Санкт-Петербург, 1829 год
— Мир, открой! — в очередной раз постучал в дверь Дельфин. Фёдоров не страдал проблемами со слухом, а свет в его квартире ясно указывал на наличие в ней людей. Поэтому тот факт, что он не открыл спустя целых десять минут, Андрея удивлял. Но Мирон появился и выскользнул на улицу в одном халате, закрыв за собой дверь. — Ты с женщинами там, что ли? — хохотнул Дельфин, обнимая друга в приветствие. — Не совсем, — рассмеялся в ответ Мирон. — Ты какими судьбами? — Может зайдём? Дождь льёт, — поморщился Лысиков. — Лучше не стоит, — виновато улыбнулся Фёдоров. — Ты меня пугаешь, — помрачнел Дельфин. — Что там такого, что ты хочешь скрыть от лучшего друга? Это из-за комитета? Ты кого-то убил? Мирон промолчал, тяжело вздохнул, а после выдал: — Нет, я никого не убил. Я могу тебя впустить, но придётся принять знак карающего огня. Ты не должен рассказывать о том, что и кого увидишь в моей квартире. — Хорошо, — неуверенно бросил в ответ Дельфин, после чего протянул запястье. Мирон шепнул негромко себе под нос пару фраз, после чего на запястье раскраснелось пятно, похожее на ожог, а следом исчезло. Теперь, если Дельфин захочет рассказать кому-то об увиденном, то самовозгорится и сгорит заживо быстрее, чем успеет выдать тайну. Согласно правилам комитета знак карающего огня освобождал носителя от исполнения всех приказов до А уровня. — Проходи, — кивнул Мирон в проем, открывая двери в квартиру. Андрей, ничего не понимая, вытряс дождевик, разулся, прошёл внутрь и замер на пороге гостиной. На диване возлежал Охра в домашних брюках и легкой льняной рубахе, неспешно перелистывая книгу связанными руками. — Мирон, ты решил перетаскать весь комитет в свою квартиру, пока я тут? — заныл демон, парадоксально скучающе при том оглядев Дельфина. — Я чувствую себя зверушкой в зоопарке, так себе ощущение. — Он принял знак карающего огня, — отозвался Фёдоров. — Тебе ничего не угрожает. — Ты… — Андрей не придумал, что сказать, но сказать что-то требовалось. — Как? — Ну вот как-то так, — простецки пожал плечами Мирон, ковыряясь на кухне. — Антон, у нас гости! Выплывший из библиотеки Шило только добавил сюрреализма в ситуацию. — Здравствуй, Андрей, — лаконично поздоровался он, скрываясь назад в библиотеке. — А это ещё и оперативничек комитетский, мне кажется, — вставил демон. — Уже нет, — хмыкнул Мирон. — Круг Старших. — Ещё лучше, — фыркнул Охра. — Сделай чаю, пожалуйста. — У тебя руки есть, — огрызнулся Фёдоров. — Я гость! — возмутился демон. — Пленник, — устало поправил Мирон. — Это почти одно и то же! Фёдоров закатил глаза и терпеливо промолчал. — Черт возьми, Мирон, у меня галлюцинации? — подал голос онемевший Дельфин. — Ни в коем случае, — ответил вместо Фёдорова Охра. — Он правда меня поймал. И в отличие от некоторых даже не пытался убить. — Хорошо, допустим, у меня даже не поехала крыша, — медленно проговорил Андрей, пропустив мимо ушей издевку. — Как и почему он в сознании и не связан? — Схему долго рассказывать, потом поделюсь, если интересно, он все равно второй раз на неё не попадётся, — просто отозвался Мирон. — А не связан он потому, что пообещал не бежать. — И ты ему поверил? — А у него есть выбор? — хохотнул Охра. — А ещё я пообещал ни на кого не нападать, так что присядь и расслабься. Выпей чаю, Мирон заваривает очень вкусный с ромашкой. А у вашего друга из разведки лучше получается с чабрецом. — Я уже давно не из разведки, — в противовес своему абсолютно внезапному появлению, озаглавил Шило. — Я ненавижу выполнять любые политические задачи. — А тебя ведь наверняка звали в Круг Старших. Будь они чуть поумнее, придумали бы, как тебя заставить. Потеря тебя — ужасная ошибка, — Охра оглядел троих мужчин и хихикнул. — Забавный у вас кружок по интересам: самый преданный служащий верхушки комитета, нейтральный ко всему вечно скучающий одержимый, неспособный к бою, и самый яростный противник