In vino veritas

Находится тут было действительно страшно. Казалось, что такого просто не может быть. Этого не могло случиться. И, тем не менее, Чарли понимала своим нутром: это происходит в действительности. Она дрожит всем телом: в бальном зале очень холодно. Тут пусто, хотя народу очень много, и темно. В бальном зале всегда было светло. Он всегда выглядел празднично — даже когда праздника не было и в помине. Но сейчас? Она стояла в чёрном платье, держа колючий терновник в руках. Она, вообще-то, не мечтала о свадьбе, когда была маленькой. Но, если ей и доводилось думать о чем-то таком, она всегда представляла себе что-то светлое, с нежными розовыми цветками в волосах, длинном, белом платье. Свадьба, узы брака всегда виделись ей чем-то волшебным и сакральным — она хотела выйти замуж по чистой, непорочной любви, той, о кой пишут сказки. Кто бы мог подумать, что вместо милого, свадебного торжества она получит добровольное рабство? Ее мечты рушились на глазах, больно давя на неё реальностью и больно разрушая идеалы. Она должна будет пройти по всему залу, как только зазвучит свадебный вальс. Под руку ее поведёт Вэгги — она одета в миниатюрное чёрное платье. Вэгги выглядит счастливой. Вообще-то, тут все выглядят счастливыми. Все радуются: гости сидят в ожидании, весело перешёптываются. — Что-то не так, Чарли? — спрашивает Вэгги, улыбаясь. С приходом Радио-демона улыбаются все. — Всё хорошо. — «Нет, ни черта не хорошо! Я выхожу замуж за садиста, больного ублюдка, я его почти не знаю, но, готова поспорить, он псих, который убьёт меня в первый же день!» Колючий терновник больно жжёт ладони, протыкая их до крови. Свадебный букет ей выбирал жених, поэтому Чарли даже не удивляется, что он такой мрачный, украшенный темными, кроваво-красными рубинами на тонких, острых ветках. Сквозь черную вуаль она видит жениха. Почему на ней похоронная вуаль, а не свадебная фата?.. Ее отец не любил чёрный цвет — куда больше ему нравился красный или белый. И он бы никогда не выдал свою дочь замуж в чёрном платье. Это кажется Чарли весьма странным — неужели её жених настолько окреп у власти, что сделал буквально всё так, как угодно ему? Звучит музыка. Ад славился своими музыкантами — все, кто обретал славу на Земле, так или иначе был связан с Люцифером. Моцарт, Бах, Чайковский, Вивальди — все они продавали душу дьяволу за свои умения. Но почему звучит похоронный марш Шопена?.. Она ступает по ковровой дорожке. По обе стороны от неё сидят гости — они весело переглядываются и восторженно ахают, увидев принцессу. Никто не замечает, что её туфли оставляют кровавые следы. Ее волосы распущены, скрывая шею. Её волосы всегда были прекрасны — длинные и золотые, они были предметом её гордости и чужой зависти. На ней тёмные тени, выделяющие её мертвецкую бледность. Чёрные губы, ресницы, чёрное ожерелье. Она на свадьбу попала, или на похороны?* Подходя к Аластору, она старается улыбнуться. Как у него получается улыбаться всегда? От его улыбки ей хочется блевануть, и она кашляет — из её рта капает кровь с кусочками плоти. Все улыбаются. Все смеются. Ее поздравляют со свадьбой. Она продолжает отхаркивать ошметки лёгких, которые начинают шевелиться, становясь трупными червями. Под её ногами уже целая лужица крови. Она задыхается, ей плохо, холодно и душно. Воздух в зале какой-то спертый. Шарлотта садится на колени, стараясь выжить. Она чувствует, что ещё чуть-чуть, и она умрет. Она хватается за горло, ища поддержки хоть от кого-то. Гости ничего не видят. Вэгги улыбается, умиленно смотря на полумертвую подругу. Родители улыбаются. Чарли видит, как кольцо на безымянном пальце сдавливает её руку, от чего та синеет. В безысходности девушка поднимает глаза на Аластора. Он молчит, смотря ей прямо в