One for sorrow

1945, Гренландский ледяной щит Стив очнулся. Он открыл глаза и тут же поймал себя на мысли, что вообще-то не собирался приходить в себя. Что думал, что все уже благополучно закончилось. Гидра повержена, союзники берут верх над вермахтом. Все хорошо, и он может просто сдаться. Ходжа было немного жаль, но ведь другого выбора у них действительно не было. В конце концов, того будут помнить, как героя-мученика, а это само по себе не так уж и плохо. Было очень холодно. До зубной боли, до ломоты в ребрах. Ноги он уже не чувствовал. В кабине было темно, снег залепил иллюминаторы и свет едва пробивался внутрь. Стив попытался пошевелиться. Руки двигались, отзываясь мучительной, тягучей болью в пальцах, ноги не слушались совсем. Он приподнялся немного, чтобы осмотреться. Увидел Ходжа. Тот лежал немного в стороне и тоже едва заметно шевелился. — Гилмор? — сказал Стив, удивившись тому, как глухо, хрипло звучал его голос. — Гилмор, ты жив? Он простонал что-то в ответ, потом закашлялся, пролаял: — Ублюдок, — он сказал это так беззлобно, с таким поражением в голосе, что Стиву стало его жаль. — Прости. Ты же понимаешь, я не мог иначе поступить, Ходж. Столько людей бы погибло... Тот попытался сесть, но не смог. — Знаю, но ты все равно ублюдок, ясно? Я хотел жить. Стив хотел сказать, что может быть, он еще и будет жить, но сам сильно в этом сомневался. Они были посреди снежной пустыни, в каких-то ледниках, никто не знал, где их искать, и даже если СНР повезет, и они смогут вычислить место крушения самолета, им с Ходжем едва ли хватит сил дотянуть до этого момента. Хотелось спать. Хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать, не чувствовать больше ничего, ни этого холода, ни сосущей пустоты внутри. Он вдруг подумал, что так же, должно быть, умирал Баки. Страшная мысль, что он мог не умереть от удара, как и Стив сейчас. Что он лежал там один, в снегу, смотрел на серое небо и надеялся, а ведь он не мог не надеяться, что за ним придет Стив. Что тот найдет его, спасет, отогреет. Но Стив бросил его там умирать и теперь сам в темноте этого металлического гроба должен считать минуты до собственной смерти, чувствовать, как все медленнее и медленнее бьется сердце в груди, как густеет кровь. Гилмор молчал, провалился в спасение мутной дремы, его дыхание становилось все более и более тяжелым, неровный ритм убаюкивал Стива. Он вспоминал теплые ладони Баки, скользящие по его бокам, согревающие студеной ночью, какие-то неясные обрывки воспоминаний, улыбки, смех, нежную мамину ладонь на собственном горячем лбу. Образы роились под отяжелевшими веками, и, когда они сомкнулись, Стив провалился в спасительное забытье, которого он так давно ждал и которое, как он надеялся, не закончится никогда.

