Купите Мор

Затащить Данковского в постель оказывается на удивление нетрудно. Пётр даже нервно хихикает по этому поводу — он думал, он боялся, что черноокий, красивый, как юный дух с древнегреческих полотен, дерзкий однокашник окажется неприступной крепостью. Но тот охотно стонет Петру прямо в рот и откровенно лапает за талию. Правду, значит, говорили, что Данковский не просто так увлекается античной философией и широта его взглядов поражает воображение. Он, пожалуй, даже грубоват и нетерпелив, что к нему не очень идёт. В снятой комнате две кровати, им хватает одной. Портфели и шинели летят на пол, за ними, почти сразу же, и рубашки, и подтяжки. Забавно, они уже, вроде, не школьники, а одежда, сумки, занятия — всё то же. Вот разве что Пётр почему-то не помнит, чтобы так сводило мышцы, когда впервые в старших классах он совершал неловкие попытки с кем-нибудь сблизиться. Даниил лезет ему в штаны, целует шею — может, конечно, поэтому. Но Стаматин готов прозакладывать львиную долю своего таланта, что не только от физических ощущений. Просто он сразу, как познакомился с Данковским, захотел наброситься заодно и с признаниями в любви. Вряд ли это чувство можно назвать иначе. Восхищения на грани с обожанием, пожалуй, недостаточно, потому что Даниил оказался для этого недостаточно ветреный. Наоборот, надёжный и пробивной, а ещё фантазёр и утопист, настолько яростно готовый бороться за свою утопию, что не влюбиться, не последовать — в принципе невозможно. Они, путаясь в простынях, никак не могут решить, чья же всё-таки инициатива, но, кажется, это даже и не мешает. Пётр тянет Даниила за длинные тёмные волосы, заставляя запрокидывать голову, кусает ключицы. Не слишком удачно — попробуй укуси выпирающую кость, когда она такая маленькая, там же не за что зубам зацепиться. Даниил шипит и стонет вперемешку, норовя подмять Петра под себя и, очевидно, тоже покусать. В конце концов, тот ему это позволяет, и вот тут Данковский выдаёт какую-то необъяснимую горсть нежностей. Гладит пальцами живот, целует, с языком, подсунув под затылок ладонь, чтобы придержать голову Стаматина на весу, шепчет что-то ему в ухо, обхватывает другой рукой его член, по всей длине, как-то даже осторожно, будто и о себе совсем забывает. Петру очень быстро сносит крышу, он скользит пальцами Данковскому по плечам, пытаясь ухватить, обнять за шею, но каждый раз сил недостаёт так высоко поднять руки, хватает лишь на то, чтобы просить не останавливаться. Кажется, потом Данковскому приходится доводить себя до разрядки самостоятельно, потому что Пётр после оргазма сам себе напоминает бесформенную кучу мокрой глины, норовящую растечься в лужу. Последним он запоминает только то, что ему всё-таки удаётся обвить Даниила руками перед тем, как блаженно отрубиться. На следующее утро Пётр, проснувшись, какое-то время молча пожирает Данковского глазами — тот стоит посреди комнаты в одной рубашке и пьёт большими глотками воду из ковша. — В следующий раз, — вместо «доброе утро» выдаёт Стаматин, — я попрошу брата, чтоб за руки тебя держал. Больно ты властный, тебе полезно будет. Данковский кашляет, поперхнувшись.