***
Когда они остановились, эльфенок наскоро перекусил и снова углубился в свои мысли. Не замечая, какими глазами смотрит на него Щен, не понимающий, по какой такой причине хозяин уже почти сутки с ним не играет. Наконец, спустя час после заката Альмарион закончил-таки расшифровку и, победно вскинул вверх сжатые в кулаки руки. — Так просто! — воскликнул он. — Правда, это я понимаю только сейчас… — поняв, что рядом никого нет, он умолк, вспоминая, куда же все пропали. В голове возникла картинка, как amil предупреждает его, что идет купаться, а он дает свое обещание присоединиться к ней самое большое через час. «В принципе, неплохая мысль», — осознал Алмо, когда попытавшись встать, едва не упал: от долгого сидения в одной позе все тело затекло. К тому же остро не хватало чего-то… чьего-то присутствия! — Щен, пошли купаться! — позвал эльфенок, догадавшись, наконец, что не так. Ответом было молчание — не шелестели где-нибудь неподалеку кусты, у костра никто не лежал и даже заблаговременно разложенный спальник был пуст. — Щен? — снова позвал Алмо, уже понимая, что ответа не будет. Он с трудом поднялся и, выполнив пару упражнений для разминки, начал высматривать на земле следы. Оные говорили о том, что поужинав, пес попытался растормошить хозяина, и, не получив ответа, отправился на поиски приключений. Сначала влез в ближайшие заросли спиреи — повторившего его путь Алмо сердито обругали какие-то мелкие птички: видимо, свет фонарика и возня помешали им спать. Потом зверь поковырял шмелиное гнездо — его сердито гудящие стражи рванулись к эльфенку, как только он подошел, и сопровождали несколько шагов. Потом расстояние между следами резко увеличилось — Щен понесся в сторону ближайшего перелеска, несомненно чем-то там заинтересовавшись. Алмо не бежал, опасаясь в темноте пропустить поворот, но шел достаточно быстро. Возню он услышал, уже подойдя к деревьям, приглушил фонарь и дальше ступал с большей осторожностью. На поляне баловались три звереныша: один золотистый и двое медно-рыжих. Тявкали друг на дружку, кувыркались, боролись. Размером Щен был почти вдвое крупнее меньшего из лисят, поэтому, когда он стоял, широко расставив лапы, чтобы завалить его на землю, рыжикам приходилось немало попотеть. Вот как сейчас: пес утвердился около старого, поросшего мхом, пня, до сих пор грозно вздымающего корни, и вызывающе тявкнул. Лисята отозвались восторженным двухголосым лаем и принялись наскакивать на него со всех сторон, норовя повалить. Щенок не поддавался. Смотрел он при этом как раз в ту сторону, где стоял эльфенок, поэтому, хотя ветерок, иногда шевеливший листья, дул с полянки, Алмо был почти уверен, что его присутствие для друга не секрет. Лисенок покрупнее, с темной маской на морде, отчаявшись повалить пса по-хорошему, полез на пень, явно планируя сигануть с него на спину Щену. Влез, используя переплетения корней как лестницу. Победно тявкнув, подпрыгнул, видимо от избытка чувств. И провалился в середину, как оказалось, напрочь трухлявого дерева. Отчихавшись, попытался выбраться. Но кора пня, в отличие от сердцевины, оказалось крепкой. Сердито тявкнув, пленник собрался было копать, но только забросал себя полуистлевшей древесиной. Из пня снова послышалось чиханье. Второй лисенок принялся бегать вокруг и подвывать, оглядываясь на золотистого товарища по игре. А Щен… Пес важно подошел к Альмариону и, ухватив его за штаны, потащил на поляну. Увидев эльда, лисенок отскочил от пня, нырнув в ближайший куст. — Я — друг, не бойся, — тихо сказал эльфенок. Зверек не стал убегать дальше, но и из куста не вылез. Щен отпустил штаны Алмо и, упершись передними лапами в остаток ствола, боднул его лбом. Пень, естественно, не поддался. — Сейчас, — заверил Куруфинвион щенка и принялся осматривать пень со всех сторон, выбирая, откуда будет удобнее наклониться и вытащить зверька. Тот, заметив проявляемый к нему интерес, занервничал, и над пнем вспухло облачко частиц прелой древесины. На этот раз чихали уже втроем: щенок, лисенок и эльфенок. Почему-то этот совместный номер совсем успокоил второго рыжика. Он вылез из-под куста и, подойдя поближе, тоже немного почихал за компанию. Алмо улыбнулся и, найдя-таки удобное место, занырнул в пень, удерживаясь ногами за корень. Наверное, ритуал совместного чихания для этих лисов что-то да значил, потому, что пленник не стал уворачиваться и не пытался защищаться. Через миг на поляне сидели эльф, щенок и двое лисят, одинаково изгвазданные, но очень довольные. — Прости, — сказал Алмо Щену, обнимая его за шею. — Я так больше не буду, правда! — Аф? — выразил сомнения тот. — Честно! — заверил его мальчик. — Ррр-ав! — предупредил Щен. — Даже за ухо! — согласился эльф. Примирившись друг с другом, они торжественно распрощались с лисятами и ушли. Сначала они со Щеном баловались, брызгаясь водой на мелководье, потом из зарослей кувшинок послышалось чье-то недовольное ворчание. — Понял, понял, — заверил Алмо разгневанного неурочными играми речного жителя. — Мы уже уходим! Выбравшись на берег, они пошли прочь, еще больше удаляясь от лагеря, чтобы не мешать купанию матери. На новом месте дно круто обрывалось вниз буквально в паре шагов от берега, поэтому