Личные желания

Дверь захлопнулась. Беннет поставила пакет с продуктами на пол прихожей, быстро скинула обувь и побежала в ванную, ожидая увидеть потоп. По пути начала снимать пальто, заглянула в гостиную, где должна была сидеть Лив. Её там не оказалась, а со второго этажа не было слышно шума воды. Пальто летит на пол и остаётся на лестничном пролёте. Бонни добирается до открытой двери ванной комнаты уже более спокойным шагом. Лив сидела на кафельном полу, подогнув ноги. Одну руку она запустила воду и положила голову на плечо. Её волосы были растрёпаны по спине и плечам, но укладка держалась как ни в чём не бывало. Ступни были красными как рак, и до сих пор были видны белые отметены от ремешков туфель. Красное платье было немного грязным в районе подола.  — Лив? — тихим голосом позвала девушка. Ответа не было. Оливия была будто не здесь, казалось, она уснула на этом бортике, положив замёрзшие ноги на махровый коврик перед ванной. Ведьма сделала пару шагов и присела перед младшей Паркер на корточки. Она осторожно протянула руку, собираясь коснуться чужого плеча. Беннет сама дивилась своему отношению к Оливии. Девушка прекрасно знала, что Паркер не фарфоровая кукла или разбитая душа, а вполне себе боец, и что в школе, что в студенческие годы, скорее всего, была той ещё стервой. Таким девушкам обычно не нужна помощь, они сами кому хочешь помогут. Она спокойно пойдёт и на обман, и пожертвует чем потребуется ради цели, так почему Бонни сейчас корчит из себя Мать Терезу и носится с ней как с ребёнком? Они не подруги, в крайнем случае были напарниками, и то, когда эта ненормальная намеренно корчила из себя невинную овечку, а потом положила глаз на её парня. Всё просто — с Бонни так не возились. Её никто не укрывал перед камином, не набирал ванну, не звал к себе в дом. Не сказать, что все забили… А нет, так и было. Все пару раз спросили, как Беннет себя чувствовала и на её невнятное мычание, о том, что всё в порядке, просто уходили в другой конец комнаты. Хотя, может, это не они хреновые друзья, может, они просто не понимали, что она была готова удавиться? Бонни отлично помнит чувство, когда к ней подходили с этим пресловутым вопросом: «Как ты?» Сначала радость и облегчение, что сейчас она выговорится, и станет легче. Тиски, в которые она себя зажимала, давали слабину. Потом сомнения: «А нужно ли это собеседнику?». Может, он просто из вежливости спросил, а Бонни собирается ему душу изливать. Нет, для этого не время и не место. Будет ещё выглядеть нытиком, она же сильная, значит справится. Слова застревали в горле вместе с воздухом, ведьма застывала. И не на что кроме как заверить какого-нибудь Мэтта Донована, мол, всё в порядке, она была не способна. Казалось, так Бонни избегает проблем и поддерживает видимость своего достоинства. Только всё это брехня. На её достоинство всем было плевать, а от того, что Беннет так долго молчала, всё просто копилось внутри, и, приходя домой, она натурально выла от безысходности. Можно бесконечно дискутировать на тему истеричности и порушенной жизни Бонни Беннет, всё равно уже поздно, и никому до этого не будет дела, даже самой Беннет. Сейчас у неё появились силы дарить заботу и тепло, и ещё мозги, чтобы не делать это в ущерб себе. Она так же как и Лив была сильной и смелой, шла в бой, не задумываясь, но, как оказалось, вечный двигатель — это не про них. Оливия дёрнулась, когда пальцы Бонни коснулись её плеча. Блондинка не задремала, а просто немного зависла, пялясь на воду.  — Как ноги?  — Горят, но ходить могу, — голос у неё хриплый, наверное, завтра придётся искать леденцы от боли в горле. Глаза ещё больше покраснели, подводка размазалась, нос был красный. Понятное дело — она плакала, Бонни и сама была готова рыдать.  — Залезай, отогреешься — станет лучше, — Беннет встала, подошла к шкафу и достала оттуда большое махровое полотенце, решив, что не будет задавать этот дебильный вопрос про чужое состояние. Во-первых, ей нормально не ответят, а, во-вторых, Бонни сама всё видит, незачем уточнять лишний раз. За спиной послышался плеск воды и судорожный выдох. Бонни повернулась, поспешно отводя глаза, чтобы не пялиться и не смущать гостью. Беннет положила полотенце на крышку унитаза, всё ещё старательно отводя глаза.  — Эй, — подала голос Лив, привлекая к себе внимание, пока хозяйка дома усердно притворялась, что ищет что-то в шкафу стоя к ней спиной. — Беннет, я тут. Бонни, решает, что Паркер уж точно ничего не смущает, а, раз так, то и её не должно. И ведьма поворачивается. Оливия лежала в ванне, наполненной горячей водой, отчего шёл пар, вытянув ноги и положив руки на бортики ванны. Это было красиво. И странно. Красиво — потому что это было эстетично. Странно — потому что Паркер залезла в воду в нижнем белье, таком же красном, как и её платье. Беннет выдохнула. Вот только непонятно почему. Её вроде бы и не смущала чужая нагота, но и избежание подобной ситуации вызывало облегчение. Комментировать она это не будет, очень сложно подобрать слова даже в голове.  — Спасибо, — тихо говорит блондинка. Она словно русалка припадает к бортику, складывает на него руки и опускает на них голову. Благодарность грела сердце, давала уверенность, что всё это не зря, что человеку это действительно нужно. И вообще, это явный «плюс один» к тому, что в дальнейшем ей не скажут, что ни о чём её не просили, и она всё это для себя делала.  — Я взяла вина, но у меня есть ещё и бурбон. Что будешь? — Бонни улыбается и опирается о дверной проём.  — Бурбон, — Лив откатывается от бортика, полностью погружая плечи в воду.  — Хорошо. Сперва Бонни заглядывает в свою комнату. Роется в шкафах в поиске какой-нибудь пижамы для Лив. В вещах, оставленных здесь за ненадобностью брать с собой, находятся пара безразмерных пижамных штанов на резинке и несколько растянутых домашних футболок. Девушка выбирает те, что поприличнее, и складывает всё в стопочку. Заносит это в ванную, кладёт на махровое полотенце, которое выделила Лив, ей же надо будет в чём-то ходить. Гостья лежит с закрытыми глазами, закинув руки на бортики, чтобы не погрузиться полностью в воду, кажется, даже не заметила, что кто-то заглядывал. Бонни спустилась в кухню, взяла бутылку спиртного и два стакана. Потом подумала, что не зря тащила из магазина вино и притащила пакет с продуктами из прихожей, начав раскладывать продуты, а после вспомнила, что так и не включила с утра холодильник, и ей пришлось возиться с ним, потому что забыла, как выключала его. А вдобавок ко всему, штопора не оказалось в ящике с приборами, он был в самом верхнем шкафчике. Но, чтобы узнать это, ей пришлось проверить весь кухонный гарнитур. Резкий импульс, точно заряд