If I had a heart I could love you If I had a voice I would sing After the night when I wake up I'll see what tomorrow brings «If I had a heart», Fever Ray
Осень приходит в город тяжёлым духом колдовской травы и частыми затяжными дождями. Тяжкие тучи давят, клонятся к пожелтевшим курганам, будто само небо спускается ниже. Тянутся, сшивая, бесконечные серые нити. Виктор смотрит на бракосочетание земли и небес сквозь мокрое оконное стекло. День их с Ниной свадьбы — в начале осени. Он закрывает глаза.***
Он закрывает глаза и видит её — Дикую Нину, свою Нину, единственную, кого он когда-либо любил так, что был готов отказаться от себя самого. Никто не мог ожидать, что рассчитанный старшими братьями выгодный брак — выгодный, если применить человеческие термины к тонким материям, политически — окажется счастливым, и вместе с незаурядной волшебной силой Виктор привезёт из столицы своё величайшее сокровище — своё сердце. Что у него, единственного из великолепных Каиных будет — сердце. Любовь неистовой ведьмы, которой матери пугают детей. Он закрывает глаза и говорит с ней, чьё тело, истлевшее, лежит в склепе на мысу. Тело, которое он помнит гладким и тёплым, с алым пульсом тонких жил, сотрясаемых ударами яростно колотящегося сердца. Он помнит её тёмные глаза, не карие — вишнёвые, других таких нет в целом свете, в них рдеет сокровенное пламя земного нутра; как они пылали, когда она накрывала его своим телом... Он помнит горячую влажную кожу под своими пальцами, глубокий прогиб спины и маленькие острые груди, которые невозможно было не накрыть ладонями... и которые ложились в его ладони так идеально. Помнит, как в полумраке супружеской спальни она улыбалась ему хищной улыбкой, манящей, как неразгаданная тайна. Он закрывает глаза и слушает голос той, чей мятежный дух нашёл приют в совершенном творении архитектурного гения и магии. Жизнь иссякла — но Память, память о ней, её душа, тысяча мелких деталей, сохранённых близкими и дальними ей людьми, уцелела. Пока жива память — она ещё здесь. Он закрывает глаза и разговаривает с ней каждый день. Не ждёт и не желает никакой иной любви.***
Эта женщина приходит в город вместе с величайшим горем для семьи Каиных и — как станет ясно вскоре — для всех остальных. Её имя — со страниц медицинских журналов и скандальных газетёнок, охочих до скороспелых сенсаций. Её имя — бакалавр Дарина Данковская. Своё имя она пишет двумя короткими буквами: «Д. Д.» в конце черкнутых на весу записок, в которых преобладают слова «срочно», «важно» и «чрезвычайно». На пятый день Виктор ловит себя на том, что тянется проследить пальцами линии резких, угловатых, словно спотыкающихся на бегу букв. У Нины почерк был летящий и округлый, со множеством изящных росчерков — она когда-то ненадолго увлеклась каллиграфией. Дарина Данковская совсем на неё не похожа. Это невысокая женщина — ниже Нины, одного роста с Виктором, и почему-то так странно не поднимать лицо, смотря ей в глаза, — с модной короткой стрижкой. Глаза её темны, но не иконописным вишнёвым оттенком, а чернотой разлитой нефти. Никакие бездны не мерцают магмой в её взоре — Виктор видит лишь острый холодный блеск отточенного ума. Эта женщина, несомненно, абсолютно бессердечна и безжалостна, но в манере, не имеющей ничего общего с вошедшей в местные предания жестокостью Алой Хозяйки. Эта женщина просто не интересуется ничем, кроме своей дерзкой цели и безразлична к жертвам, которые придётся ради этой цели принести — всё равно, ей самой или кому-то другому. Чужие беды не трогают её ни в малой степени — и всё же она считает нужным выразить сочувствие человеку, только что потерявшему брата, пусть даже смерть эта рушит все её надежды. Когда Виктор