***
Казалось, популярная мелодия играла не в ушах, а в голове, пробиваясь через черепную коробку скоростным и ритмичным битом. Вокруг плясали разноцветные неоновые огни, люди плавно двигались в такт музыки, разбросанные по залу стеклянные столики с мерцающими подсветками были заставлены бутылками с алкоголем. Пит, пробираясь через толпу, высказывал лицом недовольство, с нетерпением ожидая того момента, когда все в клубе заиграет в другом цвете: стайка хихикающих девчонок в облегающих платьях сделается привлекательной, популярные, но бессмысленные песни покажутся приятными, а затхлый запах ароматических свеч и сигаретного смога перестанет резать слезящиеся глаза. Для этого студенту, безусловно, нужно было что покрепче. После успешной сдачи контрольных тестов, компания новообразовавшихся друзей решила оттянуться и расслабиться, чтобы избавиться от учебного стресса и усталости. Каждому хотелось сбросить с себя тяжелый груз обязанностей и, наконец, пуститься в вольное плавание по бескрайнему морю разврата и вседозволенности. Сегодня темноволосый планировал действительно перестать загоняться по поводу Као и просто отдохнуть, как раньше: насладиться виски и девушками, возможно, прямо в туалетах этого заведения. Однако, все пошло наперекосяк с самого начала, стоило Питу найти взглядом порядком подвыпившую Сэнди и рядом стоящего Као, что мешал голубой джин. Удивительным образом однокурсники умудрились одеться в одну цветовую гамму и теперь привлекали свое внимание «одеждой для парочек»: Пит красовался в винного цвета приталенной рубашке, а Као — в футболке с накинутой сверху черной джинсовкой. «Великолепно!» — мысленно процедил парень, приветственно пожимая руки Тхады и Джуна. Сэн во всю веселилась и не обращала на него внимания, убежав на танцпол, так что заставила этих двоих пойти за ней и проследить. Прежде чем поздороваться с Као, темноволосый подозрительно задержался и, заместо контакта руками, просто хлопнул того по плечу. «Девушку мне сегодня не подцепить», — подумал азиат, ловя на себе странные взгляды, казалось, отовсюду. Напряжение хотелось сбросить неистово: со всей этой заварушкой, учебой, новыми знакомыми и семейными разборками у Пита не было времени на секс или дрочку. Последнюю он, кстати говоря, почти презирал, потому что считал, что она не для такого в меру популярного кандидата. Однако, Пит все еще был не на той стадии отчаяния, чтобы оценивающе глазеть на подтянутую фигуру «друга», который все никак не мог осилить свой джин. Возможно, это крепкий виски, не смешанный с колой, ударил студенту в голову, но тот подумал, что Као очень даже симпатичный, и продолжил скользить дымчатым взглядом по его телу. После третьего наполовину полного бокала, Пита потянуло куда-то не туда, и ему захотелось узнать, сколько секс-партнеров было у Као и насколько тот опытный. Но вместо откровенных вопросов, он развернулся на пятках и, просканировав помещение, отправился танцевать. Он влился в эту бешеную кучу содрогающихся скелетов под многослойной, покрытой бисеринкам пота кожей, заприметив несколько девушек для себя: его бедра бились об их бедра или спины, а руки, очумелые, как будто живущие своей жизнью — веселой и беззаботной, оглаживали открытые девичьи плечи. Пит не был привередой в выборе партнеров на ночь, особенно он не любил делать это долго и нудно. Поэтому, не занимаясь церемониями, его непослушные руки обхватили песочноподобную талию одной из них, а язык, что тоже терял контроль, уже раздвигал напомаженные губы со вкусом клубники. Представительница прекрасного пола охотно ответила на поцелуй, цепляясь длинными пальцами за широкие, обтянутые тканью, плечи. Невольно, Пит раскрыл глаза и в полумраке заметил Као, что тоже оставил столик для танца среди разгоряченной гущи тел. Он раздавал улыбки налево и направо, опьяненный, с розовеющими ушами, с бледной, открытой беззащитной шеей, на которой расцветали хаотичные красные пятна — так организм реагировал на дозу спиртного. В его мягких, щенячьих и преданных глазах кружились сахарные пылинки, отражая свет прожекторов, загораясь кислотным розовым, желтым, синим. Неизвестный мужчина подкрался к невинному студенту, пристроился сзади. У него даже хватило смелости окликнуть его