щенок предпочел в воде не задерживаться. Ожидая друга, он сидел на берегу, обеспокоенно поглядывая на группу деревьев неподалеку. Альмарион тоже внезапно утратил желание купаться. И вовсе не потому, что вода в новом месте оказалась освежающе-холодной. Просто здесь ему отчего-то было не по себе. Они быстро закончили с мытьем и поспешили вернуться в лагерь. Amil тоже уже была там, и эльфенок собрался было расспросить ее о том, приняла ли она тогда, в Эпоху Древ, предложение отца. И, если так, то чем запомнилась ей эта поездка. Но непонятное и острое чувство, посетившие его во время купания, заставило говорить о другом. — Ночь. Река. Звезды. Покой. Но вон там, — он махнул рукой в нужную сторону, — не так. Больно. Почему? — Я тоже что-то такое чувствую, — кивнула Лехтэ и нахмурилась. — Похоже, какому-то зверю плохо. Посмотрим? Что могло случиться в благодатном Амане? Чисто теоретически, конечно, все что угодно, но внутренний голос ей подсказывал, что к естественным вопросам питания хищников данный конкретный случай отношения не имеет. Алмо согласно кивнул, и они, встав и поручив Щену охранять лагерь, отправились туда, куда звало их обоих осанвэ. Взошедший Исиль давал достаточно света. Миновав прибрежную полосу, они углубились в заросли, и уже скоро, раздвинув кустарник, поняли, что пришли. Дикая лесная кошечка, явно совсем молодая, никак не могла разродиться. Во всяком случае, выглядело все именно так. Увидев двух эльфов, будущая мать подняла голову и посмотрела так жалобно и умоляюще, что у Лехтэ защемило сердце. — Не подходи близко, — на всякий случай попросила она сына и, осторожно подойдя, присела рядом с хищницей на корточки. Та уже измучилась и теперь даже не пыталась сопротивляться. Лехтэ вспомнила все, чему ее когда-то учили целители, и для начала попробовала разобраться, в чем же, собственно говоря, дело. Жалобный плач прекратился, и зверь с надеждой посмотрел на эльфийку. А та вскоре поняла, в чем проблема — крупный плод. Слишком крупный для самки, которая собиралась родить в первый раз. И, похоже, мать уже вконец обессилела. Успокаивающе погладив животное, Лехтэ закрыла глаза и призвала на помощь все имеющиеся у нее силы. Удастся ей помочь? В общем-то, ничем подобным ей ни разу в жизни заниматься не приходилось, но в памяти, в ушах звучал голос учителя, словно наяву говорившего ей, что надо делать, подсказывавшего нужные слова Песни. Хотя и она — только вспомогательное средство. Убрать боль, заставить родовые пути по возможности максимально расшириться. Хватает теперь? Кажется, да. Еще немного помочь организму… Есть! В этот самый момент показалась голова котенка, и первый детеныш благополучно появился на свет. Вручив малыша молодой маме, эльфы облегченно вздохнули и переглянулись. Справились! С другими котятами проблем возникнуть не должно было, но они решили не уходить до самого конца родов. Вслед за первым через некоторое время родились еще два котенка, размером поменьше. Кошка благодарно лизнула Лехтэ руку, и они, решив ей более не мешать, попрощались и отправились в лагерь, где их с нетерпением ожидал Щен. Лехтэ сполоснула ладони в реке, заварила свежего горячего квениласу, налила две кружки, себе и сыну, и спросила, когда они оба наконец уютно устроились у костра: — Ну как, поделишься теперь, что тебе удалось прочесть? — Конечно, — согласно кивнул Альмарион. — Если я все понял верно, то эта записка — приглашение на прогулку. Отец пишет о некоем сокровище для двоих, которое хотел бы разделить с тобой. Сегодняшний квенилас пах чабрецом и чуть-чуть мятой. От реки доносились редкие всплески и распевка лягушачьего хора. Начищенный борт ладьи Тилиона плыл низко-низко в темном небе, не мешая любоваться покрывалом Варды. Алмо лег на живот, утвердив кружку перед собой, и спросил: — Amil, а ведь вы тогда так и не поехали? — Нет, увы, — покачала головой Лехтэ и тихонько вздохнула. События тех далеких лет даже теперь, семь Эпох спустя, жгли душу. Не только в поездку они так и не поехали. Было много и других планов, которые не сбылись. — Понимаешь, — сказала она вслух сыну, — был Непокой. А потом Фэанаро и вовсе изгнали. В общем, книгу я тогда так и не прочла. Костер взорвался снопом искр, на мгновение разогнав тьму. Лехтэ вдруг пришла в голову идея, которой она поспешила поделиться с сыном: — А может, мы сейчас свяжемся с твоим отцом по палантиру и скажем, что принимаем приглашение? Идея показалась хорошей и правильной. Пусть сам покажет им красоты, о которых говорил в записке. Если, конечно, он уже освободился. Поставив кружку на землю, Лехтэ встала и полезла за видящим камнем. Дождавшись, когда Атаринкэ ответит, улыбнулась и помахала тем самым листком в воздухе: — Айя, melindo. А ведь мы с сыном обнаружили твое приглашение. И семи эпох не прошло. Помнишь, что ты вложил в мою книгу? Я сегодня была в наших покоях во дворце и взяла ее дочитать. Как ты смотришь на то, чтобы присоединиться к нам и показать их лично?***