и критик комитета, способный на все ради своих целей. — Ты преувеличил, — хмыкнул Шило. — По крайней мере — про Мирона. У него есть некоторые принципы. — Да? И какие же? Делать все тогда, когда ему это будет выгодно? — Не упрощай. Я могу пойти на многое — это так. Даже почти на все. Но решения мои все ещё импульсивны, — перебил Фёдоров. — Ты поймёшь смысл моих слов намного позже, но импульсивность — это то, от чего ты всю жизнь будешь стараться убежать. Она не координируется с твоим перфекционизмом, — абсолютно серьезно добавил Охра. — Бесплатный совет: научись прощать себе свои импульсивные решения, потому что никто больше тебе их не простит. — Церковь бы твой совет забраковала, — едва заметно улыбнулся Антон. — Ну, название «демон» же не на пустом месте возникло. Я вообще ненавижу религии. Их придумали для идиотов, лишенных критического мышления. — Таких большинство. — В том и беда, — оскалился Охра, дёрнув плечом. — Есть коньяк? Меня начинает развлекать наш философский диалог. — Раз уж ты занялся психоаналитикой, то расскажи мне, почему же Шило так против работы в разведке? — усмехнулся Фёдоров, извлекая из серванта бутылку. — Я, если бы руководил подразделением комитета, никогда бы не отпустил от себя такого работника. — Он же тебе сказал, что ему не нравится, — пожал плечами демон. — Знаешь, не в обиду тебе, Антон, но бывает, что человек рождается вечно скучающим стариком. Он не хочет никакой ответственности или шума, хочет просто созерцать все, что вокруг него, любопытствовать, наблюдать изменения. Я считаю, что это именно тот случай. Тебе около шестидесяти? — Сорок четыре, — отрешенно поделился Шило. Несмотря на то, что говорить о возрасте у колдунов становилось не принято сразу после двадцати лет, ведь на всю свою длинную жизнь каждый мог застрять в удобном ему возрасте, Антон на вопрос ответил. Дельфин так замер на двадцати девяти, Шило, казалось, продолжал понемногу стареть, Мирон же планировал остановиться на тридцати, тогда как телу Охры на вид было не больше двадцати двух. Страшно было представить, во сколько раз сам демон был старше. — Никогда не умел угадывать возраст, — усмехнулся Охра. — Один раз так не угадал, что на меня несколько сел с вилами охотились. Помнится, века четыре назад была эта девочка… — Фу, — выплюнул Дельфин. — Что «фу»? Тогда так ещё можно было, моралист, — прыснул демон. — Налей ещё. — Мирон, я сегодня уеду домой, вернусь через четыре дня, — негромко сообщил Черняк. — Я все равно тебе не особо помощник дальше. — Шереметьевы вызывают? — догадливо прищурился Фёдоров. — Торговая сделка какая-то. Надо разобраться, мне, все-таки, жалованье платят, — вздохнул Антон. — Бог с тобой, езжай, — махнул рукой Мирон. — Как поездка к Лазиным в гости? — заискивающе улыбнулся Дельфин. — На удивление, Наталья даже не попыталась зарезать меня ночью. А Николай захотел вступить к исполнителям комитета, чтобы работы в поле было больше. Наталья одобрила его решение, он собирается ехать разговаривать с Яковом Николаевичем. — Вот неймется ему, — устало вздохнул Шило. — Он бесшабашный, как и Наталья, так в отличие от неё ещё и не особо опытный. Его же убьют на задании. Возможно, прямо он и убьёт. Охра, на которого Черняк указал кивком головы, хмыкнул себе под нос. — Я вообще-то не очень люблю убивать колдунов. На одержимых плевать, демон переродится заново, а вот убийств колдунов я стараюсь избегать. Но во время облав комитета это обычно не удаётся. — Ты один стоишь комитету пары десятков колдунов и одержимых, — поморщился Андрей. — Комитету стоит больше планировать операции и меньше рассчитывать на грубую силу, — отозвался демон. — Подумай сам: у одержимых не всегда бывают способности к колдовству, и почти всегда соблюдается баланс. Если способность сильная, то колдовать одержимый будет плохо и наоборот. У меня способности классифицируются как класс А, возможно выше, как