Любишь меня? Люби мою собаку!

Сириус грустно лежал под столом в комнате Дадли — у него был самый удобный стол во всем доме Дурслей, широкий и высокий, крупный пёс под ним легко помещался. За эти три дня, проведенные без Гарри, у Сириуса окончательно переменилось отношение к магглам, которых он ранее презирал. Почему? Да потому что люди обычно не стесняются говорить при собаке, и даже больше, доверяют в её лохматые уши всё самое тайное и сокровенное. И семейка Дурслей не была исключением… Дадли, собираясь купаться, зачем-то затащил в ванную комнату Блэка, разделся и залез в ванну, в пышную и ароматную пену с запахом жареных каштанов. Сириус, не желая смотреть на толстого голого мальчика, попытался было слинять и уже положил лапу на дверную ручку, как услышал громкий всхлип. Быстро обернувшись, он увидел, что Дадли сидит, обняв руками колени и спрятав в них лицо, тихо воет. Встревоженный пёс ткнулся носом в подрагивающее плечо, Дадли поднял заплаканное лицо и посмотрел в карие глаза собаки, снова всхлипнул и сипло заговорил: — Я не знал, что у Гарри рак мозга. Я дурак, Лохматик… Я боюсь, а вдруг он умрет? Да, я знаю, Лохматик, мама сказала, что Гарри поправился и скоро вернется… но… Она точно так же говорила про деда Эванса, моего дедушку. Его тоже увезли на скорой, а мама сказала, что он заболел и уехал лечиться, что он поправится и скоро вернется. А он… а он не вернулся. Мне четыре года было, и меня не взяли на похороны. Лохматик, а Гарри вернется? Скажи, вернется?.. Голубые глаза, залитые слезами, пытливо вглядывались в карие собачьи, наивно, так по-детски ища в них ответ. Сириус с трудом проглотил огромный ком, застрявший в горле, и ласково лизнул мальчика в щеку — это всё, что он мог, увы. Но и того хватило Дадли, он успокоился, заулыбался и вытер мокрое лицо влажной ладонью. — Спасибо, Лохматик, я верю — ты сказал, что Гарри вернется. На всякий случай проводив мальчишку до его спальни и убедившись, что он лег в постель целым и невредимым, а то он себя в тринадцать лет не помнил, да… Сириус спустился в гостиную, где на диване, крепко обнявшись, сидели Вернон и Петунья. — Значит, мальчик пошел на поправку? — глухо спросил Вернон. — Да, — Петунья потерлась щекой о грудь супруга. — Совершенно невероятно, но это так, опухоль сошла на нет. — А при чем тут василиск? — настороженно спросил Вернон. Петунья передернулась: — Ой, не знаю… но Гарри же весь последний год прожил без приступов раздвоения. Целый год он был самим собой… Но мы так привыкли к его постоянному молчанию, что и не подумали что-то предпринять. А оно вон что, оказывается, сначала его в школе кусает какая-то тварь, прости господи… потом феникс чем-то капает. Вот и рассосалась проклятая опухоль, если это вообще она была. — Но врачи же сказали, было у него что-то в голове. — А врачи много чего говорят. Нет, Вернон, я не верю, что это была обычная опухоль, вспомни о приступах его одержимости, вспомни, как бедный Гарри приходил в себя и пугался тех поступков, которые он совершал в беспамятстве. Вспомни, как пошел к соседу и выпросил у него крольчонка для Дадли взамен задушенного. И таких разговоров было очень много, Сириус за три дня их наслушался на целую жизнь вперед… И теперь, лежа под столом, горестно размышлял о том, что он на самом деле совсем ничего не знает о магглах. *** Гермиона вернулась в свой дом по-прежнему в слезах. Встретив полный жалости взгляд отца, она только всхлипнула, двинувшись по лестнице в свою комнату, но, не пройдя и половины пути, вдруг почувствовала, что падает. Ноги как будто исчезли, и она полетела, полетела, сопровождаемая испуганными криками родителей: — Гермиона! Очнулась она как-то мгновенно. Самочувствие было… странным. Она явно лежала, но и как будто парила — попа и все, что ниже, не чувствовались, будто висели в воздухе. Открыв глаза, Гермиона