Такие чудовища, как Риддл

Существует только один путь к счастью — перестать беспокоиться о вещах, которые неподвластны нашей воле Эпиктет Был ли Том Риддл когда-либо счастлив?.. Идиот тот, кто утверждает, что никогда не испытывал счастья. Том Риддл не был идиотом, конечно нет. Самое первое радостное впечатление, которое мог бы назвать Том Риддл, относилось к воспоминаниям раннего детства в приюте. Дело было так. Старшие мальчики сыграли на него в карты, проигравший должен был напугать странного, тихого, слишком маленького для своих пяти лет Тома Риддла. Проигравшего звали Тревор, ему было одиннадцать, и он страдал какой-то лёгкой формой слабоумия. Другие мальчики подговорили Тревора запереть Тома Риддла в чулане, где хранились принадлежности для уборки, там уже недели две как перегорела лампочка, и её всё никак не заменяли. У пятилетнего Тома Риддла была одна-единственная вещь, оставшаяся от мамы, она же единственная игрушка, которую он всегда клал под подушку перед тем, как лечь спать, — выцветшая от времени одноглазая тряпичная змея. Тревор отобрал змею и побежал с ней в чулан, заманивая маленького Тома. Только заперли в тёмном чулане обоих мальчиков, хотя Тревор стучал и кричал, мол, пусть его выпустят, он же сделал всё, как сказали, он же с ними, с ними, а не с этим Томом… Но никто его не выпустил. — Тебе страшно? — раздался в злобной темноте странный голос, который никак не мог принадлежать ребёнку пяти лет, ведь пятилетние дети не могут говорить так отстранённо-холодно. Тревору, конечно, мыслить такими категориями было сложновато, но он просто понял, почувствовал нутром — что-то не так, Том не говорит так, с его голосом что-то… — Заткнись, придурок! — обычный мальчишеский голосок сорвался на самой высокой ноте. — Тебе страшно? — Заткнись! — Значит, будет. Никто не знал, что произошло в том чулане. Когда три часа спустя мальчиков выпустила воспитательница, истошно рыдающий Том Риддл бросился к ней, зарылся лицом в складки юбок. Тревор лежал в дальнем углу, за цинковыми вёдрами, которые использовали для мытья полов, он свернулся калачиком, смотрел в одну точку, почти не моргая, и более ни разу ни с кем не заговорил. Спустя три года Тревор умер — тихо, спокойно, предположительно от разрыва сердца. Во сне. Если бы он мог говорить, единственное, что он рассказал бы о том вечере, когда их заперли с Томом Риддлом в чулане, это «я видел, как он улыбался, я видел, как он улыбался, он вовсе не плакал, он только изображал». О да, Том Риддл умел изображать. Он был очень наблюдательным и сообразительным ребёнком, и рано научился притворяться, чтобы извлекать выгоду. Он видел, как относятся к мальчикам-плаксам другие мальчики и как — воспитатели и воспитательницы. Другие мальчики Тому не были интересны, он хорошо чувствовал себя в одиночестве, а вот от сентиментальной сестры Марии можно было получить лишнее печенье на ужин и даже стакан молока, если изобразить из себя грустного и покинутого всеми ребёнка. Том сделал ставку на взрослых, потому что они могли что-то ему предложить. А другие дети… тепло, дружбу?.. дурацкую компанию для игры в дурацкие карты?.. Мог ли Том Риддл назвать себя счастливым человеком?.. Этот вопрос гораздо сложнее. Главное дело жизни он провалил по всем фронтам… Он проиграл Дамблдору. Дамблдор привёл его сюда, в эту несуществующую тьму, в которой ничего нет, ничего нет, ничего нет… …здесь…здесь…здесь… Где? В нигде… В ничём… Он боялся, что сойдёт с ума. Он ничего не видел, ничего не чувствовал в физическом плане, потому что у него больше не было тела. Весь он был — обнажённый разум, закованный во тьму. У этого разума были воспоминания и планы. И ничего сверх этого. Ни слуха, ни осязания, ни зрения, ни проприоцепции*. — Давай я сделаю часть работ? — Это ещё зачем? — Том на мгновение оторвался от пергамента, чтобы кинуть недоумённый взгляд на Вальбургу