тока, прошёлся по левой стороне тела. Бонни затравленно обернулась, ей показалось, что кто-то стоял в комнате или просто смотрел. Помещение было пустым, только окно над столешницей было не зашторено. Ведьма долго всматривалась в кромешную тьму улицы, боясь пошевелиться. Глупый детский страх темноты вышел из подсознания, диктуя свои правила. Беннет грустно усмехнулась, проводя рукой по лицу, думая о том, что она уже взрослая и нет нужды бояться монстров в темноте. В туже минуту она подошла и зашторила окно. Постепенно волнение, словно поток воды, захлёстывало со спины. Осознание того, что произошло и того, что ещё может произойти, накрывало с головой. И что теперь будет? Он её видел? Будет искать Лив? Малакай не оставит это просто так. Гордость этого ублюдка задета, и он, скорее всего, захочет покарать виновных, значит, вряд ли уедет из города. Завтра они должны будут разработать план, как убить бывшего хахаля мамаши Сальваторе. Да и какова вероятность, что Бонни не поедет кукухой встретившись с Малакаем лицом к лицу? Хотя, она-то ладно, может и не засветилась, но что делать Лив? Он ведь больной на всю голову, кто знает, что ему вздумается с ней сделать. Ситуация усложнялась тем, что теперь Беннет не могла поднять лапки и сказать, мол, не мои проблемы. Теперь они и её тоже. Это Бонни вырубила Кая, но спрашивать он, скорее всего, будет с Оливии. Дерьмово получилось, ничего не скажешь. Ведьма положила трясущиеся руки на столешницу. Голова начинала болеть, а в животе подвывали киты. Сейчас её ждёт Лив, её товарищ по несчастью, которой тоже плохо. Накручивая себя, она не сделает хорошо ни себе, ни ей, а значит, что лучшим решением будет только успокоиться. Надо решать проблемы по мере их поступления, а не тратить силы на их ожидание. Бонни выдыхает, наливает себе вина в бокал. Сначала половину, как положено, потом поднимает глаза к потолку и наливает почти до краёв. Берёт стакан бурбона для Лив и поднимается в ванную. В этот раз блондинка сразу открывает глаза. Девушка ставит стакан с алкоголем на мраморную плитку бортика ванной. Сама Бонни застывает, растерянно оглядывая комнату. Ей остаться? Или её об этом не просили и лучше уйти? Всё же человек ванну принимает. По идее, ей надо кучу всего сделать: постели заправить, чемодан перебрать, аптечку проверить на жаропонижающие, ибо завтра они точно будит нужны, а в лечебных заклинаниях она полный профан…  — Залезай ко мне, — произносит Паркер. Беннет цепенеет, по спине пробегает дрожь, заставляя расправить плечи. К ней? Это значит раздеться или как она, в белье? А зачем ей туда лезть вообще? И что это значит? Наверное это не правильно. Они с ней не так близки, и Бонни…  — Да лезь уже, я не собираюсь приставать. Без подтекста, Беннет. Я только что на каблуках, в платье и в плаще бежала по морозу от ублюдка, который поглотил моего брата, ты действительно думаешь, что мне нужно что-то кроме спиртного? — сейчас она походит на какую-нибудь отчаянную героиню бульварного романа о сильных и независимых. В четырнадцать лет Бонни зачитывалась подобной литературой, когда приходила из школы, и до глубокой ночи, пока живот не скручивало. Потом, правда, клевала носом весь день, но зато в голове жили воспоминания о невероятных приключениях какой-нибудь очередной, идеальной Марии или Клариссы.  — Просто скажи, — Бонни сгребла в охапку одной рукой полотенце и вещи с крышки унитаза и переложила их на бачок, — что не хочешь оставаться одна, — она села и отпила вина.  — Ты тоже, — хрипло произнесла она и отвернула голову вперёд.  — Я тоже, — повторила девушка. — Как учёба?  — Нихера себе переход, — прыснула Оливия и отпила бурбон.  — Да ладно тебе, — Бонни тоже улыбнулась, — нам нужно о чём-то поговорить, в тишине неловко.  — Хорошо, — блондинка поставила стакан с янтарной жидкостью на угол бортика, где больше площадь, и прильнула к противоположному углу, который был ближе к Бонни. Она сложила руки на кафеле и опустила на них подбородок. — Давай поболтаем. Я не появлялась в Уитморе с момента смерти брата. «Фактически», — подумала Бонни, — «он не умер. Но кто знает, что хуже: быть на Той стороне или быть запертым в разуме психопата, который убил почти всё твою семью и пытался прирезать тебя с сестрой». По глазам девушки было понятно, это её и гложет, но благодаря одной черте её несносного характера, она расшибётся в лепёшку и даже в таком жалком состоянии будет всем своим видом доказывать, что она всё переживёт, а вопросы ваши бесполезны и бессмысленны. Самый дорогой человек, почти часть тебя, обречён на вечные страдания. Жуть какая. Беннет решила не заострять на этом внимание, в конце концов, когда у тебя горе, пассивная агрессия — это один из вариантов защиты себя и сознания. Сейчас лучше говорить о чём угодно, но не о плохом, иначе они тут вместе через пять минут реветь будут. Пусть строит из себя кого хочет, ей-то что.  — Тебя отчислили? — Она делает маленький глоток, чтобы растянуть бокал на подольше, разговор намечался долгий.  — Нет, я взяла академический отпуск, — Оливия переворачивается на спину и вынимает одну ногу из-под толщи воды. Капли красиво стекают по гладкой коже. Белые следы постепенно сходят, кожа по-прежнему красная.  — Ты планируешь вернуться?  — Да хрен его знает, Беннет. Я сейчас вообще ничего не планирую.  — А где же Тайлер? Вы вроде вместе были.  — Ох, Та-а-айлер, — тянет она, и Бонни прикусывает язык. — Тайлер свалил, после того, как умер мой брат, а я попыталась убить главу нашего клана. — Это было сказано с показным безразличием, но что-то подсказывало Беннет, что по этому поводу она ревела неделю. Бонни бы ревела. — Он сказал, что я неблагодарная, эгоистичная и… Я не помню дальше, но вроде он назвал меня то ли сукой, то ли стервой. Короче, смысл ты уловила. Пауза.  — Тайлер скотина, — произносит ведьма и упирает локти в сведённые колени, смотря в одну точку на полу.  — Тайлер скотина, — повторяет Паркер и поджимает губы, принимая сидячее положение. Тайлер, может быть, и не скотина, но сейчас не нужно было в этом разбираться. Нужно было просто сказать то, что Лив хочет услышать, а она хочет слышать, что её бывший, который кинул её в трудную минуту, — редкостный мудак. Проявить, так сказать, ту самую сучью женскую солидарность.  — А с твоим что? — спрашивает Оливия, поворачивая голову к ней. Концы волос намокли и слиплись, ближе к корням причёска всё еще хранила объём.  — С каким с моим? — уточняет девушка, не отводя глаз от коврика на полу.  — А у тебя их много, — она хмыкает, — я про Джереми.  — Так и говори, что тот, к которому ты подкатывала, — Бонни намеренно испускает шпильку, прощупывая почву и с хитрым прищуром смотрит на собеседницу. Но та не начинает огрызаться, только заливисто смеётся.  — Каюсь, был грешок, — блондинка тянется к стакану через всё ванну. — Справедливости ради, — девушка делает глоток, — он мне не нравился. Качки, это, конечно, круто, но только если умные. А этот ни к селу, ни к городу, честное слово. О чём ты с ним разговаривала? Бонни улыбается. Давно забытое чувство единства разливается в груди. С Кэролайн такого уже не будет, с Еленой и подавно. Слишком много воды утекло. Иногда дружба заканчивается, и лучше не таскать с собой этот труп псины в надежде, что он воскреснет.  — Ну зачем же так, — Бонни усмехается. — Он был неплохим: заботливым, внимательным…  — Жутко скучным, — перебивает она с неизменной улыбкой. Вообще, для неё улыбаться не было проблемой, хотя, возможно, это только по прошествии времени, в конце концов ведьма не видела, как для младшей Паркер начинался её кромешный ад.  — Временами, — мямлит девушка.  — Нет, подруга, это не твой тип, — кряхтит она, вновь принимая лежачее положение.  — Он изменил мне с призраком, — Беннет понятия не имеет, зачем говорит это, но её забавляют расширяющиеся глаза Оливии и открытый рот в наигранном удивлении. Мир не остановится, если она позволит себе перемыть косточки бывшему, не всегда же святую из себя строить.  — Да ты гонишь, — шепчет она, но потом её лицо становится заинтересованным. — Как? В смысле, он не знал, что это призрак, или вызвал призрака и…  — О, это долгая история и неприятная, но скажу только одно — у них там своя любовная история. Просто дерьмово, что меня вплели в этот цирк уродов, — она щедро хлебает из бокала.  — И как вы расстались?  — Я умерла, — будничным тоном говорит Бонни.  — Точно, — Оливия салютирует ей стаканом и выпивает половину. — А сейчас как? Ты же вернулась и настрадалась. Где это принц без коня и с арбалетом наперевес шляется?  — Я ему не звонила.  — Это-то понятно, я бы сама ему не звонила. А он сам активность проявляет или всё от сестринской юбки не отлипнет? — задорно спрашивает Лив.  — Да свалил в какую-то академию искусств. Пускай живёт спокойно без Елены, должна же быть своя жизнь у парня, в конце концов. А то Елена с её постоянным контролем не даст ему и шагу ступить, как она его одного отпустила, я ума не приложу. Лив снова прилипает к бортику и с глазами, полными наигранного детского счастья, и толикой сарказма произносит:  — Ты наконец начала замечать, что она сука?  — Ну, не сука. — Бонни задумывается. У себя в голове она пытается взять за правило не оскорблять подругу, может, она просто многого не знает. Выводы делать будет хотя бы после того, как встретится с ней после долгой разлуки. — Она просто немного, ну, как бы сказать, — Беннет пытается подобрать такое слово, которое и не обидит, и не оправдает Гилберт. Елена многое пережила, этого отрицать нельзя.  — Сука, — с видом знающего человека говорит Паркер и откидывается на спину, смотря в потолок. Ведьма не отвечает. Сколько они тут с ней разговаривают, ещё она на кухне шарилась, а от воды до сих пор идёт пар. Бонни думает, что Лив её заколдовала, Беннет такого заклинания не знала. Интересно, какого это, с рождения жить и знать о своих силах? Оливия сказала, что всё, чему её, якобы, учила ведьма Беннет, та знала лет с пяти. Можно было даже немного позавидовать ей. Жить среди таких, как она, есть, с кем обсудить сложности. У Бонни такого не было. Бабушка умерла, не успев обучить её многому, и пришлось справляться самой. Когда появился профессор Шейн радости не было предела, но он оказался тем ещё говнюком, если честно. Приходилось практически заново учиться жить и смотреть на мир.  — Двигайся, — Беннет ставит бокал на пол и встаёт с крышки унитаза.  — А, то есть моё предложение в силе? — блондинка улыбается и освобождает место для хозяйки дома, прижимая к себе ноги.  — Но это ничего не значит, — девушка достаёт второе полотенце, кидает его к первому, чтобы было под рукой.  — Само собой.  — Поменьше сарказма, — девушка стягивает колготки, кидая их в стиральную машинку, потом подбирает платье Оливии с пола. — Я закину постирать?  — Валяй, — та пожимает плечами.  — На каком режиме его стирать?  — Я без понятия, — Лив хмурит брови.  — Я, честно говоря, тоже. Поставлю на зелёный, он вроде самый безобидный.  — Я тоже так делаю. Беннет стягивает с себя платье, кидает его в барабан стиральной машины, возится с порошком и запускает.  — Да ты прям хозяюшка, — девушка кладёт голову на поджатые колени.  — И не говори, просто проклятье какое-то. Она осторожно ставит одну ногу, затем вторую. Сначала вода неприятно обжигает, но потом тело привыкает. Замёрзшие конечности начинают оттаивать и неприятно колоть. В воде тёмно-синий лифчик становится чёрным, когда Бонни погружается по плечи. Они ещё долго говорили и пили. Беннет решила, что ничего такого в из посиделках в её ванне не было, а даже если и было, то ей понравилось. Вряд ли ей прилетит претензия в обозримом будущем. Завтра ей снова придётся держать себя в руках, думать, что сказать, пытаться быть спокойной, хотя скорее всего, весь завтрашний день пройдёт в постоянном оглядывании назад. Так почему бы ей просто не расслабиться в хорошей компании? *** Ночь прошла терпимо. Без кошмаров, у Бонни так точно. Без незваных гостей. По утру голова болела и горло саднило. Вчера она не была так легко одета, да и холод её тогда беспокоил не больше, чем ноги Лив и её лёгкий плащ. Подниматься с постели было неприятно. Сначала ведьма вспоминала, что было вчера, — стало неприятно и страшно. Потом она осознала, что сегодня надо идти в особняк Сальваторе и терпеть всё происходящее там. Сразу на ум пришло недовольное выражение лица Елены, потом растерянная Кэролайн и финалочкой был Энзо, который вёл себя вчера как идиот. Бонни просто накрыла лицо подушкой и начала считать до десяти. Телефон на тумбе молчал, значит ещё не время подрываться и бежать спасать чужие задницы. Наверное можно позволить себе полежать. Хотя если ей сейчас так плохо, то, что сейчас с младшей Паркер? Интересно, а она не может наколдовать себе здоровое горло, что бы хозяйке дома не пришлось лезть в кладовку за травами, нет? «Вот видишь? Ты опять жертвуешь своим комфортом ради других», — пропищало что-то внутри. «Она не сделала мне ничего плохого, тем более она здесь частично из-за меня». «Интересно, где бы она была, если бы не ты?» — внутренняя змея продолжала шипеть. — «Думаешь с её братом ей было бы лучше?» Глубокий выдох. «Ты чего добиваешься?» — Бонни сильнее прижала подушку к лицу. «Чтобы ты перестала быть наивной дурой, ты же обещала себе больше не жертвовать собой, перестать протягивать руку помощи всем бедным и обделённым?» «Это другое». «Ага, и это в каком месте