Наконец наступил день, когда можно было действительно отдохнуть. Собственно, его присутствие в Химринге уже не являлось обязательным, но что-либо делать прямо сейчас Атаринкэ совершенно не хотелось. Он сидел в кресле у камина, смотрел на огонь и пил мирувор. Завтра он вернется домой, к семье — Искусник очень соскучился по жене и сыну. То есть времени скучать, конечно, не было, но их ему очень не хватало. Особенно остро Куруфинвэ это ощутил именно сейчас, сидя перед уютно потрескивающими в тишине поленьями и с осознанием, что все закончилось и можно какое-то время жить спокойно. Даже раненая рука сейчас почти не беспокоила, хотя он ее по-прежнему еще берег. Атаринкэ скорее почувствовал, чем увидел — на столе засветился палантир. Melisse! Как она вовремя. Искусник бросился к шару и ответил, однако что за приглашение и куда, понять смог не сразу. Гораздо больше его взволновало, что любимая во дворце. Что-то случилось, что она решила обратиться к Нолдорану? Впрочем, потом он вспомнил, что они с Алмо посещают все интересные места в Амане, так что не навестить его прадеда они не могли. — Конечно, присоединюсь, melisse, — радостно ответил Атаринкэ жене и тут же написал пару строк. Прервав связь и оставив Лехтэ недоумевать, где же супруг, он подхватил всегда собранную дорожную сумку и активировал кольцо. На столе в крепости осталась записка: «Я дома и всегда на связи. Если что, буду незамедлительно». Кольцо перенесло Искусника к жене и сыну, которые стояли рядом и немного растерянно глядели на палантир. Атаринкэ одновременно обнял обоих. — Ну вот и я, мои родные! Лехтэ бросилась melindo на шею и порывисто расцеловала в обе щеки. Глаза ее сияли счастьем, словно две ярких звезды. Тут же со стороны кустов прибежал Щен и приветствовал радостным лаем. — Alasse, atto! — Альмарион восхищенно смотрел на отца снизу вверх, отмечая как разглаживается наметившаяся было морщинка между бровей. В общем, рады были все, включая Щена, который и полаял, и понапрыгивал на Искусника, и рассказал, какой он недоглаженный, недокормленный и вообще недолюбленный. Конечно же, тот поспешил это исправить. «Как же хорошо вновь быть вместе с семьей», — с удовольствием подумал Атаринкэ, присаживаясь к костру. Сыну хотелось расспросить отца о Химринге, войне, отличившихся бойцах. Но Алмо подозревал, что тот предпочел бы оставить сражения за спиной, а не рассказывать о них. Поэтому эльфенок просто подобрал с земли кружку, из которой так и не пил, и подал ее родителю. И совершенно неожиданно, обращаясь к ним обоим, спросил: — А можно я сегодня на дереве переночую? Давно хотел попробовать! — Можно, конечно, — ответила Лехтэ. Они ведь для того и затеяли путешествие, чтобы исполнить маленькие, но такие захватывающие желания. Тэльмэ полезла в сумку и достала пирожки. — Вот, от моей аммэ, — пояснила, протягивая мужу один. И снова крепко-крепко его обняла. — Соскучилась, — пояснила она с улыбкой и поцеловала в щеку, заодно снова, будто в первый день знакомства, с удовольствием отметила, как же он красив. Есть Атаринкэ не хотелось, а вот посидеть рядом с женой и сыном — очень. Не задумываясь, он взял протянутую Алмо кружку, а потом и пирожок из рук Лехтэ. Чуть позже, когда первые восторги слегка улеглись, она кратко рассказала об их последних днях, о празднике в Альквалондэ, о том, как накануне была на крыше с Нолдораном и встречала закат, показала книгу, что взяла из покоев. — А листок твой, что был туда вложен, сейчас у Алмо — он весь день расшифровывал скоропись и к вечеру справился с задачей. Весь в тебя — я бы и за неделю не смогла, если честно. Атаринкэ внимательно выслушал рассказ и восхитился талантом сына — быстро он скоропись освоил! Судя по положению в небе Исиля, время уже перевалило за полночь. Алмо как раз успел залезть на дерево и, уютно устроившись, готовился ко сну. Искусник, проводив его взглядом и убедившись, что сын устроился безопасно и довольно удобно, решил, что и им с любимой пора бы. А Лехтэ тем временем думала, хватит ли им с Атаринкэ того ложа, что она приготовила себе одной. Лапник, а сверху спальник — хоть и широкий, но всего один. Нет, не пойдет. Надо будет заменить его на пару одеял, тогда они с комфортом разместятся. — Одеяла? — переспросил любимый. — Зачем, melisse? Мы прекрасно поместимся в спальнике. Нуу, будет немного тесновато… Или ты не хочешь обнять мужа? Щен немного повозившись, улегся под деревом Альмариона. Костер постепенно начинал прогорать, и Лехтэ подбросила еще веток. В реке негромко плеснула рыба. Со стороны леса слышались звуки — пощелкивание, какие-то шорохи, уханье филина. Лехтэ прижалась щекой к плечу любимого и некоторое время просто сидела, наслаждаясь ощущением близости. Завтра они поедут смотреть те самые чудеса, ну, а пока и впрямь пора отправляться спать. Дождавшись, когда Атаринкэ доест, она встала и увлекла его к приготовленному на ночь ложу. Долгий у них получился день. И очень интересный. Кажется, Тэльмэ до последнего сомневалась, что они вдвоем там поместятся. — Убедилась? — прошептал муж жене на ухо, обнимая и прижимая ее к себе. — Как же мне тебя не хватало, melisse… — Мне тоже. Не хватало. Очень, — ответила Лехтэ. И впрямь разместились, и даже удобно. — Звездных снов, melindo, — прошептала она, устраивая голову у него на плече и закрывая глаза. Так хорошо…***
