***
Оба долго приходят в себя, и после так же долго лежат, обнявшись. Глаза Игоря закрыты, а взгляд Кости вяло скользит по неуютному номеру трёхзвёздочной гостиницы. — Что ты думаешь делать дальше? — осторожно интересуется Костя. Он чувствует, что Игорь не спит. — Не знаю. Похер, — спокойно отзывается тот. — Пока мы живы, надо жить. А живы мы сейчас как никогда. Те, чьи души мертвы, пусть уходят. Мне всё ещё стыдно, но я жив. — У тебя пластырь почти отклеился, — замечает Костя. Его снова пронизывает дрожь, когда он понимает, что это от испарины, вызванной пылкостью их ласк. — Но он не нужен, всё заживает хорошо. Игорь даёт отлепить ото лба белую полоску и мягко целует Костины пальцы. — Ой, ну что ты, не надо… — Почему? Эти пальцы прекрасно играют. Мне надо было больше их ценить. Тем более что ласкают они ещё лучше. Костя смотрит на Игоря долго и тепло. Ему хочется сказать ему что-нибудь, воплощающее полное принятие, поддержку, любовь. Что-нибудь, чтобы Игорь до конца понял, что в Косте нет ни малейшего осуждения — лишь восторг и радость. — Хочешь вместе выпить на выходных? Игорь иронически сводит брови, затем усмехается и выдыхает: — Да.Часть 4
17 ноября 2019 г. в 11:39
Теперь за обоих говорят их тела.
Нет, язык одного не закостенел от молчания, а другого — не отнялся от стыда, и поцелуй выходит пылкий, жадный. Он ворошит жаркие костры, пылающие в обоих, и оттого в паху каждого рассыпаются сонмы искр.
«Говори!» — без слов просит Игорь, кладя на щёку Кости расправленную ладонь — так же, как клал её на своё сердце, — и Костя откликается, гладя её пальцами. «Говори!» — взывает Костя, приоткрывая глаза, и Игорь поднимает веки в ответ, да ещё и с озорством подмигивает.
Не выдержав этого, Костя лезет дрожащей рукой ему в пах и через ткань стискивает каменный член. Игорь резко смыкает колени, а затем сразу широко раздвигает их. Костя с чувством гладит и мнёт его бёдра, другой рукой поглаживая горячий загривок.
Костя очень шумно дышит. Дыхание Игоря спокойнее, но он начинает постанывать, отчего Костя сильнее впивается в его губы.
Игорь обнимает и ласкает его тело. Костя чувствует и силу, скрытую в его руках, и их нежность. Этой нежности очень много, но Костя знает, что может вернуть её и даже подарить в ответ больше.
Вдруг Игорь аккуратно прерывает поцелуй и слегка отстраняется, самозабвенно вперившись в Костю влажным взглядом. Костя пользуется этим, чтобы снова полюбоваться его лицом.
Томно-жгучие глаза с густыми нижними ресницами, прямые брови, высокие округлые скулы, нежные щёки, зовущие губы… Одинаково прекрасны и в свете прожекторов, и сейчас. Костя завороженно очерчивает черты Игоря пальцами и не может оторвать от них взгляда.
Слегка улыбнувшись, Игорь переплетает эти пальцы со своими и бесшумно опускается перед Костей на колени.
Костя сглатывает слюну и будто в тумане касается островка волос на его подбородке, мимоходом подумав, что эта небольшая поросль очень подчёркивает чувственность губ.
Игорь расстёгивает его брюки и, пока Костя ёрзает бёдрами, берёт возбуждённую плоть в рот.
Костя выгибается и стонет, стискивая Игореву ладонь. Не в силах закрыть глаза, он встречает пронзительный взгляд из-под тёмных прямых бровей, видит, как двигаются губы, язык, как расслабляется горло, когда Игорь забирает член глубже. От мысли, что где-то рядом находятся его голосовые связки, Костя кончает, не успев предупредить.
Игорь сглатывает, и Костя запускает пальцы в его светлые волосы, нежно их перебирая.
— Для голоса полезно, — шепчет Игорь, угадывая его фетиш. Его сердце переполнено любовью, и он, обнимая колени Кости, ложится на них щекой.
— Я хочу тебя, хочу тебя, — частит Игорь, и перед Костей вживе встают его обращения к зрителям. Он приподнимает лицо Игоря и покрывает его поцелуями, задавая молчаливый вопрос.
И вот ненужные детали одежды летят на пол, а объятья становятся теснее, чем прежде. Теперь оба почти не контролируют движений. Предвкушение занимает все их мысли.
Тела ещё не соединились, но Костя знает, что Игорь уже отдаётся. Он отдавался, когда они целовались, и когда только разговаривали. Отдавался, — быть может, не сознавая или гоня эту мысль, — всем и каждому в группе: во время репетиций, обсуждений, редких шуток и смеха, долгого совместного молчания. Руководя ими, наставляя их, даже за что-то им выговаривая или показывая холодность. Он отдаётся всегда. Только теперь Костя его берёт.
Он нежно поглаживает Игоря между ягодиц, шепча что-то ласковое и страстное. Внизу живота и в паху не просто волны, а целый шторм возбуждения — будто Костя и не кончал Игорю в глотку, стекая по которой сперма была так близка к сокровищнице его голоса, что едва не омывала её… Чтобы Игорь раскрылся, достаточно самых лёгких прикосновений: было трудно отомкнуть его душу, а дальше уж всё как по маслу…
Когда Костя входит, оба коротко вскрикивают.
Сперва совсем медленно, затем быстрее, быстрее — и ритм становится таким, каким был, когда Игорь отбивал его на сцене ногой и хлопками. Вот он ставит ботинок на монитор, вот он покачивает в такт барабанам бёдрами… Эти сцены встают у обоих перед внутренним взором, и оба знают, что этот ритм всегда, на всех концертах, по истинной сути был ритмом фрикций. Минувших, желанных, невозможных. Только тогда так сложно было признаться… Теперь Костя увлечённо воспроизводит его, и помогает признанию поцелуями.
Это ритм тысячи грядущих песен без слов.
Игорь с упоением подмахивает, он стонет так же, как и поёт — в широчайшем диапазоне, то очень высоко, то низко. Костя одаривает его щедро, всё щедрее с каждым движением, пока оба не воплощаются всецело в сладострастном трении и, наконец, в оргазме.
Кончая, Игорь проваливается во тьму. А потом медленно, но верно выходит к мягкому, белому свету.