прикосновением к плечу, завести какую-то бессмысленную беседу, стараясь смотреть в глаза Као, а не на его подкаченную грудь. «Чертов гей». У Пита снова щелкнуло. Парень точно знал, что мужчина, чуть старше их самих, не дружбу заводить пришел, а повалить этого доверчивого, безотказного придурка. Почему-то у темноволосого и мысли не возникло о том, что Као может сам за себя постоять. Незнакомка продолжала активно вылизывать его рот, но Пит уже потерял к этому какой-либо интерес. Он отстранил ее от себя, кинул пресловутое «извини» и направился к воркующей парочке. Песня сменяла одна другую, ворох движения — слаженного и хаотичного, постоянно менял свое направление, поэтому парню понадобилось какое-то время, чтобы добраться до сокурсника. И, когда Као снова оказался в поле его зрения, Пит увидел, как мужчина по-хозяйски положил свою ладонь на его крепкий, но в то же время трогательный затылок. Казалось, у первокурсника инженерного факультета потемнело в глаза, а уши забило плотной ватой. Парень просто отключился на миг, а позже, перезагрузившись, позволил себе озвереть. Он подлетел к приятелю, который даже не пытался вырваться из захвата этого животного, и дернул его на себя со всей силой, слушая резкий звук рвущейся материи: кажется, азиат ухватился за одну из многочисленных открытых потертостей джинсовой куртки. Као ни черта не соображал, ему в голову ударил вкус можжевеловой водки*, поэтому хоть что-то понимать он начал только тогда, когда Пит впился в его припухшие губы своими ради демонстрации. Однокурсник целовал его жадно, размашисто и развязно: сразу же проникая умелым языком внутрь, оглаживая зубы и прикусывая мякоть губ своими — очень острыми и крепкими. Пит давил на нагретую кожу затылка, массировал ее смуглыми пальцами, точно хотел стереть любой отпечаток чужих. Мужчина с завистью лицезрел шоу, которое ему показывали, понимая, какой кадр упустил. Но тот, определенно, был занят, а драться сегодня не хотелось, поэтому он лишь хмыкнул и отступил, позволяя увлёкшейся парочке продолжить без него. Питу было странно. Несмотря на то, что он сам это начал, это был первый опыт для темноволосого — раньше Пит никогда не целовался с другим парнем. Но, без некоторого удивления, студент отметил, что было приятно. Очень приятно. И горячо, просто безумно горячо! Азиату казалось, что он варится в особом тайском бульоне с острыми травами, хотя губы Као были больше кисло-сладкими, со вкусом перетертых, терпких ягод. Это совершенно отличалось от поцелуя с девушкой; хотя бы с той, которую он недавно подцепил. Их вкус всегда был ароматным и сладким, почти приторным, неинтересным, а губы — мягкими, гладкими, смазанными и ухоженными. Это не было плохо, но сейчас Пит ощущал, как Као самозабвенно приоткрывает рот шире, и его дразнящие губы немного царапают своей шероховатостью, сухостью мелких, изобразительных трещинок, которые уже были увлажнены их общей слюной, но желание прихватить их, потянуть, изранить все никак не убывало. Но тут, Као словно проснулся, распахнув совершенно безумную негу разноцветных в освещении глаз, и оттолкнул Пита, который до сих пор не мог прийти в себя и, хотя бы, открыть зажмуренные в удовольствии веки. Его схватили за рукав многострадальной рубашки и потащили вон из душного, сводящего с ума клуба. Пит даже на секунду подумал, что юноша хочет продолжить, поэтому так быстро несется, вместо того, чтобы разукрасить ему рожу, но стоило им оказаться во владении безоблачной ночи, как Као налетел на него, повалил и стал отбивать костяшки рук о нос, щеки, губы. Пит больно приложился головой о серую поверхность остывающего асфальта. Парень больше чувствовал, нежели видел, как его кровь стекает вниз, сливаясь цветом с бордовой материей, пропитывая ее и достигая песочной кожи, а затем и старательно бьющегося сердца, что одновременно болело и радовалось. Сокурсник пыхтел от усердия проделываемой работы, а темноволосый силился растянуть избитые алые губы в улыбке. Он был счастливым и безумным, потому что ощущал, что Као сейчас с ним рядом — к нему можно было прикоснуться, его можно было почувствовать, даже если через силу резких ударов. Пит был так рад, валяясь в душной грязи ночи вместе с Као, который оседлал его, как чертов наездник и, возможно, плакал, однако парень не был уверен, но он чувствовал соленую влагу на своей коже и слышал нечто, похожее на всхлипы, смешанное с повторяемым: — Псих, псих, какой же ты псих!***