Из объятий сна Альмарион вынырнул, когда ладья Ариэн прошла немалую часть утреннего пути. С его лежбища на дереве лагерь был виден, как на ладони, поэтому первым делом эльфенок убедился в том, что отец ему вчера не приснился. Порадовавшись, что так оно и есть, он решил поискать чего-нибудь приятного в подарок. Осматриваться начал, не слезая. Интересного и замечательного вокруг было много: кустики с огромными соцветиями, ящерицы, спинки и бока которых украшали диковинные узоры, необычной формы сучки, роскошные переливчатые бабочки. Но, увы, все, что он видел, сгодилось бы ему самому, а для отца этого было мало. Алмо решил спуститься и побродить немного, рассматривая все вблизи. Сделав несколько кругов по расширяющейся спирали вокруг дерева, мальчик вспомнил вдруг, что ночью, пока amil помогала кошке, где-то рядом он уловил запах шелковицы. Собирать ее в подол рубашки было бы неправильно, поэтому на бегу он осматривал округу на предмет того, что могло бы заменить корзинку. Таковой решено было назначить огромный лист как раз цветущей катальпы. Погладив дерево по гладкой коре, мальчик мысленно объяснил необходимость позаимствовать лист и попросил не обижаться на него за это. Ответом ему были целых два огромных листа, спланировавших ему прямо на голову. В получившийся кулек шелковицы поместилось как раз на двоих. Сам Альмарион, конечно же, наелся на месте. Уже возвращаясь, он представил себе отца с черным от ягод языком, пугающего орков кривой ухмылкой. В лагерь эльфенок вбежал, все еще пребывая под впечатлением от придуманной абсурдной ситуации — то есть с широкой улыбкой.***
Утро началось для них под громкое кваканье лягушек. Лехтэ открыла глаза, улыбнулась поднимающемуся над деревьями Анару и посмотрела на Атаринкэ, который уже не спал. Для Искусника пробуждение тоже было радостным — с семьей, в Амане. — С добрым утром, melindo, — прошептала она, с удовольствием целуя супруга. Так приятно снова убедиться, что это был не сон. А муж от души потянулся и обнял жену. Вставать, конечно же, не было никакого желания. Наоборот, хотелось лежать и лежать, и говорить о чем-нибудь. Но и посмотреть на обещанные в записке красоты тоже нужно. Лехтэ фыркнула — значит, подниматься все же надо. Выбравшись из спальника, они первым делом отправились умываться. Тэльмиэль, пользуясь случаем, с радостью побрызгала на Атаринкэ. Естественно, когда он этого меньше всего ждал.Так за веселой возней пролетела значительная часть утра. Пора было подумать о завтраке. Они разожгли костер, поставили под квенилас воду и достали привезенные из Тириона припасы. Довольный Алмо прибежал с ягодами в подарок и, пожелав родителям доброго утра, сгрузил добычу на импровизированный стол и устроился поблизости от отцовского места. Все вместе позавтракали, в том числе и шелковицей, а после Атаринкэ продемонстрировал сыну свой черный язык. Тот высунул свой. — Лехтэ, у кого чернее? — смеясь, спросил Атаринкэ. Все время, пока они еще оставались в лагере, эльфенок старался как можно больше касаться Куруфинвэ, словно опасаясь, что тот может исчезнуть. Однако сюрпризы этого утра еще не кончились. Едва они успели допить квенилас, как неожиданно пошел дождь. Непонятно откуда — на небе не было ни одной тучки. Лехтэ задрала голову, пригляделась внимательнее и в конце концов заметила пару легких, почти прозрачных, облачков. Подставив ладони теплым каплям, она сощурилась, улыбнулась широко, светло и радостно, и звонко, заливисто рассмеялась. Дождик припустил сильнее, капли часто-часто барабанили по воде, по листьям деревьев, по волосам и плечам эльдар. Лехтэ раскинула широко руки и закружилась на месте, все так же легко и звонко смеясь. На мгновение стало жаль, что на ней сейчас не платье, а брюки — тогда это был бы по-настоящему красивый танец. Но даже сейчас ее руки взлетали, подобно крыльям птицы, а стан был гибок. Оглянувшись, она посмотрела на Атаринкэ и вдруг, повинуясь порыву, подбежала и, нимало не смущаясь, поцеловала его. И посмотрел прямо в глаза. — Люблю тебя, — проговорила осанвэ. Дождик скоро закончился, и Алмо помог отцу свернуть лагерь. Точнее, это Искусник помог ему — эльфенок все сделал сам. Почти.***
Снова ехали шагом. Окружающим миром было невозможно не любоваться, никто из них не имел причин спешить, и они просто наслаждались видами, обществом друг друга и фруктами, которые изредка срывали с ветвей, нависавших прямо над дорогой. Первым сдался Алмо. Он спешился и присоединился к Щену, развлекающемуся в своей излюбленной манере осмотром обочин и распугиванием мелкой живности. Эльфенку же одних обочин было мало. А уж когда оказалось, что буквально в двух шагах от дороги можно найти настоящие сокровища вроде спелых не по сезону фруктов! Много он не брал: по одному плоду на каждого из них. Однако их видов было так много, что вскоре в подоле его рубахи места уже не осталось. Атаринкэ же ехал и просто отдыхал от последних не самых легких событий, что происходили в Химринге, любовался женой и радовался сыну, улыбаясь вместе с ними. Теплый солнечный день очень располагал к такому неспешному и даже ленивому времяпрепровождению. Лехтэ тоже откровенно наслаждалась утром в обществе мужа, любовалась, как играют в просветах листьев солнечные лучи, с интересом разглядывала диковинных птиц с ярким причудливым