оно другое? Хотя, знаешь, продолжай убеждать себя в этом, только когда в очередной раз тебя пошлют в «далёкое далёко», не жалей себя.» «Я обещала не подвергать себя опасности ради других, тут уж я сама сглупила. Я не обещала себе быть холодной стервой, я всё ещё хочу помогать людям». «Что же, теперь твой дом, дом Шейлы, это пристанище для всех, кому ты решила помочь?» «Не преувеличивай». «А ты не занижай!» Бонни скидывает с себя подушку и садится на кровати. Нет, так дело не пойдёт. Если она будет так долго обдумывать каждое своё действие, то ей не хватит ни сил, ни нервов, ни времени. Но это «перестать обдумывать свои действия» может привести к куче ненужных проблем. «Дорогая, давай поступим так. Целый день ты делаешь, что хочешь. Вернее не устраиваешь себе сеансы психоанализа по каждому поводу, это ведь не идёт тебе на пользу. Разумеется, ты пойдёшь к Сальваторе и сделаешь всё, чтобы как можно быстрее решить все проблемы, но ты не будешь изводить себя мыслями о том, как и что о тебе думает человек. Ты идёшь им помогать, а не они делают тебе одолжение. Ну так что, как тебе идея? Если к концу дня ты не наломаешь сильно много дров, то этот метод будет считаться рабочим». Она спустила ноги на холодный пол. Утро было тёмным, всё-таки зима, но блики рассвета проникали в комнату через тюль. Не смотря на всё предстоящее, утро было красивым. Крупные хлопья снега валились с неба, на улицах было тихо, наверное ещё слишком рано. Бонни посмотрела на экран телефона. 05:55. Красивое число. Ей вдруг захотелось сделать то, что она будучи в возрасте пятнадцати лет часто вытворяла. Когда ей случалось подскакивать утром не с того не с сего, она не ложилась спать дальше, даже если очень хотелось. В доме было невероятно тихо, а такое бывало редко и упускать шанс отдаться меланхолии не хотелось. Обычно весь день работал телевизор, радио, магнитофон или к Шейле на огонёк забегали её знакомые, которых было бесчисленное количество. Чувствуя себя в такие момент свободной и предоставленной себе как никогда, Бонни могла вдохнуть полной грудью. Она надевала шерстяные носки, чтобы не разбудить своим топаньем бабушку с чутким сном, шла на кухню, включала чайник на свой страх и риск, ведь тот создавал уйму шума. Потом тем же путём возвращалась наверх с ароматным напитком из трав, стараясь не разлить ни капли. Дверь плотно закрывалась и наступала полная идиллия. Как уже и говорилось, Беннет хотела дышать, поэтому она открывала окно. Не сильно, только чтобы морозный воздух осел на полу. Перед окном ставилось плетённое кресло, которое взяли на распродаже за относительно хорошие оценки. Будущая ведьма залезала на него с ногами, закутываясь в одеяло. Это было просто потрясающее чувство: вокруг холод, но ты в тепле. Бонни улыбнулась. Подойдя к комоду, она присела и открыла самый нижний ящик. Сердце сжалось от тоски. Мебель, ранее переполненная вещами, сейчас пустовала, и только пара футболок, старых домашних штанов и одной пары огромных вязанных носков там ничего не было. Сразу вспомнились времена, когда она вставала пораньше, чтобы спокойно собраться в школу или повторить что-то. Хотя последние два года обучения она кажется совсем за уроки не садилась. Девушка запрыгнула в носки и вышла в коридор. Вряд ли Лив проснётся, но зачем нарушать ритуал? Тем более полы холодные, а у неё и так горло болит. Сначала она прокрадывается на кухню, попутно заглядывая в гостиную к спящей гостье. Видно, как через шторы проникает свет от фонарей, да и рассвет не отстаёт. Бонни думает с секунду и закрывает шторы на всякий случай. В комнате было довольно прохладно, поэтому она достаёт из шкафа колючее толстое одеяло и накрывает им спящую на разложенном диване девушку. Беннет позволяет себе нагнуться и приложить руку к её лбу. Горячий, то есть чуда не будет. Она и сама не в лучшем состоянии. Потом бредёт на кухню, включает чайник, но уже не боится шума, просто накладывая заклинание, скрывающее звук. Времена меняются. Аптечка стоит в углу столешницы. Бонни грустно вздыхает и начинает в ней копаться. Находит там аспирин, какие-то жаропонижающие, ещё что-то от головы, просто сваливая в одну кучу. Вчера она купила спрей от заложенности носа и лекарство для горла, вместе с леденцами. Даже не особо смотрела, что покупала, если честно. Чайник щёлкает. Когда Беннет садится в кресло перед окном, то выдыхает. Она напичкала себя множеством лекарств и чувствовала себя маленьким ребёнком, который может не идти в школу. Жаль, что она уже взрослая и никакая записка от родителя не поможет. Было ощущение безопасности. Глупо конечно. Сейчас она была явно не в безопасности, и этот день пройдёт на минном поле, но от чего-то было так хорошо. Окно она открывать не стала, как и включать свет. Вся магия такого утра заключалась в рассвете и тишине. У неё наконец было время подумать. Горячая кружка неприятно обжигала пальцы, и Бонни опустила её на пол, сильнее поджимая под себя ноги и закутываясь в одеяло по самую шею. Она закрывает глаза и вслушивается в звенящую тишину. Она задаёт себе вопрос миролюбивым и всепрощающим голосом в голове: «Дорогая, давай честно, о чём сейчас ты хочешь подумать?» Проносится ворох мыслей, но лишь одна остаётся, цепляясь за стенки измученного разума. Кай Паркер. Бонни протяжно стонет. Это плохая идея. Тело сразу напрягается, а достигнутое спокойствие начинает ускользать. Девушка отчаянно пытается хвататься за эти уплывающие нити, чувствуя, как что-то скребёт внутри по позвоночнику. «Ты не будешь всю жизнь отнекиваться и бегать. Это просто твоя голова, обдумай это заранее, чтобы при встрече с человеком не паниковать. Это как сделать домашнюю работу на неделю вперёд». Ведьма выдыхает. Вчера от Джо она узнала, что он не стал терроризировать свой клан. Что же, это действительно было сюрпризом. Он даже что-то хорошее делает. Только то, как он вчера обращался с сестрой вновь перечеркнуло всё мало-мальски хорошее впечатление, просто затоптало этот тлеющий окурок надежды. Он изменился. Само собой, это было неизбежно. Он и её изменил, козёл. На счёт его внутреннего мира, не было абсолютно никакой уверенности. Может он занимается этой благотворительностью, чтобы хоть как-то приглушить гнев и недовольство, Паркер всегда был умным засранцем. Внешность. Он будто стал больше, спина стала шире. В 1994-м он был подтянутым юношей, сидящим на скамейке запасных, потому что не достаточно мышечной массы, а сейчас больше походил на мужчину. На нём не было привычных джинс, фланелевой рубашки и футболки с идиотским принтом. Единственное в чём он себе не отказал, так это кольца и странные браслеты, совсем не вяжущиеся с костюмом, в который он был одет. Что-то остаётся