***
Шегону не хотелось возвращаться в свое прежнее тело — дело было даже не в болезненной трансформации. Он чувствовал себя беззащитным в этой форме, слабой и совершенно обыкновенной, но приказ Нериссы нельзя было нарушить. Рано или поздно семья начнет его искать, а это создаст проблемы. Нужно было успокоить их. Мать в слезах бросилась ему на шею, а отец строго отчитал за выходку, но, несомненно, они были рады возвращению сына. Дедушка же просто сообщил ему про новую смену в магазине, будто внук и не сбегал из дому. «Да, дедуль, без проблем. Кстати, прости за то, что пару дней назад чуть не убил тебя». — А где Мистер Хагглз? Ты писал, что он с тобой. Шегон сделал вид, что не услышал вопрос, но про себя усмехнулся: интересно, что бы сказала семья, увидь они Гора? Приходилось прятать глаза и врать, заверять, что совершил глупость, и раскаиваться, играть роль хорошего сына, обычного подростка. Внутри все переворачивалось. Было странно осознавать, что больше не любишь свою семью. Страшнее было только встречаться с самим собой в зеркале. Будь его воля, Шегон перебил бы все стекла в доме, лишь бы не видеть себя таким. Ночь прошла тяжело. Шегон старался по возможности не спать: ему никогда не снились сны — только воспоминания. Не те бездушные обертки, которые он помнил — настоящие, цветные. Перебирать их в своей памяти было невыносимо — в такие моменты он понимал, что потерял. Он ненавидел себя за то, что тосковал по прошлому. Благо обходиться без сна Шегон мог днями — ненависть Вилл бодрила лучше любого кофеина. Но здесь, дома, сны-не-сны оживали наяву. Картины прошлого всплывали в голове, все еще серые и безвкусные, а вещи, казалось, носили в себе потаенный смысл, который Шегон не мог понять. Стертые чувства зияли внутри черными дырами, не давали сосредоточиться, заставляя тщетно вспоминать то, что вспомнить было невозможно. От этого ощущения нельзя было убежать — оставалось только терпеть, считая часы, минуты, мгновения до утра, облизывая пересохшие губы, сжимая кулаки и впиваясь ногтями в ладони. В ладони с тонкими музыкальными пальцами и мозолями от гитарных струн. Невыносимо.***
— Я так испугалась... Я думала, Шегон тебя схватил. — А с чего ты решила, что это не так? Ведь принять облик Мэтта не так трудно, как ты думаешь. Поцелуй Вилл еще жег губы, разливался огнем внутри. Шегону нравился его вкус. Но вкус ненависти был куда слаще. Стражница вспыхивала моментально, как спичка, и выгорала дотла. Он загнал ее в угол, как затравленного зверя. И если справиться с Вилл было просто, то с пятеркой Стражниц еще легче. Но они явно не ожидали, что Шегон их отпустит. — Эта игра слишком забавна, — ответил он Вилл. — Буду скучать по твоей ненависти. Это вроде наркотика, не находишь? Он отпускал ее только для того, чтобы вновь загнать в ловушку, преследовать в замкнутом круге непримиримой борьбы. Заставлять мучиться от беспомощности, упиваться ее ненавистью, импульсивностью и слабостью, восторгаться своим превосходством и силой. Это был первобытный азарт хищника, играющего со своей добычей. Тщетные попытки жертвы сопротивляться только распаляли его. Шегону искренне хотелось в это верить. А вот Вилл не захотела. — Нет, забавно другое. — Она поднялась и пристально посмотрела на него. — Это не то, чего хочет Нерисса. В чем дело? Почему не закончишь то, что начал? — Я закончу, когда наиграюсь, — огрызнулся Шегон. — Спроси своего друга. Ой, подожди, ты не можешь! — он ждал, что эти слова разозлят Вилл, собьют с толку. Она нащупала что-то запретное и очень важное. Что-то, чего никому нельзя было знать. — Я тебе не верю. Если ты действительно мучаешь Мэтта, почему щадишь меня? — и, чуть помедлив, довольная своим открытием, выдала: — В тебе есть добро! — Умоляю, — протянул Шегон, сам не понимая, почему это его задело. — Я так ужасен, что сам себя ненавижу. — Да ладно? — Вилл саркастически хмыкнула. — На самом деле мы тебе не враги. Просто Нерисса вертит тобой, и ты противен себе за то, что подчиняешься. — Нет! — Ноги предательски подкосились. Ее слова были словно пощечина, резкая и грубая. Будто издеваясь, Вилл протянула ему руку. — Сострадание и милосердие сильнее ненависти, Шегон. Я могу научить тебя этому... — Нет! — Ему не нужна была жалость, особенно от нее. — ...