***
Молодая кобылка невольно улыбнулась, глядя в небо и провожая взглядом янтарных, слегка косящих глаз проплывающее мимо белое облако. Серый мех и жёлтая грива пегаски выделялись среди безжизненных городских улиц, а расправленные крылья купались в лучах утреннего солнца. Рисунок на её крупе, несколько пузырей разного размера, частично виднелся из-под висящей позади крыльев почтовой сумки, набитой письмами и свёртками, — части её работы, которой она занялась, чтобы накопить на поездку перед выпускным в следующем учебном году. Хотя, она должна была признать, что делала это не только ради битов. Было что-то успокаивающее в этом занятии. — Добрый день, Дерпи, — приветствовали её пони, когда она проходила мимо. Время от времени она останавливалась и подавала пони предназначенные для них письма или посылки. Разумеется, она могла бы не делать этого, а доставить почту, как положено, на дом — но Дерпи всегда чувствовала, что письмо или посылка должны быть получены и открыты как можно скорее. Это было её лето, состоящее не из игр и веселья, но из любимой работы. Она не могла не хихикать время от времени, думая о том, каким поэтичным было её лето, хотя прошло всего две недели. К тому времени, как солнце начало клониться к закату, Дерпи доставила всё, кроме одной последней посылки. Это была большая коробка, предназначенная для доставки в небольшой хозяйственный магазин, расположенный недалеко от центра города. Дерпи знала этот адрес, она знала все адреса в городе. Подойдя ко входной двери магазинчика, пегаска немного расстроилась, увидев, что она закрыта. Она оставила бы пакет у входной двери, однако эта часть города не славилась уважением к другим пони и их собственности. Поэтому она решила оставить его у бокового входа. Бросив взгляд в переулок, Дерпи на мгновение заколебалась, прежде чем покинуть улицу. Она могла разглядеть лишь большой зелёный мусорный бак и боковой вход в магазин. Дерпи не хотела, чтобы её поймал там кто-то не очень хороший, поэтому она подбежала к боковому входу и бросила свёрток прямо под дверью. Повернув назад, Дерпи быстро зашагала обратно к главной улице. Она была уже на полпути, когда до её ушей донёсся странный шум. Он не напугал её, а скорее озадачил. Этот звук показался Дерпи очень похожим на хриплый плач. Словно ребёнок так долго рыдал, что у него пересохло в горле и он не мог больше издать ни одного громкого звука. Дерпи огляделась, но заметила только боковой вход в лавку и одинокий зелёный мусорный бак. Остатки страха исчезли, она вернулась в переулок. Мысль о том, что кто-то попал в беду, только вызывала у неё беспокойство и придавала смелости. Отец правильно воспитал её: она никогда не оставит тех, кто нуждается в помощи, даже если при этом она сама может пострадать. Рыдания, казалось, слегка усиливались по мере того, как она продвигалась дальше по переулку. Звуки казались приглушёнными, и Дерпи сочла, что они доносились из одного из соседних зданий. Но когда она проходила мимо мусорного бака, новое чувство беспокойства и страха охватило её, когда она поняла, что плач на самом деле раздавался из него. Не колеблясь ни секунды Дерпи бросилась к мусорному баку и распахнула его крышку, замерев при виде открывшегося ей зрелища.***
Крошечная кобылка лежала, одинокая, в темноте, вцепившись в какой-то предмет, словно пытаясь защититься, и плакала. Она понятия не имела, что происходит. Она была одинока и голодна, и чёрная, кромешная тьма, казалось, осторожно подбиралась к ней. Её младенческий ум всё ещё пытался постичь то, что сделала её мать. У неё не было ни воспоминаний, ни знаний. Ей было всего несколько дней от роду, ей хотелось снова услышать голос матери и почувствовать тепло её непонятной энергии. Жеребёнок и понятия не имела, что все те проявления доброты и заботы, которые, как она считала, подарила ей мать, были всего лишь проявлениями отвращения. И маленькая кобылка плакала. Не зная, что мать, которую она так ждала, не вернётся, не понимая, как голодна и насколько пересохло её горлышко. Она могла лишь плакать, продолжая держать неизвестный предмет так крепко, как позволяло её крохотное тело. Она могла лишь ждать неизвестно чего, постепенно слабея. Кажется, она уже провела в этой темноте многие часы, слабость всё больше охватывала её, дыхание становилось тяжелее, хватка за неизвестный предмет — слабее. И вот после нового хриплого всхлипа в её мир ворвался ослепительный свет, вырывая из холодных объятий тьмы. Из последних сил кобылка подняла голову и увидела, как на неё с ужасом уставилась пара больших слегка косящих глаз.***
Остолбеневшая Дерпи могла лишь в ужасе смотреть на открывшееся перед ней зрелище. Младенец-единорог, скорее всего не старше нескольких дней от роду, лежала на дне мусорного контейнера в небольшой куче мусора, пропитавшегося кровью. Кровь медленно сочилась из царапины на её голове и носу, окрашивая её светло-сиреневый мех в багрово-красный. Были видны ещё несколько порезов и синяков, а также, похоже, подбитый глаз. В её короткой желтой гриве и хвосте запутался мусор. Единорожка посмотрела на Дерпи, выпуская из ножек банку из-под газировки, которую она прижимала к себе изо всех сил. Дерпи вновь ужаснулась, когда отчётливо различила рёбра под шёрсткой малышки — жеребёнка явно уже давно не кормили. Тошнота подкатывала к горлу Дерпи, она хотела упасть и свернуться в комочек. Но она знала, что не может позволить себе этого, только не здесь и не сейчас. Протянув копыта, пегаска начала вытаскивать малышку из мусорного контейнера, изо всех сил стараясь быть осторожной. Она чувствовала, что единорожка слабо сопротивлялась её хватке, но из-за усталости не могла ничего сделать. — О, пожалуйста, успокойся, — прошептала Дерпи сквозь подступающие слёзы, вытаскивая единорожку. Порывшись носом в сумке, она зубами вытащила маленькое одеяло, которое носила с собой на крайний случай, и осторожно завернула в него малышку. Затем, когда единорожка начала разглядывать более приятную, чем куча мусора, обстановку, Дерпи снова полезла в сумку и вытащила маленькую, наполовину пустую бутылку воды. Намочив край одеяла водой, Дерпи поднесла его ко рту малышки, и та сразу же начала сосать. Дерпи хотелось улыбнуться, глядя на вцепившуюся ротиком в тряпку единорожку — она ещё несколько раз пропитала ткань водой, — но юная пегаска чувствовала, что это совсем не повод для улыбки.***
Ощутив тепло одеяла, малышка почувствовала себя счастливой. Это напомнило ей о магической хватке её матери, только гораздо мягче и теплее. Она была так поглощена этим новым чувством, что почти не заметила холода, коснувшегося её губ. Чисто инстинктивно жеребёнок взяла кусок ткани в рот и начала сосать его. Почти сразу же кобылка почувствовала, как прохладная жидкость успокаивает её рот и горло. Она была ещё больше удивлена, когда высосанный досуха лоскут через несколько секунд вернулся, снова вымоченный в прохладной жидкости. Единорожка не знала, кто эта пони, но была уверена, что незнакомец был очень и очень добр.