оперением, названия которых даже не всегда могла сказать. Атаринкэ показывал дорогу, рассказывал о своей первой поездке семь эпох назад, а его жена впервые за все время их путешествия пожалела, что не захватила с собой платья. Однако вскорости ей в голову пришла идея, как себя хоть немного украсить. Остановив лошадь, она спешилась и принялась рвать цветы, сплетая из них венок. Васильки, ромашки, одуванчики — здесь, в садах Йаванны, все они цвели одновременно, и украшение получилось нарядным и ярким. Распустив волосы, Лехтэ надела его и спросила Атаринкэ: — Ну как, тебе нравится? Тот, увидев ее в венке из цветов, кивнул любимой и, подъехав ближе, сообщил на ушко, что она нравится ему любая, хоть в венке, хоть без венка, хоть в одном только венке. Сказал, и послал жене пару образов осанвэ. Лехтэ чуть покраснела и ответила тем же. — Да, кстати, об украшениях, — заметила она, снова вскакивая в седло и пристраиваясь с мужем бок о бок. Тэльмэ полезла за пазуху и достала мешочек, полученным в подарок в Альквалондэ. Каждая жемчужина, что была в нем — шедевр природы, удивительно красивый и неповторимый. — Посмотри, — заговорила она, показывая жемчуг мужу. — Подобрать оправу такому чуду под силу далеко не каждому мастеру. Сделаешь мне из них какое-нибудь украшение? Например, венец? Атаринкэ помолчал немного, рассматривая жемчужины. — Щедрый дар, melisse, — сказал он наконец. — Твои друзья-телери не поскупились. Если хочешь, займусь венцом для тебя, но предупреждаю сразу — я мало работал с жемчугом, так что подумай, не хочешь ли ты найти мастера из морского народа. Лехтэ открыла было рот, чтобы сказать, как ей будет приятно, если украшение все же сделает Атаринкэ, и… снова его закрыла. Похоже, любимый прав. Если он мало работал с жемчугом и не чувствует уверенности в своих силах, то настаивать, по-видимому, было глупо. В то же время телери чувствуют душу драгоценных бусин. Что ж, раз так, то она по завершении путешествия и займется этим вопросом. Нгилион наверняка сможет подсказать пару нужных имен. Прямо над дорогой раскинуло свои ветви густое абрикосовое дерево, и Лехтэ решила, что вот тот спелый плод сам просится ей в рот. Приподнявшись в седле, она потянулась и, осторожно прихватив губами сочную мякоть, принялась есть прямо с ветки. — Хочешь попробовать? — спросила у мужа, лукаво прищурившись. — Очень вкусно. Тем временем Алмо как раз догнал родителей, сложил фрукты в полупустую корзинку из-под бабушкиных гостинцев и, снова взобравшись в седло, решил с помощью отца прояснить несколько непонятных мест из свитка, подаренного Олорином. Атаринкэ похвалил сына, выбрал себе спелый персик и хотел уже протянуть жене любимое ею яблоко, как увидел, что она уже ест абрикос. Необычно так ест. На предложение попробовать он отказался и лишь сказал: — Ты продолжай, я посмотрю. А сам впился зубами в персик. Некоторое время они ехали молча, а Искусник все не мог прогнать из головы образы жены, навеянные тем абрикосом. «Эх, сам виноват, начал дразниться с венком… но этот ротик…» Из мыслей его выдернул сын. — Atar, а почему лорд Фэанаро в третьей речи и позже называл нолдор ampamaitar, — спросил Альмарион. — Ведь так не бывает, правда? — Как, ты говоришь, отец называл нолдор? Что всех? Прямо в речи?! Послушай, Алмо, во-первых, эта фигура речи, образное сравнение. Не думай, что у нас были кривые руки в те времена. Во-вторых, он так называл иногда. В основном своих учеников. Меня тоже. Но редко. — Чуть усмехнулся. — Да, сын, было и такое. «И не только такое», — вспомнил он свои не самые удачные моменты во время ученичества. — А в-третьих, — продолжил он вслух, — хотя это должно быть во-первых: покажи-ка мне этот свиток, что-то не внушает он мне доверия… Уж не заделался ли Олорин сказочником. Альмарион слушал отца более, чем серьезно. Воспоминания об ученичестве его немного смутили. Он просто не мог представить себе, как сам отреагировал бы на подобные слова мастера, даже будь они истинной правдой. Знал только одно: услышь он их от того же отца — поверит сразу и безоговорочно. На предложение показать свиток, пришлось ответить, что оставил его в доме деда. Все-таки, несмотря на прочный футляр, эта вещь не для дальних путешествий. — В библиотеке Нолдорана есть… похожий, — в последний момент он решил использовать именно это определение, — но господин Айкасанвэ мне его не дал. Сказал приходить после пятидесяти хотя бы. «Речи Куруфинвэ Фэанаро перед народом Тириона в Дни затмения Света», составитель Айкалнар. Изложив все это, мальчик осанвэ показал отцу оба свитка. Отец неопределенно хмыкнул и, видимо, хотел что-то сказать, но вдруг из-за их спин послышалось конское ржание. Альмарион оглянулся и увидел над дорогой троих всадников: золотокосую охотницу с луком и похожих на нолдор воителей, вооруженных копьями. На перчатке одного из них сидел сокол. Копыта их серебристых, словно сотканных из тумана, коней не касались земли. Волосы и одежды всадников, казалось, не имели четких очертаний. И только лица и оружие видны были ясно. Эльфы придержали лошадей, пропуская, но те остановились рядом. — Vande omentaina, — поприветствовал их воин с соколом. — Не стоит в эти дни заезжать слишком далеко