и ты поможешь мне найти Мэтта... «Он никогда не вернется, Вилл. Я не вернусь». Оттолкнув Стражницу, он взмыл в небо. — Единственный Мэтт, которого ты сможешь отыскать — это я! Каждый день я буду напоминать тебе, что настоящего Мэтта нет! И очень скоро ты снова научишься меня ненавидеть! — Шегон чувствовал, что проиграл и позорно убегает, пытаясь спасти свою маску, съехавшую с лица, обнажившую суть. Но никому нельзя было увидеть его настоящего. Нельзя было показывать свою слабость. Особенно Вилл. Больше всего Шегон ненавидел быть слабым. Ненависть пульсировала в висках, выжигала холодный ночной воздух, заставляла задыхаться от боли. Слова Вилл глухим эхом отдавались в голове, как на заевшей пластинке. Шегону хотелось впиться себе в горло, разодрать кожу до крови и выцарапать затхлый приторный вкус собственной ненависти. Все что угодно, лишь бы не чувствовать, как пожирает себя изнутри. — Как потанцевал со своей подружкой, дорогуша? — ехидно осклабилась Нерисса. Хотелось плюнуть старухе в лицо, сомкнуть руки на ее шее и переломить, как ветхий хворост, быстро и бесшумно. Увидеть, как наглый насмешливый взгляд исчезает, сменяясь животным страхом, и как жизнь угасает в ее тусклых глазах. Но вместо этого Шегон сухо ответил: — Превосходно. Он не смел сопротивляться.***
— Осаждать Кондракар? — переспросил Шегон, не веря в услышанное. Нерисса усмехнулась. — Что, испугался? — Госпожа, разве у нас есть шанс выстоять против такой силы? Его опасения еще больше развеселили старуху. — Совет всегда умел пускать пыль в глаза впечатлительным юнцам, но слухи о его мощи преувеличены, поверь мне. Старейшины соберут совет, и это лучшая возможность напасть. Ваша задача — выиграть время. Вы отвлечете внимание, пока я заберу то, что мне причитается. Она сняла с пальца кольцо и протянула ему. — Этим ты откроешь путь на Кондракар. Развлекайтесь, но не трогайте Галинор — она нужна мне невредимой. Нерисса действительно оказалась права: при всей своей грандиозности и величественности Кондракар оказался до смешного беззащитным. Шегон был разочарован — он ожидал большего от древнейших хранителей вселенной. В первый раз оплот Вечности предстал перед ним сияющей неприступной цитаделью, и, — какая ирония! — вернувшись, ему предстояло превратить ее в развалины. На балконе мелькнул знакомый силуэт. Шегон не ожидал увидеть здесь Калеба — но бой с ним обещал быть куда увлекательнее, чем погоня за престарелыми хранителями. Захотелось поквитаться, взять реванш, хотя и не понимал, за что — в памяти всплывали лишь неясные мутные образы. Впрочем, неважно: сейчас азарт борьбы играл на руку. Калеб сыпал ударами, но все было нипочём — уворачиваться от клинка оказалось намного легче, если умеешь летать. Впрочем, меридианец не думал сдаваться — и когда Шегону надоела эта игра, он просто выбил из его рук меч. Обезоруженному противнику нечего было противопоставить — он побежал вглубь крепости, и Шегон последовал за ним. Сейчас Калебу оставалось только прятаться и ждать нужного момента для атаки. В анфиладах Кондракара было где укрыться — некоторые обломки разрушенного потолка вдвое превышали человеческий рост. Но Калеб не сможет спрятаться, если смотреть на него сверху. Залы крепости тянулись однообразной бесконечной цепочкой. Шегон облетел каждый камень, но меридианца нигде не было. Каким-то образом он оказался быстрее и сумел надежно укрыться. Поиски начинали злить и утомлять — когда бой превратился в прятки?! Но отступать не хотелось — погоня еще больше подстегивала желание отыграться. Калеба он заметил слишком поздно — меридианец спрыгнул с парапета и резко дернул за крыло. Шегон почувствовал, как теряет равновесие — мир вокруг закружился, потерял очертания, став белым пятном. Первый удар пришелся на спину — падая, задел колонну, а затем, отлетев вправо, проехался по каменному полу. Переворот, падение, удар. Калеб. Дежавю мелькнуло в голове огненной, обжигающей до боли вспышкой. — Я слабак, — невольно вырвалось из груди. Внутри неприятно кололо задетое самолюбие, а в горле встал отвратительный ком: он уже довольно долго тренировался, но результат оставлял желать лучшего. Конечно, глупо было надеяться, что получится освоить все и сразу, но он ожидал от себя большего. Поначалу они с Калебом держались на равных. Скорее всего, это его и сгубило — слишком зарвался, обрадовался успехам, потерял бдительность и ошибся. Подумал, что победа дастся легко — и недооценил противника, пропустив элементарный блок. От понимания своей ошибки проигрыш показался еще обиднее. — Эй, в учебе всегда тяжело. Но ты делаешь успехи, — Калеб протянул руку, помогая