Аполлинарий;;

Мне было неприятно слышать слова Влада о том, что я эгоист. Конечно, это так, но мне хотелось опровергнуть его слова (правда глаза режет). Не то чтобы я помог ему из-за этого, но это тоже. Мы долго лежали с ним на кровати, пока не пришел Антон. Влад сказал, что я его единственный близкий друг, и он не хотел бы меня потерять. Я ответил, что он тоже мой друг. Не знал, что ещё сказать. Я немного разочаровался в нем, но не говорить же Владу этого. Я не понимаю, что чувствую. Мне бы может и хотелось стать хорошим другом, но я оградил себя от чувствительных эмоций, чтобы не было так больно. Для меня любое близкое взаимодействие с людьми сулит огромную боль. Хотя у меня не было травмирующего опыта, но мне кажется, что лучше самому оборвать общение, нежели дать эту возможность другому человеку, когда уже чувствуется, что дружбе приходит конец. Не хочу остаться в дураках. Это разрушает мое самолюбие. Признаюсь, я очень люблю свою личность. Я жуткий самолюб и чуть-чуть стыжусь этого. — А че вы такие дохлые сидите? Влад, жуй свою пиццу, нам надо с Полей поговорить, — Тоха кидает Владу коробку пиццы, а сам взглядом зовет меня, чтобы мы вышли. Я нехотя встаю, беру пиццу, и мы идем на кухню. Грею еду, а Антон садится за стол и молча смотрит на мои действия. Он напряжен. Его красивые глаза полны грусти и апатии, а рука, которой он держит телефон, нервно дрожит. — Моей маме Калоша позвонила минут двадцать назад. Тебя хотят выгнать. Из-за той ситуации, а ещё из-за твоих прогулов. Говорит, что она уже позвонила твоей матери. Они хотят, чтобы ты сам забрал документы и перевелся в другую школу, потому что типа ты проблемный. А со мной якобы ничего не будет. Я считаю, это нечестно. Поль, извини, но если ты хочешь, я тоже переведусь. Ради тебя. А то не по-дружески будет. Я ожидал такого исхода. Меня это ничуть не смутило. Я даже буду рад, если уйду из этого гадюшника. — Оставайся в школе. Ты тут ни при чем. Думал, будет хуже, — я смотрю на часы. — Пицца скоро будет готова. Кстати, где уголь? Антон достает из кармана таблетки. Мы идем к Владу и я говорю ему сожрать. Он бесится, но съедает. Теперь его рот весь черный. Это того стоило. Мы с Тохой смеемся и зовем его на кухню. Еда уже согрелась. — Значит, ты уходишь из школы? Во даешь. — А ты быстро трезвеешь. Может, тебе налить? Повалялся бы ещё немного, а то уж больно много болтаешь, — я смотрю на него укоризненным взглядом и разрезаю пиццу на куски. — Я не знаю, это решать матери. Вот и она звонит. Я беру телефон и принимаю звонок. Она говорит, что я глупо поступил, но отчисляться не будем. Обещает, что переведет меня на домашнее обучение, либо разнесет весь их комитет. Даже на меня успела поорать, но потом извинилась и отключила телефон. — Давайте покурим, а, — говорим Антон с набитым ртом. — А то я уже весь на нервах. Меня мать чуть не убила дома, поэтому я к тебе сюда. Слушай, можно у тя на ночь? — Как хочешь. — Я тоже тут ночую, э, але! — Влад злобно посмотрел на Тоху. — Ты будешь на полу дрыхнуть. Пока между ними развязался спор, я оделся и вышел на улицу. Сел на бревно, закурил. Думаю: пиздец. Пора что-то менять в своей жизни. Ещё полгода я не потерплю. Уже щетиной весь оброс, глаза усталые, руки дряхлые. До нервного срыва скоро доведут. От Тохи и Влада никакого толку. Может, с Кирой пообщаться? Лина сразу отпадает, ибо от истеричных баб у меня скоро башка взорвется. Я в принципе заколебался, надо бы работу найти. Желательно на стройке. В холод самое то. Закалять себя надо. Антон сел рядом. Ну и дешманские сигареты он курит. Я даже дал ему свою, чтобы противным дымом не воняло тут. Тоха в свою очередь положил голову мне на плечо и говорит, какой же я классный. — Слюни не пускай. — Тебя географичка наша ненавидит. — И чё? — Да ниче, блять. Можешь из себя хоть какие-то эмоции кроме злобы выдавить? — Да не могу я! Я не понимаю, я плакать, что ли, должен? Когда Аня умерла, когда Громова умерла? Мне рыдать? Или мне рыдать от того, что Лина меня любит? Или что ты такой хороший? Нет у меня эмоций, понимаешь? Вот ты со своей дереализацией что-то чувствуешь? Живешь как во сне и умираешь во сне. Я то же самое. Всё, отстань от меня. Я не могу. Меня так воспитали! Достаточно неожиданный момент откровения заставил меня и Тоху замолкнуть от удивления. Я бросил сигарету и ушел в дом, а Антон так и остался сидеть на улице. Я не герой фильма, не персонаж какого-нибудь драматичного аниме, не персонаж книги. Я человек, и от этого мне плохо. Плохо от того, что никто не восхищается моей загадочностью, хладнокровностью и красотой. В фильмах все гонятся за такими, пытаются их разгадать, а в жизни посылают. Возможно, мне стоит найти того, кто будет пылать от моей внутренней агонии, потухать от моей руки. Но тут все такие тупые! Вот, смотрите, перед тобой стоит Аполлинарий с самым необычным именем. Он интересен, безэмоционален, временами зол. Тогда почему же все выбирают себе простеньких пустых людей, за которыми ничего не стоит? Неужели мир не готов к такому как я? Все они предатели. Я не могу жить, осознавая, что никому нет дела до меня. Что никто не готов целовать мне руки, черт, даже стыдно от собственных мыслей, но я просто хочу, чтобы кто-то заметил меня ни как друга, а личность. Иду на кухню, беру два пакета молока и запираюсь в ванной. Молочная аллергия должна помочь. Анафилактический шок мне обеспечен. Как и 10% случаев летального исхода. Прости меня, Аня.