***
Коми, близ реки Печора, 1829 год
— Маша, подай к столу рябчиков, Саша с Коленькой возвращаются, — приказным тоном бросила Наталья, спускаясь в обеденную. — Да, Наталья Петровна, — закивала горничная, протиравшая стол. — Доброе утро, Наташа, — тихо бросил Фёдор, не поднимая головы от утренней газеты. — Машенька, у вас у дочки день рождения завтра? — Да, Фёдор Семёнович, — кротко улыбнулась девушка. — Завтра можешь не работать, свози дочку в город, — коротко бросил мужчина, а после достал из кармана брюк кошель, оторвал взгляд от газеты и улыбнулся горничной, протягивая кошель. — Съездите в город, сходите на зимнюю ярмарку. — Благодарю, Фёдор Семёнович, — окончательно засмущавшись, покраснела девушка. — Не могу я так принять, и без того жалованье мне повысили… — Бери-бери, Машенька, мы не обеднеем, а дети растут быстро, — Лазин настойчиво вложил кошель ей в руку. Наталья только тихо фыркнула себе под нос и присела за стол, аккуратно укладывая раненную руку. На последней охоте на одержимого ее задели, несильно, а потому она не лечила рану при помощи колдовства и просто терпела. — Спасибо вам огромное, век благодарна буду! — поклонилась обрадованная Мария. — Мария, рябчики, — мрачно напомнила колдунья. — Простите, бегу, — виновато брякнула горничная. — Где мои письма от Мирона Фёдорова? — коротко поинтересовался мужчина. — Я их сожгла, — вздёрнула подбородок Наталья. — Наташа, мы же уже говорили об этом, — устало бросил Лазин. — Мирон помогает мне в исследованиях. Его не трогает даже комитет, глупо отрицать, что он чрезвычайно умён и состоятелен как колдун, а с другими моментами… можно смириться. — Ты быстро переметнулся, — поморщилась женщина, пристально глядя на то, как стол обрастает разнообразными блюдами на завтрак. — Восемь лет — это быстро? Тогда в комитете я защищал тебя, потому что ты влезла в конфронтацию с Кругом старших, а там твоё мнение не имеет такого веса. Фёдоров доказал за эти шесть лет своё право на пребывание в колдовской элите. Федор тяжело вздохнул, украдкой глянув на жену. Он никогда не жаловался: договорные браки были нормой для его семьи, так отец взял в жены его мать, дедушка — бабушку, и так далее, но Наталья была уникумом в сравнении со всеми женщинами, которых поколения Лазиных брали в жены. Сложный характер, удивительная сила, любовь к работе в поле… Но тем самым она покрывала все, чем Фёдор заниматься не любил. Наталья держала прислугу в ежовых рукавицах, занималась собраниями всех сибирских и дальневосточных шаманов, общалась с комитетом европейской части, выезжала на бойни с одержимыми-нарушителями, а Федор мог спокойно обучать детей, заниматься исследованиями и развитием северных земель в экономическом и культурном планах. И за годы шаман смирился с тем, что женат на нелюбимой женщине, у него никогда не было какого-то серьезного желания удачно жениться, возможно, он просто даже не успел об этом подумать, ведь родители подобрали ему жену, когда ему было девятнадцать. Зато Наталья никак не могла смириться с такой судьбой. В обычное время она не показывала недовольства, но периодами уходила в недры огромного поместья, погружаясь в воспоминания о своей погибшей первой и единственной любви. Фёдор никогда не спрашивал Наталью лично, но в общих чертах историю знал. Наташа с самого детства была влюблена в своего соседа, обычного человека, а он был влюблён в неё. В шестнадцать он уехал на службу, где и погиб от рук одержимого. С тех пор Наталья возненавидела одержимых. Ее ненависть, конечно, имела поправки: шаманы не трогали одержимых комитета, обычно не трогали добропорядочных одержимых и карали только нарушителей общественного спокойствия, но неприязнь Натальи чувствовалась в общении со всеми одержимыми. Складывалось впечатление, что если можно было бы безнаказанно уничтожать всех, кто связан с демонами — она бы занималась этим с удовольствием и не задумываясь. В свои семнадцать она вышла замуж за Федора, получив в руки власть, как первая леди среди сибирских и дальневосточных шаманов. — Карета подъезжает, госпожа, — поклонился