***

2014, заброшенный военный полигон Почему-то именно сегодня, машинально проверяя перед выходом, заряжен ли пистолет , Стив вспомнил, как мечтал когда-то очень давно поступить в академию художеств. Надежда у него на это была небольшая, не было возможности учиться и работать одновременно, тем более с его здоровьем. Да и сколько вообще мог заработать художник? Но он все равно думал об этом. Думал о том, как прекрасно это должно было быть, постоянно замечать в мире красоту или же быть способным даже из обыденного, из ужасного сделать что-то красивое. Он, мальчик, живший на грязной, шумной улице одной из самых жутких частей Нью-Йорка, представлял, как живут люди, которые проводят свои дни, создавая искусство. Не каталожные наброски, не уродливые саржи, а настоящие произведения искусства. Они с Баки выбирались несколько раз в Метрополитен. Тогда Стив еще не различал цвета, но несмотря на это, он видел строгость, изящество линий, наслаждался завершенным великолепием собранных там шедевров. Как завороженный смотрел на скульптуры, уже чувствуя зуд в руках: скорее повторить их на бумаге. Очнувшись в новом веке, он собирался вернуться туда, чтобы увидеть картины, наполненные цветом, но не пошел. Потому что, да, тогда он не мог различать некоторые тона, не видел игру света, но его душа еще была жива. Он мог чувствовать красоту. А теперь, когда внутри остался один гноящийся обрубок, он боялся, что придет туда и не почувствует ничего. Будет смотреть на краску на холсте, на холодный камень и останется равнодушен. Убедится окончательно, что человек в нем умер, что он не более, чем форма, лишенная содержания. И что ничего в его жизни не будет больше кроме грубых солдатских шуток, смерти и ненависти. То повышение, о котором говорил Брок, состоялось. Рамлоу отписал ему об этом коротким сообщением, где написал всего одно слово “Пирс”, а затем вдогонку отправил ему незнакомый адрес. Место оказалось военным полигоном, расположенным далеко за чертой города. И, учитывая, что обычно Гидре хватало наглости проворачивать даже самые грязные дела прямо у людей под носом, Стиву даже представить было страшно, что же его ждало там, за бетонными стенами настолько секретного места. — Блядь, у меня прямо вьетнамские флэшбэки... Жуткое местечко, — Стив не знал, должен был ли Рамлоу быть здесь сегодня или просто приехал за компанию, но был ему рад. Вот только… — Вьетнамские? Подожди, ты что, во Вьетнаме воевал? — он задумался, подсчитывая, возможно ли это. Цифры не сходились. Рамлоу хохотнул. — Придурок, нет. Это выражение такое. Ты что, не смотрел “Апокалипсис сегодня”? Стив отрицательно покачал головой. — Пиздец. Кто-то должен заняться твоим образованием, Роджерс, серьезно. Я в одной команде с человеком, который не смотрел “Апокалипсис”. Так, у тебя есть планы на вечер? Нет? Тогда решено: завалимся ко мне и я познакомлю тебя с искусством. Стив усмехнулся. Вот уж не думал он, что найдет в этом месте что-то похожее на дружбу. На странную такую дружбу, где никто не подпускает к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки и уж точно не желает видеть никого у себя в душе. И все же от Рамлоу Стив получил больше душевной теплоты, если, конечно, можно это выражение употребить по отношению к Рамлоу, чем от кого бы то ни было со времен смерти Баки. — Итак, теперь ты скажешь, куда мы вообще приехали? — Знакомить тебя с одним секретным проектом, Роджерс, я тебе клянусь, секретнее этого, блядь, в Гидре вообще ничего нет. Ты знаешь о нем — ты знаешь все. И, если ты кому-то спизданешь о том, что сейчас увидишь, они тебя найдут и заставят самому с себя снимать шкуру. И если ты думаешь, что я шучу, то подумай еще раз. — И кто еще из наших в курсе? — Только Роллинс. Мы с ним столько дерьма вместе прошли, что я сразу Пирсу сказал: вот человек, которые не сольет, который тебе нужен. Я только два раза за кого-то поручался, кстати. За него, ну, и теперь за тебя. Так что не подведи меня, Роджерс. — Честное скаутское, — усмехнулся Стив. Почему-то от