***
Волны плюются обломками рыбацких лодок и бьются о берег суровой, злой силою. Они клубятся, как змеи, злятся, как боги, древнее море волнует душу и тянет вглубь. Нутро изнывает от жажды, воды за стенами крепости изнывают по смерти и выбрасывают к берегу дохлую рыбу. Ги душило самодовольство. В огромных залах изгоревшего Буревестника слышался плеск воды и ход времени, но никак не живые люди. Каменные статуи владык обрушились под огнём восстания, драгоценности и шелка украли его же босяки, оставив за собой голые стены и голых обезображенных женщин. Перекрестные коридоры Буревестника вели его вглубь, подчиняя своей беспощадной воле. Восковые свечи - невиданная Ги прежде роскошь, чернили желтые стены и марали пол блеклыми каплями. И он бежал в ночи от тёмных фигур, которые его называли мерзавцем, клеймили и били палками, обезглавливали и душили в постели. Самозванцы редко бывают удачливы в дворцовых делах. Голодный бедный край бился в агонии, пока Годелоты черпали последний ресурс на игры своего короля в победителя. Ги душило самодовольство, но страх его был сильней и душил крепче. Он блуждал пока в темноте не блеснули глаза Чародея. Зрачки колдуна изнутри содрогались от человеческих теней. Их черные руки толкали глазное яблоко, будто пытаясь выбраться, а потом сразу растворялись. На их место приходили другие. С каждым разом они становились больше, пока не заполнили собой все пространство и наконец рассеялись вместе с темнотой. Огонь снова вырос на свечах и обдал лицо Ги своим жаром. Чародей извергал наружу кости — они живые и дрожащие ползучие гады, росли и путались, как стая угрей. И вот послышался их писк, и будто-бы ругань, то ли жабий гомон, то ли плач новорождённых, всё нещадящее, первородное и такое пакостное. Они лезут наружу и купаются в свете. Мерзкие твари — демонические внутренности, собирались в дикое, отвергнутое творцом создание. Величественное и страшное, в своём роде отвратительное. Ги считал демонов не более, чем колдовской гнусью. Чародей считал своего царя человеческим ничтожеством. И вот в огне свечей оно показало свои головы, лишённые сознания. Безглазое, вопящее, таящее в себе мощь и злобу, голое и будто бы кем-то обглоданное. — Кого ты вздумал пугать? Чародей, казалось не слышал, лишь судорожно отхаркивал на камень бурые капли. А существо стояло неподвижно и громко дышало, давая понять, что оно живо. И снова время, будто бы замерло. Крик колдуна пробежал по камням, из него полезли кости и лица. Демон тут же подскочив к нему, стал выгрызать их из кожи. Рты на деревянной маске скалили беззубые пасти, как зверьё. Ги не мог этого больше наблюдать, его тошнило, от вида, и от запаха происходящего. Такого ужаса он в жизни ещё не видел. Его пугало осознание того, что чудовища могут с ним сделать и сколько таких сидело еще внутри. — Голодно, — бросил Чародей и снова зашёлся в крике, лица на его коже грызли и жевали тёмное создание пока оно продолжало их поедать. — Как..? Скажи, как это остановить? Я не могу... Не могу... — От страха подкосились ноги и Ги упал не в силах помочь или отвести глаза. Огонь разгорался сильнее, море за крепостью кипело, бушевало и влекло. Буревестник поглощала магия.***
Не прошло и месяца после злосчастного штурма, как замок заполнили проклятья. Глашатаи разбежались по дорогам нести радостную новость о воцарении истинного правителя: храброго и великого воина. Который ночью оставил содержимое нутра от вида собственных демонических солдат. Он держал голову высоко, говорил громко и не давал разгуляться дрожи. Скинув робу облачился в сталь, а потом и в бархат, как победитель. Спал на перинах, пил доброе майкарское вино из погребов и испробовал знатных женщин. Ни одна не была хороша. Уличные девчонки или полуголые шлюхи с окраин — каждую Ги смог полюбить, с ним они творили такое, что леди и подумать соромно. Эти узкие, гордые и скулящие под ним, как побитые суки. В грязи вся их прелестная красота исчезла, а потом исчез человеческий облик. Буревестник, что за десятки дней оброс трупами, будто мхом, встречал нового покровителя. Годелоты не проправили и двадцати лет в Гааке. В приемном зале, с большим резным столом и черными гобеленами, Ги неуклюже восседал на подушках, окружив себя людьми, которых он назвал царскими советниками. Чародей стоял подле него, хвала предкам, спрятав рты и лица, за слоями ткани. Он молчал и изредка сплевывал кровь, приподнимая маску. Ги хотелось его прогнать и больше никогда не видеть. Но, если чудовище напугало его, то враги, увидев демона, бросятся бежать. Колдунам не место не севере, и досель они не сражались за людей. — Приветственный подарок получен. Ваш человек во дворце сказал, что король