дворецкий, появившись в дверях. Прошло минут десять до тех пор, пока в двери обеденной залы не зашли двое сыновей… с Мироном. Юношей его назвать уже было нельзя. И без того холодные глаза обледенели окончательно, а энергетическое поле вокруг него вибрировало от исходящей силы. Наталья подавилась возмущением, задрожав от раздражения. — И вы туда же? — наконец прошипела она. — Доброго дня, Наталья, — не потеряв самообладания, кивнул Мирон. — Матушка, отец, это наш товарищ — Мирон Фёдоров, мы познакомились в командировке в Петербурге, он удивительный колдун! — радостно представил парня Николай. — Мы знакомы, — чуть улыбнулся Фёдор, поднимаясь, чтобы пожать Мирону руку. — Я привёз вам разборы на древнеегипетские манускрипты, которые могут помочь в разработке того аркана, про который мы говорили летом, — спокойно улыбнулся Фёдоров, пожимая ладонь мужчины. — Буду рад посмотреть с вами после завтрака, — глаза Фёдора предсказуемо загорелись, ведь придумывание заклятий и различные исследования увлекали его едва ли не больше всего. Наталья кипела. Сжимала зубы и кулаки, но не выдержала, едва незваный гость, притащенный сыновьями, аккуратно присел за стол. — Саша, какого черта?! — Что-то не так? — невозмутимый старший сын чуть смутился. — Почему только Саша? — мгновенно осведомился Фёдор, с трудом переваривавший очевидное разное отношение жены к обоим сыновьям. — Вот именно, — добавил младший Николай. — Мирон и мой друг. — Какого черта вы притащили этого… — Наталья еле-еле проглотило явно матерное слово, -…деревенщину в дом?! — Мам, цепляться к происхождению неправильно, комитет уже давно признает колдунов разного происхождения, может и нам пора начать? — осторожно бросил Саша. — Ты просто не видела Мирона в бою, это нечто, — оскалился Коля. — Вы ничего о нем не знаете! — рявкнула женщина, взлетая из-за стола. — Это наш гость, Наталья, гость наших детей, и в правилах нашей семьи — принять его с уважением, — спокойно добавил Фёдор. Если спорить с детьми Наталья могла, то скандалить с мужем в его доме надо было аргументированно и долго, а сейчас, когда она кипела, она была к этому не готова. — Когда он вас погубит, тогда и поговорим! — поджала губы Лазина, выходя из обеденной залы, хлопнув за собой дверью. — Мне, наверное, стоит уехать, — аккуратно подал голос Мирон в полной тишине. Фёдоров странно двигался. Юношам навряд ли бросалось это в глаза, но их отец видел множество раненых, и понимал, что Мирон недавно пострадал, и сильно. Предположительно, две руки и нога. Приятное уважение в нем вызывало то, как тот держался при своих травмах: легко и непринужденно, как настоящий взрослый уважаемый аристократ. — Нет-нет, оставайтесь, — мотнул головой Федор. — У Натальи сложный характер, вы должны были уже понять. Она немного успокоится со временем. Расскажите, как же вы познакомились в Петербурге?***
Сега двое суток просто драил квартиру. Мыть там нужно было много, а занятие это помогало отвлечься от тяжелых воспоминаний. После Круппов выкинул кровать, на которой умерла от алкогольного отравления мать, кресло, на котором от инфаркта умерла бабушка. Перебрал вещи отца, вынес все, кроме кожаной куртки, которую забрал себе. На следующий день он дошёл до рынка, набрал продуктов, и весь день просидел дома с книгой по демонологии и чаем. И только на четвёртый день выполз во двор с пивом. Местные алкаши играли на лавочке в домино, а возле Круппова гоняли дворовые пацаны, игравшие в казаки-разбойники. Сега приметил одного мальчика из всех, лет шести. Он не мог понять, что конкретно привлекло его внимание, но наблюдение за мальчиком заняло его на пару часов. Однозначно Круппов мог сказать только, что тот отличался повышенной внимательностью, что неплохо помогало ему в игре. К вечеру он снова вернулся в квартиру: после суматошного режима в Москве тихая реальность Новочебоксарска погружало его в некоторую растерянность. Звонок в дверь в семь вечера лишь добавил сюра. — Здравствуйте, — тепло улыбнулась женщина, а после тихо брякнула, — ой… Сереженька, ты, что ли? Инну Сега вспомнил мгновенно. Соседка