Apraxis Coil

      В казематах Нью-Шеота пусто и темно.       Шеогорат не из тех, кто любит содержать пленников обычным способом, но куда девать мятежное существо, устроившее ТАКОЙ переполох?..       Сбежав из Блисса, Нивар оставил огромную дымящуюся дыру на площади, а когда возродился в её центре, распугал всех жителей. Вездесущий Хаскилл, конечно, притащил его, ещё слабого после перерождения, во Дворец, а желтоглазый Князь не щадил на допросе, но настоящий безумец видит другого издалека.       Какое-то время придется посидеть в изоляторе.       Восстановиться. Привыкнуть к себе новому. Начать думать сообразно со статусом.              Нивар видел достаточно тюрем, и всё же...       Холод и пустые стены неуютны. Сломанное будущее, которое они обозначают, не так важно, как настоящее, которое не даёт никакой поддержки. Шеогорат будет искать способ от него избавиться? Сделать своим слугой? Нивар предпочёл бы убраться с Дрожащих Островов.       Его самый главный план сработал. Да, да, если это вообще можно было назвать планом - импровизация, основанная на постоянно прыгающих весах ненависти то к себе, то к миру.       Он - даэдра? Или кто теперь?       Для таких, в любом случае, не будет ни дома, ни покоя. Важно было - смочь, доказать, сделать вопреки.       Он даже рад, что его оставили сейчас одного. Даже не знает, что было хуже, отчаяние, физическая боль - все, все её сорта, этот план тоже сработал, о пытках и поведении плоти он теперь знает достаточно. Боль разорванной и плохо подживающей души.       Что из этого хуже? Вся его жизнь с момента пресловутого генеалогического открытия - сплошное "хуже".       Он так ужасно… устал...       Он должен был. Должен был сжечь поместье, но ему мерещатся теперь то лица братьев, то сестра - Нивар шепчет их имена, ходит по камере, пытаясь поймать призраков, ухватить сестру за руку, поговорить... и падает только тогда, когда утомляется и теряет силы. Его растили для высшей цели; его прочили в величайшие учёные, и он уже подготовил тогда прошение об утверждении исследований. Младший сапиарх Анкеано, гордость рода...       На самом деле тот ещё психопат, который так и не решил, хочет ли избавить мир от себя или мстить за своё существование вечно. Так и получилось. Теперь можно... втыкать себе ножи под кожу, сколько угодно, надеясь, что хоть один когда-нибудь доберется до несовершенства внутри.       Несовершенство, будучи названным, раскололо его полностью, и чтобы собрать всё заново, потребовался акт, совершенно противный религии и установкам Талмора - аэдрическое и даэдрическое в смешении, высокое и дикое, смертное и не имеющее возможности быть уничтоженным до конца. Нивару больше не быть идеальным, ведь то, что он из себя создал - живое доказательство, что воля изменяет ВСЁ, если действуешь сообразно своему личному выбору. Но никогда так, как это нужно ставящим рамки. Нивар просто прошёл по собственной дороге без страха - и нашёл там, в конце, чудовище. Сколько таких ещё прикрываются ложной благопристойностью и трусостью назвать СВОЙ порок?              Пытаясь хоть как-то спрятаться, он пытается уцепиться за Тамерлин, найти её разум, притянуть к себе - плевать, что Князь Безумия не давал ему права на гостевые допуски.       Женщина, что его выследила и помогла завершить цикл, должна быть с ним. Она подошла слишком близко.       Может быть, сможет дать хоть что-нибудь? Или что-то ещё не взяла?       Плюнет в глаза?..       Если придётся её убить, он сделает из её плоти что-нибудь величественное. Но он не хочет убивать; Тамерлин так хороша в своей манере охотницы. Так нужна ему.       Её разум и правда существует ещё... смятённый, растерянный, одержимый видением эшафота и магического костра. Нивар счастлив встретить отклик; играется с ней, ободряет, расспрашивает. Прощает - и спрашивает, не хочет ли она подойти ещё ближе.       