не расставался с ним часами. Экое трогательное семейное воссоединение. — Даже сынишку отпускать побоялся, поди думает убьём или ещё чего, а ему опять пыхтеть над королевой, чтоб нового рожала. — Харва рассмеялся и хлопнул Имина по плечу. — Хотя говорят королева-то красавица. Я бы сделал ей принца. — Жестока, как палач, холодна, как девственница. После дочки не понесла ни разу. — Больна? — Ги повернулся к Имину, который мотал ус на палец. Имин усмехнулся: — Ходит молва, что отказывает. Зато раздаёт бабам земли и должности. — Будто, те смыслят, что делать. — Ги пожал плечами. — Так, что с западным королём? — Отправил к нам Теффорда Вальда и двадцать тысяч его солдат. Утром они преодолели Стальную Дубраву и выехали к Вратам Отчаянного. Руки Ги задрожали и лоб покрылся потом: — Ты мне говоришь об этом сейчас? Когда он собрал войско и наточил меч для моей головы? — Можно подумать мы дадим ему добраться до Буревестника, Царь мой, — Харва раскинул руками, лицом изобразив обиду, а потом победно оскалился, — Ей-богу, через неделю старая леди Вальд наденет траур. Ги во все глаза уставился на свой маленький совет. Ему наконец становилось ясно, зачем колдун извергал наружу магическую рать и куда она отправилась, после того, как показалась ему. Чародей снова выплюнул черную кровь, закашлялся и упал на ковёр. Ги, уделил его страданиям меньше мгновения, а потом встал с трона, отправившись восвояси, под мерзкие хихиканья и стоны. Он пришёл в сырые погреба, где среди бочонков с ладонийским и кеитским винами, скрючившись, лежала девчонка. Она, услышав шаги, подняла глаза и тут же бросилась, подальше в угол. Да так, что натянувшись, как струна, громко лязгнула цепь. — Я один и безоружен. — Ги присел на корточки и показал ладони с обеих сторон. Ответа не последовало. Она только сильнее вжалась в угол и обвила руки, вокруг ушибленных коленок. — Тебя били? Я просил не бить, — Ги почти виновато покачал головой, — А на ужин подать то же, что и мне! На кухне запекают кроликов, леди ведь любят кроликов? — Он внимательно вглядывался в темноту , чтобы рассмотреть её, — И даже ореховые пирожные! Все леди любят пирожные, точно все! — подойти не решался , а потом, опустив глаза, пробурчал: — Лицо хоть не трогали? — он чувствовал себя деревенским дураком. — Костлявый бил по ногам, а низкий оборвал юбки, - она вытянула голову поближе к свету, чтобы увидеть кто к ней пришёл. —Ты караульный? Тут уже промолчал Ги. Юная госпожа не узнала убийцу родителей и братьев. — Ты тоже будешь надо мной издеваться? — Виллера старалась придать голосу смелость, но он дрожал, как и дрожала она сама. — Не буду, — Ги обещал искренне, насколько мог быть искренен такой мерзавец, как он, — я заберу тебя наверх. — Кто ты? — Девчонка на четвереньках подобралась ближе, но спряталась за небольшой бочонок. — Я не обижу. — Кто ты? — она произнесла строже и громче, будто уже знала ответ, но хотела услышать его от своего нежданного гостя. — Твой пленитель, — Ги вздохнул и сделал шаг назад. — Мой пленитель, — повторила его ответ, который из ее губ звучал еще хуже, еще пакостнее и злее. — Бастард Варга? — Я сын настоящего царя, — соврал Ги. — И крестьянки, из нищеты вылез. Слова её были полны насмешки над ним, неприязни и брезгливости, однако сама она продолжала прятаться, а локти выглядывавшие из-за бочонка, продолжали трястись. — А ты дрожишь, — Ги принялся расстегивать плащ, который ему только мешал и совсем не нравился. — От холода, — тоже врала, но могла ли знатная леди упасть перед ним лицом? Даже с голыми, избитыми ногами, в цепях и с кровью на лодыжках. — Леди такие глупые, — он подошёл к ней и набросил плащ. Виллера скинула его с грязных открытых плеч, скомкала и серой кучей бросила в противоположный угол. Плащ поднял облако пыли, а упав, остался лежать там наростом. Ги ее поведение разозлило и оскорбило, он отчаянно выкрикнул: "Продолжишь и тебя убьют! Я сам тебя убью! Ты девчонка, глупая и слабая! И... И твоя мать меня умоляла, пока я не всадил клинок ей в глаз". Но по-настоящему глупым он чувствовал только себя. Кому он врал и перед кем пытался утвердиться? Что доказать? Что достоин быть царём? Даже напуганная девочка царя в нём не видела. Виллера фыркнула и отползла обратно в угол. А Ги знал, что он её никогда не убьет, а на ужин ей подадут, и кроликов и пирожные, и диковинные фрукты с самого Зирата. Лицо Виллеры ему нужно целым и невредимым, как и она сама живой и способной к деторождению. Как-никак племянница короля и наследница Буревестника. Мамаша её была младшей гаакской царевной. — Я не нужна тебе мертвой, — тихо проговорила маленькая леди, — здесь есть цепь, я удушу себя. — А силёнок хватит? — Ги позволил