увидела врача в характерной форме парамедика, что-то объяснявшего ее отцу. Разум вычленил слово «паралич», и паника накрыла девочку, вызвав истерику, которую уже по счету за этот долгий день. Ее глаза закатились, и девочка погрузилась во тьму. В последующие дни с ней работали психологи, различные доктора в большом медицинском центре, но в конце концов ее выписали со словами «надо ждать» и «лишь время излечит». Ей запомнились лишь отдельные эпизоды: мерное качание в машине с отчаянно звучащей сиреной, труба КТ, обстукивание, покалывание и лица, лица, такие разные, но все почти одинаково глядящие с жалостью. За эти дни Гермиона возненавидела жалость в любом ее проявлении. А потом началось самое… стыдное? Ее учили, как правильно ходить в туалет… как вставлять трубочку, ну… туда. Она была благодарна врачам за то, что ее учили быть самостоятельной. Горе по поводу Гарри как-то отступило, будучи закрытым собственным. Мысли о Хогвартсе ранили, вызывая слезы, за которые ее теперь ругали. Вернувшись домой, она поразилась тому, как все изменилось — появились пандусы и подъемники, двери стали шире, и она на своем новом инвалидном кресле активного типа уже везде могла проехать. Мама и папа старались быть сильными и поддерживать ее. Так прошло полтора месяца, и вот Гермиона решилась написать письмо Рону. В нем она осторожно описала свое состояние и интересовалась, не сходит ли он с ней за покупками. Но ответа не было. Тогда, забеспокоившись, Гермиона написала Невиллу, ни на что уже не надеясь. Она думала, что никто не захочет дружить с… ну, с такой, какой она стала. Не прошло и двух часов, как внизу что-то характерно хлопнуло, что было слышно из открытого окна, и в дверь немедленно позвонили. — Мама, я открою, — крикнула Гермиона, направляясь к входной двери. За дверью стоял чрезвычайно взволнованный Невилл, в глазах которого было… скорее сочувствие, чем жалость. — Ну, как ты тут? — как-то неестественно бодро спросил Невилл — Вот, привыкаю, — растерянно ответила Гермиона. — Ты боишься, что тебя выгонят из Хогвартса? — Как ты догадался? — Гермиона хотела ответить язвительно, а получилось жалобно. — Ой, пойдем скорее в дом! Проведя гостя на кухню, Гермиона принялась хозяйничать, ловко управляясь с чайником и чашками. — Не бойся, тебя никто не выгонит, приставят домовика, он и будет по лестницам переносить, понимаешь? — спросил ее Невилл, заглядывая в глаза. — Ой… здорово как! — захлопала в ладоши Гермиона. Все-таки психологи достигли прекрасных результатов, работая с девочкой. Она не впала в депрессию, у нее не было апатии, девочка просто доверчиво смотрела в будущее — редкий случай. — Ой, ты же новости не знаешь! — воскликнул Невилл. — Месяца полтора назад умер Гарри Поттер. По слухам умер, не в реальности. — Так он жив?! — вскрикнула девочка — А что ему сделается? — улыбнулся Невилл. — Так вот, когда он «умер», случилось Лондонское Чудо, репортеры до сих пор эту тему жуют: каким-то чудом выздоровели все дети в какой-то маггловской больнице, где и Гарри был. В общем, ничего понятного, но Гарри жив — это точно. По какой-то причине Невилл отказался уходить, а спросив разрешения, вызвал бабушку, которая сразу же уединилась с родителями Гермионы. — Молодые люди, — объявила бабушка Невилла, — мы идем за покупками! Невилл, старавшийся держаться рядом с Гермионой, как-то очень по-доброму улыбнулся и позвал: «Фими!», что вызвало предсказуемое явление эльфа, сразу же получившего инструкции: — Ты смотришь за госпожой, помогаешь, где нужно, но не делаешь за нее, если не попросит. Эльф молча поклонился, а Гермиона, услышав инструкции, с благодарностью посмотрела на Невилла. Он как-то изменился сегодня. Вместо неуверенного мямли перед ней стоял вполне знающий, что он делает, парень. Августа с пониманием посмотрела на детей, улыбнулась и трансгрессировала, забрав