на юг. Твари расплодились в горах — большая охота идет в лесах Оромэ. Сказав это, он поднял руку вверх, и птица, испустив протяжный крик, сорвалась с перчатки. Трое продолжили свой путь и уже в нескольких шагах от эльфов растеклись туманными клочьями. И только летящий высоко-высоко под облаками сокол остался подтверждением того, что встреча не была сном. Лехтэ же к тому моменту, когда Атаринкэ закончил объяснять сыну тонкости лингвистики, приняла наконец решение и сказала вслух мужу: — Я думаю, что ты прав насчет венца. Хотя, признаюсь, немного жаль — мне было бы очень приятно, если б украшение сделал именно ты. Но… я последую твоему совету. А еще они, пожалуй, послушаются встреченных охотников и после каменного леса повернут на север, смотреть Льды. «И подледную лабораторию», — добавила Лехтэ мысленно. Идея влезть туда ее не оставляла. Очень уж интересно, что там. Альмарион же долго смотрел на парящую в небе птицу, а потом, покопавшись в вещах, вытащил сломанную фибулу и передал отцу: — Это мы со Щеном неподалеку от Форменоса нашли. А потом я этот мотив встречал на многих изделиях и в разных местах. И там, где знак мастера был, клеймо Первого Дома стояло. Вот мне и интересно, кто же ее создатель? А почему он избрал именно этот сюжет? А кто был владельцем? А еще интересно, почему она сломана? А еще, — он услышал негромкий смех матери и счел за разумное сократить список вопросов, — почему у нее такие странные выщерблены… Атаринкэ был только рад, что разговор про речи отца прервался. В Тирионе скорее всего хранились подлинные документы и списки, а вот Олорин… Искусник не знал, какую цель тот преследовал, но приписывать отцу то, чего не было… как это по-майярски. Впрочем, ему не хотелось настраивать сына против помощников стихий, некоторые были хороши и продолжали следить хотя бы за Аманом, в чем они все только что убедились. А вот фибула его удивила. Очень. Он взял ее в руки — ни следа былой магии, все израсходовано, но Атаринкэ ей был благодарен. — Ты уже догадался, наверное, или подозревал во всяком случае, ведь знаешь, что я никогда не ставлю на изделия свое клеймо — только звезду отца. Это моя фибула, Алмо. Видимо, потерял рядом с домом, а белка подобрала. Но сын не унимался. — А как ты ее потерял? А что это за выщерблены на металле? — Хорошо, я расскажу, — немного помолчав, продолжил Атаринкэ. — Они от стрелы. Сын ахнул и распахнул глаза, Лехтэ подобралась. — Да, я был в Эндорэ, в Химринге. Шел бой, точнее на нас напал отряд орков. Нас было всего пятеро, а их намного больше. Одного почти сразу убили, мы вчетвером долго держались, но надо было уходить. Я открыл портал и подождал, когда все шагнут. Да, мы были с Тьелпэ, он хотел уйти последним, но я втолкнул его в рамку, прикрывая, а сам понял, что ранен уже на той стороне — какой-то ирч выстрелил, когда я уже почти исчез. Фибула сохранила мне жизнь. — В Форменос, говоришь, переместились? — тут же спросила Лехтэ. — Я не помню такого. — А ты и не знала, зачем пугать. Алмо еще совсем малышом был, я как мог скрывал от тебя рану. Он и сейчас рассказал лишь основное, опустив многие важные детали. Кажется, Лехтэ это поняла, а сын смотрел на отца во все глаза, а потом взял его за руку и долго держал, словно боясь потерять. — Не переживай, все же хорошо закончилось, я здесь. Ты ведь понимаешь, что я буду возвращаться в Химринг и сражаться, а ты с мамой будешь ждать меня и помогать ей, пока меня нет. А сокол… знаешь, я столько потом наслушался о тайном смысле, но знаешь, для меня это птица, что охотится и защищает, стремительная и смелая. А как ты будешь воспринимать это изображение — решать тебе. В этот самый момент на горизонте показались деревья. — Смотрите! — воскликнула Лехтэ, указывая рукой. — Похоже, это тот самый лес! Как незаметно они доехали за играми и разговорами! Вступив под раскидистые, высокие своды, они с интересом принялись оглядываться по сторонам. Алмо с серьезным лицом думал о фибуле и тех событиях, а Искусник понял, что сделает после поездки — метнется в Альквалондэ, обменяет на жемчуг свои изделия и потренируется работать с ним. Пусть Лехтэ и сделает венец из этих прекрасных бусин у другого мастера, но он должен научиться работать с ним. И да, изготовит любимой свой небольшой подарок. С виду лес был самый обыкновенный — такой, как все остальные в Амане или Эндорэ. Но это только на первый взгляд. Слегка колыхалась листва на деревьях, следуя за дуновением ветерка, на ветках тут и там сидели птицы. С листика падала капля росы, застыв на самом его кончике, и можно было подумать, будто она вот-вот сорвется. Однако все это — и вода, и оперение птиц, и шершавые стволы деревьев, и даже мохнатая гусеница, ползшая куда-то по своим делам — все это было сделано из чистого камня. В воздухе не слышно было пения птиц (конечно, откуда ему взяться в этом лесу), однако воздух был напоен тонким, мелодичным, едва уловимым звоном. И только трава была в этом здесь живая. Неудивительно, что любимый тогда, семь эпох назад, перепутал этот лес с настоящим. Она бы тоже не смогла отличить, если бы не знала заранее. Альмарион несколько отвлекся, слушая отца, поэтому сразу всех особенностей места, где они оказались, не