встать, — потому что я великий тренер. Конечно, друг не подразумевал ничего особенного, но внутри закипели раздражение и злость: взбесила эта рука помощи. Не хотелось быть бесполезной обузой. Лучше уж проигрывать, чем терпеть снисходительность и жалость, которую проявляли к нему все подряд. «Ты не воин», «Слишком опасно», «Ты просто школьник». Конечно, они правы — пока он еще не боец. Но скоро он это исправит. Схватившись за протянутую руку, толчком ног он перебросил Калеба через себя. — Ты прав, учитель, — давно хотелось опробовать этот прием. Было немного неловко за собственную вспыльчивость, но друг не был в обиде, даже похвалил за сноровку. Шегон оцепенел: воспоминания никогда еще не приходили к нему в сознании. Потерянный и сбитый с толку, он оглянулся: рядом никого не было. Усилием воли он заставил себя успокоиться — это просто досадная погрешность разума, спровоцированная травмой, или, быть может, магией Кондракара. Сейчас, в разгар битвы, некогда думать об этом. Штурм Кондракара провалился: обладая силами всей пятерки, Корнелия, спокойная и уверенная в себе, нанесла Рыцарям Гибели сокрушительное поражение. Не склонная поддаваться эмоциям, она была неуязвима перед их натиском. Тридарт, благодаря страху Галинор, продержался дольше всех, — но и основной удар тоже принял на себя. Удерживая его в воздухе, Шегон чувствовал, как Тридарта лихорадит в приступе боли. Внушенное бесстрашие настолько ослабило ледяного ангела, что тот не мог двигаться. Нерисса, однако, была довольна результатом. Поработив Галинор и расквитавшись со старейшинами, колдунья вернулась на Танос триумфатором. — Оставь кольцо себе, дорогуша, — покровительственно сообщила она Шегону. — Ты заслужил. — Спасибо, госпожа, — Шегон привычно кивнул, но внутри засели опасения — уж больно отчетливым был контраст между торжеством Нериссы и неудачей рыцарей. Пока бояться нечего: если она подарила кольцо Мага, значит, доверяет ему. Конечно, в разумных пределах — насколько вообще способен хозяин доверять своему рабу. Но Шегон не сможет защитить себя, когда станет ненужным. По спине пробежал липкий страх — он был марионеткой в руках Нериссы, и его жизнь полностью зависела от ее прихотей.***
— Сегодня я жду важного гостя, — Нерисса довольно прикрыла глаза, — своего сына. Эмбер, отследи его — сейчас он не в лучшем расположении духа. Остальные — будьте наготове. Шегон был заинтригован. У старухи в шкафу достаточно скелетов, но сын? Да и не похожа она на ту, кто прилежно выполняет материнский долг. В ее словах сквозила плохо скрываемая гордость: видимо, возлагала на встречу большие надежды. Ищет преемника? Заботится о собственном наследии? С ее честолюбием неудивительно, что она хочет оставить о себе память. — Он уже близко, госпожа. Я чувствую его горечь, — хищно оскалилась Эмбер. Любопытно было взглянуть на сына Нериссы. Подобное родство не добавляет ему радости, и старуха об этом знает. Кто он? Что из себя представляет? — Я знал, что найду тебя здесь, — на склоне Таноса появился Калеб. Мрачный и решительный, но что более удивительно, безоружный. — А я знала, что ты будешь меня искать, — не мешкая, Нерисса оглушила его молнией. Потеряв сознание, Калеб упал в холодный снег. Шегон почувствовал, как по телу пробежала мелкая дрожь — в голове всплыло вновь обретенное на Кондракаре воспоминание. Он попытался отогнать его, но было уже поздно — теперь он смотрел на Калеба другими глазами. — Охраняйте вход в пещеру. Рано или поздно за ним придут, — приказала Нерисса. Она явно нервничала. — Шегон, отнеси его внутрь. Выполнить приказ оказалось непривычно легко — память рисовала Калеба сильным, ловким, бесстрашным, и теперь видеть его беззащитным в собственных руках казалось неправильным. Значит, он сын Нериссы. — Осторожнее, — обеспокоенно дернулась она, когда Шегон опускал его на подстилку. Забавно: старуха боится за сына, хотя несколько минут назад оглушила его молнией и приказала отнести в клетку. Впрочем, сейчас Нерисса была по-настоящему взволнована: склонившись, неотрывно смотрела на Калеба, будто хотела разглядеть повнимательней, запомнить его облик. Казалось, она боится разрушить хрупкое равновесие, царившее сейчас — даже дыхание ее сделалось медленным, глубоким, осторожным. Калеб пришел за ответами, и Нерисса, пожалуй, готова их дать — хочет перетянуть сына на свою сторону. Шегон пытался сложить картину происходящего из того, что знал, но кусочков головоломки явно