Да, она не настолько испорчена, вернее, это не настолько ярко вскрылось. Узнай Божественное Обвинение все её грехи...       ...Нивар хочет её совсем иначе, чем это было с Натом. В том он видел скорее ещё одну возможность казнить себя; Тамерлин ему нужно, обязательно нужно сохранить. Её душа, её сомнения, целеустремлённость - произведения искусства; он немного помог огранить их. Он тоже дал ей пройти до конца.       Не имея под рукой ничего, кроме чистых стен, собственной крови и упорства, он плетёт портал и ловушку снов - о, он мог бы и сбежать, только не хочет пока что.       Вместо этого он приходит к женщине каждый промежуточный тон секунды, и забирает её дыхание себе. Он пользуется всей непростой магией Любовника, всеми окольными путями - знай мастера псиджиков о том, что он творит на голом упрямстве, то велели бы его... нет, ликвидировать - не в их манере. Изолировать? Запереть бессмертное существо - худшее, что можно придумать.       Он переносит Тамерлин к себе по частицам, воссоздавая - и сам этот акт скорее акт любви, чем чего-то ещё. Такой же извращённой, как и всё в его мире.              Весь наружний мир хочет либо убить его, либо запереть, но Нивар не понимает, за что. Он натворил уже достаточно, но изначально за ним не было никакой вины - стоит ли обвинять опасного зверя за то, что он кусает тех, кто вгоняет ему копья в бока?       Он полностью осознаёт, чем стал - обозлённым, уже только лишь ищущим новых ударов, чтобы получить оправдания для новых укусов, чтобы сбеситься наконец и начать уже крушить всё без разбора.       Но ему всё ещё больно - "без разбора".       Он не любуется тем, чем стала Тамерлин - из-за него. Он в ужасе. Но он баюкает её, и даёт ей придти в себя, и целует, как наилучшее сокровище. С той, кто подарил ему третью смерть, он хочет быть ласковым - хоть с кем-то! - хотя прекрасно знает, что надеяться не на что. Она знает слишком много, но именно поэтому он хочет увидеть в её глазах что-то, кроме гнева.       Не сочувствие.       Хотя бы понимание. Хотя бы искру.       Сочувствие будет неправильным и лживым; Нивар смеется сам себе, сознавая, что полюбил Тамерлин как карающую руку. Таких, как он, нужно убивать; она тверда. Она сделала это. Он благодарен ей и исполнен уважения и признательности.              Шеогорат упускает тот момент, что Катутет, отец Ксайзела, пусть и в немилости у Молаг Бала, вполне популярен среди кин, что общаются среди своих кланов. И непутёвый отпрыск, пережив коллапс, случившийся после приживления частицы смертной души, попал на Дрожащие Острова тоже.       Ведомый странной связью, что проросла сквозь них с апраксиком, Ксайзел ускользает от опеки отца - и словно сомнамбула, бродит между Нирном и Обливионом.       Притаскивает Нивару полубезумную смертную (вернее, ее последние частицы), которая ему так важна. Потом уводит обоих из тюрьмы. Вьётся рядом. Исчезает. Появляется. Выходит из транса примерно тогда же, когда лихорадка и бред покидают самого Нивара - процесс залечивания заращивания присаженной души протекает у них примерно одинаково.       В Садах Костей и Плоти они оказываются втроём - оборванные, дикие, живые.       Нивар не хочет господства ради самого господства. Он хочет мести за свою семью и себя; хочет мести за пренебрежение собой, за то, что Натаниэль использовал и выбросил его; хочет справедливости, и в конечном счёте - желает жить. Потому, затаившись и совершая вылазки на Нирн и в иные Планы, он плетёт сети - встречается с дреморами, и с культистами Червя, и со слоадами, и с теми, кого вообще никак невозможно назвать. Когда-нибудь сплетенные им удавки упадут сперва на клан Эсуло, а потом - на многих аристократов Саммерсета. На всех тех, кто принимал решение об аресте семьи Анкеано. На всех тех, кто лицемерит и лжёт; сотни айлейдов когда-то осели на Ауридоне. Десятки вошли в ряды Диренни. По документам ничего этого не происходило.       