Блэк. — Ты так много занимаешься… У нас остаётся так мало времени, чтобы побыть вдвоём… — Мы сейчас разве не вдвоём? Том и в самом деле набрал в этот раз слишком много работ, но ему были нужны деньги, чтобы кое-что прикупить в Лютном переулке, а решать задачи по нумерологии, и делать расшифровку древних текстов по рунам было легко. У Тома всегда имелся существенный запас поощрительных баллов плюс покровительство Слизнорта, так что он мог позволить себе и разрешение на дополнительные занятия по углубленной программе, и постоянный доступ в Запретную Секцию библиотеки, и даже заказ книг, не входящих в учебные планы. Том Риддл давно превосходил не только своих одногруппников, но и старших учеников по качеству знаний. Впрочем, дело было вовсе не в этом всём. Дело было в том, что пятнадцатилетний высокий, стройный, красивый Том Риддл с обжигающе чёрными глазами и волнистыми тёмными волосами помимо своей воли привлекал внимание. Он выбрал Вальбургу Блэк, потому что она старше (не будет хвостом ходить за ним, пытаясь уцепиться за руку, и глупо хихикать), из благородного древнего рода (это льстило его самолюбию), уже сговорена с троюродным братом (никаких проблем, даже если она слишком сильно привяжется к Тому, кроме того, с ней можно не спать, ведь честь такая девушка блюсти обязана). Но уже и она начала ему докучать… — И ты даже не хочешь… Вальбурга уселась прямо на пол перед креслом, где сидел Том, её рука скользнула по его ноге вверх мягким поглаживающим движением. Конечно, следовало бы разрешить ей сделать… чего бы она там не хотела сделать, но нужно было сперва покончить со всеми работами. А ещё Тома раздражали чужие прикосновения, он едва ли был готов терпеть объятия и практически никогда не целовался (противно, мокро, что в этом вообще такое находят другие люди?), тут же Вальбурга задумала что-то явно более близкое… — Отстань, — бросил Том. — У меня нет сейчас ни желания, ни возможности. Мы можем в воскресенье сходить в Хогсмид, посидеть в «Трёх мётлах», погулять вокруг озера. В воскресенье, ладно? Он заставил себя тепло улыбнуться, с тщательно скрытым отвращением отметив, как вспыхнули радостью глаза Вальбурги. Наверное, стоило хотя бы руку её поцеловать… а, обойдётся как-нибудь. Он заменит её кем-то поспокойнее в ближайшее же время. Был бы Том Риддл счастливым, если бы отец забрал его из приюта, когда он был ещё совсем маленьким?.. — Всё это время ты был жив. Ты был здесь. Почему ты не забрал меня из приюта? — Я не знал… Я не знал, что она родила… Я не знал… — Ты лжёшь. — Да, я лгу. Я знал. Но я не хотел, не хотел, не хотел!.. Я никогда её не любил! Она соблазнила меня, опоила, заставила!.. Я не хотел, не хотел… — Она умерла, потому что ты её бросил. — Ты… ты тоже меня заставляешь?.. Ты тоже?.. — Я тоже. Ты сейчас возьмёшь ружьё, застрелишь свою жену, застрелишь обоих детей, застрелишь своих родителей… и можешь застрелиться сам. А можешь остаться в живых. Полиции ты скажешь, что слышал голоса в своей голове. — Я не… — Голоса в твоей голове рассказали, что вся твоя семья не люди, а демоны, которых нужно уничтожить. Тебе было очень больно, но ты должен был. Два Тома Риддла, — старший и младший, — переходили из комнаты в комнату, оставляя за собой трупы. Младший Том Риддл опоил всех, кроме старшего Тома Риддла, сонным зельем. Они все лежали в своих постелях, как будто это был обычный вечер, вот только это не был просто вечер, это был их последний вечер. Вот жена старшего Тома Риддла — прелестная блондинка, хрупкая, тонкая, нежные коралловые губы, фарфорово-белая кожа. Младшего Тома Риддла не привлекали девушки (пусть ему и приходилось это скрывать, чтобы поддерживать авторитет лучшего в Хогвартсе; глупые детские условности, если парень красив, он не должен всё время быть один, иначе его начнут считать странным, а странных никто не уважает), как, впрочем, не