Горный

      Богдан не мог заставить себя проснуться — как и почти каждое утро, независимо от того, находился он дома в мягкой постели или в крохотной палатке посреди гор. Сонливость придавливала его к поверхности сильнее любого самого толстого и тяжелого одеяла, и мягкая ткань внутри спальника приятно касалась обнаженного тела, совершенно не способствуя пробуждению. Сквозь полудрему он слышал, как переговариваются снаружи альпинисты, как вскипает на горелках вода для кофе и завтрака, но звуки пролетали мимо сознания. Кто-то — кажется, грек, — зашуршал перчатками по стенке его палатки и парень в ответ пробурчал что-то невразумительное, давая понять, что он уже не спит.       Почти не спит.       — Богдан, подъем, — Савва приоткрыл на несколько сантиметров молнию на входе, впуская внутрь нагретого за ночь убежища холодный свежий воздух, и блондин в ответ свернулся в клубок, закрывая голову руками.       — Еще пять минуточек, мам.       — Вставай. Кофе будешь?       — Буду…       Выбираться наружу не хотелось, и постепенно он стал снова проваливаться в сон под размеренный шум лагеря и редкие выкрики высокогорных птиц.       — Ты опять? — голос друга в очередной раз резко выдернул его в реальность и все же заставил пошевелиться, попытаться хотя бы открыть глаза. — У тебя две минуты.       — Отстань, а? Я уже встаю, — Богдан с трудом перевернулся на другой бок, приоткрыл угол окна, сонно разглядывая, как по склону мечутся оранжевые солнечные зайчики от чьей-то горнолыжной маски. Ледник, который они должны были сегодня перейти, при дневном свете был почти матовым, бело-голубым, с темными прожилками трещин, казавшимися на таком расстоянии тонкими нитями.       — Я предупреждал, спящая красавица, — молния на входе разъехалась, открытая снаружи, и сильные руки выдернули Дана из палатки так резко, что он не успел издать ни звука, только глотнул морозного воздуха от неожиданности, когда его практически вытряхнули из теплого спальника, забрасывая горстями рыхлого снега, выпавшего ночью. Тонкие спортивные брюки сползли к бедрам и промокли, прилипая к ногам, холодные прикосновения обожгли чувствительную кожу, заставив парня выгибаться и уворачиваться, ругаясь сквозь зубы, и постепенно их возня перешла в шуточную борьбу, в попытки свалить друг друга на землю — до тех пор, пока грек случайно не прижал коленом светло-золотистые пряди, разметавшиеся по снегу.       — Слезь, кабан, — блондин зашипел было от боли, но Савва почти мгновенно встал, отпуская волосы, и он немного расслабился, лежа на спине и потирая пальцами зудящую кожу на голове. — Все, все, хватит, я проснулся. Руку дай, раз ты такой тактильный сегодня.       Грек одним рывком поднял парня на ноги, между делом стряхивая снежную крупу с его плеч.       — Йен смотрит.       — И что? — Дан ногой подтянул к себе отброшенный в сторону спальник. Жаркое горное солнце приятно пекло кожу, не давая замерзнуть, но стоять босым на снегу все равно было чертовски холодно.       — Не тупи, Богдан, — Савва взглянул на него с насмешкой и некоторой долей упрека, все еще стоя близко. — Между вами разве что воздух не искрит. И ты, конечно, вообще не в моем вкусе, но тело у тебя что надо, так что или пользуйся этим, или оденься, пока не простыл.       — Так, иди отсюда уже, — блондин скинул с плеча его руку, и грек, уходя, напоследок все же легонько ткнул пальцем в поджарый живот парня, будто намекая подумать о сказанном. — Сваха.       — Отморозок.       Закинув за голову руки, сцепленные в замок, Богдан закрыл глаза, подставил лицо под горячие солнечные лучи и потянулся, разминая все еще не до конца проснувшееся тело, с удовольствием ощущая, как напрягается каждая мышца, как растаявший от его тепла снег каплями стекает по коже, как намокшие концы волос задевают спину ниже лопаток, и — чертов Савва! — почти чувствуя на себе взгляд американца.       По крайней мере, ему хотелось верить, что тот действительно смотрит.       