снизу дружила с его матерью и перестала заходить после ее смерти, но черты ее лица не очень изменились за эти годы. — Да, я, — чуть улыбнулся Круппов. — Здрасьте, теть Инн. — Я уж думала, квартиру продали, хотела зайти с новыми жильцами познакомиться, уж никак не ожидала тебя увидеть, — счастливо затараторила женщина. — Ты какими судьбами тут? Я же даже не знаю, кто тебя забрал после смерти бабушки… — Детдом, — пожал плечами Сега. — Ужас какой! — округлила глаза женщина. — Как ты тут один-то? — На каникулы приехал. — Пойдём, Сережка, в гости зайдёшь, я шарлотку испекла, чаю попьёшь, с сыном моим познакомишься, — настойчиво ухватила его за руку соседка. — Расскажешь, как ты. — Пойдёмте, — быстро сдался Круппов. Тетя Инна была замечательной женщиной и образцовой женой. Сега припоминал из детства, что она долго не могла родить, и они с матерью Круппова обсуждали какие-то ее проблемы с женским здоровьем, так что новость о том, что у неё родился ребёнок Сегу обрадовала. В том, что Инна будет замечательной матерью, сомневаться не приходилось. В ее квартире и вправду вкусно пахло шарлоткой, а навстречу вышел дядя Витя — муж Инны, и ребёнок. Тот самый, за которым Сега следил сегодня днём во дворе. — Знакомься, Сашенька, это Серёжа — сын моей подруги, — потрепав по голове сына, бросила женщина. — Привет, — подмигнул Круппов. — Сережка? Ты тут как оказался? — протягивая ладонь для рукопожатия бросил дядя Витя. — Вымахал-то как… тебе сколько лет стукнуло? — Тринадцать, — пожимая руку, отозвался парень. — Ну здоровый парень! — пораженно покачал головой мужчина. — Давай, садись, чаю нальём, а ты рассказывай, как ты сейчас? — Живу в детдоме, учусь на целевом у одного богатого влиятельного человека, в будущем буду на него работать, — негромко сообщил Круппов, косясь на ребенка, внимательно оглядывавшего его. — Саш, идём шарлотку есть, чего замер? — фыркнул дядя Витя. — Ты не такой какой-то, — сосредоточенно нахмурившись, заявил мальчик. — Какой это не такой? — усмехнулся Круппов. Без надобности он обычно в чужие головы не лез, но подозрения в отношении мальчика только усилились. Круппов легонько коснулся его сознания и замер. Саша сам был, как он выразился, «не такой». Одержимый. Лезть в голову глубже, чтобы узнать способность, Сега не стал: это были не его проблемы. Шарлотка оказалась ожидаемо вкусной. Семья внимательно слушала придуманную на коленке легенду про обучение у бизнесмена, который отметил Сегу за незаурядные умственные способности, после расспрашивала про детдом, беспокоясь, нормально ли там Серёже. К десяти Круппов собрался назад к себе, но за штанину неожиданно зацепился Саша, до сих пор игравший рядом на кухне. — Поиграем завтра? — впившись чёрными глазами в Сегу, осведомился он. — Ага, давай, — улыбнулся Круппов. — Спасибо вам большое, было очень вкусно. — Заходи ещё, — тепло бросила Инна.***
Коми, близ реки Печора, 1829 год
— При использовании этой формулы энергетический баланс будет не соблюден, и заклинание не будет требовать одинаково стабильное количество сил, — хмыкнул Фёдоров, подумав. — Можно сбалансировать, но нужно подумать. — Мне кажется, ты устал, — хмыкнул Фёдор. — Давай подумаем завтра. Если не секрет — откуда ранения? Мирон вопросительно приподнял бровь, глянув на мужчину, видимо, ожидая подробностей. — Ты колдун уровня Круга старших, не думаю, что тебе легко навредить. А учитывая твой ум, почти уверен, что ты обычно легко избегаешь ран в драках. Значит, твой противник был незауряден, — пояснил свои умозаключения Фёдор. — Все верно, — одними губами улыбнулся Мирон. — К сожалению, не могу рассказать, но противник мой был самый незаурядный из всех возможных. — Комитет потерял прекрасного члена, — усмехнулся Лазин. — Тогда я был с ними согласен, а сейчас думаю, что их решение — глупость. — Мы поддерживаем хорошие отношения с моими ровесниками из комитета, а старшие когда-нибудь уйдут на покой. К тому же, я думаю, комитету не так уж долго осталось. — Почему же? — Мы тем или иным образом вынуждены будем однажды повторить опыт Европы. Великая буржуазная