Учимся рисовать с Чудом Хвостатым!

Разложенный поверх старой детской книги бумажный лист давно смялся. Правый уголок — слегка надорван. Не обращая на это внимания, юная аргонианка лет пяти от роду лежала на животе в густой траве Чернотопья и осторожно водила углём, рисуя неуверенные кривые линии, превращавшиеся в простой детский рисунок — ящер в закрашенной одежде. Обведённая несколько раз рука-овал соединялась с короткой частью вытянутого креста. Над точками-глазами — толстые косые линии, опускавшиеся к тому месту, где у большинства смертных находится переносица. На освещённый солнечными лучами рисунок упала тень, и девочка обернулась. Расставив ноги по ширине плеч и скрестив руки на груди, на неё сверху вниз смотрел аргонианский подросток. Его кожа, местами ещё зелёная, понемногу начинала краснеть, чем юноша гордился почти так же сильно, как и тем, что до совершеннолетия оставалось несколько месяцев. Затем он станет полноправным членом Тёмного братства. Девочка нахмурила лицо, отчего оно приняло забавное выражение. Огромные глаза смотрели с некоторым недовольством на брата, который посмел вот так взять и помешать делать важное дело. — Я занята, — прошипела она, морща переднюю часть лица и показывая маленькие треугольные зубы. Непропорционально большой радужно-разноцветный хвост лупил по траве, раздирая в клочья хрупкие стебельки. Запахло кисло-горьким травяным соком. — Потом займёшься своими уродскими каляками, время тренироваться! — зелёный, сверху плавно переходящий в тёмно-рыжий, хвост ящера качался из стороны в сторону, ускоряя темп. — Я рисую папу! — звонко выкрикнула девочка, и спрятавшаяся в кроне густого дерева тощая чёрная птичка стремительно взмыла в безоблачное небо, — папа не уродский! — Не уродский, — выдохнул молодой ящер. Наклонившись, он поднял рисунок и бережно вложил между страниц детской книжки, форзацы которой были изрисованы ещё год назад: расстроившись из-за отсутствия картинок, Чудо решила исправить этот недостаток. Тень-с-Клинком закрыл глаза. Услышав тихие всхлипывания, понял, что сестра вспоминает то же, что и он: последнюю встречу с отцом, когда тот из последних сил ковылял в сторону дома, хрипло дыша и держась руками за рану на животе. А из неё стекала, впитываясь в чёрную ткань, тёмная горячая кровь. В воздухе пахло железом и солью. В тот вечер Тень-с-Клинком учил младшую сестру играть на дудочке. Непоседливая и невнимательная, Чудо Хвостатое почти запомнила простой задорный мотив, которым хотела поднять настроение маме, когда та вернётся с выполненным контрактом. В этот момент боковым зрением брат увидел приближавшегося к дому отца. — Па! — лёгкая дудочка упала в густую траву. Вскочив со стула, Тень-с-Клинком ударился локтем о стену дома. В мозгу взорвалась яркая вспышка боли, но стиснув зубы, он продолжал бежать к отцу, — держись! Чудо, беги к речке, зови бабушку с рыбалки! Она не послушалась брата. Маленькая девочка в лёгком летнем платье бежала к отцу, неуклюже расставляя ноги носками наружу, часто перебирая, но двигаясь ловко и быстро. Глядя на её бег, отец всегда улыбался. Сейчас он в бессилии опустил руки, и из раны вывалились спутанные нити розовых кишок, с тихим шорохом упавшие в густую, прилипшую к ним траву. — Папа? — Чудо остановилась. Приоткрыв рот, смотрела то на рану отца, то поднимала взгляд на его измученное лицо. Яркий, неугомонный детский хвост замер в нескольких сантиметрах над травой. Из горла отца вырвался глухой хрип. Не в силах выдавить из себя ни слова, он опустился на колени. — Па, — ломающийся голос Тени-с-Клинком дрожал, срываясь на фальцет, — всё будет хорошо, па... Отец рухнул на бок. Тонкие красные струйки стекали по одежде вдоль блестящих кишок. — Контр... акт... выполнен... Ночн...