Осколки и отражения

      1. Золотой Берег помнит многое. Помнит Рассвет, и людей-птиц, и гордых айлейдов, и войну с людьми, и возвышение бывших рабов… Воды его моря одинаково ласковы для всех. Шумят и тихонько лижут берег, в обманчивой дремоте подставляясь солнцу. Ллерана Ашибаэля им не обмануть. Он сам толком не знает, почему так не любит воду; казалось бы, всё при нём — мощное тело, отменное здоровье, прямо-таки двемерский иммунитет от многих хворей и ядов, ум урождённого Телванни… Но вода Ллерана всё равно настораживает. Он сидит на уступе скалы в одной набедренной повязке, и смотрит, как жена счастливо плещется внизу. Прыгать, конечно, придётся. И плавать он умеет. Но ему куда больше нравится не дрыгать руками и ногами в море, а ходить по земле. Золотой Берег они с Шебой выбрали сами, чтобы провести вторую часть медового месяца. Первая прошла в Эльсвейре, и там Ллерану нравилось больше. Горячие пески, куча гробниц, на которые самим каджитам феерически плевать… о, да, в медовый месяц хочется больше смотреть друг на друга, чем по сторонам, но если семейный бизнес — это реликвии и артефакты, то поневоле всегда хранишь бдительность. Жаль пропустить что-то ценное — или стрелу в шею. Ллеран занимался артефактами уже лет десять, за которые успел сунуть свой горбатый нос практически в любую дыру на континенте, откуда пахло древностями. Делец из него не хуже, чем боевой маг, потому когда он всё-таки решил жениться, многие восприняли этот шаг скорее как бизнес-решение. В основном те, кто не видел его жену… или их двоих — рядом. Зваться “Ашибаэлем” Ллерану всё ещё странно. Конечно, до этого его знали как “господина А.” — в этом смысле смена фамилии с собственной, Атерас, на имя клана Шебы — Ашибаэль — ничего не изменила. Дом Телванни или Дом Индорил — какая разница, если важны лицо, имя и реноме? “Ллеран Атерас” был сиротой без клана, потому многие доверяли ему не очень охотно. В этом все данмеры: “От мера без рода не знаешь, что ожидать. Сегодня он чтит одни традиции, завтра другие; предки не хранят его слово, ничто не мешает повернуться спиной...” Что ж, Ллеран Ашибаэль мог действовать теперь более свободно, имея за плечами — клан жены, а плечом к плечу — саму Шебу. Кстати, лучшего напарника желать оказалось невозможно: Шеба не перетягивала на себя одеяло, но подхватывала общее дело там, где Ллеран проигрывал ей; не имела привычки спорить ради спора или проталкивать сомнительные авантюры… Женщина не только красивая, но ещё и умная — о чём ещё мечтать? Самым важным в этом браке было то, что в нём не имелось ни капли расчёта, а все бонусы принадлежности к клану Ллеран оценил уже по факту. Да, Ашибаэли, вчерашние кочевники, не знатны, не связаны клятвами ни с одним из Великих домов, не отличаются силой или влиянием, но в Морнхолде их знают — и как добрых соседей, и как первоклассных специалистов. Одно дело — сотрудничать со взявшимся из ниоткуда дельцом, который, конечно, создал себе определённую репутацию, но всё равно не внушает доверия — а что если исчезнет так же внезапно, как и появился?.. И совсем другое — заключать сделки с мером, зная, что бабка его жены принимала у твоей дочери роды, а его тесть и тёща живут через две улицы от твоего троюродного племянника. Память у наследников Пророка крепка — и они не забывают об узах родства, и сродства, и дружбы. Одних только связей недостаточно, чтобы построить прибыльное дело, однако с их помощью можно упрочить то, что воздвигнешь собственными умом и дерзостью — если такая ноша тебе по плечу... В пресловутое плечо прилетает крохотный электрический заряд: Шебе надоело ждать, и она пытается привлечь внимание мужа. Всё-таки придётся нырять… Ллеран набирает воздуха, выдыхает, разбегается и прыгает вниз. Над красивыми позами ещё работать и работать, но в волны он врезается аккуратно, не ударившись — уходит довольно глубоко, тяжёлый из-за литых мышц, выныривает, отфыркиваясь, получает под водой по заднице, пытается поймать жену за лодыжку, брызгается... Дурачиться приятно; немного скрадывает мимолётное ощущение дурноты. У Ллерана это бывает — маленькие, выдернутые из чужой жизни картинки не-воспоминания. Вот он, ещё мальчиком, бродит по колено в холодной воде близ Садрит Моры — и ищет, ищет какие-то особенные ракушки, за которые хозяева могут расщедриться на