уловил. По правде говоря, он даже не услышал предупредительного возгласа матери. Его внимание привлекла необычайно большая красочная бабочка, устроившаяся на ветке жимолости, росшей в отдалении от тропинки. Таких бабочек он еще не видел! Придержав коня, он собрался было спешиться, чтобы, подкравшись рассмотреть ее, но планы нарушил Щен. С громким лаем он ломанулся было в кусты. Альмарион успел досадливо поморщиться, но щенок вдруг резко остановился и сел на землю, недоуменно рассматривая ветви. Нос его ходил ходуном, а хвост, наоборот, прижался к лапам. Он словно искал и не находил что-то, чего раньше никогда еще не терял. Эльфенок присмотрелся и заметил на пластинках ближайших листьев малахитовые разводы. Глаза его восхищенно округлились и он, все же спешившись, подбежал к дереву. Ладно ствол и ветви, даже пластины листьев, но как мастеру удалось выточить тонкие черешки, способные не только удержать сам лист, но еще и противостоять ветру? Он осторожно тронул пальцем листик. Холодный и гладкий, он все же самую малость подался назад. Ветвь чуть-чуть качнулась, раздался переливчатый звон. Альмарион в испуге отдернул руку, опасаясь, что потревоженные листья сейчас посыпятся на землю. К счастью, ничего страшного не произошло. Куруфинвион обратил внимание на соседнее дерево: его более светлая листва была нефритовой. Дальше виднелись полупрозрачные изумрудные листья с рубиновыми ягодами. — Как красиво! — восхитился Алмо. Он немного отошел от дорожки, угадывая, какие именно минералы, послужили материалом для очередного творения, и вдруг почувствовал, как под ногами что-то хрустнуло. Отпрыгнув назад, он наклонился, с сожалением увидев раздавленный лист лесной примулы, цветок которой укоризненно кивал ему золотистой головкой. Очень осторожно, ступая по своим же следам, он выбрался обратно на дорогу, где к нему присоединился Щен. Они прошли несколько шагов вдоль дороги, рассматривая ближайшие «растения», но раздавленный лист был слишком сильным укором. Альмарион вновь сел в седло, подняв туда же и Щена. — Очень красиво, но я понимаю, почему это место не входит в число самых подходящих для прогулок. Лехтэ тем временем с замиранием сердца разглядывала зеленые полупрозрачные листики, сквозь которые, если посмотреть на свет, можно было увидеть солнце. Тонкие прожилочки, похожие на рисунок древесных вен. На ощупь листики были нежные и ласковые. И весь лес совершенно, до самого конца был каменным. Поверить в такое оказалось нелегко. Тэльмэ ехала, разглядывая разбросанные тут и там островки цветов, где живые перемежались с сотворенными, и было почти невозможно догадаться, где из них какой. — Да точно ли они из камня? — с некоторым недоверием в голосе спросила Атаринкэ супруга, свешиваясь с лошади и трогая пальцем синий венчик колокольчика. Тот упруго качнулся. Лазурит. Без сомнения. Именно melindo указал им на эту особенность. Добрая шутка Аулэ — пусть-ка те, кто случайно забредет в этот лес, поугадывают, где что. Остановив лошадь, Тэльмэ принялась рассматривать четырехгранные побеги бересклета, его буроватые соцветия. В сердце рос восторг перед умением его создателя. Мастерства, впрочем, давно всем известного, но это его отнюдь не умаляло. Наверное та, кому был предназначен дар, тоже по достоинству его оценила. А как же иначе? В траве проползла букашка, взлетела ввысь, к небесам, божья коровка, и ощущение того, что ты в живом лесу, стало поистине полным. Хотелось сесть и смотреть, наблюдать. Восхищаться. Хоть какое-то время, но посвятить безмолвному созерцанию. — Какое чудо ты нашел! — шепотом, чтоб не спугнуть прозрачную, хрустальную тишину, произнесла Лехтэ. Кстати, хороший повод сделать привал. Да и время уже перевалило за полдень. Этой мыслью она и поделилась с мужем и сыном. — Тут найдется какая-нибудь полянка? — спросила она. — Если ты в тот раз, семь эпох назад, хотел набрать веток, значит собирался развести костер? У нас с собой каштаны есть — мы могли бы их пожарить. В котелке. И заварить потом свежего квениласу к пирожкам. Что скажете? Атаринкэ был очень рад, что жена и сын оценили этот великолепный каменный лес. Конечно, он немного преувеличил, сказав, что перепутал его с настоящим — голос камня тяжело спутать с мелодией живых растений. Когда Лехтэ предложила устроить привал, он согласился, только уточнил, что им надо проехать еще немного вглубь, туда, где встречаются и настоящие деревья и кустарники, а значит, можно и собрать хворост для костра. Добравшись до нужного места, они начали организовывать стоянку. Алмо охотно помогал своим отцу и маме, только передвигался он теперь с опаской — и пока обустраивали лагерь, и когда искал хворост. Только устроившись у огня, эльфенок вздохнул свободнее: здесь он точно ничего не повредит! А вскоре все они сидели у огня, ожидая, когда будут готовы каштаны. Щена же такие тонкости не волновали: он деловито принялся подкапывать кустик тысячелистника. Окоп получался широким: прикорневая розетка листьев-кристаллов не давала рыть ближе к корням. Эльфенок попытался строго, как его учили, сказать щенку, что-то неправ. Попытка успехом не увенчалась. Тогда Алмо решил оттащить зверя, но едва только сделал пару шагов в