Данное прозвище укоренилось за Питом, но так его называли только в узких кругах, а именно: единственный Као, который, стоило приятелю подойти, смотрел так откровенно, что хотелось натурально лезть на высокий потолок, лишь бы спрятаться от его взгляда. К счастью, Као не стал его избегать. Теперь у них было что-то общее: секрет, который в любой момент мог превратиться в горячий и неудобный компромат, и азиат чувствовал, что его держат на короткой цепи сильные, бледные руки, усеянные россыпью полупрозрачных лазурных вен. В повседневной жизни они направляли его и дергали железные кольца покрепче, сдавливая горло, когда он норовил поддаться своим порывам и желаниям, заместо того, чтобы преобразовать их в полезное и действенное. В такие моменты Пит думал, что Као просто чертов гуманист! Но, словно достигнув душевного равновесия, Пит практически перестал драться, за исключением тех моментов, когда зазнавшаяся шпана сама лезла под его тяжелую руку; он больше не источал отталкивающую ауру, решил все вопросы с учебой, непринужденно общался с компанией и отшучивался с Сэн, у которой, определенно, от сердца отлегло, потому что для девушки было невыносимо видеть борющегося с самим собой друга. Однако, Пита не мог не задевать тот факт власти, которую над ним теперь имел Као — смуглое тело отзывалось на каждое мимолетное движение тела цвета сливочного пломбира; парню ежеминутно хотелось прижаться к нему, остудить, растопить, потому что кончик точенного носа всегда был слегка холоден, а большие глаза — слезились и краснели, точно их обдувала морозная, свежая вьюга. Пит же варился в собственной солнечной страсти и знал, что способен разделить ее на двоих, а может и отдать ее всю; студент подолгу залипал на ослепительную, широкую, милую улыбку Као, на то, как появляются едва видимые сеточки морщинок вокруг глаз, как натягивается кожа спелых щек, как дергается не выделяющийся кадык. Темноволосый точно потерял всякую волю, контроль над собой, и стал пресмыкаться, радуясь подобной возможности. Это действительно задевало гордого, свободного и независимого Пита, который только недавно стал осознавать, что ему нравятся не только девочки, но еще и Као, к которому у него появилось сильное влечение, и, никогда раньше не занимаясь подобными вещами, а всегда забирая то, что ему хотелось, он стал продумывать план действий по совращению вожделенного юноши. Благо, азиат додумался уделять приятелю немного своего времени, иначе, Высшие Силы тому свидетели, у Пита снова поехала бы крыша. — Тебе не кажется это смешным? — обгрызенный наконечник простого карандаша скользил по поверхности трепетных губ, проделывая путь от пухлой верхней до пухлой нижней и обратно. Спустя долю секунды он уперся в фарфоровый подбородок, и положение головы собеседника изменилось. — Пит? Парень снова завис, почти выпустив из рук собственный карандаш, который опасно балансировал на кончиках большого и среднего пальцев. — Ч-что? — подобрался он, принимая презентабельную позу и захлопывая открытый рот. Но в этом, конечно, не было смысла, поэтому Као лишь хмыкнул. — То, что мы снова делаем проект вместе. — Юноша откинулся на спинку небольшого диванчика, который стоял в его комнате. Раньше Пит не замечал его, но теперь просто молился на синий бархатистый материал, вмещающий целых два мужских тела. — Это уже третий раз, вроде. — Сэн просто хочет побыть с Тхадой, — отвлеченно проговорил темноволосый, следя за ненавязчивыми движениями чужих узловатых пальцев. Ни для кого не было секретом, что их друзья сошлись: они объявили об этом четыре дня назад, приперевшись в учебное заведение с накрепко сцепленными в замок пальцами. Как понял сам Пит, он долго не могли решиться на такого рода отношения: с ними приключилась немыслимая история, и оба колебались, понаделав кучу глупостей, но кто он такой, чтобы осуждать свою подруга, когда за плечами еще большая неразбериха с Као? — Скорее всего. Ну, я все! Юноша с удовольствием потянулся, чтобы размять затекшие мышцы. Пару косточек хрустнуло, и азиат издал