лишнюю порцию еды… Вот его пытается утащить на дно дреуг, и спасает только подбежавший раб-аргонианин, отпихнувший гада большой острой палкой… Лучше не бередить это; едва слышный голос Покровителя соглашается. Оба Ллерана хотели бы забыть подобные вещи. Вода — это просто вода; хотя кто-то говорит, что в водах Нирна содержится вся память ушедших поколений. Ллеран не знает, касается ли это поколений грядущих, но то, что в море он острее чувствует влияние Покровителя, ему не нравится. А вот Шеба — нравится очень. Купальная рубаха — орудие угнетения, однако такому тирану Ллеран, пожалуй, рад. Он ещё на берегу залюбовался: лёгкая белая ткань ничуть не скрывает линий любимого тела, только подчёркивает, струясь, и мягкую полную грудь, изящный изгиб спины, ямочки на пояснице, головокружительно крутые бёдра… Пепельно-смуглая кожа кажется даже ярче — шея, ключицы и ожерелья шрамов, приобнажённые сдержанным полукруглым вырезом… Руки — крепкие, тренированные, привычные к посоху и изнурительным чарам, но всё равно — тонкие в сравнении с его собственными руками… Подол, задирающийся почти до середины бедра, и ноги — длинные, сильные, с точёными щиколотками… Да, Ллеран не мог не оценить этот предмет гардероба, но когда Шеба выныривает — почти у берега, там, где вода доходит ей лишь до талии, — он не желает сдерживать восхищённого возгласа. И кое-чего ещё — но собственной жены ему, что ли, стесняться, если его мужское естество столь явно и радостно приветствует открывшееся зрелище? Шеба прекрасна — в любом наряде и без нарядов вовсе, но даже её нагота не выглядит… так. Мокрая ткань тонка до прозрачности — каждый изгиб обнимает, каждую линию обрисовывает с любовью и тщанием, и Ллерану очень хочется самому и обнять и ощутить, но руки вдруг тяжелеют, и он едва-едва держится на воде… Ах, непросто быть женатым на чародейке! Неприятелю Ллеран бы вернул такие чары с очень поганой “обраткой” — а вот Шебе позволяет использовать на себе почти всю магию, какую ей вздумается. Ему это нравится: по-настоящему вредить она не станет, а вот нахулиганить может и будет, потому… зачем себя лишать подобных перчинок? Только неуверенные в себе н’вахи слишком переживают по таким пустякам. Шеба смеётся, наслаждаясь Ллерановым остолбенением, и вновь входит в воду. Парой гребков она заплывает мужу за спину, выныривает — почти бесшумно, — целует в шею и опускает голову, прижавшись лбом к его плечу, и обвивает руками. Её грудь касается его спины. Он чувствует кожей — мягкая мокрая ткань и каменные соски. От воды — или?.. Шеба прихватывает зубами Ллеранову мочку, просовывает колено меж его ног, и следующие пятнадцать минут “господин А.” совершенно не думает — ни о чём, кроме неё самой; думает — деятельно, проникновенно и сильно, с капелькой магии, потому что для подобных размышлений в море нужно обладать лучшими талантами пловца, чем у него. Но какая разница, если ты в магии, как рыба — в воде? Чарами пользуются как ещё одним чувством или конечностью... чтобы удержать равновесие или доставить удовольствие. Выбор очень велик, особенно если колдовать умеют двое. — Ну как, сумела я вам привить интерес к водоплаванию, мутсэра Ашибаэль? — улыбается Шеба немного позже, уже на берегу, обернувшись через плечо и помахивая, как флагом, выловленной из волн набедренной повязкой. — В таких штормах я готов тонуть и чаще, серджо, — Ллеран пытается отжать волосы, потом бросает эту затею, совершает неуклюжий традиционно-данмерский поклон-одобрение, который выучил, готовясь к свадьбе. Вот, пригодилось... Солёная вода по-прежнему не нравится ему, но Ллеран рад, что теперь море могло запомнить: он не боится и не собирается, как каджит-альфик, пятиться от самой линии пены. Ничего нет глупее спора со стихией, но что-то в самой концепции моря — пугает, наверное, необъятность и сложность контроля. Ещё совсем недавно Ллеран был растворён в чужой воле, и сейчас болезненно-неприязнен ко всему, что пытается лишить его опоры даже физически. Ко всему и всем, кроме Шебы, потому что она — якорь; мудрецы учат, что нельзя делать из чужого сердца якорь для своего, но в эхе их слов всегда звучит обертон разрешения: иногда иначе не уцелеть в бурю. Данмеры “сделаны” из огня и пепла, не из кораллов и соли. Ллеран выбирается на песок, тут же чувствуя прибывшую тяжесть тела, обретшего