революция ясно доказывает будущую несостоятельность нынешних порядков. — Но это про людей. Думаешь, комитет недостаточно гибок, чтобы подстроиться под изменившееся положение власти? — Думаю, нет. Комитет, выражусь неэтично, зажрался, — хмыкнул Фёдоров, принимая предложенный Лазиным бокал коньяка. — А я полагаю, новый порядок власти будет требовать равенства, и комитет не сможет сохранять то безмерное количество полномочий, которые сейчас у него есть. А подстраиваться под простых людей комитет может оказаться неготов. — Здравое зерно в твоих словах есть, — подумав, кивнул Фёдор. — Но как же молодежь? — Молодежь воспитана в тех же порядках, в которых живут старшие, — пожал плечами Мирон. — А воспитание в этом случае все решает. — А ты намерен не совершать таких ошибок, я правильно понимаю? — Для того, чтобы тебя боялись, не нужно быть пафосным. Нужно всего лишь быть страшным, — усмехнулся Мирон. — В чем-то вы с Натальей все-таки сходитесь, — рассмеялся Фёдор. Они выпили, Мирон уселся в кресло, потирая переносицу, а после негромко бросил: — Я знаю про пророчество касаемо вашей семьи. Не сочтите за невежество, но как вы собираетесь решать эту проблему? Такое заявление застало Федора врасплох, но лицо он удержал. Такая осведомленность в очередной раз доказывала, что с Мироном лучше дружить, чем враждовать. — Если честно, я не вижу в этом такой проблемы, как видит ее Наталья. Одержимые — это всего лишь такая же часть этого мира, как и колдуны, и обычные люди. К тому же, демоны с каждым новым перерождением становятся все тише и тише, и одержимые из огромной разрушительной проблемы становятся нам союзниками. Меня, скорее, волнует то, что это жуткое бремя, которое придётся нести моему потомку. Я работаю над одним арканом, но ничего похожего в мире ещё не было придумано, поэтому работать приходится с нуля. Я полагаю, что даже мои внуки не успеют закончить этот аркан, если вообще не бросят это дело. — В чем идея заклятия? — Переселение демона. Закон сохранения энергии не позволяет просто убрать демоническую сущность, поэтому с этической точки зрения это, конечно, эгоистично, но выбора немного. — Я мог бы вам помочь, — хмыкнул Мирон. — Не обижайся, но я откажу. Это очень опасная штука, и я не могу доверить ее даже большинству своих родственников. — Жаль, мне было интересно, — абсолютно ровно отреагировал Фёдоров. — Мне отрадно, что вы спокойнее относитесь к вопросам одержимых. Миру пора меняться. Пройдёт ещё сто лет, и одержимые станут нормой жизни. Либо так, либо колдовство вымрет. — Ты категоричен. Пока колдуны и одержимые не перестанут рождаться — они не исчезнут. — Мы до сих пор не знаем, почему они рождаются, а значит и нельзя утверждать, что они исчезнут. «Мы», а не «они», корректнее сказать, — белозубо улыбнулся Мирон. — Я завидую тебе, — мягко бросил Фёдор. — В тебе столько желания и сил жить. — Не путайте желание жить с желанием что-то изменить, — вздохнул Фёдоров. — Зачем? — Мир будет не давать мне жить, пока я не разрешу эту проблему. Сначала изменения, а потом я подумаю, стоит ли хотеть жить. — Хочешь справедливости? Ее здесь быть не может, — пожал плечами Фёдор. — Я могу только попробовать ее добиться. Я сражаюсь только за свою правду, и я это понимаю, Фёдор Семёнович, не обманывайтесь моим возрастом, — хмыкнул Мирон. — Чужой правде я могу только стараться потакать.***
— Крепость, — хмыкнул Фельдман. Он редко заявлялся в гости к Мирону, предпочитая всегда оставаться в тени, но сейчас его, не лишенного слабых, но каких-никаких способностей к колдовству, удивила, если не сказать — ошарашила, защита офиса Фёдорова. — Абсолютно не твои методы, — добавил Шило, скидывая с себя пальто. — Где тот Мирон, который всегда нападает первым, пока его не опередили? — Антон, налейте себе, если хотите, — махнул рукой Мирон в сторону коньяка, — я договорю и буду свободен. За столом у Мирона сидел Баста и какой-то важный чиновник в костюме. — Министерство внутренних дел не может в данный момент обойтись без вашей помощи, — вздохнул чиновник. — Мы с вами смогли избавиться от