Apraxis Coil

      1.       Дурные воспоминания мучат Тамерлин уже год.       [Она помнит каждый день и час своего расследования.]       Помнит - как впервые увидела _его_ глаза на чужом лице. Это был вполне среднестатистический норд в таверне, в которой Тамерлин пришлось расквартировать солдат на незапланированной остановке.       Норд улыбнулся ей и сказал - хриплым и грубым голосом с очень знакомыми интонациями:       - Пойдем наверх, юстициар Тамерлин? Как тебе наш маленький обмен?..       И Тамерлин пошла.       Месяц назад её чуть было не понизили в звании. Бесконечная череда допросов с пристрастием - что она такого сделала, что Анкеано пощадил её? Маги Коллегии тщательно осмотрели протезы - и не решились их снять.       Но прежнее доверие Тамерлин утратила безвозвратно. Отстранение. Теперь ей оставалось только поймать Анкеано или сделать вид, что она никогда и ничего не знала о Ниваре.       Но она зашла слишком далеко.       [Тамерлин помнит каждый день и час. Тот норд… ]              Норд груб и всеочевидно жив - у него заметно бьется жилка на шее. Странный посланник для некроманта.       Одет в козлиные шкуры и доспех низкого качества, но крепок телом. Не умом.       Улыбка Анкеано на его лице - чужая, необъяснимая.       - Очень рад, что ты идешь на контакт. Как твои руки?       - Спасибо, хорошо. О чем ты желаешь поговорить?       Не-норд приглаживает волосы. Бесполезно; но наверное, где-то там некромант немного нервничает.       - Тебя наверняка отстранили от дел. Но ты продолжаешь искать. Это похвально. Увы, ты не найдёшь меня в Тамриэле…       - Почему ты вдруг решил сообщить мне это? Думаешь, я поверю?       - Если ты хоть на миг напряжешь даже свои неотточенные способности, то поймешь, что среди живых меня нет. Как и среди мертвых. Единственное место, которое меня приняло, находится очень, очень далеко от приличных для Талмора маршрутов.       Тамерлин ждёт. Потом подходит к норду почти вплотную.       - Есть ли способ туда попасть?       - Есть. По приглашению. Или по настойчивой просьбе. Думаю, ты сумеешь привлечь внимание с моей помощью. Или даже без неё. Тебе ничего не даст… если я укажу, где осталось моё тело.       - И всё же?       - Двиннарат. Гленумбра, Хай Рок. Но не вздумай лезть на нижние уровни, в старую выработку. Там слишком много пауков и мефалитов. Я не имел к ним отношения.       Тамерлин ловит себя на желании придушить громилу. Прикоснуться хоть к вместилищу скверны; выбить из него дух, хотя некромант, скорее всего, ничего не почувствует.       - Ты знаешь, что твои владения на Саммерсете арестованы?       - Ты знаешь, что я был там? - улыбается не-норд. - И побываю ещё. Нечего будет арестовывать. Я ничего не оставлю..       - Почему?       - Отрадно понимать, что всё, что было мне дорого, теперь в единственном, суверенном распоряжении моей памяти. Или почти всё.       - Так где ты на самом деле?       - Блисс. Нью-Шеот. Дрожащие Острова, - он повторяет интонацию, с которой обвинители обычно диктуют адреса, куда высылать стражей. - Князь Безумия был благосклонен ко мне.       Норд берёт Тамерлин за руку; рассматривает металлические линии жизни. Юстициар выдёргивает ладонь чуть позже, чем стоило.       - Ты - Ритуал. Я так и запомнил. У тебя есть шансы попасть на праздник, ты знаешь? Капельку усилий, дорогая Тамерлин. Всего-то ещё немного, и мы сможем увидеться без посредников. Ты же хочешь этого?       - Я буду ждать. Теперь я никуда не спешу.       Норд ухмыляется. Наклоняется к её уху и шепчет, обдавая кислым пивным запахом, что знает все её мысли, все способы, которыми она хочет его уничтожить, потому ей лучше придумать новые.       Потом норд падает на колени, хватаясь за женщину, и неудержимо блюёт на пол. Он пьян вдребезги - и не очень-то хорошо переносит магический контроль.              2.       [Тамерлин открывает глаза; медитация завершена. После каждого воспоминания об Анкеано в висках остается тупая боль; Тамерлин догадывается, почему, потому не обращается к лекарям]       Закончить текущую миссию нормально стоит всей выдержки, что у неё есть.       