недоставало. Хотелось понять, как этих двух столь непохожих людей могут связывать узы крови. Шегон медленно переводил взгляд то на Калеба, то на Нериссу, искал фамильное сходство, но безуспешно: старуха — высокая, бледная и тощая, с изнеможённым сухим лицом, безжизненными холодными глазами — выглядела зловещим призраком рядом с сыном. Как вышло, что эта коварная, жестокая и амбициозная женщина смогла породить борца за свободу, героя восстания? — Нет абсолютного добра и чистого зла, дорогуша, уж как не тебе об этом знать, — глухо произнесла Нерисса. Она не шелохнулась, продолжала неотрывно смотреть на сына. — А теперь оставь нас. Шегон нервно дернулся, повинуясь: даже сейчас, погруженная в свои мысли, Нерисса читала его как открытую книгу. Впрочем, в отношении Калеба она оказалась не так проницательна. Нерисса не объяснила причин отступления, но Шегон понял: это был ее провал. Отказ сына задел старуху сильнее, чем она хотела показать. Она искренне рассчитывала на его преданность и ошиблась. Любовь и Нерисса — вещи, казалось бы, несовместимые, но властолюбие, тщеславие, непомерные амбиции не вытеснили привязанности к близким. Забавно, Шегон считал Нериссу бессердечной и черствой, но в ней было добро — что же еще заставило ее так безрассудно довериться Калебу. Думал ли Шегон, что когда-нибудь будет жалеть собственного поработителя? Он моментально открестился от этой мысли — ему претило само понятие жалости, тем более к старухе. Даже если в Нериссе и осталось что-то хорошее, ей это не помогло. Эмбер была права — им не стоило отступать, играть со Стражницами в поддавки. Чувства к сыну обнажили слабости колдуньи, только и всего. Будь Шегон на месте старухи, он поступил бы иначе. Не пошел бы на поводу у прошлого — привязанности и воспоминания не были властны над ним. В отличие от Нериссы, он контролировал свои слабости.***
В Шеффилде было просто затаиться — лишь соблюдать свод установленных правил и не привлекать лишнего внимания. Притворяться обыкновенным не требовало особых усилий — присутствовать на уроках да болтать с друзьями на переменах. Но порой и здесь исчезнувшие воспоминания давали о себе знать: иногда в приятельских разговорах Шегон спотыкался на полуслове, понимая, что не может выразить своих эмоций — он просто их не помнил. Приходилось выкручиваться, и не всегда удачно, — впрочем, друзья списывали его странную забывчивость на дурацкие пустяки. Единственное, что беспокоило Шегона — это встречи с Вилл. Ему нужно было поддерживать легенду, и Стражница была ее ключевым звеном. Избегать друг друга не получится, как бы они ни старались. Не сговариваясь, они оба продолжали поддерживать отношения — по крайней мере, их видимость. Несмотря на всю свою ненависть, Стражница каждый раз переступала через себя с поразительным упорством, позволяя Шегону отпускать ей шутливые комплименты, звать к друзьям в столовой и даже прикасаться к себе. Иногда Шегон задумывался, зачем Вилл решила ему в этом помочь — неужели так боится разоблачения? — но решил не копать глубоко. Если ей так хочется накормить его ненавистью, он не будет мешать. Но порой, разыгрывая с Вилл нелепый маскарад для друзей, сидя на общем уроке или сталкиваясь с ней в коридоре, Шегон замечал в ее взгляде что-то странное, отчего у него шли мурашки по коже. Впрочем, выбить Вилл из этого состояния было легко — обычно Шегон бросал ей какую-нибудь грубую шутку, чтобы разозлить. Или рядом были ее подруги, чтобы скорее напомнить, кто он на самом деле. Однако, все это были мелочи — поддерживать иллюзию нормальности в школе оказалось куда легче, чем дома. Но все изменилось после Замбаллы. Кадма, опытная и самоуверенная, раз за разом убеждала всех в собственной неуязвимости, и Шегон тоже верил ей: на стороне королевы была целая планета, магическое сердце и Стражницы. Превосходство противника было очевидным. Но Нерисса не собиралась так просто сдаваться. С непробиваемой настойчивостью старуха продолжала посылать своих воинов в атаку. Воодушевленные победами, Стражницы обуздывали эмоции, и от этого безнадежные бои истощали рыцарей еще больше. Очень скоро Шегон понял, что отсутствие ненависти было куда более ощутимым ударом, чем цепочка проигранных сражений. Он старался держаться — но тех ничтожных крупиц силы, что он получал от Вилл в школе, еле хватало. — Мы полностью разгромлены. Кадма может гордиться собой, — злобно выплюнул он после очередной стычки. — И это совсем не вредит моим