Спальник под ногами быстро остывал, и Дан забрался обратно в палатку, чтобы через пару минут вернуться одетым. На ходу расчесывая пальцами спутавшиеся волосы, он присоединился к неторопливо завтракающей группе, сел между Юки и Йеном, сунувшим ему в руки термостакан с горячим растворимым кофе… Все шло своим чередом. Уже через час они, собравшись, шли в сторону ледника, и снова под ботинками тихо скрипел снег, а плечи распрямлялись под тяжестью рюкзака.       — Она милая, — Богдан отследил взгляд грека, посмотрел на спины девушек, перешептывающихся о чем-то на ходу. — Номер телефона взял?       — Еще успею, мы же в горах, — Савва фыркнул, собираясь что-то добавить, но все же промолчал: они поравнялись с Йеном, ненадолго остановившимся, чтобы присоединиться к ним.       — Эй, парни, — американец стянул баф с лица и его голос сразу зазвучал менее глухо, — у меня к вам просьба. Карниз на леднике очень узкий, и мне было бы намного спокойнее, если бы кто-то из вас пошел в связке с Алисой. Просто на всякий случай, если она вдруг не справится. Вы не против?       — Без проблем, — Богдан бросил короткий взгляд на грека и тот кивнул в ответ: они уже давно научились понимать друг друга без слов. — Он пойдет.       — Спасибо. Тогда Юки будет в тройке с парнями, а мы прокинем страховку и тросы, чтобы переправить рюкзаки.       — Передам девчонкам, — Савва опустил на глаза маску и прибавил шаг, но обернулся на негромкий выкрик блондина: «Номер!» — и направил в его сторону руку с поднятым средним пальцем.       — Алиса ему понравилась, — улыбнулся Дан в ответ на недоуменный взгляд американца.       — Для вас это нормально?       — А что не так?       — Не знаю, — Йен отвлеченно смотрел по сторонам, будто не концентрируясь на разговоре, но в его голосе слышалось напряжение, говорящее об обратном. — Никогда не сталкивался со свободными отношениями.       — Я запутался, ты о чем сейчас? — Дан обернулся, на ходу глядя в лицо американцу и пытаясь уловить смысл его слов.       — О вас двоих. Просто ты так спокойно реагируешь на то, что ему кто-то понравился.       — А почему я должен… — в голове что-то будто щелкнуло, и детали этого странного разговора сложились вместе так резко, что блондин споткнулся, но все же сумел сохранить равновесие. Губы против воли растянулись в улыбке, как бы он ни старался ее подавить. — Господи, Йен, ты серьезно? Он же самый натуральный натурал во всем мире.       — Знаешь, со стороны ваши отношения кажутся очень близкими, — американец на мгновенье посмотрел на парня, но тут же отвел глаза.       — А какими еще им быть, если мы познакомились раньше, чем ходить научились? Я этого даже не помню, Савва просто… ну, он просто был всегда.       — Как брат?       — Да, вроде того. Как часть меня.       Ледник впереди больше не казался матовым, как утром — он набрал глубины и объема, прозрачности, припорошенной ночным снегопадом. Пухляк под ботинками незаметно сменился на фирн, перестав искриться от солнца, но идти по нему было значительно легче; Богдан уставился под ноги не столько из осторожности, сколько ради того, чтобы не смотреть куда-то еще. Размеренная ходьба помогала ему сосредоточиться, и он раз за разом мысленно прокручивал одну и ту же фразу, постоянно меняя формулировки, пытаясь собраться с силами и сделать то, на что не хватало смелости в последние два года. Где-то в затылке противно зудело ощущение, что он потерял впустую много, очень много времени…       — Так значит, ты поэтому пропал после Казбека? Думал, что у меня отношения с Саввой?       — Йен! — над склоном разлетелся звонкий голос Юки и Дан едва заметно дернулся, как от пощечины. Девушка стояла у стены, опираясь на нее руками. — Лед бутылочный.       — Ничего, — американец бросил на него короткий и, кажется, немного извиняющийся взгляд, и ускорил шаг, подходя к остальной группе. — Просто пойдем медленнее, чем рассчитывали.       Богдан с наслаждением скинул со спины надоевший рюкзак и повел плечами, наблюдая, как группа располагается на привал. Постепенно все нашли себе применение, занялись подготовкой к переходу, и он наконец смог выбросить из головы все, кроме предстоящей задачи. Стена перед ним была почти отвесной и изгибалась поворотом, лишая возможности видеть трассу, а в нескольких шагах слева от места, где он стоял, склон круто уходил вниз, превращаясь в глубокую расщелину, идущую вдоль ледника. Узкий, всего сантиметров двадцать шириной карниз, по которому им предстояло перебраться на другой склон, не оставлял совершенно никаких иллюзий о том, что это будет легко.       — Маршрут метров сто тридцать?       Йен кивнул, неторопливо собирая на обвязку вокруг пояса страховочные элементы, и блондин тоже полез в рюкзак, доставая все, что может пригодиться во время перехода, и краем глаза наблюдая за Саввой, устанавливающим ледовую станцию в стене.       — Прокинем лифт для рюкзаков и перила. Лезть недалеко и подъема почти нет, но в остальном, конечно, условия отвратительные, — американец застегнул на себе пояс, проверил крепления шлема и кошек. — Я пойду первым, сменимся примерно на середине пути: за поворотом должна быть полка, там можно будет отдохнуть и нормально перестегнуться.       Пока они собирались, полуденное солнце скрылось за набежавшими низкими облаками, и блондин беспокойно посмотрел в небо; впрочем, от утреннего слабого ветерка сейчас не осталось и следа, и вряд ли возможная непогода застанет их группу во время перехода. Он снял маску, подвешивая ее на обвязку — снег больше не слепил и ледник, лишившись прямого солнца, не причинял боль глазам.       — Не торопись, ладно? — Богдан защелкнул карабины на ледовой станции и отклонился назад, натягивая тросы, убеждаясь, что все закреплено прочно. Веревка тянулась от американца сквозь станцию к страховочному устройству и его рукам, и меньше всего хотелось, чтобы что-то пошло не так. — Я тебя держу.       Йен, сосредоточенный на переходе, только коротко кивнул в ответ и шагнул к стене. Дан смотрел на него неотрывно, понемногу стравливая веревку по мере того, как парень отдалялся, цепляясь за выступы и трещинки ледорубами, вгрызаясь в узкий карниз острыми зубьями кошек; кажется, он даже задержал непроизвольно дыхание, когда Йен, прижавшись ко льду, с усилием вкручивал в стену первый промежуточный ледобур, и немного расслабился только в тот момент, когда на нем замкнулся карабин, обеспечивая дополнительную страховку. В эти пятнадцать минут, пока американец пробирался по почти отвесной стене до поворота, для него не существовало остальных альпинистов, которые наверняка ждали в таком же напряжении, но, когда Йен свернул, скрывшись от взглядов, время потянулось еще медленнее. Дан следил за тросом для рюкзаков, свободно провисшим над расщелиной и размеренно подрагивающим в такт движениям альпиниста — и это было единственным, по чему блондин мог судить, что все идет по плану… пока трос не замер.       Кажется, это были одни из самых долгих секунд в его жизни. Когда за спиной с электронным шипением ожила рация, он вздрогнул от неожиданности.       — Поставил вторую ледовую станцию. Сижу на полке, болтаю ногами в воздухе, жду. Вид потрясающий.       — Я пошел, — блондин перекинул веревки, чтобы не мешали двигаться, и ненадолго обернулся на Савву, стоящего позади.       — Удачи.       Короткий удар кулаками на прощание — и Богдан сделал первый шаг на скользкий карниз, вбивая острие ледоруба в стену и страхуясь за прокинутые перила. От ледника по лицу тянуло холодом, он видел в его глубине темно-синие и белые прожилки слоев, трещины, глубокие царапины под ногами, оставленные кошками Йена… Чем дальше он пробирался, тем спокойнее становилось внутри, как будто, прижавшись к этой небольшой холодной частичке скалы, он набирался от нее уверенности, покоя и того странного, не имеющего названия чувства, которое и тянуло его в горы из года в год. Положив руку на лед, он пальцами сквозь толстую ткань перчаток чувствовал мерное, низкое гудение горы, и оно отзывалось в нем, заставляя сердце биться ровнее.       