колдун я классифицируюсь как класс А. Таких просто больше нет, — на этих словах Охра украдкой глянул на Мирона и подарил ему мерзкую улыбочку. — Колдуны тем более не ровня мне по грубой силе. — Почему так? Если не секрет, — осторожно осведомился Дельфин. — Потому что я в сознании. Колдовские способности принадлежат лично мне, а способность используется мной через мой сосуд, — охотно поделился Охра. — Следовательно, если из одержимого можно было бы изгнать демона — он сохранил бы способность? — прищурился Мирон. — Да. Только изгнать демона ни у кого не получилось. — Кстати, Мирон, что ты ответил на предложение епархии экзорцистов православной церкви о вступлении? — поинтересовался захмелевший Дельфин. — Отказался. В их ряды входит множество членов комитета, которые, по слухам, против моего вступления. Да и мне это не интересно. Я считаю одержимых равными колдунам, гонять и убивать их, просто потому что они есть, я не хочу, — вдумчиво бросил Фёдоров. — Если бы сейчас позвали в комитет — пошёл бы? — осведомился Шило. — Нет, — качнул головой Мирон. — С каждым днём эта идея становится для меня все менее актуальна. — А жениться не планируешь? — ехидно фыркнул Охра. — Ты сам-то женат был? — закатил глаза Фёдоров. — А как же. — И к чему это привело? — К запою, — хохотнул Охра. — Просто ты не вечен, а так мог бы попробовать завести ребёнка со способностями. — Очень маленькая вероятность рождения такого ребёнка, — заметил Дельфин. — Яков Николаевич рассказывал как-то, что у него сто двенадцать детей было за всю его жизнь. — У него же в итоге получилось, — вставил пять копеек Шило. — Я из некоторых источников знаю, что у него родилась одержимая девочка, но она отказалась учиться и вступать в комитет. Яков, тем не менее, не так сильно этим раздосадован, как ожидалось. Он ее очень любит и очень о ней печётся. — Дети это не продолжение наших жизней, — махнул рукой Охра. — Это всего лишь жалкая и бессмысленная попытка оставить за собой продолжение. Ребёнок это новый человек, как бы кому не хотелось думать. Я вообще считаю, что заводить детей для одержимого — дурной тон. — Я вообще люблю детей, — абсолютно неожиданно сообщил Фёдоров. — Но совершенно не умею с ними обращаться. Возможно, однажды я буду кого-то учить. — Страшно представить, какой интриган у тебя вырастет, — усмехнулся Охра. — А я думаю, что из тебя выйдет неплохой педагог, — поспорил Дельфин.***
— А что у тебя с глазами? — хмыкнул маленький Саша, едва Сега пригласил его зайти. — Что? Что у меня с глазами? — Круппов мельком глянул в зеркало в прихожей, но ничего странного не обнаружил. — У тебя неправильные глаза. И у меня тоже неправильные глаза. У всех остальных правильные, — сообщил мальчик. Сега притормозил, задумчиво вглядываясь в глаза мальчика. Мирон однажды упоминал мельком, что у одержимых глаза отличаются от людей, но деталей Круппов не знал. В глазах мальчика, где-то на дне чёрного взгляда, блестели искорки, полные озорства и хитрости. Сега вновь вернулся к зеркалу и с усилием разглядел «искорки» и в своих. Какие-то усталые. — У тебя же тоже есть демон? — без стеснения осведомился ребёнок. Отмазываться было бесполезно. Сега тяжело кивнул, а после добавил: — Что ты умеешь? — Заражать людей. Я всего пару раз проверил, — тут же оправдался младший. — А ты? — Управлять чужим сознанием, — отозвался Круппов. — Моим сейчас не управляешь? — мгновенно нахмурился Саша. — Нет, ты бы ничего не понял тогда, — усмехнулся Сега. — Про способности лучше никому не рассказывай. — Я и не рассказываю, я что, дурак? — обиделся мальчик. — Только тебе, потому что у тебя они тоже есть. О, шахматы! Научишь играть? — Падай, — кивнул Сега в сторону кресла. — Чай хочешь? С конфетами. — Давай. Круппов в который раз отметил для себя внимательность Саши, обычно детям его возраста не присущую. Следующие полчаса Сега объяснял, как в шахматах ходят фигуры, что