1795 год, весна. Италия, Флоренция
В окна особняка прокрались теплые лучи солнца, а легкий ветерок начал поднимать в воздух белоснежные занавески в спальне. Здесь стоял книжный шкаф, заполненный доверху, небольшой туалетный столик из красного дерева, камин из белого камня, а по центру расположилась большая кровать с дорогим бордовым балдахином. В море из пуховых подушек и мягких одеял сладко спала девушка, которая, почувствовав лучи солнца на лице, недовольно что-то заворчала под нос и отвернулась от окна. Просыпаться нисколько не хотелось, особенно от такого хорошего сна, где никто не тревожил и не заставлял идти на очередной скучный прием. — Signorina*, просыпайтесь! — раздался писклявый голос ее служанки. Она ласково коснулась черных волос, разметавшихся по подушкам, а затем начала трясти хозяйку за плечо. — Просыпайтесь. Донна ди Фьиоре уже распорядилась о том, чтобы подготовить вас к выходу в свет. — Отлично, — пробормотала проснувшаяся девушка, тотчас сев на постели и устало протирая руками заспанное лицо. Взгляд темно-карих глаз остановился на служанке Диане, которая не переставала улыбаться. — Вам помочь привести себя в порядок перед завтраком? — Нет. Я не беспомощная, amica, — улыбнулась она. — Принеси только воды для умывания. Служанка, молча кивнув, ушла из комнаты, оставляя девушку наедине с собой. Она выскользнула из постели. Белая ночная рубашка сменилась на простое бордовое домашнее платье. Затянув шнуровку потуже, она подошла к туалетному столику и среди украшений в шкатулке нашла старую цепочку с красным крестом. Навязчивые мысли начали закрадываться в голову, заставляя ее замереть в нерешительности на несколько долгих минут. Перед глазами вспыхнуло то самое воспоминание, в котором незнакомый силуэт пропадал в полумраке и больше никогда не возвращался. Девушка дернула головой, понимая, что слишком сильно задумалась и вот-вот опоздает к завтраку. В столовой на фоне общей роскоши, позолоченных стен и светлого потолка сильно терялся небольшой обеденный стол, за которым сидела полная женщина в возрасте в дорогом, по последнему писку моды платье. Ее волосы были забраны в аккуратную прическу, лицо тщательно напудрено и нарумянено. Взгляд темных глаз, полный то ли презрения, то ли отвращения, блуждал по помещению и резко остановился на появившейся на пороге девушке. — Адель, ma chérie, сколько можно тебя ждать? — пролепетала хозяйка особняка, завидев дочь, которая не спеша подошла к столу. Дворецкий отодвинул ей стул, и Адель медленно опустилась на сиденье. Ее крайне раздражало, когда мать переходила с родного итальянского на французский среди предложения, но возражать или возмущаться было бессмысленно. Любую фразу против своего строгого консервативного мнения она воспринимала буквально в штыки. И абсолютно любой спокойный разговор мог превратиться в настоящую перепалку. Особенно сильно отношения Адель с матерью испортились после смерти дона Ламберти, который почти полностью разорил семью ди Фьиоре. Поэтому донна так отчаянно пыталась сохранить свой титул и земли, при этом пытаясь выдать единственную дочь, Адель, замуж за богатого синьора, который помог бы семье выбраться из бедственного положения. Но Адель, конечно, по законам любой драмы, не хотела этого. Слишком повышенное внимание противоположного пола и постоянные приемы крайне достали и уже по-настоящему раздражали. Каждый взгляд и комплимент девушка нынче принимала с презрением, полностью игнорируя вечное недовольство матери. — Извините, madre, — сухо ответила девушка, принимаясь есть овсяную кашу с виноградом. — Ты сегодня должна показать себя в лучшем свете, mon amour, — заговорила донна, и Адель едва заметно качнула головой. — Я скоро сойду с ума таскать тебя на приемы и искать выгодную партию для тебя. — Так прекрати это делать, — холодно сказала Адель, прекрасно зная, что за таким