Три точки опоры, шаг, перенос веса. Три точки опоры, шаг, перенос. Три точки…       Пройдя поворот, оказавшийся вовсе не таким резким, каким выглядел издалека, Дан позволил себе на несколько секунд замереть, вцепившись в стену, чтобы осмотреться. Его дыхание оседало на льду, ерошилось крохотными пиками инея; вид на заснеженные скалы, открывающийся с этого провала между двумя склонами, завораживал, поднимал из глубины души и вытаскивал наружу гремучую смесь восхищения и ужаса, какую любой человек испытывает, впервые попадая в горы. Он почти уже забыл ее привкус, слишком часто выбираясь на восхождения и горнолыжные трассы, но такие места, как это, ставили на место любого альпиниста, мгновенно напоминая, что людям здесь не место…       — Уснул? — метрах в пяти слева Йен удобно устроился на ледяной полке. — Иди сюда.       — Мы вдвоем не поместимся, — добравшись до него, Богдан поставил на выступ ногу, чтобы надежнее закрепиться и перенести страховку на вторую станцию, нависающую над головой американца. Как только защелкнулись карабины, он отпустил руки, упираясь ботинкам в лед и расслабленно повисая на веревках. — Это даже полкой не назовешь, так, чуть более широкий карниз.       — Дан дошел, все нормально, — американец опустил рацию на колени, дождался короткого «окей» от Саввы и подвесил ее обратно на обвязку. — Большинство моих друзей умерли бы от ужаса, глядя на тебя сейчас.       — Так плохо выгляжу?       — Парень, ты висишь над пропастью.       — Мне удобно, — блондин улыбнулся, мягко раскачиваясь из стороны в сторону.       — Серьезно, не качайся, лед плохой, — подавшись немного вперед, Йен снял с пояса парня страховочное устройство и перенаправил веревки, цепляя его на себя. — Да.       — Что «да»? — Богдан непонимающе посмотрел на него, перестав вертеть головой по сторонам.       — Да, я думал, что ты в отношениях с Саввой.       — А, это «да»… — неловкое молчание между ними едва разбавлялось тихими поскрипываниями льда и тросов. — Нашел, конечно, самое подходящее время для откровений.       — Ты сам спросил об этом, разве нет?       — В тот момент я, кажется, не висел над расщелиной, — Дан подтянулся вперед, упираясь в полку с двух сторон от Йена и становясь на колени над ним: места для двоих здесь явно не хватало. — Давай отложим это до вечера? Придержи меня, я перестегнусь.       Пальцы американца сомкнулись на обвязке, прочно удерживая за ремень, и Дан отстегнул страховку, полностью доверяя ему свою жизнь. Пока он менял положение веревок, занимая место лидирующего, пока заново крепил карабины и проверял надежность конструкции — он каждую секунду чувствовал, насколько близко находится Йен, и совершенно ничего не мог сделать с тем, что от этого сердце начинает биться слишком быстро. Пытаясь отвлечься, он посмотрел на отрезок трассы, который им осталось пройти.       — Двух промежуточных ледобуров хватит. Отсюда ты меня все равно не удержишь, если что-то случится, так что выходи, когда я поставлю второй. Я застраховал… — Богдан посмотрел вниз, чтобы лишний раз убедиться, что все сделано правильно, но в этот момент американец повернул голову, в тесноте упираясь подбородком в его грудь, и блондин едва не поперхнулся словами, запнувшись посреди фразы. — Я застраховал тебя на станцию.       — Как скажешь, — Йен по-прежнему держал руку на ремне, хоть в этом больше и не было необходимости, и, похоже, не собирался отворачиваться, несмотря на неудобную позу. — Сейчас ты главный.       — Звучит двусмысленно, — чтобы защелкнуть последний карабин, Дан немного наклонился вперед, и американец едва заметно потянулся навстречу — точно так же, как тянулся очень давно в затерянной среди снежной бури палатке, не желая прерывать поцелуй, и это непроизвольное движение сломало что-то внутри. Стряхнув с руки перчатку, Богдан, едва касаясь, провел по немного приоткрытым губам Йена, ощущая подушечками пальцев обветренную кожу, запустил ладонь под доверчиво запрокинутую голову — и только потом поцеловал, закрывая глаза и отдаваясь ощущениям: горячему дыханию, холодному привкусу мяты, прикусываниям губ, осторожным прикосновениям, сменяющимся на наглый напор и возвращающимся обратно к нежности.       — Нашел время… — Йен шепотом выдохнул ему в шею, убирая пальцы, сжатые на обвязке до побелевших костяшек.       — Что поделать, если нас вечно отвлекают, — Дан откинулся назад, поднимаясь на ноги и перешагивая через его колени. — Увидимся на той стороне.       