке добиться того мужчины, регулярно приходящего за выпивкой. Типичный грустный алкоголик. Это было слегка забавно, ведь бармен сам по себе был вполне отчуждённым, и его попытки соблазнить клиента либо не доходили до цели, либо вовсе пролетали мимо другого. Поначалу это всё имело чисто развлекательный характер для Доппио, но с продолжением ночей он начал чувствовать странную жалость к бармену, смотря, как его глуповатые линии для подката постепенно начинали отражать его продолжительное отчаяние достучаться до человека, пред которым он так трепетал. Он никогда не узнал, чем же закончилась их история, так как бармен уволился незадолго после этого, а клиента больше никто не видел. Их маленькие мечтания оборвались раньше, чем парень успел дописать свою песню. Мужчина склонил свою голову, пока его пальцы ритмично танцевали по клавишам, его розовые локоны мягко качались туда-сюда перед его лицом, почти что синхронно с темпом, как своеобразный метроном. Его тело склонялось всё ниже, как будто музыка физически притягивала его к клавиатуре, чтобы стать единым целым с песней. На мгновение, пианист полностью забыл о скрипаче. Когда он играл, всё вокруг него исчезало, и его разум погружался в абсолютное забытье. Всё, что он ощущал, был мягкий гул под кончиками пальцев и замысловатые нити музыки, что ласкали его тело, расслабляя его почти до гипнотического транса. А затем всё остановилось. Его песня была прервана присоединившейся гармонией, которую он никогда не писал. Низкая гармония медленно плыла по воздуху, идеально сливаясь с мелодией пианино. Пальцы Доппио запнулись на клавиатуре, а его глаза раскрылись, разрушая его музыкальный транс. Сквозь брешь в его воображаемом концерте, он узнал присоединившегося в лице скрипача. Со скачущим сердцем парень уверенно подстроился к темпу, слушая, как скрипач сошёлся с ним. Он… Он создавал музыку вместе с ним. Это было… потрясающе. Энергичное пианино и скрипка столкнулись вместе, привнося в жизнь прекрасную симфонию. Доппио чувствовал, как возбуждение и адреналин электричеством проходили сквозь кончики пальцев и вверх по рукам, когда он с силой ударял по синтезатору. Его сердце пело вместе со скрипачом во время игры, вальсируя вдвоём по музыкальным нотам. Протягиваясь друг к другу, они кружились и парили в гармонии, рука об руку. Впервые за всё время игры этой песни, мужчина ощутил потерю её изначального смысла. Она больше не была незавершённой. Это и являлось недостающей частью — законченное признание. Парень чувствовал уколы слёз в уголках глаз, слушая, как его собственная песня свободно пела с её отсутствующей половинкой. Это словно вспомнить далёкое, но нежное воспоминание. И до этого самого момента его потеря заполняла безграничную пустоту в его сердце, о существовании которой он и не догадывался. Было ли это чувство связано лишь с данной конкретной песней? Или же… происходило потому, что это являлось первым разом, когда хоть кто-то смог протянуться так глубоко и коснуться его сердца? Доппио и раньше аккомпанировал другим музыкантам в Passione, так что сейчас не было первым разом в дуэте. Его сердце пело и с ними тоже, однако никто не подбирался настолько близко. За время этого спонтанного джем-сейшн парень чувствовал прикосновения и поддержку скрипача. Со сменой тональности он ощутил, как музыкант кладёт руку на его щёку и проводит пальцем маленькие круги по его мягким веснушкам. Он подставил голову под ласки другого, замедляя темп и позволяя своей правой руке танцевать в высоком регистре. Скрипач последовал, растягивая нижние ноты, чтобы дополнить его, а его ладонь спустилась с щеки, медленно опускаясь всё ниже, пока не достигла рук пианиста. Он ощущал готовность их рук соединиться, прежде чем песня неохотно подошла к концу. Тишина. Доппио вновь открыл глаза, обнаружив себя обратно в своей комнате, одного, клавиатура перед ним. Он сделал дрожащий вдох, пока его сердце гремело в грудной клетке. Что… только что произошло? Он сидел в шоке, постепенно осознавая только что совершённый двойной концерт со скрипачом. Это всё произошло так внезапно, ему было немного печально, что оно закончилось так скоро. Парень неуверенно соскользнул со скамейки и высунул голову из окна, смотря в каждую сторону, в надежде увидеть, где же находился другой музыкант. Конечно же, безрезультатно. Скрипач никогда не показывал себя. Пока его сердце напевало призрак законченной песни, Доппио открыл рот, чтобы позвать другого и… что, поблагодарить его? Сказать комплимент? Спросить, не могли бы они повторить ещё когда-нибудь? Что бы то ни было, что он пытался сказать с таким волнением, его резко перебил раздавшийся громкий звук уведомления на телефоне. — Чёрт возьми, — пробормотал себе под нос мужчина, глядя на поставленное напоминание. Уже было около четырёх вечера, и ему надо было идти на поезд на работу. Скрепя сердце, он закрыл окно и схватил сумку, полную нот и других личных вещей, прежде чем направиться к двери. Дорога до Passione занимала около часа, поэтому ему надо было спешить, если вдруг поезд был задержан или улицы были полны народу. Когда он выбежал из здания и направился вдоль оживлённой улицы, Доппио чувствовал, как вспыхнули его щёки, и яркий малиновый расцвёл вокруг его веснушек. Я надеюсь, что когда-нибудь мы снова сможем написать музыку вместе… До тех пор, его сердце будет петь наедине.