такое шах и мат, а едва начал про стратегические решения, Саша, мирно похлёбывающий чай, перебил, бросив: — Да я все понял, дальше буду сам думать. А тебя кто играть научил? — Мирон Янович, мой преподаватель, — подумав, Сега добавил, — он учит меня использовать способности. — Ого. А ты меня научишь? — лукаво улыбнулся мальчик. — Если захочешь, — кивнул Круппов. В первой партии Саша проиграл, но для ребёнка показал впечатляющие результаты. Помимо нездоровой внимательности, он был чудовищно сообразителен, прекрасно анализировал ситуацию и в целом проявлял не соответствующую возрасту коммуникабельность. Сеге вспомнилось, что Мирон упоминал частую акселератность у одержимых детей, объяснялось это смешением подсознательного опыта демона и ребёнка. У Саши, видимо, это было возведено в высокую степень. — Твой демон говорит? — Ага, как старый дед, — фыркнул Саша. — Но нечасто, если не обращаться. А меня Заразой называет. — А неплохо звучит, — усмехнулся Круппов. — А я не могу жить там, где живешь ты? Чтобы учиться? — Не стоит. Я живу в детдоме потому что у меня нет родителей. Тебе это зачем? Я тебя обучу, а ты оставайся с семьёй. Потом сможешь работать как одержимый, наверное. Рано так далеко думать. Доучись в школе, а там посмотрим. Я думаю, я сюда часто заезжать буду. — Это круто, — разулыбался Зараза. — Давай ещё одну партию? — Ещё чая налить? — Ага! После двух сыгранных партий разговор зашёл в сторону одержимости, и Сега сам не понял, как в какой-то момент уже объяснял азы контроля над способностью и контроль над внутренним резервуаром. В отличие от способностей Сеги и Адиля, у Саши способность активировалась с одного касания и требовала разово много энергии, и это требовало иного контроля, не такого, как привык дозировать энергию Сега. Впрочем, к позднему вечеру, они уже разобрались с этим вопросом. Круппов забылся во времени, как и маленький Зараза, поэтому в девять вечера в двери постучалась Инна — забирать сына. — Извините, теть Инн, мы увлеклись, — виновато улыбнулся Сега. — А Серёжа меня в шахматы играть научил! — мгновенно переключился на детскую непосредственность Саша, обнимая мать. — Можно я буду к нему заходить, пока он тут? — Ну, если сам Серёжа не против, — улыбнулась женщина, потрепав сына по голове. — Пускай заходит, конечно, — кивнул Круппов. — Спокойной ночи вам. — И тебе, Сережка, — отозвалась Инна. — Пойдём, Саш. Сразу после их ухода старший достал пиво и набрал Адилю. Трубку не брали долго, а после послышалось «привет», а на заднем плане «это кто? Серёжа? дай поговорить!» — По старшинству разговариваем, жди, мелкий! — расхохотался Жалелов, явно возясь с Максом. — Как дела, Сег? — Да какие у меня тут дела? — усмехнулся Круппов. — Отдыхаю. Вы там как? — Потихоньку, — хмыкнул Адиль. — Я на тренировку собираюсь, Макс с Айдыном разбираются с использованием способностей на удаленном расстоянии. — Так поздно тренировка? — слегка удивился Сега. — Мирон скомандовал начинать учить ребят, поэтому все дела теперь вечером и ночью, днём я их учу. — Ещё не охуел там пахать? — сочувственно вздохнул Круппов. — Охуеваю понемножку. Ничего, ты отдохнёшь и сменишь меня. Тут меня Макс издергал, хочет с тобой поговорить, отдаю ему трубку. Сега невольно улыбнулся, едва голос Лазина послышался в трубке. — Сега, привет! У тебя все хорошо? — заботливо выпалил мальчик. — У меня да, а у тебя как? Адиль не доводит? — Только если чуть-чуть, — Макс на том конце наверняка слегка улыбался. — Я по тебе скучаю. — Я по тебе тоже, — выдохнул Сега. — Мне вернуться? — Отдыхай, раз выдалась такая возможность, — ровно бросил мальчик. — Я буду рад увидеть тебя отдохнувшим. Мы тут учимся управлять способностями. У меня получается применять ее на расстоянии, но не получается контролировать температуру охлаждения. Адиль сказал, что ты меня научишь. — Так из нас с ним это он таким пользуется, я не регулирую силу