предлагает ей кресло у очага и чай — он сделал бы это для любого посетителя в такую погоду — она говорит «чёрт побери», «благодарю» и «вы первый в этом городе, кто проявил хоть каплю гостеприимства» и просит разрешения курить. Виктор не курит в кабинете сам и не позволяет никому, но для неё он приносит пепельницу. Ему отчего-то важна возможность смотреть как она, сняв свой странный змеиный плащ и перчатки, сидит у его камина с сигаретой, хмуря густые брови и потирая переносицу в раздумьях. Виктор смотрит и собирает отличия: обаятельное, но некрасивое лицо, коротко остриженные ногти, узкие бледные губы... Так много чепухи, чтобы спрятать от себя главное: в этой женщине он чувствует ту же властную, магнетически притягательную силу — воли, харизмы, как ни назови — что так ярко сияла в Нине. Силу, которая принадлежит не Хозяйке, а мощной личности, обречённой быть лидером и собирать на своей орбите людей помельче. Эта женщина пьёт чай и курит, и Виктору иррационально хочется продлить момент, когда он может смотреть на неё — чужачку, занесённую в их глушь причудливым случаем.***
Позже Виктор думает, какую роль, быть может, сыграли те сорок совместных минут у камина, та чашка чаю и пара сигарет в решении судьбы города — когда бакалавр с резким кивком говорит: «Не беспокойтесь. Разумеется, я вас не оставлю» и соглашается принять на себя тяжкую ответственность борьбы с эпидемией. Дарина Данковская полна энергии. Она носится по всем трём берегам, стреляет в бандитов и мешающих ей мародёров, заходит в заражённые дома, лично испытывает какие-то сомнительные лекарства. По городу кружат странные слухи. «Шабнак!» — говорят о ней. «Холодный демон», — говорят о ней. «Злодейка, убийца», — говорят. — «Змея ядовитая, аспид». Травит, травит. Погубит. Ангел смерти. Смерть несёт. Виктор сидит в кабинете — в городе объявлен карантин, и он серьёзно относится к санитарным предписаниям Дарины Данковской — и смотрит в окно. По другой стороне стекла струится дождевая вода. Ему исправно докладывают об обстановке — и о перемещениях бакалавра в том числе. Она возобновила давнее знакомство со Стаматиными и пьёт с ними втроём между вторым и третьим часом ночи. Она сговорилась с Бурахом, и тот теперь работает на неё. Она совершенно заморочила голову Еве Ян, в чьём доме квартирует... Виктор закрывает глаза и тянется к неуёмной душе, бродящей в поисках ответов в полной опасностей осенней ночи.***
Она пишет ему короткие записки, строго по делу, но не забывая вставить пару пассажей, могущих с равным успехом говорить и об изысканной учтивости, и о дружеском участии. Подписывается: «ваша Д. Д.» Видятся они редко, даже после того, как бакалавр окончательно устанавливает, что воздушно-капельным путём песчанка не передаётся — и, конечно же, не прикасаются друг к другу. Пьют чай, и бакалавр курит. С каждым днём тени под её глазами всё глубже, движения всё более резкие; она словно истончается, тает, и только чёрные глаза горят всё более безумным холодным огнём. Пока тело её слабеет, истощённое недосыпом, избыточными нагрузками и инфекцией, таящаяся в её душе мистическая сила только крепнет, задевая и тревожа всё больше людей, оказавшихся рядом. Виктор смотрит на это зачарованно, с ужасом и восторгом, как смотрит на становление Марии-Хозяйки, хотя событие это, несомненно иного типа... но, возможно, схожего масштаба? Виктор впервые задаётся этим вопросом, когда бакалавр, с закрывающимися на ходу глазами бормоча что-то о срочных делах, пытается уйти в ночь. С большим трудом удаётся уговорить её подремать пару часов до рассвета на софе в библиотеке — и то, вероятно только потому, что прагматичная Данковская понимает, что упадёт по дороге к Омуту. Она