неизменным. Она всё ещё боялась его. Даже очень. Скажем так, это был более осознанный страх. К примеру после её выхода из клетки 1994-го, при одном только его упоминании с ней творились просто ужасные вещи. Обмороки, тошнота, головные боли, звон в ушах. Каждый раз её бросало то в жар, то в холод, настолько страх переполнял. Такого с ней не происходило уже очень долго, разве что истерики остались, но по большей части их причиной являлся не Кай Паркер. Страх определённо остался, просто стал более… контролируемым? Определённо так. Теперь Беннет старается не позволять своему организму с головой уходить в панику. Ушла эта уверенность в том, что ему обязательно надо найти её и убить. Нет, ему это только лишний геморрой. Был. Сейчас то, если он узнает, что это она его вырубила, то разумеется найдёт и выпотрошит. Сразу на ум пришла мысль, что до вчерашнего дня Бонни могла жить спокойно и нервы не тратить, ибо реальная опасность только сейчас появилась. Было даже немного забавно, как его образ в голове начинал приобретать черты. Раньше он был абсолютным злом, табу, просто аморальное чудовище, с невинной улыбкой. Последним он так и оставался, но вот со злом были изменения. Скажем так, Беннет скинула его с пьедестала и он перестал иметь такое огромное значение для неё. Хорошо, что она не вбила себе в голову ему мстить. Во-первых, это самоубийство. Во-вторых, как ему мстить? Убить? Тогда она уложит в ящик целый клан. Хотя… В голове всплыл день, когда на неё напали. В ушах стоял шум дождя, а спина начала отдать тупой болью, напоминая, как сильно её приложили об стену. Это был сущий кошмар. Тогда ей действительно поступило предложение отмстить. Но она наотрез отказалась, даже косвенно в этом участвовать и ничуть не жалеет. Беннет по прежнему считает, что ничего бы у них не вышло. Радовало, что теперь она может думать об этом спокойно. Внизу послышалась возня, и это выбило Бонни из транса. Она кинула взгляд на телефон, экран загорелся показывая былые цифры — 06:57. Неужели она так долго просидела просто смотря в окно? Ведьма потянулась вниз и потрогала чашку, и та действительно была еле тёплой. Видимо пора окончательно возвращаться в реальный мир. Оливии было плохо. Нет, ей было не просто плохо, а ужасно. Глаза красные, волосы спутанные, у лица какой-то серый цвет, говорить она могла… Нет, не могла, только хрипеть. Круги под глазами, заложенный нос. Увидев это чудо на кухне, Беннет сразу погнала больную обратно в гостиную.  — Так, — Беннет взъерошила волосы, наблюдая за тем, как Лив залезает обратно под одеяло. — Надо что-то с тобой делать. — Ведьма никогда не была экспертом в лечении, а сейчас ей приходилось быть ответственной за чей-то комфорт и выздоровление. Блондинка, кажется вообще была согласна на всё. Её шатало, знобило, веки были чуть опущены. Надо было её чем-то накормить, но чем? Если она говорить не может, то горло у неё наверное саднит сильно. В таком случае нужно варить бульон куриный, это единственное, что она знала. Отлично, и где ей курицу достать? В морозилке шаром покати. Цепляясь за идею с бульоном, ведьма подошла к камину и разожгла его. Пламя полыхнуло, и брёвна начали медленно, тихо потрескивать. Девушка выдохнула. Ей просто нужно было выстроить цепочку действий и всё. Если бульона нет, значит его нужно сварить. Варить не из чего, значит нужно идти в магазин. Всё просто. Бонни физически ощущает, как её плохое самочувствие начинает отходить на второй план, на фоне состояния Паркер-младшей. И так всегда, если надо кому-то помочь, она задницу надорвёт, но на ноги поставит. Ей же лучше, у Сальваторе будет смысл держаться на ногах. Лив заходится сильным и протяжным кашлем. Беннет вздрагивает и бежит на кухню за лекарствами. Хватает всё сразу и несётся обратно, по пути проскальзывая по полу в шерстяных носках. Она вываливает кучу упаковок и блистеров на диван, рядом Оливией. Ищет там жаропонижающие, выковыривает двойную дозу, метается на на кухню за водой. Объясняет как и что пить, когда пользоваться спреем для носа и горла, попутно сверяясь с инструкцией. Паркер вроде бы и слушала, а вроде бы уже и сопела, пуская слюни на подушку. Бонни вздохнула. Это просто ещё одна проблема, о которой не стоит сильно волноваться, Лив ведь не умрёт. Просто стоит проявить терпения и чуточку настойчивости, ей не нужна тут ходячая бацилла.  — Хей, — Бонни садится на край дивана, немного тормоша блондинку за плечо. Девушка не может дышать носом из-за насморка, и из глотки доносятся еле слышные хрипы. — Лив, — спокойным и даже нежным голосом зовёт её Бонни. Слова доносились до Оливии, как через толщу воды. Было ощущение, что забиты не только некоторые дыхательные пути, но и уши. Она вроде бы даже не может вспомнить когда в последний раз ей было так плохо от простуды. А хотя… Что-то похожее всплывает в голове. Тогда Люк был жив, тогда ещё ничего не произошло, и папа был добрым, а не вечно дёрганным. Неужели она правда назвала его папой? Когда такое было в последний раз? Наверное тогда и был тот раз. Тогда с ними был и Малакай, который ещё не сорвался, тогда живых было больше. Ему сказали следить за ней и братом на улице. Была зима, вот-вот грянет рождество, и снег был липкий, а значит снеговики получались легко. Конечно, он как и все старшие братья делал это из-под палки, у него по мимо них с Люком было ещё четверо младших, разумеется ему это осточертело. У Лив никогда не было с ним особой связи. Она называла его братом, но на деле для её маленькой четырёхлетней головы он был человеком, который жил с ними в одном доме и которого было очень сложно уговорить погулять с ними. Делал он только тогда, когда отец строго на него смотрел, а затем своим громим и строгим голосом говорил ему одеваться и отвести их во двор. Кай спорил с ним с минуту, потом получал по щам, и они шли гулять. О, он определённо не был хорошим старшим братом. Говнюком он был. Засранцем и сукиным сыном. Но это Лив поняла только после 10-го мая 1994-го, хотя, и тогда задавала глупые вопросы. Ближе к семи годам всё встало на свои места. В пять с половиной она осознала, что их шумный дом опустел, а папа с мамой больше не празднуют Рождество с таким размахом. Не было больше никакого имбирного печенья и большой ёлки. Была только маленькая, искусственная, которую хранили в пыльной кладовке и каждый раз её приходилось мыть в ванне. А так как никому кроме Лукаса это вообще не сдалось, каждый год она с братом стабильно затапливали ванну, а затем слушала ругань отца. Как только Оливия начала осознавать мир вокруг, она стала замечать. Кай всегда уходил раньше из-за стола, и никто его не держал, ел он быстро смотря прямо перед собой. В семейных развлечения