Розы падают на гроб Господен

Андрюша родился в весьма не бедной семье. Отец поднял бизнес в девяностых, мать, всегда мечтавшая стать учительницей, уделяла сыну все своё свободное время. Мама в Андрюшины три годика научила его свободно читать, к пяти — таблице умножения и писать прописью. Андрюша рос полноценным и добрым ребёнком, умным. И в школу пошёл более чем подготовленным. Проходил так два года, был отличником и умницей, в свободное время занимался рукопашным боем с подачи отца, и пытался играть на гитаре и писать стихи — с подачи мамы. Отец тогда начал часто ругать Андрюшу за музыку и стихи, следом кричал на мать за то, что она портит наследника. Пока в один вечер отец, напившись, не ударил мать у Андрюши на глазах. Андрюша до сих пор не помнит, что тогда произошло, но все вдруг вспыхнуло. Горели обои, мебель, одежда на отце, плавились полы, один Андрюша рыдал навзрыд посреди разрушенной идиллии. Рыдал и не горел. Андрюшу нашли пожарники посреди квартиры в завале каких-то тяжелых обгоревших фанер. Спешно попытались прикрыть ему глаза, но Андрюша успел разглядеть обугленные тела отца и матери. А сил на рыдания попросту не осталось. Андрюшу расспрашивали разные люди о том, что произошло, но он ничего не говорил. Смотрел огромными разноцветными глазами на прогоревшее пятно на этаже и молчал. Психологи, решив, что ему нужно время оправиться, отдали мальчика приехавшим дальним родственникам, которых он быть может видел раз в жизни. Дядя и тётя улыбались ему натянуто, приняли его в своей маленькой квартире, купили кровать, пару игрушек, исправно водили в школу и дежурно общались с ним за ужином. А квартира быстро обрастала предметами роскоши. Появился большой плазменный телевизор, новая машина у отчима, а следом и вовсе квартира в другой стране. О покупке Андрюше рассказала няня, с которой его оставили на время недельной поездки приемных родителей в Италию. А Андрюша молча кивал, с каждой секундой все больше уверяясь в том, что приемным родителям его наследство интереснее, чем он. Андрюше было одиннадцать, когда отчим с мачехой, не переставая натянуто улыбаться с утра сказали ему, что сегодня они не повезут его в школу. По пути в загруженной его вещами машине они подарили ему новую гитару, попросив не обижаться на них. Андрюша не хотел знать, на что ему придётся не обижаться. Его привезли к унылому зданию, обнесённому высоким забором, располагавшемуся вдали от города. В коридорах слонялись дети, но какие-то не такие, как в его бывшей школе, а с холодными и, кажется, злыми глазами. Приемные родители донесли его вещи до одного из кабинетов, где их встретил высокий лысый мужчина с чуть растерянной улыбкой. Он представился Александром Дмитриевичем и закрылся в кабинете с его приемными родителями, оставив Андрюшу с вещами в коридоре одного. Дети озирались на него неприветливо, но кабинет Александра Дмитриевича обходили стороной. Андрюша был понятливым мальчиком, и сразу догадался, что лысый мужчина — здешний директор, поэтому ему на глаза лучше не попадаться. Ожидая родителей он разглядывал здание изнутри и людей. Стены были выкрашены в бледный больничный сине-зелёный, краска местами отходила, освещение отличалось тусклотой, а многие лампы были просто выбиты. Дети тут бегали разных возрастов, часто звучали слова, о которых Андрюша знал только то, что они «нехорошие». Форма детей поражала удивительной безрадостностью. Андрюша вдруг резко дёрнулся в сторону громкого хохота. Смеялся парень лет шестнадцати, с красивым на вид лицом и растрёпанными выкрашенными в седой волосами. Он, в отличие от других подростков, носил школьную рубашку навыпуск и с закатанными до локтей рукавами, на левой руке красовалась куча разных фенечек и браслетов, а руки покрывали татуировки. Рядом с ним смеялся парень с чуть безумным оскалом и заметными клычками, и шёл, тряся кудрявой гривой сухощавый юноша. Мелкотня, доселе носившаяся по коридору в хаотичном порядке вдруг рассыпалась, как намагниченная, в разные стороны от этой компании, освобождая им весь коридор. Андрюша внимательно разглядывал красивого татуированного подростка, как тот вдруг встретился с ним взглядами. Широкая улыбка сползалась до обыденной пресной усмешки, и мальчик поспешил отвести взгляд. Старшие скрылись за углом, и как по заказу появились приемные родители Андрюши с директором, который