глаза и улыбаясь. Присаживается на одно колено, наклоняясь к ней. Нежно проводит рукой по щеке, размазывая по ней кровь. — Ты же знаешь, что не сможешь править сама. Тебе нужен кто-то сильный, понимаешь, милая? — нежно говорит он голосом отца. — Н-не ты. — хрипит Чарли из последних сил, со злостью выплевывая кровь на него. Аластор как-то грустно вздыхает. — Я, правда, рассчитывал на более покорное поведение, милая. Мне жаль. И, не успевает Шарлотта закричать, как он впивается ей зубами в глотку, разрывая её на части. Гости ликуют, Вэгги смеётся, всем весело. А затем Чарли просыпается с криком в горле. — О, черт… — она падает обратно в кровать. До свадьбы еще очень долго. Она узнала об этом только сегодня, и слава всем всевышним, ничего из её сна не было. Она смотрит на ладони, в холодном поту осознавая, что на них и вправду есть кровавые следы. Она уже хочет запаниковать, как ей в голову ударяют события сегодняшнего вечера. Она вспоминает, как стояла и улыбалась ещё минут пять после осознания её безысходной ситуации. Как гром среди ясного неба, новость обрушилась на её ментальное состояние, оставляя вместо психики лужицу депрессии. Отец продолжал что-то говорить, но она даже не пыталась разобрать то, что он говорил. А затем она встретилась взглядом с ним. Она видела, как его улыбка стала шире. Он находился в окружении демонов, которые его поздравляли. Кто-то желал успеха, кто-то поздравлял с тем, что ему в жены отдали самое сладкое яблочко Люцифера. Но его глаза… Они смотрели на неё снисходительно, при этом насмехаясь. Он будто показывал ей свое превосходство. Их зрительный контакт длился от силы секунды две. Он отвернулся первым, переключаясь на очередного демона, желающего попасть в милость будущему королю. И тут Чарли стало действительно плохо. Она в безысходности посмотрела на отца, одним только своим видом спрашивая «Почему?..» — Ты же знаешь, что не сможешь править сама. Тебе нужен кто-то сильный, понимаешь, милая? — нежно говорит отец. — Я считаю Аластора хорошим приемником. Он сможет тебя защитить, если нас с Лилит не будет рядом. Нет. Нет, нет, нет. — Нет… — шепчет принцесса. — Прости, Чарли. — виновато шепчет её мать. Никогда. — Извините, мне что-то нехорошо. — лепечет девушка, пятясь назад. Как только она оказывается у выхода, она бежит со всех ног. Пару раз она падала или врезалась во что-нибудь, не видя дорогу из-за слез. Она даже готова была поспорить, что вывихнула лодыжку из-за неудобных туфель. Позади она слышала голос Вэгги, но уже не могла разобрать того, что та ей кричала. Вся в небольших ссадинах, она магией захлопывает дверь — никто не сможет её открыть, даже если это будет сам Сатана. Чарли уже вошла в свою демоническую форму, что бывало крайне редко. Она прыгнула на кровать, изо всех сил вцепляясь когтями в ладони, разрывая их на длинные полосы. Рога, выросшие за долю секунды, взлохматили её причёску, отчего бусины жемчуга с тихим стуком посыпались на мраморный пол. Её диадема, уже закинутая в угол комнаты, помялась от резкого броска. Чарли не хочет верить в это. Она в гневе на отца, мать, Аластора, даже Вэгги. Резко срывая ожерелье с шеи, она случайно, по неосторожности, царапается металлом, оставляя темно-синюю полоску на горле. Ладони болят, болит шея, голова, лодыжка, сердце, глаза. Вся она ощущает себя как одну большую вспышку боли. Чарли переворачивается на спину, смотря вверх, на балдахин, висящий над её кроватью. Почему она не может жить спокойной, счастливой жизнью?.. Немного успокоившись (на что ей потребовалось около двух часов), она встаёт, доставая из нижнего ящика бутылку крепкого алкоголя. Её она взяла у Хаска ещё давно — тот обещал ей, что это один из самых крепких напитков в Аду. «Что ж, — думает Чарли — сейчас проверим, насколько он крепкий.» Она откупоривает бутылку и проваливается в беспамятство. — Ох черт… — стонет она, видя бутылку коньяка рядом с собой. На часах глубочайшая ночь. С похмелья болит голова, тупая боль переходит к глазницам. Чарли подходит к зеркалу. Ох, лучше бы она этого не делала. Макияж, который она так и не смыла, размазался по всему лицу. Красные глаза, хорошенько омытые слезами, болят и чешутся. Волосы растрепаны, кое-где ещё видно подгнившие за ночь цветы. Синяя полоса на шее выглядит так, словно сегодняшнюю ночь принцесса провела подвешенной в петле. Платье, которое она забыла снять, и которое сегодня ночью служило ей ночнушкой, помялось, а кое-где виделись размытые и не просохшие следы от алкоголя. Тело ныло и болело из-за короткого сна, колючего платья и тугого корсета. Бутылка, все это время лежавшая под боком, тоже давала о себе знать в виде синяка на лопатке. Чарли выглядела так, словно этой ночью она была убита и воскрешена раз десять. От прекрасной принцессы осталась лишь корона, лежащая в углу. Она была жалкой пародией на Шарлотту Магнэ. Вернее, на то, что от неё осталось. «Как перегоревшая свечка» — с грустью думает она. Плюсы её родства с дьяволом заключалась ещё и в том, что она могла быстро отойти от алкоголя. И сейчас, ложась на спину, она действительно хотела надраться по полной. Бар располагался не так далеко от её комнаты — дойти до него не было делом затруднительным. Чарли даже не попыталась привести себя в порядок: бросая платье прям на полу, рядом с диадемой и чёртовыми туфлями, она переоделась в такую одежду, намёка на которую не может быть не в одном королевском гардеробе даже среди служанок. Однако, иногда Чарли приходилось сбегать из дворца, а для вылазок в свободный мир ей приходилось иметь соответствующую одежду. Поэтому невзрачные брюки и чёрная, потертая на локтях рубашка с чёрным плащом были в самый раз для того, чтобы пройти к Хаску и хорошенько напиться. Чарли не любила заходить в бар с главного входа — тут её мог увидеть каждый. Она всегда пользовалась небольшой винтовой лестницей, которая приводила её к массивной дубовой двери. Приоткрыв тяжёлую дверь, принцесса огляделась. В зале не было никого, кроме стоящего за барным столиком и лениво протирающего стакан Хаска. Смело зайдя внутрь, она села за столик и велела налить ей чего-нибудь покрепче. Демон удивлённо поднял кустистые брови, оглядывая девушку с ног до головы. Ещё ни разу за всю его жизнь в Аду она не выглядела столь плачевно. — Эй. — сказал он. — Мне, вообще-то, похер, но ты выглядишь так, словно этой ночью ты перехоронила всех, кто был на Вьетнамский войне заживо. — Нет. Но все примерно так же ужасно: ты, наверняка, слышал, что меня продал родной отец и родная мать. Теперь я обязана выйти за Аластора. — горько усмехнулась Чарли. — А кто не слышал? Об этом говорит вся Преисподняя. Поставленный перед ней напиток вызвал бы у неё вопросы, но сейчас ей было решительно плевать на то, из чего он сделан. Залпом осушив стакан, она потребовала ещё. — Я бы не советовал так напиваться. — заметил Хаск. — Пф. Кто бы говорил. — Это достаточно крепкий напиток. — Наливай. Мне слишком тяжело, чтобы задумываться о градусах. Хаск налил ей ещё и ещё, однако на пятом бокале не выдержал. — Неужели Аластор настолько плох? — задал он вопрос. — Я знаю его достаточно давно… — Ужасен. И вот не говори, будто сам этого не знаешь. Просто… — она запнулась — Свадьба для меня — как наручники. Брак в королевской семье не ограничивается кольцом и росписью в документах. Это клятва. Клятва на крови. — пояснила Магнэ. — Тут все куда серьёзнее, чем можно подумать. Хаскер задумчиво промычал. — Ох, прости, что ною тут… — Чарли была подавлена, а делиться проблемами было явно