способности… — Я ему тоже так сказал, но он сказал, что учить будешь ты, потому что у него не хватает терпения, — обиженно пробубнил Макс. Круппов не выдержал и рассмеялся. Способность у мальчика была хоть и средней силы, но контроль хромал, а терпение уж точно не являлось сильной стороной Жалелова. — Вообще-то это не очень смешно, — серьезно подметил Лазин. — Прости, я просто представил Адиля, — теперь Сега уже широко улыбался. — Пусть не ругается на тебя, а то я его побью. Адиль, очевидно, услышавший это, громко крикнул на заднем плане: «кто кого побьет — узнаем на тренировке!» — Ладно, Сереж, нам пора идти читать книги, а то до подъема придётся сидеть, — выдал мальчик с того конца линии. — Я тебя люблю. — И я, Максим, — тепло бросил Сега. — Спокойной ночи, родной.***
Ухта, 1995 год
— Я помню, что ты просил никогда никому не говорить об этом деле и не копаться в подробностях, но тут не совпадает количество тел, — вместо приветствия бросил Вакуленко. — Блять, — шикнул в трубку Мирон. — Отправь мне всю информацию по трупам с каким-нибудь ментом. Ухта, проспект Космонавтов, дом двадцать. — Что у тебя с голосом? — очень серьёзно осведомился Баста. — Вась, не лезь, — мрачно выдохнул Фёдоров. — Документы мне, пообщаемся потом. — Мирон, блять, я ничего не понимаю, — выругался Вакуленко. — Ты мне скинул глухой висяк, за который я буду огребать от начальства каждый раз, не хочешь ничего объяснять и просишь забыть про это дело, ещё и еле говоришь! Если я в это влез, я хочу хоть что-то понимать! — Я нахожусь в Ухте, на моих руках двухлетний ребёнок, вчера я был на краю смерти, а сейчас, чтобы просто встать, мне приходится прикладывать невероятные усилия! — рявкнул из последних сил Мирон, а после закашлялся. Баста за все годы их знакомства никогда не слышал, чтобы Фёдоров взрывался или кричал, поэтому секунд десять озадаченно молчал в трубку, слушая тяжёлое прерывистое дыхание мужчины. — Я могу чем-то помочь? — Да, отъебись, — еле слышно выдохнул Мирон. — Набери мне завтра, я отвечу на твои вопросы. И отключился. Макс, лежащий в детской кроватке прямо около Мирона, мирно спал, сжимая ручки в маленькие кулаки. Фёдоров чувствовал себя так, будто все ещё находился на грани смерти. Бледный, Шило и Фельдман уехали сразу же, едва откачали Мирона. Резня оставила у всех отвратительное ощущение собственного уродства. Все началось с бесцеремонных убийств всех подряд одержимых дедом Максима — Владиславом. Он словно сорвался с катушек после смерти своей жены. Совсем нездоровый оборот дело приняло после рождения одержимого внука. Родители Максима с обоими сыновьями вынуждены были уйти в бега на какое-то время и обратились за помощью к Мирону. Тот поговорил с Владиславом, но это закончилось тем, что он пообещал убить каждого одержимого и колдуна на своём пути, а в первую очередь Мирона, Шило и Бледного, которые, по его мнению, плохо повлияли на его сына, что теперь он не даёт убить Максима и ушёл из родного дома. После того длительного разговора Владислав, скрипя зубами, пообещал, что не тронет Макса, если они вернутся домой. Юра ему поверил и вернулся, но не Мирон. Мирон не верил ни единому его слову. Фёдоров искренне считал это кратковременным помутнением, до тех пор, пока не узнал, что Владислав собирает шаманов, чтобы напасть. Тогда они приняли решение атаковать первыми. Оставить в живых должны были Юрия, Марину и их детей, а также всех, кто не станет сопротивляться, но сопротивлялись все, а семью Владислав убил сам, в попытке уничтожить Федорова, да и держался около них, словно знал, что это слабое место мужчин. План пошёл под откос. Противников оказалось слишком много, все Лазины погибли, спасти получилось только Макса. Мирон в прямом смысле закрыл его своим телом, просто усилив щиты на максимум энергии, но те ожидаемо лопнули. Кожа приплавилась к костюму, вся спина у него была обожжена в мясо, истекала