удовлетворенный стон. — Ты там как? — он подтянулся поближе к информационным листам Пита, а тот лишь уныло смотрел на практически пустые строчки. — Ой, боже! — крепкая ладонь опустилась на середину спины, и темноволосый вздрогнул. — Какого черта у тебя ничего не написано? Смуглокожий определенно не чувствовал себя виноватым, напротив, он считал, что это Као во всем виноват! Сидеть с ним в пустом доме, достаточно тесном закрытом помещении и дышать запахом лимонной цедры с ванилью было просто невыносимо! Это было почти самоубийством, поэтому, не отвечая на поставленный вопрос, он задал свой: — Као, мы встречаемся? — Что? — пришла его очередь нелепо заикаться. — Что слышал. — Пит слегка отодвинулся, чтобы не дышать запахом приятеля, и стал собирать бумаги в файлы, а затем — в папку. — Мы с тобой пара, я спрашиваю? — А ты разве предлагал? — брови изогнулись почти иронично, а губы Као тронула какая-то снисходительная улыбка. «Милый говнюк», — пронеслось в темноволосой голове, но с языка слетело совсем иное. — А я разве имею право? — Пит вздернул подбородок. — После всего, мне казалось, ты здесь принимаешь решения. — Возможно. Разговор утих. За окном пропела птица. Легкий ветерок просачивался сквозь приоткрытые раздвижные дверцы балкона, откуда доносился гул движущихся мотоциклов и переговаривающихся людей. Азиату нестерпимо захотелось прикрыть стеклянную конструкцию, чтобы полностью сосредоточиться на чужом дыхании. Безумие. — Тогда ответь… У тебя когда-нибудь был опыт с парнем? — непроизвольно глубокий взгляд коснулся ворота широкой белой футболки и стрельнул сверху вниз по чужой фигуре. Као смутился, но пытался не подать виду — лишь округлившиеся глаза и приливающая краснота к щекам его выдавали. — Это важно? — Не знаю, — честно признался парень, взъерошив ежик волос и даже цокнув. Мысли, что роились пчелами в его голове, окутали сознание плотным полосатым туманом, который зашторивал мутной пеленой темные глаза, хранившие в себе опасный мрак. — Но ты бы хотел попробовать со мной? — Не знаю. — Отзеркалил Као и просто поднялся с дивана, чтобы выйти из комнаты. Пит чувствовал, что от него ждут чего-то, что он напрочь забыл произнести или сделать, что по привычке отбросил за ненадобностью, потому что кажется, будто студент никогда не был в этом искренен.***
Парень решил остаться на ужин и помочь одногруппнику с едой, потому что мама Као задерживалась на работе, а сестра — у какой-то хорошей подруги. Юноша не высказал никакой претензии, когда Пит нацепил на себя фартук в цветочек и принялся чистить морковку, поэтому, тот решил, что на него все же не обиделись. Но нечто неуловимое и натяжное летало в воздухе, отчего темноволосый не мог заставить себя и рта раскрыть, поэтому весь процесс готовки прошел в лютой гробовой тишине. — Приятного аппетита, — произнес Као, прежде чем взять в обе руки начищенные приборы и приступить к тушеному мясу с овощами, смешанными с рисом. К их совместному кулинарному творению. — Приятного. — Азиат неуверенно бросил взгляд на юношу, который уперся глазами в тарелку и тщательно пережевывал пищу. Пит видел, как волосы цвета молочного шоколада блестят в свете лампы, а еще он видел, как в череде прядок застрял отваренный рис. Смуглая рука потянулась к чужой голове прежде, чем студент успел подумать, и Као молниеносно дернулся, что навело Пита на мысли о том, что они вернулись к самому началу. — Что с тобой? — Ничего. — Као! — Просто не трогай меня. — Фраза резанула по ушам, стало очень неприятно на душе. — Почему я не могу прикоснуться к тебе? — столовые приборы были отложены в сторону, блюдо было забыто, а руки скрестились на груди. В висках что-то взорвалось и запульсировало, больно отдавая в голову. — С каких пор это запрещено? — Это всегда было запрещено, ты просто не спрашивал. — Као хотел, чтобы в словах сквозила обида, но на самом деле он ничего такого не чувствовал уже некоторое время, что читалось в его ясных глазах. — Ты всегда делал все, что тебе захочется. И ты никогда не пытался поговорить со мной начистоту, верно? Вместо этого ты ходил вокруг да около, ввязываясь в какие-то неприятности и совершая то, что тебя не просили совершать! — Ты сейчас про поцелуй? — Да… Нет, нет! Не только про