привлекали и парни (но он точно знал, и филигранно пользовался этим знанием, когда было нужно, что были такие, кого привлекал он сам), но он вынужден был признать, что жена у Тома Риддла старшего красивая. Возможно, ему было бы больнее, если бы младший Том что-то с ней сделал… но он не хотел. Том Риддл хотел стать единственным, и отомстить за смерть матери. Том Риддл хотел сделать больно. В детстве и юности Том Риддл любил делать больно, но со временем это прошло. В этой тьме он хотел бы испытать хотя бы боль… хотя бы… лишь бы физическое ощущение. Вот дочь Тома Риддла старшего — милые кудряшки, пижамка в цветочек. Вот его сын — Том Риддл младший долго смотрит на своего единокровного брата, прежде чем позволить старшему сделать выстрел. Том Риддл старший плачет. — Пожалуйста… пожалуйста… Похоже, этого сына он любил больше, чем остальных своих детей. Похоже, этого сына он действительно любил. Том Риддл младший почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. — Остались твои родители. Закончи дело. А потом застрелись. Если сможешь. Если не сможешь, ты знаешь, что сказать полиции. Ты забудешь обо мне… ты никогда обо мне и не помнил. …здесь…здесь…здесь… Время от времени он всё же чувствовал. Нечто особенное — напряжение магического поля. Это значило, что к месту, где спрятан крестраж, подходит волшебник. Это случалось так редко, так редко, что Том совсем разучился взаимодействовать с чужим разумом. А ведь он так гордился своими способностями легилимента, своим умением заставлять людей делать то, что нужно!.. Почти всех, кто когда-либо приходил в его жизнь. Кроме Дамблдора. Кроме Дамблдора. И Абраксаса Малфоя. — Он смеялся над вами, не так ли? Не смущайтесь, молодой человек, я очень хорошо знаю, что такое Дамблдор. — Он считает мои идеи сумасбродными. — А вот я так не считаю. Нам с вами есть, о чём поговорить, так что я хотел бы пригласить вас в поместье Малфой. Самое защищённое место в магическом мире, кроме, может быть, Хогвартса. Я пришлю за вами домовика. Ждите. …здесь…здесь…здесь…прошу…не уходи… — Ты говоришь, что не все могут вынести пытку знанием, но сам никогда даже не пытался узнать каково это. Поэтому ты долгие годы избегал Гриндевальда, ты боялся, что правда тебе не по зубам. Ну, так знай же, что это ты убил её. …здесь…здесь…здесь… Он не может испытывать боль. Он не может… Но как тогда назвать это страшное чувство — когда очередной волшебник уходит, так и не услышав полумёртвый призыв? Что если однажды никто не придёт?.. Никогда?.. Что, если он утратит и эти слабые импульсы магии?.. Его не найдут… Его не найдут… Почему Люциус не активировал тот крестраж, который был доверен ему? Вдруг его арестовали, а крестраж обнаружили? Сколько времени прошло, сколько?.. Сколько, сколько, сколько… Два Тома Риддла, — старший и младший, — стояли друг против друга, глядели друг в друга, как в зеркало. Это всё, что так ему мешает всю жизнь, от отца. Аристократическое изящество сложения, черты лица, глаза, волосы… И вот он, — отец, — дрожащими руками сжимает ружьё, рыдает навзрыд, но не в силах отвести взгляд. Потому что ему не велели. — Ты сказал, она тебя опоила, — выпалил Том Риддл младший. Ему, в общем-то, не нужно было подтверждение. Он видел, что магл говорит правду — не мог он любить Меропу Гонт. И во всём волшебном мире было только одно зелье, чрезвычайно опасное, ядовитое, страшное, запрещённое зелье, которое могло это исправить. Амортенция. Дети, рождённые от Амортенции, никогда не узнают любви. Только вожделение, только похоть, от которой не будет спасения. Ему были противны объятия и поцелуи, прикосновения других людей. Разве что в детстве… Пятилетний Том Риддл выбегает из тёмного чулана и бросается к воспитательнице, зарывается лицом в её юбки. Ощущает, как она гладит его по волосам. Где-то глубоко внутри клокочет яростная радость. От прикосновения?.. Нет, от