какой-то смесью крови и сукровицы. Энергетический запас его опустел в ноль, тело начало разрушаться самостоятельно, опустев, а все остальные полученные ранения только добавляли проблем. Возле детской кроватки, держа Макса на руках, Мирон на секунду засомневался в том, что выживет. На едва двигающихся ногах, потяжелевших, будто свинцом налитые, он дополз до лестницы, где и встретил Бледного, зачистившего последний этаж поместья. Остальное Мирон помнил смутно. Из воспоминаний его вырвал проснувшийся ребёнок. Максим поднялся в кроватке и тихо позвал: — Мама? — Твоей мамы нет, — с трудом выдал Фёдоров. Ребенок уставился на него своими большими глазами. — Я знаю, что из меня плохой родитель… ты, наверное, хочешь кушать. Не знаю, поймёшь ли ты, но я чувствую себя настолько плохо, что не могу шевелить даже руками, поэтому не смогу тебя сейчас покормить, прости, Максим… Тебе нечего бояться, я прослежу, чтобы ты вырос в хотя бы чем-то похожем на комфорт. Мы обязательно покушаем завтра, я смогу дойти до холодильника, — Мирон выдавил из себя измученную улыбку. Маленький мальчик молчал, глядел на Федорова, будто двухлетний ребёнок и вправду его понимал. — Я не буду об этом говорить с тобой в ближайшие много-много лет. Возможно, только когда ты станешь взрослым и мудрым одержимым, мы обсудим это, но это будет нескоро, — Мирон говорил с тяжёлым придыханием, разговор впервые отнимал столько сил. — Это было необходимое зло. Я защищал себя и правда хотел защитить твоих родителей. Я каюсь, я не смог. Переоценил свои силы. Я буду жалеть об этом вечность. Ты вырастешь умницей, как и вся твоя семья, не сомневаюсь, надеюсь, ты поймёшь меня, но если нет — можешь возненавидеть. Мирон прикрыл глаза, рвано выдыхая. Он треснул сейчас, дал слабину. — Я просто хотел защитить тех, чью правду я разделял. А по моей вине погибли мои друзья, и ты остался сиротой. Прости меня. Силы на то, чтобы поднять руку к лицу не нашлось. Мирон позволил одинокой капле скатиться вниз по щеке. — Я принял решение и понесу за него ответственность, каким бы плохим не было это решение и какой бы страшной не была ответственность. И Фёдоров выключился. Долгая речь снова забрала последние силы.***
Санкт-Петербург, 1829 год — И не страшно тебе оставаться со мной один на один? Охра на морозе ёжился, плотнее прячась под капюшон. Демон весь вечер уламывал Федорова сходить помыться, но тот отказался его развязывать, а значит мыть свою длинную шевелюру демон сам не мог. Поэтому, спустя пару часов нытья, Мирон вёл Охру до ближайших бань: повязанного по рукам и в глубоком капюшоне, прячущем лицо. — Нет, не страшно, — хмыкнул Фёдоров. — Я полагаю, что мы договорились. Заходи. Демон ввалился в дверь, где их встретил только полусонный хозяин бани, за пятак открыл им отдельную парную, проводив двоих мужчин странным взглядом. Мирон предпочёл за свою компанию не объясняться, а демон хозяину подмигнул, после чего тот, испуганный, скрылся. И спустя пять минут, раздевшись, Охра разделял пальцами связанных рук длинные пряди своих иссиня-чёрных волос под пристальным взглядом Федорова. — Ты же помоешь мне голову? Раз руки развязывать мне не хочешь, — усмехнулся он, успокоившись, и разлегшись на полке в итоге. — Помою, — равнодушно бросил в ответ Фёдоров. — Неужели тебе так легко удаётся меня игнорировать? Ты уникум. — Порядком проще игнорировать твой треп, когда мне приходится обдумывать данную тобой информацию. — И знание о том, кем ты на самом деле являешься, — усмехнулся демон. — Смотрю, шрамы, оставленные мной, долго заживают. — Полагаю, я просто недостаточно искусен в исцеляющей магии, — ровно хмыкнул Мирон, утирая пот со лба. — Нет, просто ранения от моей способности слабо поддаются исцелению, — улыбнулся демон. — Жарковато. Я слышал, в Москве сделали таки водопровод. Интересно, когда они доберутся до Петербурга. — Доберутся, — односложно отозвался Мирон. Он