и прочей лабуде он участия не принимал. Когда обсуждали поход в кино, заранее делали расчёт на то, что Малакай и головы не высунет из своей комнаты, даже не спрашивая его. И это было в порядке вещей, обыденностью, казалось нормальным. Когда маленькая Лив просила его достать что-то с верхней полки, она заранее знала, что он этого не сделает. Если она прибегала на кухню после громких догонялок или бурных пряток, и в силу роста не могла дотянуться до полок со стаканами и графина с водой, а он в это время был на кухне, то чёрта с два он бы хоть пальцем пошевелил, чтобы помочь. В итоге она роняла графин, разбивала стакан, разливала воду или в итоге вообще падала со стула. Когда всё это случалось Кай со вздохом поднимался из-за стола и просто покидал помещение, даже если она ревела в три ручья. В такие моменты было т-а-а-к обидно, что плакать хотелось ещё больше. Но со временем, до её маленьких мозгов дошло, что девичьи слёзы его не особо трогают, как например добродушного Джоуи, который расшибся бы в лепёшку лишь бы она не разводила сырость. Почему-то плакать при нем, для неё стало стыдным. Если он находился в комнате, то она не позволяла себе закатывать концерт, из-за того, что Люк первым добежал до стены, как делала это обычно. Всё потому что так его внимание привлечь не получалось, но других способов младшая Паркер не знала, а маленькой Оливии этого очень хотелось, прямо до скрипа в зубах. Это для неё он был самым старшим и сильным, вернее сказать единственным, и загадочным. Для Кая Лив была лишь очередным назойливым мелким ребёнком, с которым придётся гулять, следить, чтоб ничего не разбил, трать время, получать нагоняй от папаши за её глупые косяки. Просто очередная наглая маленькая дрянь, которой всё вынь да положь. Была в нём злоба по отношению к ней. Внутренняя, которую он сдерживал, ведь выплеснуть было некуда. Безвыходная ситуация. С его стороны всё понятно, белая ворона в семье, которую недолюбливают в открытую. Но будучи ребёнком, она того не понимала и лезла к нему. Кай отбрыкивался от неё как мог, но только словами, тактильный контакт он себе не позволял ни-ко-гда. Но это не значит, что своими шуточками и издёвками он не доводил её до истерики. Как то раз, Оливия попросила дать ей кассету с мультиками, ведь у него стоял целый шкаф с этими дурацкими фильмами. Даже маленький, старый телевизор из кладовки он перетащил к себе, перед этим свозив его в мастерскую, после чего он начал показывать лучше, чем до поломки. На удивление он дал ей кассету, был вежлив, даже разрешил взять со стола красную фенечку, одну из тех, которые он плёл на досуге. Оливия была так счастлива, наконец-то телевизор был свободен, в гостиной никого не было, значит и отвлекать некому. И что вы думаете? Этот придурок дал ей кассету с фильмом «Пятница 13», остановленную на том моменте, где Джейсон Вурхиз совершал своё первое убийство. Разумеется она тогда так испугалась, что по сей день ужастики не смотрит. В своём невообразимом гневе, с глазами на мокром месте, она побежала к нему в комнату, в одной руке сжимая плетёную верёвочку, уже не кажущуюся такой классной, а во второй злосчастную кассету. О, она тогда была так зла, что чуть ли волосы на голове не рвала. Застыв у него на пороге с видом разъярённого быка, она начала вытаскивать всю плёнку из кассеты, разрывая прямо у него перед глазами. Всё это время он лежал в наушниках, на своей чёртовой кровати, а когда увидел ее на пороге улыбался так гадко, что у маленькой Лив буквально сорвало башню. Видеть, как с каждым её движением брату становится не до смеха, было так приятно, что остановиться она уже не смогла. В довершение своего концерта, младшая Паркер со всей дури швырнула предмет об пол так, что пластиковый корпус громко треснул. Когда Малакай вскочил с кровати, Лив уже в слезах бежала по коридору к лестнице, сжимая в руках тот идиотский красный обрубок ниток, а в след ей летели все слова, которые папа запрещал говорить в доме. Ещё у него была магнитола и виниловый проигрыватель. Деревянный стеллаж в пол стены был забит книгами, журналами, кассетами, пластинками, в общем всем, что ей запрещалось трогать. Он вообще не терпел, когда в его комнату заходили, а если и без стука, то он краснел от злости. Лив хорошо помнила, ловцы снов, всякие верёвочки и прочую ересь у него в изголовье кровати. Такие яркие и интересные, а главное запретные. В их семье не признавали обереги, придуманные людьми, гороскопы, считалось, что всё это бесполезно. Но у Кая этих вещиц было навалом, как бы на зло. Как то раз Оливия залезла к нему на кровать, пока он что-то писал за столом, и потянула руку к плетёному человечку с чёрной ленточку вокруг шеи. Малакай не поворачивая к ней головы сказал, что если она хоть пальцем коснётся этого, то он оторвёт её плюшевому зайцу оба уха. Та фенечка до сих пор где-то у неё валяется.  — Открой пожалуйста глаза. Это не на долго, я обещаю. Потом снова можешь спать, — ведьма уже не трясёт её плечо, а тихонько гладит, примеряя на себя роль заботливой мамы из фильма. Удивительно, как много Лив помнит, до той резни, что устроил Кай, но вот все её дни рождения вылетают из головы спустя неделю. Блондинка открывает глаза, даже не удивляясь своему внезапному путешествию в прошлое. Со дня смерти Лукаса, она будто живёт моментами из детства, стараясь найти утешение, даже в тех годах, когда все жили в одном доме с монстром. В горле у неё встал ком, а из-за воспаления, оно начало ныть ещё сильнее. В носу защипало от нахлынувших переживаний, теперь вчерашняя апатия прошла, и весь ужас случившегося вчера нахлынул и утянул под воду.  — Всё хорошо, — тихо молвит Бонни, позволяя себе прикоснуться к её волосам. — Ничего не случиться с тобой пока ты здесь. Это Лив не успокаивает от слова совсем. Сколько раз ей уже говорили, что это «хорошо» будет. Даже Люк говорил, и где он теперь? Ей очень хочется плакать, вот чтобы прям навзрыд, чтобы никакой Беннет рядом не было, не надо её успокаивать. Оливию бросает тов жар тов холод, она вся вспотевшая, одежда липнет к телу, и всё это так неприятно, так омерзительно, что ей хочется сесть и кричать. Но вместе с этим наваливается и беспомощность. Сил устроить себе мощную истерику, чтобы следом пришло безразличие, — нет. Как и прав так себя вести, ведь это чужой дом.  — Оливия? — ещё раз её зовут и ей приходится возвратиться к ней, к ведьме Беннет, что стоит коленями на полу, а корпусом упирается в разложенный диван, чтобы быть с Лив на одном уровне. Выглядит она, кстати, не очень. На голове спутанные волосы, лицо опухшее, хотя выпили он вчера чуть-чуть, мешки под глазами. Ей бы отлежаться денёк. — Ты меня слышишь? Девушка приподнимается на подушке и кивает. Все её мысли сосредоточены на том, какое заклинание поможет быстрее придти в форму. А так как она в большинстве своём прогуливала, так называемые, ведьмовские пары, то выбор был не велик. По большому счёту, она знало только как останавливать кровь, хотя там скорее замедлить и как забрать боль, но на деле это ничего не исправит. Наверное второе не такой уж и плохой вариант. После вчерашнего Оливии требуется как можно быстрее передвигаться на своих двоих.  — Тебя надо сейчас напичкать, всеми возможными таблетками, каплями, уколы я ставить не умею, так что… — Бонни передёрнула плечами при упоминании иголок. В самом начале её побега-путешествия, она попадала пару раз в больницы из-за своих припадков. Места, где ей ставили временный катетер для капельниц, болезненно заныли, хотя всё давно зажило и не раз. — У меня нет, чего-то, чтобы ты могла поесть с воспалённым горлом. — Девушка поджала губы и посмотрела на больную. Сколько не вздыхай, но на этот день она остаётся у неё, нравится это Беннет или нет. — Я думаю, — она отвела глаза и начала подниматься, — надо нагреть тебе молока с мёдом, у меня был где-то в кладовой. И чая пить побольше. Так и… — ведьма встала с колен и посмотрела в сторону камина. Ноги затекли, шея болела, видимо простудила себе всё, что могла. — И всё. Я схожу в магазин, куплю что-нибудь, что быстро готовится, варить нормальный бульон времени у меня нет… Бонни посмотрела на Лив сверху вниз. Взгляд у той был мутный и отстранённый. Беннет вздохнула в очередной раз. У неё возникло ощущение, будто она говорит с трупом. Пытаться кого-то утешать нет ни времени, ни сил. Остаётся только вздохнуть и просто идти выполнять план на день, силы ей сегодня ещё пригодятся. *** 09:36 Бонни закрыла тушь и бросила обратно в косметичку. Чуть не рассчитала, и тушь пролетела мимо кожаной сумочки, звонко ударившись о раковину и упав на кафель. Беннет выдохнула и положила трясущиеся ладони на раковину. Это будет провал, сегодня всё валится и рук. Ей плохо, горло болит, тело знобит, а таблетки не помогают, куда она собралась в таком виде? Ей бы лечь рядом с Лив и лечить свою задницу, а не спасать чужие. Но вместо коллективного и срочного оздоровления, она напяливает джинсы, душит себя мешковатым колючим свитером, от которого не спасает, даже джемпер, закрывающий руки. Взглянув на себя в зеркало, Бонни в очередной раз клянётся, что это в последний раз, когда она ставит себя раком, для, кого-то из этих мерзавцев. Нос всё равно красный, глаза слезятся от частых чиханий, поэтому белки раздражены. Да тут никакая тушь не поможет, зачем она тут вообще, если лицо олицетворение недосыпа. Девушка лениво тянется к телефону на полке, смотрит на время. Стэфан написал, что её ждут примерно к десяти, значит стоит выдвигаться, такси будет у дома с минуты на минуту. Беннет спускается вниз по лестнице, потом в прихожую, за рюкзаком. Кидает в сумку спрей для носа, салфетки, таблетки от головы, горла, жаропонижающие. Затем оглядывается, проверяя не забыла ли чего, смотрит в сумку и понимает, что это больше похоже на аптечку. Да уж, не так она хотела выглядеть на «встрече выпускников». Лив лежит на животе, скинув одеяло к ногам. Спина спокойно поднимается и опускается, руки лежат вдоль тела. Рядом с её подушкой склад лекарств, а на полу кружки от чая с каким-то вареньем. Дыхание у неё шумное, почти храп. Бонни откладывает рюкзак в сторону и мягко ступая походит к разложенному дивану. В комнате тепло, шторы закрыты, угли в камине тлеют. Девушка наклоняется и подбирает с пода стаканы, морщась от звука, который издают те, когда соприкасаются. Оливия даже не дёргается. Такси уже стоит у дома, когда Беннет поворачивает ключ в замочной скважине. Замшевые ботинки неприятно натирают в силу своей новизны, но руководствуясь тем, что она уже на полпути к машине, а возвращаться плохая примета, Бонни покорно заключает, что возвращение домой будет в разы приятнее. В машине у водителя прохладно, заднее сиденье просто ледяное, но не смотря на это сам таксист в футболке. Ведьма просит включить печь, но мужчина грубым тоном заявляет, что тогда в машине будет пекло. Бонни решает не пререкаться с водителем и просто промолчать в тряпочку. У этого человека явно не все дома, потому что снаружи машины снег, а он сидит раздетый. Справедливо рассудив, что в таком состоянии за руль своей машины она не сядет, её оранжевый монстр остался одиноко припаркованным возле дома. Теплее от этих мыслей не становится, но самой себе можно накинуть бал за избежание конфликта. Вот так она и проведёт весь день. Пансионат Сальваторе совсем немного присыпан снегом, даже на лужайке перед домом виднеется чудом ещё зелёная трава. Машина Деймона припаркована прямо перед крыльцом, причём довольно не аккуратно, по-свойски, автомобиль Стэфана стоит рядом с гаражом, со снесённым к чёртовой матери бампером. Можно сказать, что передняя часть была немного всмятку. Беннет даже остановилась прямо по среди дороги, гадая что же произошло. Младший Сальваторе имеет молниеносную реакцию и так его протаранить очень трудно, только если специально. Ведьма дважды стучит в дверь. В ушах начинает знакомо шуметь, в животе крутить, а к горлу подступать тошнота. Уже почти родное волнение поднимается у неё за спиной, готовясь обрушиться на неё волной. Кажется, что секунды тянутся как минуты, отчего паника зыбучим песком старается отвлечь от нависающего волнения. Шум в ушах, чем-то напоминающий море, достигает такого предела, что кроме собственного дыхания и сердцебиения Бонни ничего не слышит. А дверь всё никто не отрывает. Беннет позволяет себе закрыть глаза и начать считать до десяти, представляя, как волна за спиной рассеивается, а песок отступает от ног. Тело немного дрожит, но это можно списать на холод. Спина болит от напряжения и чувство незащищённости постепенно обволакивает. Ведьма открывает глаза, стискивает окоченевшей рукой лямку рюкзака и старается сфокусироваться на дыхании. Это помогает абстрагироваться от мыслей, которые накручивают и не дают здраво оценить ситуацию. Беннет напоминает себе, кто она, где находится, общее положение дел. Доктор Рихтер говорил, что в моменты такого дисбаланса надо отвлекаться, замечать реальность. Напомнить себе время, подумать о том, какая на тебе одежда, посчитать, на скольких квадратиках мелкой плитки ты стоишь. Когда Бонни досчитывала третий квадратик, с той стороны двери щёлкнул замок. Дверь отворилась, и на пороге возник Стэфан. Это ни хорошо, ни плохо, просто воля случая.  — Я рад, что ты пришла, — он улыбнулся и сделал приглашающий жест. И всё же было в нём что-то, что выдавало его… нервозность? Волосы по привычке стоят дыбом, футболка отглажена, но улыбка будто нарочно с лица не сходит, и руки ему деть некуда: то в карманы, то на груди скрещивает, то о косяк обопрётся, то пальто её порвётся вешать. Да он почти что не прыгал на одном месте.  — Стэфан? — Бонни тихонько позвала его, когда закончила с верхней одеждой. — В гостиную идти?  — А? Да, — он как-то излишне резко повернулся и пошёл куда-то в глубь дома. В гостиной никого не было. Вообще, она ожидала увидеть многих на этом планировании убийства. Может, ещё не все подошли? Наверное, Аларик с Джо уже свалили в далёкое далёко, не желая участвовать в чём-то подобном. Сесть на диван? Или постоять? Много людей будет? Кто ей будет объяснять, что делать с этим заклятием? Со стороны веранды послышался скрип, Бонни вздрогнула. Внутри всё похолодело, на смену саркастичному спокойствию, мягко подкралось старое доброе волнение, от которого кишки заплетаются в узел. В районе спины, где плечи, и чуть ниже лопаток пробегает холодок, и у Бонни едва получается заставить себя не оборачиваться, не поддаваться панике. Сперва звук скрипа половиц доносится до её ушей, а затем размеренный топот женских каблуков разносится по помещению. Из-за угла появляется Нора в свете дневного солнца, пробивающегося сквозь застеклённую веранду. Вся она в чём-то тёмном, в складках, из-за освещения точно не понять. Волосы распущенны и лежат как прежде, ровными локонами. Беннет сразу вспоминает, какой она проснулась в её доме, после их первой встречи. Она была помята временем и жизнью, но всё равно саркастична и горда. Как поэтично, буэ.  — Бонни, — Хильдегард делает шаг к ней, и солнечный свет пропадает с её затылка, и теперь ведьма видит, что еретик улыбается, — я рада, что ты здесь. «А я нет, у меня в портфеле половина домашней аптечки, а дома сестра человека, который несколько раз пытался меня замочить», — устало думает девушка.  — Что ты тут делаешь? — Бонни кладёт рюкзак на диван и стаскивает с себя свитер.  — Я что-то вроде переводчика, — Нора начинает нервно гнуть пальцы, будто ей некуда их деть. На своих высоченных каблуках, разница в их росте составляла примерно пятнадцать сантиметров, то есть, чем ближе Нора подходит, тем выше Бонни поднимает голову. — Малкольм сказал, что не придёт, — голос звучит уверенно, но глаза закатывает она явно отрепетировано и излишне театрально. — Лили и Энзо будут через пару часов.  — Какого переводчика? — без свитера оказывается не так тепло, но надевать этот колючий мешок из бабушкиного шкафа желания нет.  — Пойдём, — Нора разворачивается и идёт к веранде, попутно беря с одного из комодов маленький, но увесистый томик. Ведьма плетётся за ней, скидывая с плеча рюкзак, чуть ли не волоча его по полу. Голова начала пульсировать в районе лба, а горло начало саднить. В такой ситуации не до волнения и, когда из-за угла появляется Бо, она не пугается, а радуется, могло бы быть и хуже. Мужчина весь в чёрном как и Нора, в свете солнца его большие глаза поблёскивали и становились светлее. Как бы то ни было странно, но при появлении ведьмы еретик растянул губы в довольно дружелюбную улыбку. Бо протянул ей руку, и Бонни незамедлительно её пожала, немного растерялась на моменте, когда не поняла, стоит ли здороваться в слух или лучше не надо.  — Я… — начала она. И тишина. «Что, сказала прежде чем подумать? Ну, давай, действуй».  — А, в целом, не важно, — Беннет неловко заправила волосы за ухо, и, не поднимая взгляда, отодвинула стул и села. Бо умастился напротив, расстегнув пуговицу пиджака, и перевёл взгляд на Нору, стоящую возле стены. Та вела себя как-то неестественно. Нет, внешне всё в порядке, но вот эти бедные пальцы, которые она без конца заламывает, и постоянное переступание с ноги на ногу нервировали даже Бо. Хотя, для Бонни тот факт, что кто-то так же нервничает или даже больше, являлся скорее приободряющим. Будто бы не ты один будешь наказан за невыполненное домашнее задание. Хольдегард прошла к другой стене, где стоял стул, ухватилась за его спинку и, вместо того, чтобы поднять и перенести его, девушка с громким и противным скрипом протащила его по видавшему виды ламинату. Бонни наблюдала за этим искоса, потом стрельнула взглядом в сторону Бо, он же должен хоть что-то сказать… Вот чёрт, ладно. Мужчина только поджал губы, стараясь скрыть улыбку, и не отрывал глаз от поверхности стола. Нора с грохотом поворачивает стул, смотря только на Бо, и только когда добивается того, что на неё посмотрели, садится за стол кидая прямо перед Беннет тот самый томик. Бонни вздрагивает и хочет сматериться от досады и того, то она опять внутри какой-то неразберихи. Молчали они с минуту, играя в гляделки, пока ведьма делала вид, что старая книга перед ней оказалась шибко интересной, чтобы обратить хоть малейшее внимание на обстановку. Хотя, если честно, большинство рун были ей незнакомы, она вообще это дело не любила, так не воспитывалась в магической семье, где это изучали с детства, так что материал приходилось догонять в экстренном режиме, при котором многое пропускалось.  — Я, конечно, понимаю, что у вас сейчас разговор поинтересней, чем со мной, но давайте ближе к делу, — Бонни облокачивается на стол и протягивает книгу Бо. Огромная ладонь оказывается едва ли не больше самой книги, тогда как ладонь Бонни покрывала только две третьих, может, чуть больше. Он веером перелистал пару сотен страниц, излишне манерным движением достал из кармана пиджака блокнот, долго сверялся и хмурился. Бонни посмотрела на Нору, та оперлась на ладонь и безразлично смотрела в окно. И только непрерывно дёргающийся носок туфли, выдавал чертей, которые плясали в её прикрытых глазах. «На солнце они наверняка как свежий мёд,» — подумала ведьма, садясь в такую же позу. Хильдегард очень похожа на одну из тех юных дам из высшего общества девятнадцатого века. Капризных до ужаса, кокетливых со всеми подряд, уверенных, что среди них нет краше мымры, чем она. Наверное, такой она и была до попадания в тюрьму. Все они кем-то были, просто их жизнь забрали и остановили, не собираясь давать дальнейшее развитие сюжету. Бо протянул Беннет книгу открытую на 243 странице и не пишущим концом ручки обвёл три крупных абзаца мелким шрифтом.  — Всё это надо перевести? — брови неконтролируемо поползли вверх. Бо обречённо кивнул.  — Почему вы раньше не начали это делать? Тут работы на день!  — Мы только позавчера книгу отыскали, — буркнула Нора. Чувство неизбежной работы подкралось сзади и вызвало желание слинять и скинуть перевод на кого-нибудь другого.  — Возьмём по абзацу, — процедила ведьма, пробегаясь по рунам, судорожно ища знакомые.  — Я за справочниками и листами, — Нора вяло встала и поплелась в сторону библиотеки.