После заполнения всех отчётов и получения отпуска Тамерлин приходится принять совершенно немеретические усилия, чтобы попасть на территории Ковенанта в составе торгового представительства, а потом - чтобы организовать с Неустрашимыми и остатками энтузиастов из Гильдии Бойцов вылазку в Двиннарат.       На верхних галереях она находит нечто отвратительное - полусгнившие кости и ауру столь странного и богохульного ритуала, что у сопровождающего её целителя случается ишемия маны.       Нивар Анкеано формально мёртв (снова). Можно забрать в доказательство любую из костей и считать дело закрытым, но Тамерлин только усмехается.       И правда забирает с собой кости - фаланги пальцев. Заворачивает в рукав древней айлейдской рубахи и кладёт себе в суму. Придётся их выварить - пауки, конечно, постарались, обглодали, но обработанная кость лучше необработанной…       Вместе с костями Тамерлин уносит два кольца и амулет без камня. Понятия не знает, зачем - даже касаться такой старой магии кощунство, но честно ли избегать этого, если тот, другой пользуется всеми средствами?       Когда она выходит наружу, в айлейдских руинах Двиннарата идёт снег.              3.       В Нью-Шеоте же снег не идёт никогда.       Безупречный, блистательный, Нью-Шеот - признанная жемчужина Дрожащих Островов, культурный и кулинарный центр всего царства, как пишут о нём путеводители.       Здесь есть путеводители. Воистину, Дрожащие Острова - самый цивилизованный и самый жуткий план Обливиона именно потому, что здесь привычное переплетается с чудовищным и искажённым так буднично, словно ничего “такого” не происходит.       Князь Безумия принимает Нивара лично. Усаживает за одним столом с герцогом Мании. Ведёт милую светскую беседу, которая переходит на обсуждение лучшего способа делать живых червей из кишок каджитов-сенчей так, чтобы те сохраняли способность вечно обвиваться вокруг объектов, но не удушать их.       Болтовня Шеогората кажется пустой, наигранной, глупой и поверхностной - он словно не утруждается отыгрывать безумие хоть сколько-нибудь правдоподобно. В важных вопросах его логика безупречна, а стоит _по-настоящему_ разозлить его, как Шеогорат и вовсе становится очень, очень конкретным и понятным.       На самом деле облик пожилого желтоглазого джентельмена со словесным поносом - удобная ширма. Нивар давно догадывался, что настоящий безумец скорее Джигаллаг с его стремлением к мертвенному порядку, а Шеогорат чокнут вдвойне хотя бы потому, что позволил разделению случиться.       Выходя с аудиенции и прогуливаясь по дорожкам Блисса, слушая разговоры на улицах, Нивар понимает, что наконец-то дома.       Да, архитектура Блисса и Дворца… причудлива, эклектична, но отражает происходящее в городе. Нивар выбирает себе жилище; попросту входит в тот дом, который понравился. Его обитатель - грузный старый орк - покрыл все стены разноцветными спиралями и рисунками бабочек, а теперь сидит у последней пустой и рисует уже кровью из собственных пальцев; те стёрлись почти наполовину, видны кости.       Нивар его не трогает. Запечатывает комнату, а остальные очищает для себя. Слуга трётся у входа; Нивар заказывает ему обед и велит найти краснодеревщика.       Ему нужна мебель. Ему нужна прозекторская. Он сможет жить здесь; о да. Какое-то время.       Пространство Блисса податливо, и между домом орка и домом портного скоро вырастает, раздвигая их, альтмерский подъезд с табличкой - Ксол А., медик, аптекарь.       Нивар не желает даже здесь раскрывать все свои таланты случайным личностям - а оборудовав нормальный магический зал, усаживается в долгую медитацию.       Нью-Шеот станет его прибежищем до тех пор, пока он не найдёт способ совершенно отдельного существования. Шеогорат уловил его после ритуала - скорее всего потому, что давно присматривался.       Куда делся Ксайзел, Нивар догадывается. Но их дороги, вероятно, нескоро пересекутся вновь - обретя оккультную свободу, Ксайзел… наверняка начнёт делать ошибки. А Нивар любезно подсказал ему ещё до ритуала, что его отец, Катутет, недавно получил серьёзное поражение от какого-то смертного, сокрушающего Темные Якоря, и впал у Молаг Бала в немилость.       Есть, чем заняться - и это хорошо. Не будет отвлекать.       Нивару нужен сосредоточенный покой - и когда он концентрируется достаточно, то находит лазейку, чтобы покинуть Обливион.       