того, как Тревор кричал… Должно быть, в детстве тоже нет… Ну и ладно. Ну и не надо ему. Только обида на мать, — бросила, бросила, как посмела умереть!.. — приобрела тоскливый кислый привкус. Она лишила его права выбора, лишила детства, лишила отца, нормального волшебника-отца, не нужен ему этот магл, ничтожество!.. Том Риддл младший смотрит на старшего. Губы кривит злобная ухмылка, глаза заволакивает мутная пелена. — Стреляй. Давай. Сунь дуло себе в рот и разнеси башку. Стреляй! Он не должен терять разум, он не должен… — Я точно уверен, что мы сместим Юджинию Дженкинс, вопрос в том, кто будет более выгоден для нас в кресле министра, чем она?.. Грядёт тот, у кого достанет могущества низвергнуть Тёмного Лорда Тот, кто родится на исходе седьмого месяца У волшебников, трижды бросавших вызов смерти У волшебников, боровшихся на одной из сторон, ни одна из которых праведной не была Он не должен потерять разум, не должен… Грядёт тот, у кого достанет могущества низвергнуть Тёмного Лорда Тот, кто родится на исходе седьмого месяца У волшебников, трижды бросавших вызов смерти У волшебников, боровшихся на одной из сторон, ни одна из которых праведной не была Грядёт тот, кто будет отмечен великой силой И ею же поставлен на службу до тех пор Пока не восстанет против И будет тогда гнев его ужасен И будет низвергнут Тёмный Лорд И будет отвергнута сила Грядёт тот, кто станет посланцем двух миров Грядёт тот… тот… низвергнет… отвергнута… Он должен помнить. У него есть цель. Том Риддл. Не Лорд Волдеморт. Нет. Том Риддл… плачет?.. Дамблдор заманил его в ловушку. Последним, что он видел, стали его глаза, проницательно глядящие поверх очков-половинок. Он не помнит точно, но, должно быть, он жутко кричал. Сейчас осталось лишь призрачное эхо той боли… даже её он хотел бы испытать… даже её… Плач ребёнка… И боль… И глаза Дамблдора. Глаза… Дамблдор склоняется к нему, корчащемуся на полу от боли, что-то говорит. Том ничего не слышит. Вот он и не видит ничего тоже… Наступает тьма. — Мне нужен мальчишка. Гарриет Поттер должна умереть. Том не должен думать о поражении. Когда кто-нибудь найдёт его, будет три способа получить тело — философский камень, темнейший ритуал воссоздания плоти и заселение в чистую оболочку. Есть из чего выбирать, можно действовать по обстоятельствам. Самый сложный вариант, безусловно, с заселением, что же касается философского камня… Том Риддл будет рад убить Николаса Фламеля, старинного друга Дамблдора. Столько лет прошло, а маленький, тихий, странный мальчик, всегда живший внутри Тома Риддла, вновь хочет делать больно. Дамблдору будет больно, если умрёт его друг. Том Риддл никогда не считал себя Злом. Есть Цель, а есть Средства. Если Цель достаточно велика, не имеет значения, какими Средствами её достигать. Нет никакого Добра и Зла, есть только жизнь и смерть. Ничто больше не имеет значения. Можно пожертвовать одним ради тысячи, можно пожертвовать тысячей ради миллиона… В какой момент Средства превращаются в гору трупов?.. Нет, он не будет думать об этом. Слишком… опасно. Он должен добиться… …а если он уже опоздал? Никто не найдёт его, потому что больше нет волшебников?.. …здесь…здесь…здесь… …здесь…здесь…здесь… …ЗДЕСЬ… ЗДЕСЬ… ЗДЕСЬ… …ЗДЕСЬ!ЗДЕСЬ!ЗДЕСЬ!... НЕ… УХ… О… ДИ… …ЗДЕСЬ!ЗДЕСЬ!ЗДЕСЬ!.. Боль. Невозможная, невообразимая, жуткая. О, как рад он этой боли!.. Теперь он не остановится. Только не сейчас. Хватит мыслей. Хватит разума. Он должен получить человеческое тело!.. …Неожиданно правый висок пронзила тонкая игла боли, впрочем, тут же исчезнувшая без следа. Осталось только смутное чувство, будто кто-то враждебный наблюдает за ним. Квиррелл списал это чувство на чужеродный разум. Да, ему ещё придётся определить, что это за разум — порождение магии или когда-то живой волшебник?.. Квиррелл улыбнулся своему отражению. Венец так органично смотрелся на его голове…