него. — Пит впервые видел Као таким несдержанным и отчаянным. На секунду ему стало стыдно за то, что он не понимает, о чем говорит его сокурсник, и что откровенно заставляет того страдать. — Ты вообще помнишь, как относился ко мне в первое время? Постоянно задирал, оскорблял, говорил какую-то чепуху, нарывался на ссоры и драки. Я… я Богом клянусь, что видел, как сильно ты хотел меня ударить каждый раз, когда мы вздорили! В эти моменты твои глаза просто… Это не описать, но если бы ты посмотрел на себя со стороны, то понял бы о чем я говорю. Пит молча слушал, наблюдая, как Као носится по небольшой смежной кухоньке, залитой теплым светом светодиодных ламп: их золотистый отблеск, сквозь причудливый абажур люстры, играл на выраженных блеклых скулах, делая юношу похожим на сказочного фейри. — И после всего ты просто целуешь меня в том клубе на глазах у десятка людей, а потом находишься всегда рядом, но молчишь, словно рыба. Что я должен думать? Я не умею читать мысли, Пит, и пока единственное, в чем я могу быть уверен, так это в твоей ненависти, потому что ты говорил о ней бесчисленное количество раз. Парень понял, насколько Као был прав — Пит всегда говорил ему о ненависти, но никогда — о любви. Он ни разу не раскрылся перед ним, проявляя некоторую теплоту своих чувств лишь тактильно. Но одногруппник был человек с такой же душой и сердцем, как у него, поэтому он мог желать откровенности и честности; простого словесного признания, вербальной любви. Као, наконец, успокоился, снова опускаясь на стул и продолжая работать ртом. Тишина обволакивала их, и даже бесконечные звуки ночи не просачивались в стены пустого дома. Пит молчал некоторое время, возможно, он молчал дольше, чем это было нужно, но внутри все заледенело — любой биологический процесс прекратил свое движение, и его тело сковало терновыми тисками, а во рту образовалась ледяная затычка. Парень не мог произнести ничего из того, что хотел услышать приятель: ни «прости», ни «ты мне нравишься», ни «мне пора идти». — Может уже скажешь что-нибудь? — юноша оказался совсем рядом, протянул руку, чтобы, как казалось, дотронуться, приободрить, но на самом деле лишь для того, чтобы забрать практически нетронутую тарелку с остывшей едой. — Пит. Это его «Пит» слегка отрезвило азиата, и тот поднял взгляд, в котором смешалось все — и вина, и стыд, и привязанность, и любовь. Но с губ, что чуть приоткрылись, до сих пор не слетело ни звука. — Ясно все с тобой. Было ли это разочарование? Нисколько. Као никогда не ждал от сокурсника совершенно точно ничего — он лишь всегда удивлялся, когда тот все-таки что-то делал. — Думаю, тебе пора уход… — Я люблю тебя. — Точно в бреду выговаривает парень, зажмурив трусливо глаза и вцепившись до побеления в стеклянный стол, что впитывал в себя следы его пальцев, уникальные линии жизни. — Неправда. — В смысле? — Ты мне лжешь, — членораздельно произнес Као, от греха подальше убрав хрупкую посуду в раковину. — Ты не любишь меня, Пит. — Да это же смешно! — на секунду глаза напротив сузились. — Откуда тебе знать, что я чувствую, скажи мне на милость? — Ты прав, я этого не знаю, но… — Пит заводился, хотя, казалось бы, сам был зачинщиком всей этой ситуации. — Я видел и чувствовал, что ты испытываешь ко мне, поэтому считаю, что ты просто путаешь свою ненависть с любовью. — Брехня какая-то. — Азиат приблизился к юноше, который успел оказаться напротив панорамного окна, упирающегося в пышное лиственное древо, что, по словам мамы Као, было посажено их отцом в первый день в новом прекрасном доме. Покатые плечи были туго обтянуты простой материей футболки и, несмотря на тон вылетающих из его рта слов, Као выглядел так, словно хотел сложиться пополам, а может, и исчезнуть вовсе. — Ты сам много об этом знаешь? — руки так и тянулись натянуть объемную ткань на себя, сжать, хорошенько тряхнуть парня, что корчил из себя непонятно кого. — О любви, о ненависти? — Не особо, но я знаю, что это два чувства безумно похожи. И ты вряд ли будешь осознавать, что именно испытываешь, пока не наберешься опыта. А его у нас обоих нет. — Ничего не понимаю… Откуда ты это взял? Почему ты просто не хочешь попробовать? — Потому что я уже вырос, Пит! — Као развернулся к нему лицом, его гладкий