У него есть очень важное дело, которое не понравится Шеогорату - любому даэдра, который узнал бы. Нивар уже не мер, но ещё не кто-то больше.       Желание завершения сильнее, чем голос разума или осторожности.              4.       Поместье Анкеано заплетено плющом и колокольчиками-вьюнками, заросло высокими тополями. Дикие растения чувствуют себя очень хорошо на удобренной почве; сад разросся, новые семена, принесённые ветром, дали побеги вдоль дорожек, на ранее тщательно подстриженных газонах.       Симметрия давно исчезла. Нарушители (или ультраконсервативные меры) свалили статуи у входа, но в сам “нехороший дом” входить не рискнули.       Потому Нивар идёт спокойно.       Он захватил тело молодой и достаточной способной дочери зачарователя, которая имела неосторожность прочесть не ту книгу. Физически находясь в Обливионе, Нивар имеет не так много способов путешествовать - но почти всегда может “дотронуться” до разума тех, у кого хоть раз забирал силы.       Прибегать к крайнему способу и касаться разума тех, кто остался с ним в отдалённой кровной связи, он не хочет - тем более, что знает, как губительны будут для них последствия.       Девушка пробирается в дом, в центральную круговую залу.       Нивар когда-то обожал играть там с братьями, а позже - проводить магические тренировки, потому помнит, какие тайники кто и где оставил. Девушка находит все необходимые принадлежности, чертит на полу формулу открытия портала. Ждёт, когда Нивар выйдёт из него, оставив за плечами Нью-Шеот и гнев Князя Безумия.       Кивает, как бетмерская юродивая, разворачивается и бредёт к выходу.       Нивар знает, что за ней следили, потому дальше действует быстро.       Проходит по всем коридорам, ставя укрепляющие руны в уязвимых точках конструкции. Собирает особенно ценные артефакты. Испепеляет личные вещи там, где их находит. Нет времени думать, кому они принадлежали - отцу, матери, братьям, сестре... нет времени на скорбь и память, на погребальные формулы, которые ему так и не дали сказать. Когда он уверен, что короб здания выдержит, то устраивается в самом центре первого этажа, складывает руки определённым способом.       Так странно снова быть на Нирне, и особенно - на Саммерсете.       Здесь всё поёт магическими энергиями. Сам воздух так вкусен и тонок (если не считать пыль вокруг). Но нет времени и наслаждаться красотами - используя все обретенные способности, Нивар заливает всё вокруг огнём.       Поместье горит. Горят рукописи, горит всё, что касается истории Анкеано - и заплавляется сам камень, скрывающий подвал, длинную лестницу, источник силы рода Ксол. Тайна оказывается запечатанной. Надёжно скрытой от Талмора, и в то же время - живой. Когда придёт время, библиотеку можно будет вскрыть, если знать, как. Если знать, зачем.       Нивару оставляет удовольствие уничтожать всё это - и дело не в том, что Талмор добрался бы, рано или поздно. Он стирает собственное прошлое; важный, почти ритуальный акт. Не имеет больше значения ни кто породил его, ни как именно. Он помнит сам; этого достаточно. Никто и никогда больше не сможет повредить то, что ему дорого.       Когда стражи Божественного Обвинения входят в сад, Нивар смотрит в глаза риву-командиру без страха. Протягивает руки - пусть его вяжут, он только рад. Маги-пожарные пытаются погасить огонь, но Нивару всё равно, все важные вещи всё равно уничтожены, а подвал находится слишком глубоко, чтобы обычные чары смогли выявить его наличие.       Стоящая за спинами обвинителей Тамерлин старается не встречаться с Анкеано взглядом, но упускает что-то и всё равно натыкается.       Связанный, парализованный заклятьем, стоивший ей карьеры преступник безмятежен и отрешён. Не сопротивляется.       Тамерлин не может понять, почему - и ей страшно.              5.       Все дни, что идёт следствие, Нивар вежлив, интеллектуален, чуть глумлив. Его связывают, постоянно держат в кандалах, с маской на лице, ограничивающей речь и возможность кусаться, с заломанными за спину руками, колодками на ногах. Он обездвижен, обезмагичен, обезврежен, как только это можно сделать, но его спина всё равно пряма, а взгляд ясен и саркастичен.       