был погружён в свои мысли уже пару дней как. Охра не соврал: все, что он рассказал, действительно было лишь крошечной частью, которая требовала огромных доработок, и вообще могла не работать. Принесённая Шило информация о том, кем Мирон является, только добавила размышлений в топку. Фёдоров порядком вымотался, а голова пухла от терзавших ее умозаключений. — Думать — это твоя сильная сторона, но иногда надо и выключать голову, — вдруг прошептал Охра на ухо. Фёдоров упустил момент, когда тот приблизился со спины вплотную, и теперь еле сдерживался, чтобы не вздрогнуть от дыхания, опалившего ухо и влажной груди, прижавшейся к его спине. — Зачем? — вздохнул Мирон, позволяя себе плыть по течению. — Потому что мне скучно, — усмехнулся на ухо демон, а после прижался губами к шее Федорова. Мирон промолчал, когда Охра оставил поцелуй на его шее, но когда тот вцепился зубами — дёрнулся и повалил демона на лопатки. Дышать было тяжело то ли от жары, то ли от чего-то ещё. — Тоже решил поиграть? — усмехнулся демон, попытавшись вырвать свои руки, прижатые Мироном над головой. — В чем мотив? — выдохнул Фёдоров, нависая над демоном в опасной близости. — Ничего смертельного. Просто хочу человека, который мне интересен, — обольстительно оскалился Охра. — Ты же должен понимать, что к тебе доверия — ноль? — выдохнул Фёдоров. — Брось, ты же сам этого хочешь… — Я хочу прожить дольше тридцати, а остальное — детали, — прохладно бросил Мирон, вновь перебираясь на свою скамью. — Садись на пол и давай сюда свою шевелюру. Охра пересел, протянул Фёдорову мыло, а тот сосредоточенно намылил чёрную голову демона. — Ай, ну нежнее, Мирон! — взвизгнул спустя минуту мытья Охра. — Откуда такая жестокость? Я же тоже живой! — Живой — это спорное утверждение, — хмыкнул Фёдоров, но попытался мыть аккуратнее. — Как вы ощущаете боль? — В полном объеме ее чувствует тот, кто обладает телом в момент. Второй чувствует ее вполовину менее сильно. Но учти, что у нас тело крепче большинства одержимых, и мы на ногах переносим некоторые смертельные ранения. Соответственно, боль адская. Охра блаженно жмурился, пока Фёдоров шуршал у корней длинных прядей. — На кой черт ты такие отрастил, — выругался в итоге колдун, поливая голову демону из ковша. — Как по мне, неплохо выглядит, — фыркнул тот в ответ. — Надеюсь, после оговорённых двух недель ты от меня отстанешь. — Сомневаюсь, — ровно отозвался Фёдоров. — Если бы у меня была организация, аналогичная комитету, я бы хотел видеть такого сильного бойца в своих рядах. — Я не принимаю такие приглашения, — отмахнулся демон. — Значит, мне придётся тебя заставить. — И как же ты собрался это сделать? — Пока не придумал, — равнодушно пожал плечами Мирон. — Богом быть трудно, Фёдоров, и у тебя не получится, — хихикнул Охра, умываясь. — Как бы ты это не реализовал — закончится все плохо, так и знай. — Не поверю, пока не проверю, — прохладно отозвался Мирон. — Ты ведь дружишь с семьей Лазиных? — осведомился демон, беззастенчиво глядя на то, как моется сам Фёдоров. — Можно и так сказать. — Отвратительные люди были, по крайней мере раньше. Крайне нетолерантные. Что тебя в них привлекло? — Нынешний глава семьи очень умный мужчина. Из нетолерантных у них осталась только его жена Наталья. — Такое бесследно не проходит. Особенно, учитывая пророчество. — Ладно я, но ты-то откуда знаешь про пророчество? — вздохнул Фёдоров. — Думаешь, получилось бы у меня так долго бегать от комитета, не будь у меня там ушей и глаз? — фыркнул демон. — Наталья, я уверен, натворит бед. Предчувствие такое. — Не хотелось бы, чтобы пострадали Фёдор или сыновья. Они хорошие люди. — Да плюнь ты на них. Все равно ты собираешься их пережить. — Не переживу, если ты мгновенно не заткнешься, — закатил глаза мужчина. — Я утомлён твоим трепом. — Ты сам захотел провести со мной эти незабываемые две недели, — хихикнул Охра, заматываясь в полотенце.