сообщил, что сейчас отведёт Андрея в его комнату. В целом, ничего неожиданного в этом не было. Андрюша не был дурачком и знал, что для новых «родителей» он лишь балласт. И однажды они бы его скинули. Но все равно было горько, хотелось выть. Или лечь спать, и больше никогда не просыпаться. Андрюша сдержал слезы, потому что плакать прилюдно хотелось меньше всего. Его комната была на втором этаже. Одна из одинаковых дверей с номером 61 и выцарапанным в продолжение номера «616». Внутри было две кровати. Одна — пустая, а вторая небрежно собранная и забросанная разными вещицами. Александр Дмитриевич предпочёл быть кратким и сказал, что Андрюша будет жить тут и может располагаться как ему удобно. Сгрузил его сумки рядом с кроватью. Добавил, что Андрею не нужно на уроки сегодня, и чтобы он поскорее осваивался, и ушёл. Первые полчаса мальчик просидел на скрипучей кровати в прострации, невидящим взглядом пиля стену. В маленькой голове не укладывалось слишком много мыслей и отчаянно хотелось разрыдаться. Андрюша думал потом над тем, что произошло в день смерти их родителей. Он вспомнил, как отчетливо пожелал, чтобы все сгорело, истерически сжимая кулаки. И в тот момент все вспыхнуло. Подобное случалось ещё несколько раз, когда от злости у Андрюши загорались дома книги в руках или когда один раз зажглась штора. И это не могло быть совпадением, это он виноват в том пожаре. И это он сжёг свою счастливую жизнь, и теперь сидит тут. Нельзя было плакать. Слезы это жалость к себе, а Андрюша сейчас себя возненавидел. — Привет, — звонко прозвучало из дверей. Андрей дёрнулся. В дверях стоял мальчик, примерно его ровесник, неприметного вида с карими глазами и темными волосами, худой, в невыглаженной рубашке. — Ты новенький? Меня Федя зовут. Федя Лонгвинов. — Андрей, — проглотив ком в горле, выдал мальчик. — Ты тут живёшь? — Да. Соседями будем. Ты ещё не знаешь, но нам необычайно повезло. Все живут по четверо, а мы только вдвоём. — Здорово, — суховато кивнул Андрюша. — Ты давно тут? — С первого класса школы. До этого был в другом детдоме. У меня уроки закончились, тебе показать детдом? — Давай, — односложно кивнул Андрюша. Ведь выбора у него все равно не было, а жить ему тут, кажется, ещё очень долго.

***

Федя оказался хорошим. Не то, чтобы каким-то особенным, а просто спокойным и хорошим. Весь следующий день до вечера Андрей провёл возле него: сидел рядом с ним на учебе, ловя на себе настороженные взгляды других одноклассников, за завтраком и обедом, почти не притронувшись к непонятному месиву, что подавали в местной столовой. Лишь на уроке литературы, когда у них спрашивали, какие стихи они знают, Андрей перечислил все те, что помнил наизусть и почувствовал неодобрение во взглядах других школьников, но посчитал что все сделал правильно. Мама всегда говорила ему, что знания — это сила, и их нельзя стыдиться. И лишь вечером Федя куда-то ушёл, а Андрей решил от нечего делать погулять до отбоя. Большинство детей уже расползлось по своим комнатам, и детдом от этого выглядел трижды более унылым. Поэтому Андрей просто бродил по запутанным коридорам, пока не понял, что потерялся. Он пошатался ещё минут десять, отчаянно не понимая, где он, но вскоре вышел на какую-то лестницу, и, заслышав голоса, двинулся на них. Двумя пролётами выше стояли старшие, те самые, которых он видел в свой первый день, исключая, разве что, татуированного. Они передавали друг другу самокрутку, были будто немного пьяны и много смеялись, а Андрюша застопорился на пролёт ниже и, струхнув, сделал пару шагов назад, чтобы скрыться на лестнице. Но было уже поздно. — Эй, Малой! — гаркнул тот, что с дурной улыбкой. — Подойди сюда. Андрюша на шаг вышел из-за своего укрытия, а внутри все крутило от страха. — Подойди-подойди, — дружелюбно бросил тот ещё раз. Мальчик подошёл, изо всех сил стараясь держаться уверенно. Приблизился почти вплотную, как старшак немедленно ухватил его за плечо и оскалился, осведомившись мгновенно сменившимся тоном: — Ну и чего ты тут забыл? Андрюша онемел. Было страшно, по-настоящему страшно за жизнь. — Малой, ты глухой? Схуяли ты тут бродишь?! Это этаж старших, — прикрикнул скалящийся. Андрюша краем глаза заметил появившуюся фигуру татуированного. — Это кажись новенький, — хмыкнул ещё один парень, сухощавый, с повязанной на лоб банданой. — Ну раз он глухой, то