планам. — Нерисса даже бровью не повела. — Что до тебя, дорогуша, в последнее время ты совсем расклеился. — Битвы с Кадмой даются тяжело — мы терпим поражение за поражением. Неудивительно, что мы вымотаны. — Не вы, именно ты. — Поправила его старуха. — В чем дело? — Мне не хватает ненависти… — Тебе не нужна ненависть для того, чтобы восстанавливать силы, — жестко перебила она Шегона. — Не разочаровывай меня — ты нужен мне сильным. Конечно, Шегон знал способ восстановиться и куда тривиальнее, но не хотел им пользоваться. Однако, старуха была права — он недолго продержится на одной силе воли. Выбора не было. В глубокий, болезненный сон Шегон провалился почти сразу. — Привет, — снег валил хлопьями и было холодно — пожалел, что не надел куртку. Но он и так опаздывал на встречу с Вилл. В последнее время она постоянно пропадала — вдруг бы и в этот раз, не дождавшись, исчезла? — Привет, — вот и сейчас незаметно появилась рядом. Как у нее так получается? Но все-таки здорово, что она пришла. — Ну и как там мистер Хагглз? — сходу спросил он. Было важно узнать, понравился ли Вилл подарок, и может, ей нужна помощь — все-таки забота о животных дается нелегко. — Ну… он… он… вроде бы… — запинаясь, произнесла Вилл, и, тяжело вздохнув, печально ответила: — Я его отдала. — Оу… — в замешательстве протянул он, но прежде, чем успел продолжить, Вилл затараторила: — Не потому, что он мне не понравился, просто мама заставила, а я отдала его на время Ирме, та к нему привязалась и не хочет возвращать, а я не могла сказать, ведь ты… мне… — у нее сбилось дыхание, а лицо покраснело от смущения. — Я нравлюсь? — казалось, признаться в чувствах будет тяжело, но слова, продолжая мысль Вилл, вылетели сами собой. — Не верится, что сказал. — И все же было страшно — как она отреагирует? Вдруг он все себе напридумывал? Несколько мгновений в ожидании ответа были бесконечностью. — А мне не верится, что делаю это. — Вилл бросилась к нему резко и неожиданно — не ожидал от нее такого — и поцеловала. Было заметно, что целовалась она впервые, трогательно и неловко — несильно стукнулась с ним зубами, и поначалу не знала, куда девать язык. Он обнял ее в ответ, а мысли будто затуманились. Холод перестал волновать, как и счет времени — хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Часы показывали половину пятого утра, но спать уже не хотелось. Шегона била дрожь, бросало то в жар, то в холод — он пытался успокоиться, не думать о том, что видел и ощущал, но бесполезно — воспоминание было слишком важным, слишком насыщенным. В горле начало саднить, и он почувствовал, как пожирает самого себя. Теперь каждая ночь становилась пыткой: чтобы уснуть, приходилось заставлять себя, доводить тело до полного изнеможения. Впрочем, это было не сложно — Кадма и Стражницы старались. — Вот это совершенно другое дело, дорогуша, — довольно улыбнулась Нерисса. — Теперь я могу на тебя положиться. Она не представляла, какой ценой Шегону давалось ее одобрение. — Все ради вашей победы, госпожа, — честно ответил он. Когда старуха осуществит задуманное, он вновь вернет себе ненависть Вилл, и воспоминания больше не будут мучать его. Нерисса разыграла план как по нотам — изображая жертву, бросилась в каменоломню, заманивая Кадму в ловушку. Шегону лишь оставалось захлопнуть капкан. Впрочем, он не ожидал, что и Вилл тоже полетит за старухой — не хотелось, чтобы со стражницей что-то случилось. Когда она, откашливаясь, выбралась из пещеры, у него будто камень с души свалился. Раньше Шегон такого не чувствовал — неужели настолько истосковался по ее ненависти? — Мы отлично справились, дорогуша. Конечно, жаль, что Вилл почувствовала подвох, — рассуждала Нерисса после победы, — Сердце Кондракара стало бы прекрасным дополнением к моей коллекции. Не беспокойся, я бы не убила твою подружку — пачкать руки мне ни к чему. Отдала бы ее тебе — ты достоин награды. Подобная благосклонность старухи возмущала Шегона — ему не нужны подачки от нее! Он способен разобраться с Вилл и без чужого вмешательства. Как и предполагалось, после поражения Кадмы ненависть Вилл вернулась — впрочем, ее было не так много, как раньше, но Шегону хватало и этого, чтобы больше не мучиться от воспоминаний по ночам. Но покой оказался мнимым — то было лишь затишье перед настоящей бурей. *** Все началось с малого — в какой-то момент он заметил, что больше не запинается в разговорах с друзьями: незначительные подробности прошлого вернулись