не в её духе. — Ну, я бармен. Это моя работа — готовить алкоголь и выслушивать ебанных нытиков. Она усмехнулась. — Верно. Верно, но скверно. Вообще-то, Хаску было по барабану, что и как у неё в жизни сложилось. Она не была ему ни кем — просто иногда заходила, чтобы выпить лимонад и поболтать на легкомысленные темы. Но, если честно, именно с её подачи он работал во дворце, получая бесплатную еду, жилье и алкоголь. Именно благодаря ей он вылез из дыры грязных карточных долгов, которые въелись в его душу по самую глотку. Возможно, он бы уже давно был убит, если бы эта наивная девушка не выплатила за все его долги огромный чек, не привела во дворец и не оставила у себя. Наверное, именно поэтому он и хотел чем-то помочь ей — она не заслуживала того, что творила с ней судьба. — Знаешь… Ведь твой отец, наверняка, не спроста решил выдать тебя. Есть же тут хоть какой-то смысл? — Ну… — принцесса провела кончиком пальца по кромке пустого бокала — Он говорит, что я не справлюсь с управлением целой империи. Уже не раз мне говорили, что я слишком… Ну… — её сонная, уставшая голова отчаянно не желала работать, а алкоголь лишь усугублял её ситуацию, то развязывая, то завязывая язык. — Мягкотелая? — А ты не пробовала просто доказать отцу обратное? В конце концов, в тебе течёт кровь самого Сатаны. — пожал плечами демон. — Как это? — удивлённо спросила девушка. Сначала Хаск даже сомневался, стоит ли говорить ей. Она, в конце концов, действительно была достаточно мягкотелой, доброй и доверчивой — все эти черты её характера будто вопили «Нет, нет и нет, я не смогу править!» Однако, было в ней что-то, что заставило его произнести: — Ну, знаешь… Когда я был на войне, — он на секунду замолчал, будто содрогаясь от одного этого слова — нас отбирали по принципу «лучшего из лучших». Если говорить проще, то путем испытаний. Хаск мрачно протирал бокал, постоянно хмурясь. — Ты и сама прекрасно помнишь, что каждый год твой отец набирает армию. И ты знаешь, что событие это общеизвестное. «Арена монстров» пройдёт со дня на день… — Хаск намекал ей очень, очень открыто. — «Арена монстров»?! Ты предлагаешь мне поучаствовать в смертельной гладиаторской игре? — округлила глаза Чарли. «Арена монстров». Пожалуй, самое кровопролитное событие в Аду после Чистки. Оно проходило ежегодно, и каждый год в него привносилось что-то новое. Участвовать (читай — умереть) в ней мог каждый желающий, и таких самоубийц было довольно много. Каждый демон, выигравший на «Арене», становился баснословно богат и знатен. Ряд привилегий, коих удостаивался победитель, был весьма огромен. Каждый победитель становился членом Великой Армии Дьявола — эта должность была очень, очень престижной и всегда была целью большинства. Все, все мечтали об этом. Однако, дабы получить её, требовалось невозможное — выиграть. Сама из себя арена действительно выглядела, как поле сражения гладиаторов, — огромный стадион, как на футбольных матчах, со зрителями, камерами и полем сражения. Сама игра состояла из трех этапов — отбора, сражения, и гранд-финала. Это зрелище было одним из любимейших развлечений демонов — оно транслировалось по всем каналам, год за годом зрителей и болельщиков становилось все больше, а правила все более извращёнными. В основном, сюжет этой игры не сильно менялся — правил почти не было, и все просто сражались друг с другом, создавая огромный хаос и кровавую резню. Менялись, в основном, детали — например, пару лет назад, чтобы победить, нужно было расправиться со всеми при помощи одной лишь магии. — Ха. Не просто поучаствовать, а выиграть. Быть может, если твой отец и народ увидят, что ты способна быть жестокой, то кто знает… — Ну уж нет. Во-первых, членам королевской семьи и одиннадцати сильнейшим запрещено