ответом последует. Донна взъелась, ударив дрожащими руками по столу. Графины с водой и вином с бокалами задребезжали. Слуги перепугались, а на лице девушки не дрогнул ни один мускул. — Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? — гневно закричала женщина. — Я стараюсь устроить тебя! Делаю все, чтобы ты не жила в нищете, в которой нас оставил твой отец… — Он мне не отец, — строго отчеканила Адель. — А кто твой отец? Тот, что бросил тебя? Ушел и ни разу больше не появлялся на пороге нашего дома? Ни разу не помог? — Ты думаешь только о деньгах, мама, — ее взгляд наконец остановился на донне, которая покраснела от злости, даже уши горели. — Как ты не понимаешь, что роскошь и положение в обществе, где все друг другу вылизывают зады, нисколько не волнует меня? Я не хочу жить, как ты. В вечном страхе и под постоянной лживой маской. И ты это прекрасно… — Ты говоришь глупости, Адель. — Чтобы спасти наше положение, ты бы могла немного пораскинуть мозгами и продать нашу виллу в Палермо! Избавиться от той развалюхи в Милане и заброшенного особняка в Риме! Позволить мне выучиться до конца и заняться архитектурой! Но нет, ты держишься за эти владения, как ненормальная, думая, что при удачной партии это поможет мне заполучить расположение и одобрение со стороны, — злобно зашипела Адель и точно так же повторила удар по столу. Только теперь в столовой вздрогнули все. — Ты невыносима! — Адель, я же пытаюсь… — Прекращай оправдываться, мама. Ты не желаешь мне блага, а хочешь только себе безбедной старости, — она повысила голос больше, чем это было позволено, выдержала паузу, и в тишине столовой можно было расслышать стук стенных часов. Адель вылетела из столовой, громко хлопнув за собой дверьми. На заднем дворе дома девушка подошла к старому фонтану и обессиленно села на бортик. Журчание воды постепенно успокаивало расшалившиеся нервы. Птицы пели где-то вдалеке, а шелест листвы приятно ласкал слух. День только начался, а она уже успела поругаться с матерью. Это было, поистине, новое достижение. Раньше их обоих хватало примерно до полудня, а сегодня они обе как с цепи сорвались. Адель перевела дыхание и сняла цепочку с шеи, начиная увлеченно рассматривать красный крест, принадлежавший тамплиерам. Пришлось перечитать немало книг, чтобы узнать о них, но девушка так и не поняла, существует ли до сих пор орден красных рыцарей, и почему отец оставил ей именно этот знак в качестве напоминания о себе. Она тяжело вздохнула, пальцами поглаживая идеально ровную поверхность украшения. — Почему ты не взял меня с собой, отец? — пробормотала себе под нос Адель, чувствуя, как тоска сгущается в груди и сжимает сердце. Она убрала украшение в карман платья, думая, как пережить еще один мучительный день в компании своей матери.***
Вечер нынче выдался таким же теплым, как и день. Погода так и говорила о скором приближении жаркого итальянского лета. Ветер колыхал зеленые верхушки деревьев, а аромат цветов щекотал нос. Но Адель мало восхищалась сегодняшним вечером. Она в темно-синем платье с открытыми плечами и пышной юбкой, поджав губы, молча следовала за матерью в очередной богатый особняк, где сегодня проходил бал по случаю возвращения из Германии какого-то аристократа. Высший свет Флоренции безумно любил его, и каждый, кто входил в этот свет, обязан был появиться здесь. Адель даже не запомнила имя этого аристократа. Эта информация нисколько не заботила, как и все происходившее вокруг. Люди в дорогих костюмах и платьях уже кружили по бальной зале под звуки симфонического оркестра. Донна ди Фьиоре, кокетливо размахивая веером, общалась со своими подружками, а ее дочь стояла рядом. Они не общались, а грязно сплетничали обо всех, подумала Адель, поймав на себе уже пару заинтересованных взглядов. Один офицер даже подошел пригласить ее на танец, но Адель быстро нашла отговорку. Чуть позже за