сами собой, незаметно и безболезненно. Это настораживало, но не слишком — уж очень несущественной показалась Шегону эта перемена, чтобы он придал ей значение. Но будто лавина, она потянула за собой настоящие разрушения. Воспоминания возвращались. Приходили вспышками, взрывались в голове миллионами раскаленных осколков, настигали везде, всегда неожиданно — и не во сне, а наяву. Шегон больше ничего не контролировал — теперь оставалось только переживать их снова и снова, с ужасом ожидая следующих наваждений. Вместе с памятью вернулся и голос: Шегону стоило радоваться такому удачному стечению обстоятельств, ведь Найджел записал группу на школьную рок-битву. Если бы он не смог спеть на выступлении, это бы вызвало серьезные подозрения. Но Шегон понимал, отчего ему так «повезло» — от того же, из-за чего его голова раскалывалась по нескольку раз на дню. Вилл чувствовала, что с ним происходит что-то странное — Шегон все чаще замечал на себе ее тяжелый, буравящий взгляд. Теперь он понимал, почему она так смотрит на него — Стражница пыталась разгадать, что с ним происходит. От этого Шегону было еще страшнее — ему стоило избегать Вилл, но он не мог — и дело было не в приказах Нериссы. Что-то непреодолимое тянуло его к ней — сила, которую он боялся ровно настолько, насколько и наслаждался ею. Продолжая играть со стражницей в отношения, все чаще Шегон позволял себе представлять, будто все по-настоящему — как в прошлом, где Вилл не ненавидит его, и они не враги. Это было ненормально — воспоминания меняли его, ломали сознание снова и снова. Он не должен был чувствовать симпатию к Вилл — и чувствовать что-либо вообще. Ведь эмоции не приносили ничего, кроме боли и слабости. — Все хорошо? — Вилл, более взрослая и совершенная, обеспокоенно склонилась над ним, помогая встать. — Да… вроде бы да… — ответил он на выдохе. Черт, похоже, его чуть не сожрала гигантская змея, но он даже страха не почувствовал — настолько был шокирован. От увиденного голова шла кругом — слишком много впечатлений для одного дня. — Теперь понимаешь, почему я пару уроков пропустила? Вместо ответа он рассеянно кивнул — черт, какая тут школа, когда в свободное время ты бьешься с монстрами из иного мира? На Земле первые эмоции несколько поутихли — он пытался осмыслить увиденное: зеленого коротышку Бланка, крылья у девчонок за спиной, огромный сияющий портал, армию гуманоидов во главе с чудовищным змеем… Господи, кажется, только утром он собирался поговорить с Вилл — а теперь вернулся на Землю из другого измерения! Он давно замечал, что девушка вела себя странно, но такого не ждал. — Знаю, каково тебе — я тоже въехала не сразу… — Вилл трудно давались слова: к этому разговору она не была готова. Да и как тут нормально объяснишь такое? — Но ты не должен никому говорить… — Скажу — все равно не поверят, — нервно усмехнувшись, он обнял ее, давая понять, что сохранит секрет. Как ни странно, но наличие параллельного мира даже радовало — ведь это значило, что девушка не избегала его. Нужно было побольше разузнать о Стражницах — теперь, когда и его посвятили в тайну, он обязан был помочь девчонкам. А еще он действительно нравится Вилл — ради нее стоило пройти сквозь завесу. Нужно было унять приступ как можно скорее — воспоминание пришло на факультативе истории. Шегон тяжело опустил голову на руки — она раскалывалась, будто внутри приложили каленое железо — и медленно выдохнул. С трудом, но справился: к мигреням он уже привык. Теперь главное — не думать об увиденном, иначе будет только хуже. Подняв голову, Шегон столкнулся взглядом с растерянной Вилл и прочитал в ее глазах немой вопрос. Все это время стражница наблюдала за ним — видела, как он вспоминает. Вспоминает ее. Черт возьми, а ведь он даже на этот факультатив записался из-за Вилл — ей было тяжело переживать роман матери и мистера Коллинза. Шегон не запомнил, как выбежал из класса, добрался до уборной — от боли его выворачивало наизнанку, трясло от горечи и сожалений — тошнотворный вкус ненависти прилип к зубам, ее запахом, казалось, пропиталось все вокруг. Тело горело изнутри: внутренности выжигало кислотой, сводило судорогой, будто перекручивало проволокой. Чувства притупились — подставляя ладони и лицо под струю воды, не сразу ощутил, как холодит кожу. Шегон безжалостно терзал себя, соединяя разрозненные кусочки памяти в последовательную цепь событий — собственную жизнь. И чем больше понимал, тем сильнее ненавидел самого