участвовать в подобных вещах. Во-вторых, каждый год правила меняются. В прошлом году ради победы надо было отрубить соперникам головы, — мерзость! — а в позапрошлом, не используя оружия, обездвижить их. Это мерзкая, кровопролитная игра насмерть, где выживает лишь один, и то не всегда… — запротестовала девушка. —… как раз не для миленьких изнеженных принцесс, да? Это натолкнуло Чарли на мысль. По сути, Хаскер был прав. А вдруг действительно получится?.. Ее глаза загорелись. — Знаешь, Хаск… — она задумчиво посмотрела на дверь — Спасибо. Ты настоящий друг. Она, с ногами запрыгнув на барную стойку, обняла его, заставляя его глаза расшириться от ужаса и шока. Оставив ошеломленного демона одного, она убежала. Хаск, слегка отойдя от шока, пожал плечами и прокашлялся. Он не считал себя её другом, однако, все же, слышать это было… приятно? Чарли вышла на улицу. Вернее, она сбежала из замка, спустившись с одной небольшой башни, перепрыгнув через забор и проскочив мимо охраны, но, в целом, можно было сказать, что она вышла. Она проделывала такое не раз ещё когда была маленькой, поэтому сейчас для неё это не было большой проблемой. За стенами замка было даже прохладно, поэтому чёрный плащ, в который она была одета, заметно облегчал ситуацию. Улицы, по которым она шла, были не многолюдны и даже пусты — большинство вечерних развлечений уже кончилось, в такое время те, кто не спал, стекались в западную часть Пентаграмм-сити, где находилось большинство борделей, казино, отелей и игральных домов. Одиночество нарушало лишь шуршание мусора, который одиноко скитался по асфальту, несомый лёгким ветерком. Тихие шаги Чарли разбавили эту унылую тишину. Она огляделась. Ад, как и всегда, пах порохом с металлическим привкусом. Все в этом месте кричало о страхе, злости и похоти. Это место заставляло её чувствовать себя грустно. Но, возможно, у неё и был шанс все изменить — и она собиралась им воспользоваться. Теперь, когда у неё появилась идея, как избежать брака, ей стало немного легче и спокойнее. Но на её душе все равно бушевала буря эмоций, и ей было трудно справится с ней. Она продолжала идти вдоль домов — убогие дома ровнялись с хорошенькими особняками, грязь на дороге смешивалась с кровью. Она тихонько прокашлялась. Приобняла себя за плечи — теперь от холода её перестал спасать даже плащ. Она подняла глаза вверх — туда, где по словам многих, находилось бы Небо. Однако сейчас там была просто чёрная бездна, обозначающая ночь. Чарли вздохнула, и тихо, совсем тихо, не открывая рта, запела. Сначала, если не прислушиваться, можно было услышать лишь мычание, однако, вскоре прозвучали первые слова: «I'm a princess cut from marble, smoother than a storm (Я принцесса, высеченная из мрамора, невесомее шторма) And the scars that mark my body, they're silver and gold (Шрамы, которыми помечено моё тело, из серебра и золота)» Слова давались ей нелегко — хотя лились сами собою, девушка даже не успевала понять их смысл. Она всегда пела, когда ей было трудно — трудно понять себя, окружающих, ситуацию, трудно сделать что-то или угодить кому-то. Когда ситуация казалась бессмысленной и тяжкой — она пела. Музыка всегда была спасительной ниточкой, помогающей Чарли не сойти с ума. «My blood is a flood of rubies, precious stones (Моя кровь — океан, полный рубинов, драгоценных камней,) It keeps my veins hot, the fire's found a home in me (Пылающих в венах огнём, который нашёл своё место в моей душе)» Протяжное и равномерное пение, вырывающиеся из её горла звуки сами собой формировались в слова и предложение. Пела не она, а её душа. Постепенно её голос креп, становился увереннее, и она продолжала: «Move through town, I'm quiet like a fire (Я движусь по городу еле слышно, словно пламя) And my necklace