привычный вес, фыркает, бежит с Шебой наперегонки — Золотой Берег стелется под ноги мягким песком, и можно ни о чём не беспокоиться какое-то время. Ни о чём сложнее украденной повязки — но и правда, кому какое дело… не минотавров же бояться испугать. Море шумело там, в Садрит Море. В чужой жизни. В рабстве. В будущем, которое только наступит, для Покровителя, который ещё не родился в сегодня, но уже существует в завтра, и подсматривает оттуда, словно с высоты Башни… Медовый месяц подходит для метафизики примерно так же, как кабинет Отца Тайн — для бальных танцев, потому лучше вернуться к земному и позволить земному и тяжёлому забрать тяжесть мыслей и трансмутировать в нечто иное, ведь подобное лечит подобное.       2. Шеба, конечно, не может не замечать, что с морской водой у мужа отношения... сложные, поэтому прикинув варианты, вышибает клин клином — с истинно велотийской обстоятельностью. Их с Ллераном страсти море уже стало свидетелем, почти соучастником; теперь самое время — причастить морю и самого Ллерана. Следующим утром Шеба встаёт с рассветом — стоило бы пораньше, но жертвовать сном она не готова. Каждый день — и каждую ночь — своего медового месяца она рассчитывает провести с толком, а для такого нужны силы. Ллеран её не щадит — в самом прекрасном из смыслов. Спустившись к морю, Шеба призывает двух банекинов: одного посылает собирать выброшенную на берег и прибитую к мелководью морскую мелочь, а второго — копать червей. Сама не сидит без дела: сначала занимается снастями, потом, приняв у первого банекина часть креветочно-моллюскового урожая, начинает готовить прикормку — измельчает и давит, как есть, прямо с раковинами. Удовлетворившись работой даэдрических подручных, Шеба отпускает их обратно в Обливион и подхватывает свой скарб. Она рассеивает прикормку в заранее присмотренных “угодьях” — туда, где отрог каменистой гряды уходит к глубоким прозрачным водам, и у ровного ракушечного дна косяками плавает mullus barbatus*, — а сама, пока добыча приманивается ближе, обустраивает себе местечко для рыбалки. Выждав положенный срок, Шеба забрасывает на пробу удочку — так, чтобы наживка ложилась на дно, — и принимается за работу. Расчёт оправдался: клёв — отличный, почти не ослабевает со временем; поклёвка — резкая и быстрая, только и успевай тянуть. Рыба садится на крючок хорошо, уверенно, и сходов почти не бывает; Шеба наполняет одно ведро, второе — и решает, что хватит. Она призывает кланфира, чарами стягивает ему пасть — чтобы не подъедал — и вручает первую часть улова. Второе ведро и снасти несёт сама — отчего бы и не размяться в такое утро? Облака вдалеке — плотные, с чёткими, прорисованными краями, точно по шёлку писанные. Кажется, можно потрогать рукой — и Шеба бы потянулась, не будь у неё поклажи, а так — лишь подставляет лицо несмелому солнцу и улыбается новому дню. Он будет славным — как и все прочие дни с её мужем, “до” или “после”. Рыбу Шеба ставит на ледник, для верности защитив чарами, и поднимается наверх — в столовую, где Ллеран, успевший проснуться и подготовиться, уже выкладывает на тарелки яичницу — с помидорами, тёртым сыром и подрумянившейся на огне ветчиной; яичницу… из птичьих яиц, не квама — и в этом для данмеров своя экзотика. Муж даже в мелочах — особенно в мелочах — всегда подстрахует и позаботится, и это совершенно по-особенному приятно — знать, что всегда можешь на него рассчитывать... Данмеров не смутить полуденным жаром, а супруги Ашибаэль слишком смуглы, чтобы бояться, что кожа некрасиво потемнеет на солнце. Днём они направляются на побережье, и у Шебы на это время большие планы. Она знает, как правильно выбрать место, прикорм и наживку, и “подсекает” Ллерана сразу, стоит ей всласть накупаться: сначала — снова в воде, потом — на берегу, на загодя расстеленном покрывале, а после — и в доме… Самую жаркую пору они с мужем всё-таки пережидают под крышей, а заодно отдыхают и набираются сил, чтобы с толком провести вечер — и ночь. Шеба знает, чем хочет себя побаловать: откладывает часть улова и принимается за готовку. Mullus barbatus очень легко чистится: можно выложить тушку в миску с прохладной водой, провести большим пальцем от хвоста к голове, и чешуя сходит сама собой. Этим можно и ограничиться, и для себя Шеба так бы и поступила: непотрошёные рыбки — с