большей части преступных группировок, но остались несколько очень серьёзных синдикатов, ваша помощь в силовом плане очень нужна. — Я лично не могу помочь вам в данный момент, подождите пару лет, пожалуйста, — поморщился Фёдоров. — У меня бесчисленное множество дел, и я не разберусь с ними за пару месяцев. — Мирон, возьмись, пожалуйста, — вздохнул Баста. — Нет времени, Вась, десятый раз повторяю. Мне некого отправлять. Адилю стукнет четырнадцать-пятнадцать — отправлю его закрывать ваши косяки. — В тюрьму? Ребёнка? — нахмурился Вакуленко. — Даже для тебя слишком. — Да ему плевать, — мотнул головой Мирон. — Ко мне друзья пришли, давайте заканчивать. — Мирон, как мы можем бросить это все? Они же за два года уже все прямо из тюрьмы восстановят, — включился министр внутренних дел. — Ну придумайте, как их затормозить, — хмыкнул Фёдоров. — Не могу помочь сейчас, езжайте. — Позвоню тебе сегодня ещё, — явно неудовлетворенный ответом, бросил Баста. — Трубку только возьми. — Подумаю, — хохотнул Мирон, пожимая обоим руки. Шило и Фельдман заняли места ушедших мужчин за столом. Чувствовали себя здесь они в разы спокойнее, чем министр и начальник отдела спецрасследований. — Ты так и не ответил. Обороняться и ждать — не твоя обычная тактика. Чтобы перехитрить — нужно опережать, ты сам так говорил, — вздохнул Шило. — Антон, не разочаровывай меня, я думал, ты все понимал ещё с самого начала. Я коплю энергию на пленение Охры, которое должно произойти довольно скоро. Заклинания атакующего характера требуют в сотни раз больше энергии, чем заклинания оборонительного. Против Охры мне может потребоваться вообще все, что у меня есть в плане энергии, я не хочу потерять его на неопределённый срок. Он нужен мне сейчас. — Затмение было всего десять лет назад, чем он поможет тебе сейчас, если он ребёнок? — нахмурился Фельдман. — В предпоследнюю из наших встреч Охра сказал, что нашёл способ подселяться сразу во взрослый сосуд, — пояснил Шило, поморщившись. — Только вот ума не приложу, с чего ты веришь ему, Мирон. — Я ему не верю. Даже если он окажется ребёнком, хотя некоторые факты говорят об обратном, он может уйти. А о том, как Охра умеет скрываться, вы оба наслышаны. Сейчас у меня есть хоть какие-то зацепки, а сколько времени мне придётся убить на его поиски потом, если сейчас я его не пленю — страшно представить, — Мирон глянул на часы. — Как проходят поиски нашего противника? — Плохо. Он хорошо разбирается в колдовстве и подчищает связи. Как ты после Второй мировой, — хмыкнул Шило. — Ниточки, которые я нахожу, в итоге приводят меня в тупик. — Хорошего колдуна или одержимого должен был кто-то учить, чтобы он таковым стал, — вздохнул Мирон, подпирая щеку рукой. — Сказал мне колдун-самоучка, переживший большую часть своих ровесников, — хмыкнул Черняк. — Твоего наличия достаточно, чтобы допустить появление ещё твоего аналога? — Достаточно. Но тогда теряется мотивация. Предположим, в богом забытом уголке России родился сильный колдун, каким-то образом нашел книги, сам выучился, но зачем ему я? — Если он рождён в начале двадцатого века, то может мстить за революцию, — вставил Фельдман. — Если он родился в начале двадцатого века, то мы или знали бы о нем, или это все случилось бы раньше. Для подобных действий нужен авантюризм. У столетнего авантюризму взяться особо неоткуда, — вздохнул Шило. — Это, конечно, возможно, но очень маловероятно. — Я тоже считаю, что он не старше пятидесяти. Но всем колдунам такого возраста просто напросто неоткуда узнать о том, что они колдуны. И выучиться. Если не строить теорий о том, что кто-то из наших знакомых давних времён инсценировал свою смерть, равно как и не рассматривать мистическую теорию о череде совпадений, которые должны были произойти, чтобы колдун случайно наткнулся на нужную информацию в достаточном объеме, то остаётся один вариант. Наш противник либо иностранец, либо чей-то наследник, — подвёл Фёдоров. — Иностранцев мы отмели. Лазины? Князья Тихоновы? Назарецкие? — Тихоновы погибли во время революции всей семьей, застрелены ночью в собственном