is of rope, I tie it and untie it (И ожерелье на моей шее подобно верёвке, которую я то завязываю, то развязываю)» Она уже почти полностью разошлась, однако все ещё пела, а капелла, без сопровождения музыки. Пение было её частью, вторым «я», которое вылилось в её жизнь ещё при рождении. Музыка жгла её, озвучивая её мысли и чувства. «And our people talk to me, but nothing ever hits (И все кругом стремятся со мной заговорить, но их попытки безуспешны,) So people talk to me, and all the voices just burn holes (Люди говорят со мной, но все эти голоса лишь прожигают дыры)» Она продолжала идти вперёд, все уверенней и уверенней, и кровь внутри неё бурлила, готовясь вырваться наружу в боевых аккордах. Она подняла руки вверх, и её песня, до этого момента тянущаяся неспешно, вдруг взорвалась, звуча бойко и с вызовом: «I'M going in, ooooh (Я вступаю в эту игру,) This is the start of how it ever ends (Это начало конца,) They used to shout my name, now they whisper it (Раньше они выкрикивали моё имя, а сейчас произносят шепотом,) I'm speeding up and this is the (Я ускоряюсь, и) Red, orange, yellow flicker beat sparking up my heart (Моё сердцебиение искрит красными, оранжевыми и жёлтыми вспышками у меня в груди)» Она буквально чувствует, как её сердце и вправду искрит — план в её голове зреет, детализируется, она вспыхивает идеей, почти не сомневаясь, что одержит победу. Возможно, сейчас ей в голову со всей силы бьёт алкоголь, но она не останавливается — она, черт возьми, больше никогда в жизни не остановится. Её истинная сущность рвёт её изнутри — Чарли понимает, что нет вообще ничего плохого в том, чтобы высвободить сейчас свою демоническую внешность. Рога ей сейчас точно не помешают, она и так выглядит ужасно. «We're at the start, the colors disappear (Мы ещё в самом начале, все цвета блёкнут) I never watch the stars, there's so much down here (Мне некогда любоваться звёздами, — столько всего происходит на земле) So I just try to keep up with the (Поэтому я стараюсь не отставать от ритма) Red, orange, yellow flicker beat sparking up my heart (Красных, оранжевых и жёлтых вспышек, искрящихся в моём сердце)» Она поёт это, со сладостью в горле ощущая вибрацию и силу неумолимых и твёрдых звуков. Чарли ощущает, как на кончиках её пальцев зажигается огонь, а её саму окружают искры света. Её магия, которую она часто упорно подавляет, рвётся наружу, и сейчас вообще нет смысла её скрывать — она забрела в безлюднейший район, и бояться здесь нечего. По крайней мере, быть услышанной. Её голова кружилась, пьянела от пения лучше, чем от любого алкоголя — оно было ей необходимо, именно это. Сейчас она могла расслабиться, позволить своему нутру не сжиматься от боли и страха. Вместе со звуками она выпускала душу. «I dream all year, but they're not the sweet kinds (Весь год мне снятся сны, но это скорее кошмары) Она вспоминает свой сон, и на секунду она пугается, но, не давая страху завладеть своим сердцем, она так же напористо продолжает петь: And the shivers move down my shoulder blades in double time (Крупная дрожь пробирает меня до лопаток словно лезвием) And people talk to me I'm slipping out of reach now (И все кругом что-то мне говорят, а я стараюсь убежать туда, где их голоса меня не достигнут) People talk to me, and all their faces blur (Люди говорят со мной, и я не различаю их лиц) But I got my fingers laced together and I made a little prison (Я сплела пальцы своих рук и мысленно представила небольшую тюрьму) And I'm locking up everyone who ever laid a finger on me (В которой найдётся место всем тем, кто хоть раз причинил мне боль)» От этой мысли становится сладко — обычно она не лелеет себя мыслями о мести, но сейчас это было нечто иное. Она уже полностью