себя. Он был лишь тенью — бездушной, озлобленной и черствой. Раз за разом осознанно вытравливал из себя человечность, заменяя ненавистью, и, неспособный принять правду, трусливо прятался за самообманом и иллюзиями. Он готов был променять жизнь на ощущение собственного всесилия — из-за этого лгал, предал друзей, причинял боль Вилл и наслаждался ее страданиями. Сможет ли она простить его, когда узнает правду? Черт, Вилл и не поверит ему — Шегон приложил для этого все усилия. Девушка воспримет признание за очередное издевательство и уловку. Шегон поднял глаза к зеркалу у раковины. В отражении он увидел темноволосого пятнадцатилетнего мальчишку, бледного, осунувшегося и разбитого. С волос стекала вода, под глазами залегли глубокие тени, а крупные голубые глаза смотрели настороженно и мрачно. Неужели его истинная сущность — безжалостное и жестокое двуличное чудовище? Шегон тяжело опустился на кафельный пол, затылком прижался к холодной стене. Он ведь стал таким не по своей воле — во всем виновата Нерисса. Старуха использовала его в собственных целях: стерла воспоминания, заставила все отринуть и позабыть. И все ради того, чтобы сделать из него пешку на шахматной доске собственных грандиозных планов. Боль сменилась яростью: его жизнь была для колдуньи расходным материалом — экспериментом для создания послушного раба. — Эй, Мэтт, с тобой все нормально? Выглядишь дерьмово. — От неожиданности Шегон вздрогнул — не заметил, как рядом появился Найджел. — Да… — он поспешно поднялся с пола. — Все в порядке. — Вилл сказала, ты ушел на середине факультатива… — продолжал допытываться друг. — Нехорошо себя чувствовал, голова разболелась, — ответил Шегон заготовленную фразу. — Говорю, сейчас все в порядке. Он направился к выходу, но Найджел бросил ему в спину: — Ты придешь на репетицию? Нам бы прогнать все еще раз перед выступлением… Шегон даже не повернулся, толкая дверь: — Я опоздаю. Есть кое-какие дела.***
— Что ты здесь делаешь, Шегон? — воскликнула старуха: обычно он являлся на Танос только по приказу. — Ты знаешь, что это не мое настоящее имя. — Ох, дорогуша, ты наконец вспомнил, — Нерисса легко улыбнулась: не слишком удивилась такому повороту. — Жаль, выбрал неподходящее время для разговора. — Что ты сделала со мной?! — Лишь дала возможность проявить себя, — непринужденно произнесла она. Шегон оторопел от ее ответа. — Признайся, ты хотел этого, — продолжила старуха. — Недооцененный всеми, тебя так раздражала жалость других. Особенно от Вилл. Бедняжка опекала тебя, старалась уберечь от опасности, хотела как лучше — и не замечала, как ты хотел геройствовать. Ты обладаешь огромным потенциалом, и глупо было им не воспользоваться. Я разглядела тебя, и только благодаря мне ты узнал, каково это — обладать настоящим могуществом! На секунду Шегон замешкался: Нерисса говорила правду. Он из кожи вон лез, чтобы быть полезным команде — искренне хотелось помогать. Но казалось, чем больше он старался, тем больше его недооценивали. Даже когда он придумал план против Разрушителей, Вилл не пустила его на Меридиан. Иногда он рассуждал, какими способностями хотел обладать — глупые мечты, но... Но не такой ценой. — Ждешь от меня «спасибо»? Я не просил этого! Ты похитила меня, манипулировала, подавляла волю. — Я требовала повиновения, а взамен наградила силой. Ты очень способный юноша — и я благоволила тебе, закрывала глаза на игры с Вилл. Хорошо подумай, чего ты хочешь — вновь стать слабым и бесполезным или оставить силу себе? Вместе со мной ты достигнешь небывалых высот. — Не играй в благородство, Нерисса! — злобно ответил Шегон. Неужели старуха действительно думает, что оказала ему услугу? — Что толку от силы, если ты сделала меня бездушной марионеткой, разменной монетой в собственной игре? Я больше не твой раб, с меня хватит! Шегон попытался выбить посох из рук старухи, но та с легкостью парировала атаку. — Я не отпускала тебя! — боль от электрического тока прошила все тело, и Шегона отбросило в сторону. — Я дала тебе могущество, о котором ты и не мечтал, избавила от слабостей, и вот твоя благодарность?! У тебя есть обязательства передо мной! Шегон рухнул на землю, к ногам старухи — его все еще трясло в конвульсиях, в глазах помутилось — не мог пошевелиться. Он почувствовал, как Нерисса сняла с его пальца кольцо Мага — не слишком великодушно для человека, минуту назад рассуждавшего о собственной добродетельности, — и грубо дернула за подбородок: — Очень скоро ты будешь свободен, а пока у меня поручение: развлекись напоследок со своей подружкой. И уверяю — ты запомнишь, как дорого обходится непокорность.***