сразу понятно, за что его мать бросила, — рассмеялся дурной, хватая его под руки и поднимая в воздух, как куклу. — Не надо так говорить про мою мать, — не выдержав, сквозь зубы брякнул Андрей. — Ого! Может ты ещё будешь мне рассказывать, что я тебе говорить должен? В этот момент Андрей четко понял: ему нужно или бить, или бежать. Поскольку ноги у него были над полом, бежать он не смог бы, поэтому принял резонное решение. Сейчас бить, а потом стараться убежать. И лягнул дурного в пах, а следом мгновенно больно ударился о пол, будучи резко отброшенным. Пока он вставал, оскалившийся, кривясь от боли, залепил ему звонкую пощечину, да такую, что уже начавший вставать Андрюша снова сел. — Ром, отойди от ребёнка! — прикрикнул татуированный, появляясь между ними. — Да он охуевший в край! — Ты сам его довёл, — прохладно отрезал татуированный тоном, не терпящим возражений. Он опустился на корточки перед Андрюшей, приятно улыбнулся одними уголками губ и осведомился: — Как тебя зовут, малыш? — Андрей. — Я Ваня. Не обижайся на Рому, он у нас невоспитанный, — ободряюще улыбнулся парень. — Ты почему так поздно не на своём этаже? — Я тут второй день. Вышел пройтись и слегка заблудился, — не переставая держаться за горящую щеку и не теряя недоверия, ответил мальчик. — Пойдём, я тебя провожу, — коротко улыбнулся юноша, подавая ребёнку руку, чтобы тот поднялся. Андрюша помедлил. У Вани вокруг глаз были мелкие морщинки, а глаза были чертовски глубокие, уходящие цветом в синеву. Верхняя губа чуть тонковата, скулы высокие и резко очерченные, а на протянутой ладони вычерченное «сценарий». Бояться Андрюша не перестал, нет, просто наплевал на то, что будет дальше. Казалось, что может быть ещё хуже, чем-то, что с ним случилось. Просто в секунду, когда он вложил свою ладошку в большую руку Вани ему было совершенно наплевать, что с ним будет в следующую секунду: умрет он или будет жить, будет ли счастлив или несчастен до конца своих дней. А схватившись за Ванину руку вспомнил, что все-таки хочет жить. Тот, кого Ваня называл Ромой недоуменно скривился, худощавый с банданой чуть усмехнулся, кудрявый растянулся в широкой улыбке. — Скоро вернусь, — односложно бросил друзьям Ваня и мягко потянул мальчика за собой. Андрей переставлял ноги, разглядывая побитые местами кафельные плитки. — Рома на самом деле хороший, — тихо сообщил Ваня, спустя недолгое молчание. — Тут просто не в порядке вещей видеть младших на этаже старших. Андрей молча кивнул. Запоздавший парнишка лет тринадцати, едва завидев его в сопровождении Вани метнулся в другой конец коридора, округлив глаза. — Почему ты тут? — коротко поинтересовался Ваня. — Мама с папой погибли. А дяде с тетей я не нужен, им нужны папины деньги, — тихо ответил Андрюша, слегка расслабившись. — А ты? — От меня отказались родители. Но это было давно, — ровно ответил Ваня. — Постарайся не ходить один по этажу старших, ты можешь нарваться на кого-то кроме моих ребят, а меня может не быть рядом. — А почему ты вообще за меня вступился? — решился на рисковый вопрос Андрюша, останавливаясь, но не отпуская Ваниной руки. Юноша притормозил, опустился на корточки перед мальчиком, улыбчиво заглянул в большие напуганные глаза и тихо бросил: — Потому что ты добрый. И легонько щёлкнул Андрюшу по носу. Мальчик фыркнул и на секунду отвернулся. Ещё чего удумал, комплиментами его раздабривать. Но за Ванину руку все равно схватился. Так они и дошли в приятном и мирном молчании до Андрюшиной комнаты: высокий татуированный юноша и маленький щуплый мальчик. Ваня открыл перед Андрюшей дверь, а Федя, возившийся на полу, метнулся в угол, едва завидев старшеклассника. По всеобщей реакции Андрей догадывался, что Ваня — местный авторитет, а быть может и держит в страхе весь детдом. Так зачем же ему защищать от своих друзей ненароком оказавшегося не там, где нужно, мальца. Впрочем, Ваня легонько подпихнул Андрюшу вперёд, а тот быстро спохватившись, тихонько бросил: — Спокойной ночи, Ваня. — И тебе, — кажется, чуть удивившись, ответил парень. И закрыл дверь с другой стороны. — Почему тебя Рудбой ведёт до комнаты? — настороженно выдал Федя из темноты. — Я потерялся, а он меня проводил, — легко бросил Андрюша, мгновенно залезая в кровать и отворачиваясь к стене. Разговаривать ему не хотелось. И впервые за долгое время он заснул быстро и спокойно.