едва ощутимой горчинкой, и только, вкус это не портит; потрошёные — требуют много больше труда и хуже держат форму во время жарки… Однако Ллеран весьма переборчив в некоторых вопросах, и к гадам морским у него своё, особенное отношение, близкое к тому, что чувствуют гуары при виде пшеницы — вроде, выглядит интересно, но это что, серьёзно кладут в рот? Поэтому Шеба, взвесив все “за” и “против”, рыбу всё-таки потрошит — удаляет внутренности и жабры; промывает, просаливает, перчит и оставляет достаиваться в чугунке. После она через мелкое сито просеивает муку на блюдо и выкладывает на неё первую партию; просеивает сверху ещё немного муки, аккуратно обваливает рыбу, стряхивает излишки — и готовит сковороду. Главная алхимическая премудрость — добиться того, чтобы масло достаточно прогрелось до жарки; тогда влага, оставшаяся на поверхности рыбы, начнёт испаряться и создаст “воздушную подушку” из пара, которая будет мешать маслу впитываться. Перегружать сковородку тоже нельзя — вода в таком случае не успеет достаточно быстро испариться, и рыба возьмёт в себя слишком много масла. Поэтому Шеба работает с рыбой в четыре захода: жарит её до красивого золотого цвета, добавив на сковородку веточку розмарина и пару зубчиков чеснока, потом — промокает льняным полотенцем, убирая излишки масла, выкладывает на сервировочное блюдо, а в конце добавляет перца, петрушки и украшает дольками лимона. Выглядит вся композиция так аппетитно, что рот против воли начинает наполняться слюной, но Шеба мужественно терпит — до самого ужина. Между элем и белым вином Ллеран выбирает вино, но на гигантское блюдо с мелкой, ужаренной в панировке рыбёшкой глядит без энтузиазма — как и на то, что Шеба уничтожает первую тушку почти целиком, оставляя несъеденной (на самом деле, исключительно ради его, Ллерана, спокойствия) только голову. Шеба, замечая его замешательство, не даёт спуску — медленно, нарочито хищно расправляется с новой рыбёшкой, не отрывая от мужа прямого дразнящего взгляда, а после — тянет, пуская в голос наигранную обиду: — Что же ты, Ллеран? Я сама наловила, сама приготовила — для тебя… Неужели, муж мой любезный, ты позволишь этим усилиям — и пропасть впустую? Попробуй, это и правда вкусно! Ллеран понимает, что деваться некуда. Ну и… Шеба не из тех, что будут нечто навязывать против воли. Наверное. Раз ей так нравятся жареные существа, которые плавали в… воде, то может быть, они всё-таки того стоят. Не хуже же они скрибов, пасшихся на солончаке, правда? — Ах, жена моя, — подхватывает Ллеран игру, — Ты воистину коварнейшая из женщин, потому что из твоих рук я приму что угодно. Даже, хм… Поднимает одну рыбку за голову — и демонстративно откусывает до самых жабер, жуёт вместе с хвостом… — А недурно. Из рук Шебы, на самом деле, он принял бы и варёных угрей**, потому что если бы Шебе захотелось подать ему отраву — жить было бы и правда незачем. Только вот госпоже Ашибаэль не хочется, а наловленная и приготовленная её руками рыба — на удивление вкусна... Что ж, ещё одно открытие: доверять жене можно и в этом вопросе. Никто не обязан сходиться в таких мелочах, и Ллеран вряд ли полюбит рыбу, но именно эту — такую — ту, которая специально для него — готов полюбить очень. Поднос постепенно пустеет, бутылка — тоже, а вот Шебин аппетит — только распаляется. Она знает: ночью их с Ллераном ждёт совершенно особое пиршество, и не только потому, что морепродукты, согласно расхожему мнению, поднимают со дна многие желания. Пусть вода полна дурных воспоминаний прошлого-что-ещё-не-случилось, в ней можно растворить новые — более яркие, более личные, и они затмят и вытеснят иные. Пусть старое пытается отравить настоящее, дует, как из плохо закрытой двери — каждый день рядом с Шебой Ллеран всё острее чувствует уникальность собственной жизни. Не важно, кем он был или не был. Сегодня он уже не тот, что вчера; каждый насыщенный день изменяет, шлифует, оттачивает его-истинного, и Ллеран благодарен за любые уроки, что позволяют взглянуть на вещи из непредвзятости и соотнести с собой по-новому, нанести на личную уже карту. Шеба умеет показать дорогу — без лишних слов, так, что уже никогда не забудешь ориентиров. Эссенция моря — соль, что усиливает вкус, рыба, что не боится плавать… и глубина, на которую не страшно нырнуть. Впереди большое плавание.