ая... Дымка — я иду... к тебе... — Мама? — услышав родное имя, Чудо подняла на брата взгляд, вопрошающий и печальный. Отец вздрогнул и застыл. Взгляд неподвижных каре-зелёных глаз был обращён в Пустоту — к любимой жене и дорогой Матушке, что прижмёт к ледяному сердцу обретшее покой дитя, позволяя соединиться с предками и любимой женой в дарующей покой Пустоте. — Она там же, где и па, — голос Тени-с-Клинком дрожал, — в Пустоте. На глазах проступили слёзы, которые он в остервенении стёр. Стирал ещё и ещё, раздражая роговицу, но не сдаваясь, ведь ассасину не положено плакать, когда кто-то уходит в Пустоту. — Нужно сходить за бабушкой, — прошипел он сквозь зубы, не давая голосу дрожать, — я сам схожу. Будь здесь. Брат растворился среди деревьев, и Чудо в перепачканном липкой кровью платье осталась наедине с мёртвым отцом. Чудо прижалась к папе, и его остывающее тело отдавало ей последние частицы тепла. По коридорам и залам дворца Нью Шеота разнёсся наполненный скорбной тоской крик. Чудо сидела в постели, тяжело дышала и смотрела в никуда. Обессиленная, она рухнула на мокрую простыню, игнорируя упавшее одеяло. Папа. Мама. Брат. По щекам текли слёзы. Оставляя за собой влажные дорожки, падали на подушку прозрачными солёными каплями. А перед глазами один за другим всплывали образы тех, кто когда-то дарил улыбку, подбадривал и верил в неё. Император Уриэль Септим. Алерон. Мазога. Капитан Бурд. Мартин Септим. Люсьен Лашанс. Чудо вскочила с кровати. Босые ступни громко шлёпали о каменный пол: она бежала, часто вдыхая ртом прохладный воздух дворца. Смотрела перед собой и видела лица тех, кто когда-то совершил фатальную ошибку, доверившись ей. Хаскилл сидел за письменным столом, разбирая бумаги и наслаждаясь тишиной, когда дверь в его покои с грохотом распахнулась. Бормоча что-то нечленораздельное, новая правительница Дрожащих Островов подскочила, хвостом смахивая со стола документы и прижалась к Хаскиллу, оставляя на лице смазанные влажные полосы. — Не умирай, пожалуйста-препожалуйста, — сбивчиво прошептала она, опуская голову на его плечо и тихо всхлипывая. — Да я как-то не собирался. И вам тоже не советую. Идите лучше спать, милорд, — Хаскилл проводил беспокойную правительницу до её постели и сидел рядом до тех пор, пока частое дыхание не сменилось размеренным сопением. Ждать пришлось не очень долго. Когда стук тихих шагов растворился в ночной тишине, Чудо открыла глаза. «Ненавижу воспоминания. Как только ложусь спать — они приходят и как будто режут ножом по голому мясу. Так больно...» «Ты можешь не спать». «Да, — Чудо печально согласилась с тем, кто был старше на несколько тысяч лет и в бессчётное число единиц умнее, — но от воспоминаний это не поможет. Если бы их можно было вырезать, чтобы жить дальше и править Дрожащими Островами, не отвлекаясь на всё это...» «Ну, — голос Шеогората ненадолго смолк: Безумный Бог задумался, однако вскоре он продолжил говорить, — вырезать воспоминания не вырежешь, а вот запихать поглубже в мозг — так глубоко, что разум их не найдёт, ты можешь. Но хочешь ли?» Чудо молчала. Заложив руки за голову, смотрела в скрывающую темноту потолок и думала о тех, кого не спасла и чьи призраки регулярно посещали её, неся с собой невыразимый словами укор. Готова ли она забыть тех, кем дорожила, ради личного спокойствия? Предать болезненную память ради счастливой беззаботной жизни? Кровать скрипнула, когда Чудо повернулась на бок. Хвост ёрзал по простыне, не находя себе место. Готова ли она? Чудо вновь перевернулась на спину. Затем резко села и опустила ноги на прохладный пол. — Показывай, что нужно делать.