Тамерлин постоянно хочется его ударить, и особенно в момент произнесения приговора - конечно же, это смертная казнь, но Анкеано смотрит куда-то в потолок, словно там есть, что изучать! Словно он не пялился на этот потолок почти каждый день два месяца подряд!       Почему он так спокоен?       Почему он сдался?       Откуда он вообще вывалился в собственный дом, разве он не собирался оставаться в Нью-Шеоте, раз уж нашёл каким-то образом способ получить новое тело?       Рискуя всем, Тамерлин приходит ночью к его камере, но Нивар делает вид, что медитирует и не отвечает ни на один вопрос.       Тамерлин кажется, она начинает понимать.       Каждое магическое действие для своего закрепления должно быть совершено три раза; архаика ещё времён, когда Аури-Эль ходил среди несмертных. Нивар умер, как смертный, умер, как некромант… и теперь хочет пройти через это, как та тварь, которой он сделал себя.       И на сей раз его будут убивать те, кто действительно умеет уничтожать все виды еретиков.       Это ему и нужно - чтобы попытались уничтожить со всем усердием. Удар, который спрессует все разрозненные куски в единое целое.       Тамерлин пытается предупредить о своей догадке ривов, но те велят взять её под арест и насильно напоить успокоительными зельями. Она принесла пользу следствию, но хватит. Всем уже ясно, что погонов ей не видать; алаксон бедной Тамерлин расстроен… но этим займутся позже.              6.       Эшафот сооружают подальше от городской черты.       Некроманта уничтожить не так уж просто; решено сжечь его в специальном огне. Нивар… должен понимать всю опасность, но все равно спокоен.       Спокоен, когда идёт в белой рубахе и самых простых льняных штанах - к шесту, спокоен, когда его обливают специальными смолами, когда читают формулы, когда зажигают жаровни и чертят руны.       Всё-таки выпросившая себе присутствие на казни Тамерлин следит за каждым жестом - что палачей, что жертвы. Не может поверить, что это всё; её поиск закончен, её миссия завершена, этот мер… сейчас перестанет жить, на самом деле. Если не вмешается Шеогорат или какой-то иной покровитель.       Но никто не вмешивается. Цивилизация уничтожает своего несовершенного сына - снова. Он виновен, сомнений нет.       Тамерлин не может ни отвернуться, ни уйти, наблюдает, как последний Анкеано горит, не роняя ни слова, ни крика. Только не отводит от неё, лично неё взгляда; на красивом, породистом лице нет ни торжества, ни страха, только отрешённость.       Тамерлин уже догадывается, что ей никто не поверит, скажи она - огонь возносит его к бессмертию, а глупцы вокруг лишь помогают закрепить эффект.       Через несколько часов на платформе не остается ничего, кроме горы пепла и дурного запаха, а ещё рун, которые воспрещают подходить ко всему этому. Специальные маги-стервятники занимаются уборкой. Тамерлин дожидается, когда уходят все, но это не помогает; ни ночь, ни рассвет не приносят успокоения.              7.       В следующую же после казни ночь приходят сны.       В них Нивар жив; умирает снова и снова, потом возрождается, медленно выращивая где-то в Обливионе кости, мышцы, плоть, кожу; каждый этап восстановления - сосредоточение воли и уверенное, страстное желание быть. Нивар оттачивает своё мастерство; всё это куда больше, чем банальная некромантия. Он стал сродни даэдра - малым духом, четвертьпринцем, кем? Тамерлин видит себя ассистирующей этим отвратительным ритуалам. Бродящей в садах костей и плоти. Скульптурирующей черепа неведомых и мерзких тварей. Создающей тело того, кого потом снова убьёт…       В какой-то момент сны перестают быть просто кошмарны и обретают иные оттенки. Тамерлин гонится за Ниваром; иногда превращается в грифона, а он - в ягуара, и они бегут и бегут, пока ягуар не прыгает в пропасть, совершенно не заботясь о том, что из них двоих крылья - не у него. Тамерлин пикирует на него, пытаясь поймать добычу. Просыпается. Засыпает. Видит уже лицо самого преступника, его характерную глумливую улыбку; Нивар так интимно близко, что мозг интерпретирует это однозначно, подсовывая непристойные картины.       Не то во сне, не то наяву убийца и убийца занимаются любовью, и это оказывается хорошо.       