доме, Лазины… вы сами знаете. Назарецкие мигрировали, я проверял потомков, колдуны в семье выродились, — сообщил Шило. — Число жертв среди Лазиных было каким? — Двадцать шесть, — поморщился Мирон. — В полицейских отчётах двадцать семь, я дописал туда исчезнувшего старшего сына Юрия. — А колдунов в семье Лазиных? — поинтересовался Фельдман. — Ты смеёшься? — хмыкнул Фёдоров. — Проклятие пало только на детей Натальи и дальше, Фёдор был единственным сыном в семье, его родители погибли в войне с французами двенадцатого года, мать умерла беременной его братом, насколько я знаю, а у отца Фёдора, Семена, вроде бы, было трое братьев, Семён был старшим. — У Лазиных, — пояснил другу Черняк, — главной веткой считается старший сын, который обязан жениться на колдунье, из его детей главная ветвь — тоже старший сын. Учитывая то, что девочки у них никогда не рождались во всем обозримом времени, проблемы не было. Остальные сыновья могли жениться на ком хотят, считались побочными ветками, кто-то занимался делами рода, кто-то нет, но мы не сможем отследить потомков троих братьев Семена. С момента его смерти прошло больше двухсот лет. Мы даже до сих пор не знаем, каким образом передаются колдовские способности через поколения. С таким же успехом можно начать проверять всех известных нам мертвых колдунов. — У шаманов с передачей способностей через поколения было попроще, хоть и логика тоже не отслеживалась при несоблюдении последовательности с женитьбой на колдуньях, — задумался Мирон, — но можно попробовать покопать в эту сторону. — Я попробую, но почти без шансов, можно не надеяться и продолжать ждать осады, — брякнул Шило. — Как Максим, кстати? — Смог недавно призвать дух Натальи, — усмехнулся Фёдоров. — Я её изгнал. Она его перегрузила и выключила. — До чего же противная женщина, даже после смерти не может успокоиться, — тяжело вздохнул Фельдман. — До встречи, Мирон, — кивнул, поднимаясь, Антон.***
Коми, близ реки Печора, 1829 год
— Куда так рано собрались, Мирон Янович? — заспанная служанка, зябко кутаясь в шаль, прищурилась на одевающегося гостя. — Простите, разбудил вас, Мария? — белозубо улыбнулся Фёдоров. — Нет-нет, я всегда в это время встаю, — замотала головой женщина. — Ну славно, раз так, — кивнул он, продолжая натягивать перчатки. — Передайте мои искренние извинения господам Лазиным, у меня возникли неотложные дела в Петербурге, я обязательно ещё заеду в гости. Хотя, впрочем, думаю, они сейчас все проснутся. — Карету же не подали, — удивленно бросила Мария. — Я своим ходом, — усмехнулся Мирон, а после взмахнул рукой и пропал. Мария удивленно замерла. Она, конечно, знала, кому прислуживает, но таких эффектных представлений ещё не видала. Все четверо Лазиных действительно появились на лестнице ровно спустя минуту, разбуженные всколыхнувшемся энергетическим полем. — Мирон Янович просил передать свои извинения за срочный, кхм, отъезд, сказал, что у него неотложные дела в Петербурге, — проговорила служанка, чуть поклонившись. — Ушёл порталом? — изумленно ахнул младший Николай. — Именно, — хмыкнул старший Александр. — Сильно. — Порталами часто не попользуешься, очень затратное удовольствие. Полагаю, дела у него действительно срочные, — добавил Фёдор. — Чертов позёр, — фыркнула Наталья. — Вы как хотите, а я возвращаюсь назад в постель. Дела у Мирона и вправду были запредельно срочные. Шило, оставленный с лишенным сил и сознания Охрой, по ментальной связи, построенной самим Мироном заранее, сообщил, что тот очнулся. Поскольку Петербург от порталов был перекрыт разработкой комитета с размещением артефактов в фундаментах нескольких зданий, Фёдоров вывалился на снег в его окрестностях возле одинокого почтового отделения. Поднялся, отряхнулся, проклиная несовершенную технологию порталов и Охру, очнувшегося раньше предполагаемого срока. Постучал в сторожку, уговорил сторожа за баснословную сумму продать ему лошадь местного почтальона, отпустил стремена под свой рост и заскочил в седло, мгновенно загоняя кобылу в галоп. И лишь возле дома, где он арендовал весь первый этаж, спешился и