себе смешок на ее дерзость, он стал увереннее. —Ты можешь выйти на свет, снова носить шелка, да парчу и быть царицей. — Я могу утопиться в вине, — продолжила Виллера, — И могу разбить голову о камни. — Станешь уродиной, — Ги скривился, а потом раскатисто засмеялся. — Таких мужья не любят. — Велика потеря, — Виллера повернулась к нему спиной и легла на бок, все еще обвивая руками колени. — На плаще спиться мягче, — Ги посмотрел на нее совсем немного, развернулся и вышел прочь, оставив избалованную деву в сыром холоде погребов. А память возвращала его к ней, молодой и прекрасной. Ги хотел бы родиться лордом и стать её рыцарем, посвящать победы, получать от Виллеры цветы и поцелуи. У него была армия, колдун и демоны из тени, целый замок и с десяток ещё хорошеньких знатных дам. Однако, те в сравнение не шли с гордой и язвительной пленницей. Он был в опасности. Самозванец, бывший доходяга и деревенщина, ему дали силу, но не дали волю и бесстрашие. Годелотские рыцари, в тяжёлом доспехе среди голого края вспарывали беднякам животы на потеху. Они устраивали охоту и заставляли молодых мальчишек пускать первую кровь, обучая рыцарству. А были то старики, калеки и такие же дети, как они сами. Гаачары называли войско Реггольда зверьём. Кому нужен титул, если ты перестаёшь быть человеком? И Ги перестал им быть, когда впервые почувствовал прелесть смерти кровожадных чужаков. Ги помнил, что когда ему было около пяти, рыцарь надругался над матерью. Она отдалась, чтобы его мальчишкой не прирезали за воровство. Терпела побои, издевки, плевки и потного пьяного рыцаря с красными щеками. Тогда она ещё не опустилась и не стала той, кем померла на лежанке из желтых листьев. Детство отдавалось во рту сырым и ржавым вкусом, словно помойная яма из гадких воспоминаний. Из раздумий Ги вывел дрожащий шепот: "Господин, господин мой, здесь опасно". Но среди камней и факелов никого не было. Только тихое эхо, которое вещало об опасности и заставляло сердце сжиматься от страха, бродило по затхлому воздуху. — Господин мой, бегите, мой господин. Оно идёт, о боги, оно почти здесь! Бегите мой господин. — шелестяще, размеренно и тихо. Словно это были вовсе не ужасающие предупреждения. Но подул ветер и унёс с собою этот шепот, Ги остался на месте, оцепенев. Стены заплясали и из них полезло нечто. Им оказался Чародей. — Ох, Мой Царь, Вам следует куда больше доверять ящеркам. Они бросились на помощь сразу же, как мы побывали в Стальном Роге. — Зачем снова явился туда? Тебе нужно было лишь доставить головы в столицу. — Я давно во дворце, если пропаду, то это сразу заметят. — Что ты узнал для своего царя? — Что ему не нужно высовывать свой царственный нос из замка. Для победы будет мало разобщенного сброда, который мы имеем. Вашему правлению и так угрожают. — Ты породил демонов. — И сменил кожу. То тело умерло, сразу после утреннего собрания. — Твои ящеры сказали, что я в опасности? — Слишком многие хотят свергнуть моего царя. Хотят и могут. Не верьте своим людям, они принесут великую беду. — Харва глуп и предан, а Имин слишком стар, чтобы хоть кто-то предпочел его мне. — А я? Колдун опасней старика и вора, — Чародей мерзко захихикал и положил замотанные в тряпицу руки, себе на живот. — Не пытайся меня обмануть, власть тебе не нужна. — Быть может я желаю гаакские земли. — Голые и холодные? Не смеши, ты ведь с Юга, а тут постоянно жмешься даже от слабого ветерка. — Ги знал, что его пытаются запутать, Чародей принадлежал только себе и своему народцу. — Здешний ветер способен переворачивать кости, — колдун схватил себя за плечи и поежился. — Кости у нас крепче, а желудки меньше, чем ваши. — Поэтому я желаю гаакских рабов. — Ложь, ты пришел не за рабами. — Чародей посмотрел на него своими страшными глазами, где таились чужие души. — Тогда зачем? Зачем южному колдуну прислуживать Вам? Демон внутри чует страх, Мой Царь. Что же мне нужно на самом деле? — Война, — Ги сделал паузу, наклонился к маске Чародея, — а для войны тебе нужен Я. Колдун громко захохотал и снова сгорбился. — Ты не глуп, о, ты не глуп, человек! Жди своей участи, а мы будем ждать нападения. Магии нужна плоть. Магии нужна плоть. Магии нужна плоть. — Тело его зашлось в безумном танце. Волны Велийского Моря плюются обломками кораблей, тиной и смертью. Они выбрасывают на берег трупы в нарядных одеждах и манят вглубь. Нутро изнывает от жажды, изнывает по жизни и пресной воде. Солнце сияет в зените, а годелотское солнце грозится пасть вместе со своими знамёнами. Прибившихся мертвецов поглотила магия и обратила в окостенелых дырявых чудовищ. Вестники, жившие некогда в руинах Хилифи, сызнова взлетели над землей, а иоратские боги пролили слёзы.