Невилла, а Гермиону прихватил вместе с креслом эльф. Никогда ранее волшебники Косого переулка не видели такой колоритной компании. И даже не Августа привлекала взгляд, а юная девочка, передвигавшаяся на маленьком кресле с колесами, чем-то похожем на инвалидное. Они заходили в лавки, закупаясь к школе, раскланивались со знакомыми, делились новостями. В это лето количество сплетен побило всяческие рекорды. И вот уже новая сплетня — о парализованной Гермионе — уплыла в массы. Встретили они и профессора Снейпа, который уже готов был что-то сказать об интеллекте Гермионы и даже открыл рот, но, посмотрев еще раз на девочку, только пробормотал: «Вы и так уже достаточно наказаны» и, поцеловав руку Августе, удалился. Самая неприятная встреча произошла уже под самый конец прогулки, когда Гермиона расслабилась. Эта встреча, будто нож в спину, ударила девочку… Она встретила Молли Уизли с детьми. Молли была доброй женщиной, потому простила Гермиону за поднятую панику в начале лета. Она подошла и присела рядом с Гермионой, расспрашивая ее и узнавая, что ноги отнялись именно тогда, прижала к себе ребенка, вздрогнув от визгливого голоса своего младшего сына: — Мама, брось ты эту калеку, пошли уже! От возмущения Молли лишилась дара речи, только прошептала слова извинений и трансгрессировала с детьми, цепко держа Шестого за ухо, а Гермиона плакала. Молча, стараясь сдержаться, но слезы все бежали по щекам. Потому она очень удивилась, когда Невилл порывисто обнял ее, прижимая к себе: — Не плачь, я же рядом, я никогда не покину тебя… Он шептал еще много ласковых и добрых слов, утешая девочку, а Августа коршуном поглядывала вокруг, не давая кому-либо помешать им. В этот момент Гермиона подумала, что Невилл для нее очень близок, ближе всех, даже Гарри. И это осознание как-то стерло слезы с ее лица. Она, немного кривовато улыбнувшись, проговорила: — Ну что, пойдем дальше? А после Невилл отпросил Гермиону у родителей до начала учебного года и привел ее домой с молчаливого одобрения бабушки. Все было внове для девочки: и адаптируемые для нее буквально на лету старинные правила этикета, и ненавязчивая забота, и обучение домовика заботиться о ней, и посещения Мунго… Так летело время, и Гермиона постепенно привыкла к тому, что рядом всегда есть надежный и добрый Невилл. Конечно же, в кошмарах ей снился Рон и его слова, так больно ударившие по ней. Но, вспоминая прошедшее время, Гермиона вынуждена была признать, что Рон таким был всегда. Взять хотя бы историю на первом курсе, как он ее обзывал? Да и потом… В общем, Гермиона привыкала к мысли, что Рон ей не друг. Не враг, конечно, но и не друг. Видя ее состояние, Невилл пообещал вызвать Рона на дуэль… Гермиона обняла его и шепнула «мой храбрый рыцарь», отчего мальчик был счастлив настолько, что и Августа улыбалась, глядя на него. Так прошло лето. Гермиона научилась жить в новом для себя состоянии, узнала Невилла совсем с другой стороны, успокоилась и сделала какие-то выводы. Гарри проводил лето с любимыми родственниками, познавая эту сторону жизни, доселе незнакомую. Дамблдор, успокоенный тем, что герой таки выжил, очень сокрушался по поводу Гермионы, но Августе перечить не стал, хотя и представлял, насколько тяжело будет девочке, ведь дети так жестоки… Драко Малфой, мельком увидев на Косой Аллее Гермиону с Невиллом, тем не менее не стал подходить, а только с некоторой оторопью прослушал выступление Шестого. Он, конечно, грязнокровок не любил, но на такое он никогда не пойдет, потому что даже Драко было понятно, как такая ситуация унизит в первую очередь его. Что же до Рона, то вскоре после его возвращения домой с Молли ему пришло официальное уведомление о вызове на дуэль от Невилла. Мстительные братья, глубоко возмущенные поведением Рона, обездвижили его наполовину почти до конца каникул, но даже это его ничему не научило.