Тамерлин даже почти не стыдно. Она знала, на что идёт, повторяя за Ниваром его путь. Просыпаясь, она бессмысленно таращится на лепнину, украшающую покои юстициара-в-отпуске. Водит механическими руками по своему телу; нет, нет, ничего лишнего. Засыпает снова, радуясь, что теперь искушение безопасно; Нивар не возродится, потому он принадлежит её памяти [суверенно].       Амулет, что висит у Тамерлин на шее, скрывает частицу его кости - спрятанную под выпуклым камнем и крышкой, чтобы никто не мог догадаться. Сильный маг почует, если коснется, но к чему бы давать чужим такую вещь? Скажут, что амулет источает скверну. Наводит сны. Меняет разум. Наверное, это и правда так.        В ближайшую же грозу Тамерлин видит особенный сон; в нём она идёт сквозь буйный тропический лес, сквозь который прорастают даже грибы; затем входит в сияющий город. Жители приветствуют её, берут за руки, украшают цветами; многие ранят себе ладони и оставляют алые метки на её белом платье.       К дому, куда следует попасть, Тамерлин приходит уже в багряном. Музыканты играют на барабанах из кожи и флейтах из кости; церемонию проводят так, как не случалось со времён Хадхула Огненного.       Дверь, отмеченную горелой травой, открывает айлейдский жрец в одежде из золота, перьев и нефрита. Нивар даёт алчущему слизать кожу со своей ладони и берёт Тамерлин за руку; кровь напитывает металл, облекает его плотью. Князь с жёлтыми глазами венчает их у алтаря Ненавистного Предшественника, и всё наконец становится правильным.       Первое, что Анкеано дарит своей жене-в-безумии - длинный-длинный и очень ломкий свиток.       В нём вся настоящая генеалогия альтмери. Тамерлин находит себя и заливисто смеётся. Потом целует мужа и просит найти ей ювелира - ведь приличная женщина салиачи весьма обрадуется, нося диадему или кольцо с кусочком кости любящего её мужчины, а у неё остались лишние. Нивар вполне согласен.       Путь, по которому им предстоит пройти, долог, но Тамерлин не умеет больше бояться.       То, что казалось ей дном, стало почвой нового мира.       Она наконец-то спокойна.              8.       Юстициара Тамерлин находят в её комнате спустя шесть дней, поседевшей и безумной, как скуумная кошка. Допрашивать некого - в когда-то умных и живых, а теперь выцветших глазах отражается только небо.       Проклятый апраксик, которого она преследовала, казнён, но среди вещей Тамерлин обнаруживается амулет, содержащий осколки его костей и неидентифицированного камня. Сапиархи забирают нечестивый артефакт для изучения и уничтожения, но амулет исчезает в первую же грозовую ночь.       Саму Тамерлин помещают в изолятор - пока идёт разбирательство, лучшие врачи пытаются определить, что с ней происходит, но устанавливают только факт бесспорной беременности.       Родственники, конечно же, отказываются от столь низко павшего ничтожества.       Божественное Обвинение назначает казнь на день, в который точно не может совершиться грозы, но ритуал оказывается прерван каким-то другим, не менее странным способом. Впрочем, никто не выживает, а то, что юстициары находят, больше всего похоже на последствия нападения орды низших даэдра. Всё, что удаётся установить - скампами и кланфирами не управляла воля ни одного из известных князей или полупринцев, и точно не воля смертного.       Инцидент просто предпочитают замять, сообщив родственникам погибших исполнителей, что роковое задание касалось очередной атаки из Трасса, а не Тамерлин. Ни её витальных отпечатков, ни её останков, ни её следов так и не находят - а так же не утруждаются провести параллелей, что в ту же ночь в замке Алькаир молодая и беременная жена герцога Натаниэля чувствует себя очень, очень плохо, и в бреду всё кричит, что кто-то хочет подменить ей нутро… но кому какое дело, особенно Талмору?       Спустя восемь месяцев она рождает чудесную двойню. Мальчик обычен, а девочка почему-то имеет совершенно эльфийскую форму ушей, но изредка это случается с бретонами, тем более, что её мать - альтмерка-полукровка.       Спустя ещё два месяца Натаниэлю приходится поместить жену под стражу, потому что та пробует задушить якобы “чужого” ребёнка. Девочка в порядке.       Герцог называет её Амарилатте - среди знати становятся популярны древние имена.