лоб был прорезан десятками мимических морщин, а брови сведены к переносице. В свете серебристого диска луны он весь светился, словно покрытый волшебной серебряной пылью. — У меня мать, которая вынуждена работать допоздна, и сестра, которая хочет получить обучение за границей! Я должен их обеспечить деньгами, помочь и… Я разве имею право их подвести? Что будет, если я свяжусь с парнем, с тобой… Какая судьба нас ждет? Пит все-таки не выдержал и опустил свои загорелые ладони в крепком, уверенном жесте на чуть подрагивающие плечи. Неужели Као думал о чем-то настолько далеком? Неужели он так сильно себя накрутил, что был готов впасть в неожиданную истерику прямо на его глазах? Но, что более важно, из всего вышесказанного, Пит понимал, что Као рассматривал его, как потенциального партнера и, возможно, даже был готов жертвовать чем-то во имя их… чувств? Он же что-то чувствовал, да? А сам Пит? Будет ли он так уверен в своих словах после того, как пройдет эта маниакальная стадия его любви к Као? Темноволосый понял, что не знает ни одного ответа на это множество вопросов. Но, к его удивлению, он не испытывал страха. Пит был убежден в том, что говорит и делает, как никогда. — Выдохни, придурок. — Парадоксально оскорблению горячие подушечки пальцев массировали забившиеся мышцы Као. — Прекрати думать головой, ладно? Отключись от всего этого дерьма: общества, учебы, семьи, своих странных позиций… — Као доверчиво прикрыл глаза, потому что устал быть ответственным за все происходящее. — Ты правильно говоришь, что мы ещё неопытны, но зато мы молоды, и у нас есть куча времени для того, чтобы понять, как мы хотим жить и с кем. Твой выбор всегда должен идти от сердца, даже если это значит расстроить маму или испытать стыд перед сестрой… Твое счастье, Као, очень и очень важно… И я просто хочу стать одной из его причин, потому что все, что я ощущал к тебе, всегда было здесь. — Смуглая рука оторвалась от поступательных, успокаивающих действий и переместилась на левую сторону чужой упругой груди, ткнув костяшками в область мерно бьющегося сердца. — Ненависть то или любовь, я все это прожил и почти никогда не пытался блокировать эти эмоции своим сознанием. Возможно потому, что я всегда на драйве или слишком взбалмошный, но… Я не препятствовал! Я просто принял, что, кажется, действительно начал влюбляться в тебя, а не в очередную девчонку с параллельного курса. Я тоже совершенно другого воспитания об этом, но, если такова моя природа, я готов принять это. И, если твои чувства схожи с моими, я хочу поделить их на двоих, чтобы стать еще счастливее и сделать счастливым тебя, Као. — Но ты так быстро закипаешь, — Као прикрыл лицо рукой, надавливая на виски, но Пит скинул его бледные конечности, чтобы сделать это самому. Парень хотел избавить азиата от сомнений и боли. — Я не… — Зато я долго остываю. — Чтобы не дать приятелю поводов для новых опасений, Пит тут же продолжил: — То есть, если я уже влюблен, то мои чувства остынут к тебе еще не скоро. Просто положись на меня. Као едва заметно кивнул, а в уголках его каштановых ресниц блеснула капелька росы. Студент не знал, слезы то были или это из-за напряжения, что потихоньку ослабевало между ними, наконец отпуская замученные сердца из своего тернового захвата. Темноволосый подался вперед, трепетно и воздушно утыкаясь в родинку под правым глазом, безумно очаровательную и правильную, чтобы сцеловать влагу иссушенными губами, напитав их жизнью. Его руки охватили бархатистую кожу щек, а глаза пытались заглянуть под прикрытые, поблескивающие веки. — Все в порядке? — Да-да. — Через некоторое время ответил Као, позволяя увидеть свои теплые, светлые глаза цвета кленового сиропа. Там, на самом дне зрачка, дрожали воды родника, на поверхности которого плавали листья одноименного древесного растения. Юноша попытался всмотреться в глубину чужих глаз, но не увидел там ничего, кроме подсвечиваемой тьмы с редкими всполохами комет в безграничном космосе радужки. Но, как оказалось, этого было достаточно для того, чтобы он прильнул к Питу первым, обдувая холодным дыханием бескровные губы, и поцеловал — сначала слегка, а потом с нажимом, нежно поглаживая чужую спину. В этом поцелуе для них обоих звучало согласие и принятие.