железных дверей веяло жутью. Он не мог точно определить, что же именно кажется ему настолько ужасным, но почему-то внутрь идти не хотелось. — Пойдем, — поторопил его Рамлоу, как будто почувствовал его замешательство, — он нас уже ждет. Они прошли еще через несколько серьезного вида дверей на магнитных замках, каждый из которых требовал все более высокого уровня доступа. Стив даже не знал, что у них есть какие-то карточки с доступом, но у Рамлоу она была. — Скоро и тебе такую сделают. Самое главное ее не проебать. На каждом шагу встречались сурового вида агенты, кто-то сторожил двери, кто-то патрулировал коридоры. Казалось, что это место было совершенно неприступным. — Почти все эти парни даже не знают, что они охраняют. Хотя настоящий вопрос, конечно, охраняют ли они его от мира или мир от него. И думаю, ответа на этот вопрос не знает даже Пирс. — Если тебя потянуло на философию, то я и правда в ужасе. — Смейся-смейся. Ладно, пришли. Только веди себя тихо. Он после встречи с Капитаном малость сбоит, так что не спровоцируй нашего отмороженного, — видимо, выражение лица Стива было совсем уж недоуменным, потому что Брок добавил: — да-да, это тот самый парень, которого ты видел в новостях. Наконец-то твое любопытство будет удовлетворено. Они прошли в просторный темный зал, освещенный только светом тусклых желтых ламп. В середине был единственный островок яркого, больнично-белого света. В воздухе стоял странный запах, какая-то смесь машинного масла, электричества и болезни. В центре зала стояло странного вида кресло, увитое проводами. В нем сидел кто-то, чьего лица Стив не видел, только лежащую на подлокотнике металлическую руку, над которой трудились техники. Ее он узнал по тому самому выпуску новостей. Напротив кресла сидел Пирс, небрежно закинув ногу на ногу, следил за процессом. В комнате была охрана — Стив узнал Роллинса, остальные были ему незнакомы. Человека в кресле окружали врачи, сосредоточенно проверяющие что-то на планшетах. — А, Брок, Стивен! — сказал Пирс, заметив их. — Вы как раз вовремя, у нас тут характер показывают. — Что, он так и не пришел в норму? — спросил Брок, когда они подошли ближе. Стив все еще не видел, о ком, собственно, они говорили, и, учитывая уровень секретности, которым был окружен этот проект, он не хотел делать хоть что-то без четкого разрешения. — Нет, будем обнулять, — с каким-то странным сожалением произнес Пирс незнакомое Стиву слово. — А это, значит, наш новый куратор? — Пирс улыбнулся. — Брок неплохую карьеру вам выстроил, да? — Я просто ненавижу работать с людьми, которых мне подбираете Вы сами, при всем уважении, сэр, — ответил Рамлоу. — Иногда я задумываюсь, связано ли это хоть как-то с тем фактом, что они обычно очень быстро умирают. — Нет, сэр. Это связано с тем, что они поголовно все идиоты, — Пирс на этот выпад только добродушно улыбнулся. Пока они препирались Стив осторожно посматривал в сторону сидящего в кресле человека. Теперь, когда они стояли ближе, он видел не только руку, но ещё и изрытое шрамами плечо и часть широкой спины. Металлический протез, казалось, вгрызался в живую плоть. Врач, который сделал это, явно не думал о комфорте пациента. — Я вижу, Стив, что Вам уже не терпится познакомиться с нашим объектом, не так ли? Понимаю Ваш интерес, такое нечасто встретишь. А до Вашего с Капитаном появления мы вообще думали, что он совершенно уникален. Это, — он указал рукой на кресло, — тайное оружие Гидры, как называли его наши предшественники, или Зимний Солдат, как мы зовем его теперь. Ему не меньше лет, чем Вам, я думаю. Стив все еще ничего не понимал, но почему-то мысль о том, что человека называют оружием и используют уже без малого лет сто, ему решительно не нравилась. Врачи переговаривались так, как будто осматривали не человека, а машину, столь же отстраненными выглядели и техники. То, как общались между собой Брок и Пирс, когда обсуждали Зимнего Солдата. Все как будто делали вид, что он и не человек вовсе. С другой стороны, может, так и было, может, это