вылез из седла. Дальнейшая судьба беспризорного коня ему была неинтересна, зато от него теперь противно пасло лошадью, но это отступало под волнением. Когда Мирон поворачивал ключ, он был готов увидеть труп Шило, несмотря на то, что мог поклясться, что предусмотрел все возможные варианты для побега Охры. И тем не менее, с Охрой он был ни в чем не уверен. Но по ту сторону двери его ждал заспанный Антон в пижамных штанах. — Все в порядке? Что он делает сейчас? — без приветствия осведомился Мирон. Черняк ответить не успел, его перебило громкое и раскатистое пение из дальней комнаты. Охра как ни в чем не бывало затянул «Эй, ухнем». — Поёт, — сообщил-таки Антон, потирая гладко выбритую щеку. — Собственно, от пения я и проснулся. Он не вырывается и не бежит. — Господи, что у него в голове, — застонал Фёдоров, сбрасывая обувь и проходя внутрь своего жилья. В комнате, куда он поместил Охру, тот заливался, запрокинув голову к потолку, сидя на полу. — Раз уж ты явился, меня можно развязать, пока ты тут, я физически не смогу навредить твоему не боевому другу, а руки за неделю, знаешь ли, затекли, — усмехнулся Охра, едва Мирон показался в проеме. — Взамен прекрати петь, пожалуйста, пожалей моих соседей, — поджал губы Фёдоров. — Ладно-ладно, — фыркнул демон. — Уговорил. Он был не просто связан: помимо того, что руки были прикованы друг к другу, а ноги стреножены, предплечья тоже были примотаны цепью к корпусу, и Охра больше напоминал сейчас кокон. — И что ты планируешь со мной делать? — вновь запрокидывая голову, осведомился демон, пока Мирон разматывал с него цепь. — Я теперь принцесса в башне? А если твой подельник сдаст мое местоположение комитету? — Не сдаст, — отрезал Фёдоров. — Мирон, дорогуша, я не настолько интересен, чтобы держать меня взаперти и пытать, я всего лишь демон. — Я тебя уже поймал, так что пока ты не придумаешь, как отсюда сбежать, я сам буду решать, зачем ты мне нужен и насколько, — поджал губы колдун. — Очень самоуверенно. Я бы сказал — излишне. Давай научу тебя, как договариваются взрослые умные люди. Я соглашусь остаться здесь на две недели, не буду никого трогать и пытаться бежать, а ты за это время узнаешь у меня все, что тебе интересно. Потом я уйду, и ты забудешь про меня, а я про тебя. — И с чего мне тебе верить? — Ни с чего. Некоторые соглашения принимаются на чистом доверии, — оскалился демон. — Ты, конечно, незаурядный, но не бог, контролировать все у тебя не выйдет. Лучше не пробуй. Мирон отбросил длинную цепь в сторону и заглянул Охре в глаза. Они играли в гляделки долго, а после Фёдоров бросил: — С ног цепь сниму, на руках оставлю. — Тогда сорганизуй что-нибудь вроде ужина, — усмехнулся тот в ответ. — Пока не поем — ничего дельного говорить не буду. Шило сидел на кухне с заваренным чаем с чабрецом, кутаясь в тёплый домашний халат. На появление Мирона и разминающего шею демона он не отреагировал, продолжив монотонно стучать ложкой о бортик фарфоровой чашки из сервиза. — Вы, конечно, те ещё авантюристы, — хмыкнул демон, падая за стол. — Твой человек вообще не говорит? — осведомился Мирон, доставая скромные запасы еды, которыми он располагал. — Года два уже как не порывается. Он слабохарактерный, быстро сдался, — отмахнулся демон. Фёдоров выволок из серванта конфеты, печенье, которое ему перепало в качестве подарка. Сам он ел в ресторанах и кабаках, ведь времени на домашнее хозяйство не хватало, оттого и еды в доме не водилось. В своей импровизированной квартире он только спал. Впрочем, Охра не сказал ни слова, молча сожрал десять конфет, пока Фёдоров кипятил чайник, чтобы налить тому чаю. — Ну и зачем я вам нужен? — вздохнул демон, приняв чашку чая в руки. — Нас интересует все, что может касаться вопросов вечной жизни, — размеренно отозвался Шило. — Статистика говорит, что даже при вечной жизни, человек проживёт не более тысячи лет, погибнет в результате несчастного случая, — хмыкнул Охра, продолжая уничтожать конфеты. — Тысячи достаточно, — усмехнулся Фёдоров. — Согласно статистике, одержимый живет не более трёхсот лет, потому что тело