разувается, ложится на бок и мгновенно засыпает, прижав руки к груди, к концам смятого шейного платка, словно защищает кисти. Виктор накрывает её пледом и останавливается над ней, глядя. Во сне её лицо напряжено, она хмурится и иногда сжимает челюсти. Виктор осторожно опускает ладонь на острое твёрдое плечо, стараясь передать ей свой прохладный покой, и долго стоит так, не в силах оторвать руку. Её кожа под тканью рубашки холодна, но за этим холодом чувствуется жар притушенной лихорадки. Он сидит за столом у незажжённой лампы все те два часа, что бакалавр позволяет себе отдохнуть. Её холодная гладкая сила заполняет комнату, электризует страницы книг, и Виктор впитывает её всем своим существом. Он закрывает глаза и со стыдом думает, что уже три дня не разговаривал с Памятью Нины. Он знает, что хотел бы почувствовать холод лихорадки голыми пальцами, всей ладонью. Он хотел бы узнать, улыбается ли Дарина Данковская так хищно, как улыбалась ему Нина. Он хотел бы узнать, какой была бы её улыбка на вкус.***
Мария появляется в доме отца сразу после ухода бакалавра, когда весь дом ещё полон чуждой непроснувшейся силой. — Эта женщина! Поверить не могу! — дочь не пытается скрыть своё негодование. — Вот уж чего я от тебя не ждала, отец! Ах, если бы она не была нам так нужна!.. Но как ты можешь?! «Эта женщина». Он давно называет её просто «Дарина», а в мыслях и вовсе: Дариша, Дашенька... Виктор поднимает лицо к портрету Нины. Его прекрасной, дикой, алой, яростной Нины, его сердца, которого больше нет. Портрет написан Андреем со всем его талантом, Нина улыбается с тайным торжеством, сохранённая в мельчайших деталях, неизменная... и недоступная. Как её Память, витающая теперь без приюта и ждущая жертвы, чтобы воздвигнуть себе новый дом. — Надеюсь, это не помешает тебе выполнить свой долг? — ядовито произносит Мария. — Или ты надумал пожертвовать дочерью и Хозяйкой ради своей блажи? Виктор вздрагивает. Иногда его пугает то, как Мария похожа на Нину — точно так же точно бьёт в самое больное место. На какой-то миг он и впрямь допустил мысль о побеге, об отъезде, как мечталось давно, только не в одиночку... О свободе. — Конечно, нет, — говорит он, зная, что дочь мгновенно различила бы ложь. — Ты слишком важна, а я... Я сделаю то, что должен. Мария как будто успокаивается, даже касается его руки в мимолётном жесте не свойственного ей извинения. — Я понимаю, отец. Все мы чем-то жертвуем. И мне жаль, что Каспар так упёрся, что тебе приходится идти на это. Виктор молчит. Ещё две недели назад он сказал бы, что счастлив такой судьбе — хоть ненадолго воссоединиться с любимой, принадлежать ей и наконец принести величайшую жертву — отдать свою жизнь. Теперь ему нечего сказать. И нет времени примириться с этим. Он провожает дочь перед её глубоким сном, из которого она поднимется имаго — Хозяйкой в полной силе — и целует в жаркий лоб на прощание. Больше они не увидятся.***
Виктор пишет записку с просьбой о встрече, подписывается «ваш Виктор Каин» и отдаёт Исполнителю. Он ни в чём не винит женщину с чёрными глазами, невольно отнявшую у него покой лёгкого ухода. Он лишь хочет попрощаться, прежде чем в последний раз закрыть глаза и впустить в себя Память Нины, могучую, необходимую городу душу той, кого он так обожал и кому хотел принадлежать без остатка. Теперь это желание сбудется — запоздало, горько, отравленное нежданной поздней любовью. И хотелось бы пожалеть — да не получается. Ни о чём. Виктор ставит чайник на огонь и ждёт, глядя в окно. Меж низко нависших туч и растревоженных, прибитых к земле стеблей трав бесконечно тянутся серые дождевые нити. Тянутся, тянутся, мелькают иглы молний — всё не могут сшить до конца. Чтобы стало одним.