робот? Или зомби? Или что-то в таком духе. Тут он услышал голос. Хриплый, надтреснутый, который звучал так, как будто его обладатель не привык разговаривать. — Человек на мосту... Откуда я?.. — Ну, вот опять, началось. Видишь, Брок? Говорю тебе, не стабилизировался. Обнуляйте его. Голос, этот голос казался таким знакомым, таким невыносимо знакомым... — Роджерс, идите сюда, посмотрите, что будет происходить. Вам надо ознакомиться с процедурой. Стив, пытаясь понять, почему же его так встревожил голос Зимнего Солдата, подошел к Пирсу и, наконец, посмотрел в лицо тайному оружию Гидры. Стив помнил, что, когда Баки упал, мир вдруг перевернулся с ног на голову. Все замерло на одно страшное мгновение, когда ничего больше не имело значения. Только этот страшный факт, который нужно было осмыслить, принять, осознать. Все свелось к этой страшной истине, к тому, что Баки больше нет. А потом сердце продолжило биться, по какой-то страшной ошибке Стив не умер там же, в тот же самый момент, на том же самом месте. Продолжил, пусть не жить, но существовать. И с тех пор Стив всегда делил свою жизнь, делил себя самого на "до" и "после" поезда. Даже семьдесят лет во льдах не стали более значительным рубежом, это всегда было "до" и "после" Баки. И вот сейчас это жуткое чувство, когда жизнь обгоняет мысль, когда ни голова, ни сердце еще не успевают понять, что произошло, а судьба уже неумолимо несется дальше, заставляет принять эти новые, чудовищные правила игры, вернулось. Потому что Стив смотрел на Зимнего Солдата и слышал, как обрушивается вся его жизнь. Он смотрел в лицо Баки, точнее в то, что им казалось, в эту пустую, измученную, лишенную души оболочку и не понимал, как существовать дальше. Он стоял, замерев, застыв, и, когда первый шок прошёл, он был благодарен себе за это промедление. Он не мог броситься ему на помощь. Не мог, потому что сейчас это было невозможно, его бы убили на этом самом месте, а Баки бы и дальше остался в этой страшной бетонной гробнице. Оставалось только смотреть в поблекшие серые глаза, взгляд которых безразлично скользнул по его лицу, не узнав, не выказав ни малейшего признака узнавания. Смотреть, как он в каком-то животном, лишенном настоящей человечности ужасе сжимает кулаки, когда ему в рот дают резиновый протектор. Смотреть, как он загнанно, испуганно дышит, когда ему на голову опускают жуткого вида аппарат. Смотреть, не меняясь в лице, как Баки кричит, когда через его голову пропускают разряды тока. "О, в прекрасном в своей сложности аппарате, который с помощью серии не самых, надо заметить, приятных процедур может немного подправил сознание человека. В частности, заставить его забыть о некоторых фактах его биографии. Или, при желании, обо всех. И научить его подчиняться“, — вспомнил Стив слова Шмидта. Так значит, машина работала? Работала уже тогда? И Баки был у Золы, а тот ему так ничего и не рассказал? Или же готовил сюрприз на случай, если Стив выполнил бы их уговор? Плата будущему лидеру? Он мог бы быть с Баки все эти годы, но вместо этого променял все на что? На лед, холод и непонятный, чуждый ему мир? Из-за одной нелепой случайности все пошло наперекосяк. И что они делали с Баки, чтобы выдавить, вытравить из него человека? Только ли ток в этом виноват? Или было что-то еще? Через какие ужасы он прошел, пока Стив трусливо прятался в тишине забвения? Сколько ужасных поворотов предприняла судьба, чтобы привести их сюда, к этой точке, чтобы посмеяться над ними, показать, какой ужасной может быть жизнь? "Смотри, Стиви, одна на го́ре", — слышал он в голове насмешливый голос Баки, слышал его поверх мучительно громких криков. Поверх собственной беспомощности. Одна на горе. Он, кажется, отшутился тогда, что не верит в приметы, что ж, кто смеялся теперь? Но одно Стив понимал точно, понимал, что чего бы это ни стоило, он вытащит Баки из этого страшного места. И даже если в этих глазах никогда больше не вспыхнет свет, он вытащит его, он спасет его. Он избавит его от мучений. Чего бы ему это ни стоило.