нему, как песик, тявкнув, отпрыгнул. — Стой, ушастое безобразие! — вскричал эльфенок. Щенок в ответ завилял хвостом и ввинтился в прогалину между ветвями живого и каменного кустов. — Вот ты, значит, как?! — Альмарион, забыв о своих опасениях, скользнул следом. На землю с тонким звоном упало несколько листьев. Алмо выглянул из ветвей, желая оценить ущерб и с удивлением увидел, как по каменной ветке снизу вверх «текут» «слёзы». Текут и тут же застывают там, откуда несколько мгновений тому назад «росли» листья. Он посмотрел под куст: там было пусто. — Ты это мне хотел показать, да? — спросил он, заглядывая в глаза отловленному Щену. В ответ тот быстро-быстро замахал хвостом. — Ты — настоящий друг! — с облегчением поблагодарил эльфенок. И все же за раздавленный лист ему было стыдно. Возвращаясь к костру, Альмарион ступал осторожно, но желание экспериментировать крепло в нем с каждой секундой. Подопытным стал тот сам, подрытый щенком кустик. Альмарион осторожно попытался отломить один из резных листочков. Тот не поддался. Удивленный эльфенок нажал сильнее. Листочек не отреагировал. Алмо заглянул под лист, обошел кустик вокруг, снова попробовал лист на излом… А потом мама позвала всех есть каштаны. Полакомиться ему хотелось, так что эта загадка осталась без ответа. Альмарион очень надеялся, что не навсегда.***
Дождавшись, пока Атаринкэ и Алмо разведут костер и огонь станет сильным, Лехтэ достала каштаны, надрезала каждый крест-накрест, выложила их в котелок и поставила тот на угли. И принялась их жарить, периодически встряхивая. Наконец, лакомство было готово. Поставив воду под квенилас, она достала пирожки и позвала мужа и сына, который с увлечением изучал очередное каменное растение. — Готово! Все с энтузиазмом приступили к еде. За разговором, за обсуждением той, первой поездки в Эпоху Древ и поездки нынешней, время пролетело незаметно. Лехтэ думала о том, что пора действительно поворачивать на Север. Здесь, в этих краях, у них больше не оставалось нереализованных планов, да и продвигаться дальше на юг, как подсказали майяр, было крайне нежелательно. Пока. А потом, в следующий раз, видно будет. Лехтэ улыбнулась задорно и, поймав взгляд Атаринкэ, подмигнула ему. Настроение было замечательным. Когда закипела вода, Лехтэ заварила квенилас, на этот раз кинув туда плоды дикого шиповника, листья земляники и черной смородины, а также ложку чабреца. Над поляной поплыл густой аромат трав. Однако вскоре и с квениласом было закончено. — Что ж, пора отправляться, — сказала она, по очереди посмотрев на Алмо и Атаринкэ. — Теперь наш путь лежит к Великим Льдам. Атаринкэ с помощью сына начал собирать лагерь, а Лехтэ, поднявшись, в последний раз подошла к чудесным каменным деревьям и, положив руку на один из стволов, негромко заговорила: — Вот и закончился наш визит к вам. Увы, но нам пора уезжать. Но мы не прощаемся, нет. Кто знает, может однажды мы еще вернемся сюда. В любом случае, я буду с теплом вспоминать сегодняшнее приключение — и эти деревья, и травы, и загадки мастерства вашего создателя. Едва она успела договорить, как сверху ей, кажется прямо с дерева, упали в ладони… две землянички. Каменные. Ягодки были восхитительной красоты. Спелые, они словно сами просились в рот. Еще чуть влажные от росы, с листочками и веточками, образовывавшими у основания естественную природную петельку, словно созданную для того, чтобы носить ягодки на шее, как кулон. Но, конечно, земляника не растет на деревьях. Даже каменная. Лехтэ с легким недоумением посмотрела вверх, потом тряхнула головой, рассмеялась легко и звонко и, сжав подарок в кулаке, побежала к мужу и сыну, чтобы показать. — Melindo, смотри! Само в руки упало! Лехтэ вытащила из воротника рубашки тонкий шнурок и, надев на него подарок, повесила кулон на шею. Анар ярко светил с чистого, без единого облачка, неба, и Тэльмэ подумала, что до вечера они успеют проехать довольно много. Лошади уже стояли готовые, и родители, дождавшись, пока Алмо вскочит в седло, последовали его примеру и тронули коней. Щен, как всегда, побежал вперед. Путь их лежал теперь в сторону Арамана. Покинув гостеприимный Каменный Лес, они выехали на открытое пространство и пустили лошадей быстрее. Как обычно вечером они остановились и разбили лагерь, чтобы с утра вновь продолжить свой путь. Нолдор ехали то быстрее, то медленнее. В дороге обсуждали предыдущие многочисленные поездки по Аману, рассказывали друг другу о забавных и интересных случаях. И Атаринкэ, и Лехтэ было чем удивить или позабавить и сына, да и друг друга тоже. Иногда рядом с каким-нибудь водоемом они делали привал и купались. Резвились, распугивая рыбу, плавали наперегонки. Вечерами, устроившись у костра, смотрели на звезды и вспоминали легенды, с ними связанные. Или же сами сочиняли истории про огни Варды. Конечно же, в шутку. Рассказы смешные и печальные, они лились словно сами собой, легко и естественно. И даже в какой-то момент становилось немного жаль, что это только выдумка. Но зато какая! И вот в какой-то момент, обогнув Пелори с севера, они увидели то, к чему стремились все последние дни — ледяную пустыню Арамана и простиравшиеся за ней Великие Льды, когда-то бывшие Хэлкараксэ.