перевоплотилась в свою истинную форму — её глаза горели красными огнями, рога возвышались над головой, как корона, а вокруг плясали вспышки света — её магии, которая сейчас резвилась на воде. Чарли тоже может быть сильной, и она верит — впервые за долгое время, она верит! — что готова править. Она сильная. Она это знает. «I'm done with it, ooooh (С меня хватит) This is the start of how it ever ends (Это начало конца) They used to shout my name, now they whisper it (Раньше они выкрикивали моё имя, а сейчас произносят шёпотом) I'm speeding up and this is the (Я ускоряюсь, и) Red, orange, yellow flicker beat sparking up my heart (Моё сердцебиение искрит красными, оранжевыми и жёлтыми вспышками у меня в груди)» Финал звучит оглушающе. Она взмывает в воздух, и фактически фейерверком разлетаются искры её магии. Чарли счастлива, её скованность и неуверенность растворяются в холодном воздухе, который резко контрастирует с её разгоряченной кожей. Только сейчас Магнэ понимает, как она чертовски отожгла — в прямом и переносном смысле. Эта песня посвящалась не другим — она была предназначена только для неё самой. И это помогло. Она стояла посреди ночи, на заброшенной и забытой богами улице и пыталась отдышаться. Сейчас Шарлотта не сомневалась в том, что была намерена сделать. Она выиграет на «Арене монстров». Она достаточно сильна для этого. Лилит неуверенно посмотрела на мужа. Его энтузиазм никогда не предвещал ничего хорошего, это она знала точно. Особенно, когда речь шла о таком деле, как «Арена». Год за годом он умудрялся придумать что-то новое и ещё более ужасное, чем до этого. Конечно, он объяснял это тем, что ему необходима сильная армия, которая смогла бы защищать Ад против тех же ангелов, и Лилит очень хотела бы в это верить, но, на самом деле, она отлично понимала, что так её муж старается восполнить свою жажду крови. Ещё на Небесах он был главнокомандующим целым небесным войском, и сейчас, как бы он сам этого не отрицал, ему не хватало этого. Они находились в гигантском подземелье, о котором не знал почти никто — Люцифер скрывал это место ото всех, даже от прислуги и дочери. Сюда вело много ходов изо всех уголков замка. Этот огромный и дикий подвал был похож на лабиринт минотавра, и Лилит даже подозревала, что идея была заимствована людьми как раз-таки отсюда. Здесь было очень холодно и жутко, а ещё опасно — Люцифер прятал сюда самых отвратных чудовищ, которых иногда сам же и создавал. Однако сегодня он клялся показать ей нечто ужасное, даже более ужасное, чем твари, таившиеся тут веками и тысячелетиями. — Дорогая, я придумал нечто гениальное. Куда более ужасное, чем было до этого. Клянусь, что это будет куда веселее, чем во все предыдущие игры. Люцифер говорил с безумной жаждой в глазах. Ему определённо хотелось показать то, что он заготовил. Лилит нервно сглотнула. Она очень любила мужа, но порой его заносило в самые дремучие дебри сознания, помутняя рассудок. Самаэль стоял спиной к жене, завороженно глядя на огромную клетку, что была выше и толще его раз в двадцать. По сути, это была огромная пещера, вырезанная в скале и закрытая железными прутьями, сверху наспех прикрытия накинутой сверху тканью. Резко сбросив кусок тряпки, закрывающей обзор, дьявол отошёл, улыбаясь во все зубы. В этом мрачно склепе было до одури темно и сыро, поэтому Лилит не сразу заметила, что глубоко внутри пещеры что-то шевелиться. Затем во тьме вспыхнул глаз, и она услышала чудовищный скрип железа. Существо заверещало, как мог бы верещать раненный зверь, и женщина в страхе отшатнулась. Ноги подкосились, и все внутри будто похолодело. Её глаза расширились, дрожащими руками она прикрыла рот. Она поняла, что именно перед ней. Сейчас ей стало по-настоящему страшно. — О боги, Люцифер…