Нерисса выбрала поистине жестокое наказание — отняла контроль над самим собой, сделав узником в собственном теле. А затем, как кукловод, дергающий за ниточки, вложила нужные слова. Шегон с ужасом слушал ее приказ, осознавая, что будет совершать по чужой указке. «Пока ты собираешь Стражниц, Мэтта найдут. Ты со мной?» Хотелось до крови вцепиться в плечи Вилл, твердить снова и снова, чтобы она не верила ни единому его слову, но все бесполезно — старуха виртуозно подобрала слова, знала, куда нужно надавить, чтобы Стражница поверила. Каким же он был дураком — нужно было рассказать ей все с самого начала. Оказалось, Вилл верила в него больше, чем он сам. Он боялся ее потерять, боялся ее осуждения, ее гнева. Ему страшно было смотреть ей в глаза: было стыдно за то, что натворил. Но теперь было бессмысленно сокрушаться над собственной участью — плевать, будет она его ненавидеть или простит, он должен спасти Вилл. Счет шел на минуты — Шегон уже вел ее на крышу, где Стражницу поджидала ловушка. Но что он мог теперь, неспособный даже управлять собственным телом?.. То же, что и всегда — бороться. Старуха пленила его, уверенная в том, что он не способен чувствовать — а значит, ему незачем бороться за свободу. Но она ошиблась. Нерисса не способна понять, как можно отринуть собственные страхи и желания ради другого человека. Она потворствовала его темной стороне, хотела сделать бездушным и жестоким, но так и не смогла склонить на свою сторону. Ведь то, что она принимала за силу, было отсутствием любви. Но любовь никогда не была слабостью. Только она и способна спасти его. «Рыжий ангел установил новую в сердце власть — власть любви». — Голос Мэтта. Песня Мэтта, посвящённая мне… Мэтт, это ты? Ты внутри Шегона. Я тебя слышу! Тело дергалось, как шарнирный механизм, тяжело поддавалось контролю, но слова Вилл придавали сил сопротивляться — и он наконец почувствовал, как невидимые оковы спали. Все было кончено. — Мэтт?! — Вилл ошарашенно смотрела, как он оглушил Эмбер. — Ты меня освободила. Спасла от самого себя, — на объяснения не было времени — нужно разобраться с другими рыцарями. Тридарт и Эмбер могли донести Нериссе о том, что она лишилась слуги. — Отпусти Корнелию, Хагглз, — в отличие от человека, зверь — хоть соня, хоть чудовище — оставался зверем, верным только тому, кто его приручил. — Это Хагглз? — Вилл нервно улыбнулась, пытаясь уложить происходящее в голове. Да уж, нужно будет очень многое обсудить. — Битва еще не окончена! — злобно прошипела Эмбер, поднимаясь. Мэтт уже готов был отразить ее атаку, но внезапно противницу прошибла яркая нить света — невидимая сила вновь обращала демона в камень и лаву. Эмбер оглушительно завопила от боли, цепляясь за подаренную Нериссой жизнь. Следующим стал Тридарт: ангел остервенело хватал руками воздух, пытался освободиться, умолял о пощаде, но тщетно — старуха хладнокровно забирала магию, выкачивала силу, убивая собственных приспешников. Наблюдая, как Тридарт вновь становится глыбой льда, Мэтт понял, что теперь настает его очередь. Его ослепила яркая вспышка, и он ощутил, как тысячи невидимых иголок впились в кожу, терзали в бесконечной агонии. Неужели вот так и умирают? Стало страшно: Мэтту было всего пятнадцать, и отчаянно хотелось жить, но в голове мелькнуло, что это не самая плохая смерть — зато он сумел защитить Вилл. И ради нее неважно, сколько еще боли, страданий и лишений стоило перетерпеть. Боль отступила, и Мэтт с удивлением понял, что все еще лежит на крыше стадиона, целый и невредимый — конечно, голова немного гудела, но в остальном все было в порядке. Рядом сидел Хагглз и невозмутимо чистил шерстку. Нерисса всего лишь забрала магическую силу: и все же странно было думать о том, как легко они отделались. Возможно, колдунья действительно оказалась не так плоха, как хотела казаться?.. Шмыгая носом, Вилл бросилась к нему на шею. Несмотря на непрошенные слезы, Стражница улыбалась — Мэтт давно уже не видел ее такой счастливой, даже не смел и мечтать о том, чтобы снова быть рядом с ней. Они не удержались и упали — почти задыхались, целуясь безудержно и пылко, боясь отпустить, наслаждались тем, что наконец нашли друг друга. — Ребят, не хочу мешать, — прервала их Тарани, — но Мэтта ждут на сцене. Черт, он совсем забыл про концерт.