И теперь, из-за старой лжи, льётся невинная кровь.       Не только кровь Анкеано. Были и другие примеры.       Глаза Нивара постепенно меняются, становятся жёлтыми, как у многих даэдра.       Тамерлин, рассудок которой не задерживается на предметах долго, нравится этот цвет. Он напоминает ей цветки горечавки, что росли когда-то у её окна. Она беременна - но едва ли это воспринимает. Тот, кого она преследовала, с ней рядом, а значит, можно успокоиться и никуда не бежать. Можно отдохнуть. Можно не думать. Тамерлин не хочет думать; только стеречь и ощущать.       Ксайзел не всегда рядом, но навещает их. Способствует тому, чтобы никто не мог обнаружить убежище, а потом тому, чтобы Тамерлин родила дитя - не в Обливионе, даже не через своё лоно. Дитя, рождённое в царстве Шеогората, стало бы его вассалом, и моментально выдало бы всех - да и не хочет Нивар никому своей собственной судьбы.       Он находит очень изящный выход - пусть этим и наносит самому себе новую глубокую рану.       Он хотел бы… хотел бы иначе! Он вырастил собственных сестру и брата, и ему кажется, смог бы… смог бы дать собственному ребенку и тепло, и знания, и...       Но апраксик не должен и думать о том, чтобы плодить изгоев. Дома, безопасности и места в жизни он не может дать даже себе.       После родов-трансмутации он стирает бедной Тамерлин память, залечивает её тело и долго, долго сидит, обняв её, спящую магическим сном. Наверное, он где-то мог поступить иначе. Или не мог?       Само его существование - воплощённое зло; по крайней мере, так его оценила Высокая Альтмерская Культура, голосом и сердцем которой он когда-то хотел стать.       Он - наиболее типичный представитель и наиболее точно выраженное отрицание такого совершенства.       Два раза он порывается взять кинжал и избавить Тамерлин от мучений, точкой отсчета которых сам же и сделался. Ей уже не скрыться, даже с потерей памяти - протезы слишком заметны, а без них она станет калекой, обречённой на жалкую жизнь. Но ему тошно так делать. Тамерлин и Ксайзел были единственными, кто подарил ему хоть что-то, кроме ненависти.       Он сидит очень, очень долго, а потом решается на ритуал призыва.       Хорошо, что Ксайзел как раз ушёл.       Анекано призывает Шеогората - того, от кого прятался всё это время. Призывает чётко и ясно, каждым словом формулы захлопывая дверь к своим мечтам о мести или воздаянии. Оглашает своё предложение.       Свободная, новая, лишённая памяти о прошлом жизнь для Тамерлин в Нью-Шеоте, там, где она захочет - в обмен на его, Нивара, сущность.       Шеогорат соглашается - наконец-то Анкеано пришёл сам!       Он забирает у Тамерлин амулет с костью; велит Хаскиллу "устроить красавицу", и демонстрирует Нивару проекцию; заверяет, что всё будет "в лучшем виде, если конечно она любит астры".       Потом - касается Анкеано обратной стороной Ваббаджека, избавляя ото всякой формы - а сущность заключает в безделушку...              Амулет будет ждать того, кто, дерзкий, решится выпустить "последнего айлейда".       Может быть, века.       Князь Безумия догадывается, что одиночное заключение может сделать с разумом того, кто сам отказал себе в принятии. Догадывается, но не уверен.       Может быть, у этой пьесы не будет второго акта, но первый доставляет Князю искреннее удовольствие.       Смертный, присмотренный им с рождения, стал даэдра - и продал это взамен счастья той, которую не был обязан спасать. Идиот. Шеогорату нравится.       О том, что Нивар сумел подбросить в Алькаир своего кукушонка, не догадывается даже он.