это мать пихнула ее локтем в бок. Мол, хватит строить из себя недотрогу. И это продолжалось весь вечер. Адель перезнакомилась с баронами, графами, герцогами, донами и офицерами, полностью игнорируя одурманенные взгляды. Ей это было нисколько неинтересно. Она прекрасно понимала, что чем старше становилась, тем меньше шанс выйти замуж. В свои двадцать пять лет она уже не считалась молодой девушкой в высшем свете. Богатые мальчики и мужчины, которых предлагала мама, любили молоденьких девочек (скажем, пятнадцатилетних или семнадцатилетних) с бледной кожей и жуткой худобой. Адель же была полной противоположностью им — она обладала подтянутой фигурой с пышными формами, лицо было аккуратным, без острых черт, прямой нос и полные губы, большие карие глаза, а ко всему этому добавлялась смуглая кожа, совсем как у южных итальянок. Мать своего цвета кожи стыдилась, поэтому отчаянно пудрила себе не только лицо, но и шею с руками. Она была похожа на фарфоровую куклу, но Адель ничего не говорила ей по поводу внешнего вида, иначе случился бы очередной скандал. — Можно ли пригласить вас на танец, синьора? — раздался голос подошедшего молодого офицера. Он галантно наклонился и протянул руку. — Нет, — хотела уже отвернуться Адель, но мать тотчас вмешалась. — Можно, конечно. Простите ее упрямство, синьор, — слащаво улыбнулась она, и офицер в ответ улыбнулся уголками губ, а по лицу скользнуло сомнение. Мужчина молча кивнул, потянув Адель к остальным танцующим. Она сделала реверанс и поставила руки в нужные позиции. Даже не стала рассматривать офицера, только поймав его любопытный взгляд зеленых глаз. Он по-настоящему любовался девушкой, не решался заговорить и только, когда все пары закружили в вальсе, осмелился и сказал ей: — Вы очень красивы. — Grazie, — сухо ответила Адель, даже не взглянув на него. — Неужели вам не нравится получать комплименты? — Мне их так часто говорят, причем одно и то же, что все уже осточертело. Придумали бы вы что-нибудь менее банальное, тогда бы я оценила, — честно сказала Адель, раздраженно закатывая глаза. Мужчина лишь поджал губы и до самого конца танца ничего больше не сказал. Вытерпеть этот вечер было весьма непросто. И еще впереди ждало такое же бесчисленное количество балов. Адель устало села в экипаж вслед за матерью, которая, пожалуй, осталась очень довольна сегодняшним приемом. Она без конца и края готова обсуждать пышный бал, роскошные угощения и отличную музыку. Адель лишь молча слушала ее всю дорогу до дома, изредка поддакивая на вопросы. За окном кареты проносились улицы города, погруженные в полумрак. Фонари давным-давно не горели, а по дорогам ластился молочный туман. Желание провалиться в сон овладевал девушкой, но она не позволяла себе закрыть глаза, потому что до дома оставалось всего-ничего. Вдруг голову закралась очень навязчивая идея. Почему бы не уйти из дома? Почему наконец не прекратить все эти пререкания с матерью и зажить своей жизнью? Будут некоторые проблемы поначалу, с жильем и деньгами, но Адель была уверена, что сможет найти свое место. И оно уж точно было не рядом с вечно ворчащей и недовольной матерью. А, может быть, стоило найти отца? Вдруг он до сих пор жив и… хотел бы увидеть повзрослевшую дочь? Адель мотнула головой. Это вряд ли. Он же ушел, оставил ее по каким-то своим причинам и больше никогда не появлялся. С чего вдруг она будет нужна ему спустя много лет? Девушка поглядела на мать и робко спросила: — Ты можешь рассказать мне об отце? — О доне Ламберти? — безучастно отозвалась донна ди Фьиоре. — Нет. О моем настоящем отце, — уточнила Адель, чуть нахмурившись. — Пожалуйста. Я же совсем ничего о нем не знаю. Немного подумав, женщина все же кивнула. Она перевела взгляд с окна на свою дочь и несколько долгих минут решала, с чего именно начать. Это было довольно сложно. История с Шэем весьма непростая, как и