изнашивается. Мозг в том числе. Рассказывай, что знаешь. — Тебе-то это зачем? — хохотнул демон. — Но для твоего друга… заклятия нет. Есть наработки от четвёртого века после рождества Христова. Они не закончены и на шумерском. Я могу вспомнить и написать то, что было выяснено, но, опять же, откуда столько самоуверенности? Вы думаете, что вы первые? Никто не смог из закончить. — А я попробую, — отрезал Мирон. — И я в тебя верю. Только представь, что начнётся, если ты разгадаешь секрет вечной жизни? Рухнет все. — И начнётся новое, — ухмыльнулся Фёдоров. — Я не отказываюсь рассказать, — хохотнул Охра. — Только пройдёт сотня лет, если ты доживешь, и ты сам передумаешь. Даже если ты будешь знать секрет — ты никому его не расскажешь. Ты достаточно умён для этого. — Поглядим через сотню, — фыркнул Фёдоров. — Меня интересует много вещей, которые, я уверен, ты знаешь. — Сможешь задать вопрос — я смогу ответить, — оскалился демон. — Но сегодня я хочу поспать. Мое тело не выдерживает нагрузки.***
Республика Коми, поселок Луговой, 1995 год
Мама не дышит и не отзывается. Кровь пачкает зимнюю куртку, а из выбитых окон дует ледяной ветер. Они где-то рядом, они скоро закончат убивать. Надо спрятаться. Последний крик затихает на четвёртом этаже поместья. — Ступай осторожнее, — хрипло раздаётся этажом выше спустя пару минут. — Ты сильно ранен. Давай отдадим ребёнка кому-нибудь. — Нет, — твёрдо отрезает другой мужской голос. — Я как-нибудь переживу. Второй, лысый мужчина с большими холодными, внимательными глазами несет на руках моего дальнего родственника — младшего братика Макса. Мы с мамой иногда заходили поиграть с ним и его старшим братом. Мужчина еле идёт, руки его измазаны в крови, на щеках красные брызги, боевой комбинезон тёмный от крови. — Кто-нибудь живой остался? — включается третий голос этажом ниже. — Нет. Все, кто были здесь, мертвы. — А Павел? — Мертв. Владислав пытался убить нас при помощи «Чёрного взрыва», а Паша, Юра и Марина были с ним в одной комнате. А ты прекрасно знаешь, что «Чёрный взрыв» убивает ударной волной все живое вокруг. — Какой дурак. Умер сам и убил сына, его жену и внука, а все ради собственной гордости. — Мирон, ты сейчас отключишься, давай я заберу малого. — Заткнись, пожалуйста, — захрипел мужчина. — Это худшее рождество за все мои двести лет жизни. Я надеялся, что мы сможем обойтись без убийства Юры с Мариной. Они ни в чем не виноваты. — Ты их не убивал, их прикончил сам Владислав. Двое спустились на этаж к третьему, и теперь все три голоса доносились из одного места. — Блять! Мирон! Тебя зацепило «Взрывом»! Почему не сказал?! — Я пытался их вытащить. Хотя бы детей, — мужчина тяжело закашлялся. — Владислав был опасен, но не они… А после послышался звук рухнувшего тела. — Еб твою мать! — Спокойно, он дышит! Ребёнка забери. — Фельдман может создать портал?! — Какое там. Он колдун класса Б. Дотащи его до машины, там разберемся. — А если он умрет?! — Не умрет, — отрезал один из мужчин. — Готов поспорить, он просто опустошил резервуар. Раны подлатает Фельдман в машине. С десяток минут протянет, кончай паниковать. Они уходят. Я не нахожу в себе сил даже плакать. Я просто в ужасе. Мы с матерью всего лишь зашли поздравить дальних родственников с рождеством. Мамы больше нет, папы больше нет. Никого нет. Они не пожалели никого, кроме Максима. Мне просто повезло, что я пошёл отнести подарки в кладовку, и никто из убийц не додумался поискать там людей. Я сидел тихо, и сейчас стараюсь не дышать, пока они не уедут отсюда прочь. Надо бежать, но куда? К кому бежать? Мне всего тринадцать. Я слышал за дверью истошные вопли. Они не люди. Они убили каждого, а в доме было больше двадцати человек. Я выбираюсь лишь спустя час на негнущихся ногах. Ботинки липнут к крови на полу. Ее очень много, все испачкано кровью. Кровь, кровь и ещё раз кровь, все красное, тела истерзаны, повсюду следы ожесточенной борьбы последних двух часов. Я не могу смотреть на мертвую мать. Наверху раздаются какие-то шорохи и я, испугавшись, что они ещё не ушли и убьют меня, убегаю, не оглядываясь.