Поначалу идти дальше было легче, чем до поворота, и он немного расслабился, позволяя себе иногда смотреть по сторонам, шаг за шагом продвигаясь к медленно приближающемуся склону, но уже через несколько метров и без того узкий карниз становился еще тоньше, позволяя цепляться за него только передними зубьями кошек, а после первой промежуточной страховки и вовсе почти исчезал, превращаясь в длинную зазубрину не больше сантиметра шириной. Пройдя почти две трети трассы, Богдан прижался к стене, снимая с пояса ледобур и пытаясь врезать его в ледник одной рукой; лед поддавался с трудом, уставшие мышцы сопротивлялись, но все же пару минут спустя он продел в установленную страховку карабин, закрепляя веревку и оттяжки для лифта.       — Что-то хрустнуло сейчас? — Йен напряженно вслушивался, глядя в его сторону.       — Да, я тоже слышал, — блондин внимательно осмотрел место крепления, подергивая элементы конструкции. — Вроде бы лед, но трещин нет и сидит прочно. Можешь выходить, я уже почти на месте.       — Окей, — американец легким движением перебрался с полки на стену, стравливая страховочные веревки.       — Здесь мало трещин, за которые можно держаться, и карниза, по сути, уже нет, — Дан с трудом дотянулся ледорубом до ближайшей зазубрины и зацепился, подтягивая себя немного наверх и взглядом находя подходящую опору для ноги. Выступ внизу казался надежным, но он едва успел перенести на него вес, когда снова услышал тот же хруст: пластиковое крепление на ботинке с глухим треском лопнуло, лишившаяся фиксации кошка слетела, быстро исчезая в темноте расщелины, и соскользнувшая следом нога лишила блондина равновесия. Сорвавшись, он заскользил вниз, пытаясь зацепиться за откалывающийся мелкими кусками лед, и резким рывком повис на страховке ниже карниза, где ледник уходил в сторону, отдаляясь от него; натянутая веревка дернулась, вырывая один из ледобуров, сбивая с ног Йена и ударяя его о стену.       — Йен, ты как? — несмотря на боль, Богдан попытался качнуться, чтобы достать до ближайшего выступа, но промежуточный пункт страховки, держащий их обоих, угрожающе затрещал, пуская во льду вокруг себя сеть трещин. — Йен, давай, ты должен закрепиться. Йен!       Американец без движения висел метрах в тридцати выше, медленно поворачиваясь по кругу на веревке под негромкий треск льда наверху, но присмотревшись, Дан смог увидеть, как куртка на груди слабо движется в такт дыханию.       — Ладно, ты живой, просто без сознания, уже легче, — стараясь не двигаться и усилием воли сохраняя самообладание, он отследил взглядом траекторию их возможного падения дальше. Если второй ледоруб не выдержит и они повиснут на станции, Йена разобьет о каменные выступы под ледником. — Думай, думай…       В нескольких метрах под ним расщелина сужалась, образуя на одной из стен узкую ледовую полку, за которую, возможно, получится зацепиться; дна видно не было, но даже если он промахнется, можно будет затормозить о приближающиеся стены — ледяные разломы крайне редко бывают глубокими. Да, опасно, рискованно и наверняка закончится переломами, но… Богдан снова взглянул наверх, на сорвавшегося по его вине американца, на наполовину выломанный из льда бур, держащий их страховку — и снял с обвязки старый складной нож, много лет назад купленный у подножия Швейцарских Альп.       Одного Йена ледобур выдержит.       — Давай, ты сможешь, — Дан непроизвольно часто дышал, борясь с подступающей паникой. Шершавая поверхность веревки под пальцами сейчас была для него единственным настоящим ощущением, и он сконцентрировался на ней. — Все получится. Соберись. И режь.       При таком натяжении хватило единственного движения ножа по веревке, и оставшиеся нити сами лопнули под его весом; не успев за доли секунды перехватить ледоруб, Богдан в падении воткнул в намеченный ледяной выступ нож, но пальцы соскользнули по лезвию, заставляя непроизвольно отдернуть руку от источника боли — и он сорвался вниз, успевая увидеть только трещину, быстро расходящуюся в стороны от ножа и откалывающую от стены ледяной обломок.