отношения, которые их связывали. Сильвия погружалась в далекие воспоминания, в 1768 год, когда они только встретились в порту Фьюмичино. Его корабль «Морриган» пришвартовался к берегам Италии всего лишь на несколько дней, но никто не знал, что эти «несколько дней» затянутся на несколько месяцев. Тем жарким летом Сильвия вместе со своей матерью была всего лишь проездом в Фьюмичино. Семья возвращалась из Палермо обратно во Флоренцию, и она готовилась к тому, что скоро вновь начнутся походы на приемы и грандиозные балы. Мысли Сильвии были заняты только этим, когда они с матерью оказались на пристани. Она увлеченно рассматривала ткани, выбирала новые гардины для дома, а дочь молча ходила за ней по пятам. Вдруг девушка почувствовала на себе чей-то взгляд и подняла голову. Среди моряков, торговцев и прочих работяг она сумела найти того, кто так пристально смотрел на нее. Сейчас Сильвия могла без труда сказать, что это была любовь с первого взгляда. Но тогда об этом даже подумать стыдилась. Шэй подошел сам, познакомился и представился перед матерью, которая довольно строго оценивала каждого, кто осмелился к ним подойти. — Мы встретились в Фьюмичино, — тихо заговорила донна ди Фьиоре, опуская взгляд на свои руки в черных перчатках. — Ему было тридцать семь, мне двадцать три. Разница в возрасте не имела никакого значения, потому что мы влюбились друг в друга с первого взгляда, — она посмотрела на дочь, которая внимательно слушала каждое слово. — Его звали Шэй. Шэй Патрик Кормак. Он был высоким, статным и очень галантным. В Италию он прибыл из Американских колоний, он что-то искал, но никогда не рассказывал, что именно. Мы очень сильно любили друг друга, и я даже думала, что мы сможем пожениться. Мать была не против, как и отец, но Шэю нужно было уезжать дальше в Европу. Продолжать поиски, и я… я отпустила. А что я еще могла сделать? — Сильвия грустно усмехнулась, поджав губы. — Он уезжал, когда я была беременна тобой. Чуть позже, когда ты родилась, я написала ему письмо. Шэй один раз появился на пороге нашего дома. В тот момент я была уже замужем за доном Ламберти. Тебе едва исполнилось три года. — Так это воспоминание, а не сон? — удивленно спросила Адель, коснувшись креста на шее. — Да. Он приходил к нам домой и подарил тебе свой тамплиерский крест. Я знаю, что он принадлежал к Ордену тамплиеров, но Шэй никогда ничего не рассказывал, чем именно они занимались и что он искал, — пожала плечами Сильвия, чуть нахмурившись. — Может, оно к лучшему. Адель не могла поверить своим ушам. Неужели ее отец действительно был тамплиером? Неужели все, что ей удалось найти в книгах об этом загадочном ордене оказалось правдой? Загадочная личность отца стала только интереснее, а желание отыскать его сильнее. Девушка грустно улыбнулась, глядя на мать и принимая довольно серьезное решение. Экипаж плавно остановился возле особняка семьи ди Фьиоре. Адель первой вылезла из кареты и после не спеша пошла вслед за матерью, которая после рассказа о своей, пожалуй, самой первой и крепкой любви в жизни, поникла. Настроение испортилось, и даже мысли о замечательном пышном бале, только что завершившемся, не спасали. Привычная усталость навалилась на плечи. Дворецкий, как обычно, встретил их в холле дома, забирая теплые накидки с перчатками. Адель вдруг замерла посреди коридора, думая, что сказать о принятом решении будет лучше всего, когда мама вряд ли разозлится и будет ворчать. Это могло сработать. Поэтому она робко позвала Сильвию, которая уже обернулась на лестнице и удивленно вскинула брови. — Мама, я хочу найти его, — серьезно сказала Адель. — Кого, mon amour? — Я хочу найти своего отца, — пояснила она, увидев в глазах матери не только удивление, но и странное сомнение. — Так будет намного лучше. Нам обеим. Я отправлюсь на его поиски, пускай это займет весь остаток моей жизни, но я найду его.