И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? (Откр 6:12-17)
В кабинете начальника окружной полиции жарко и душно, в воздухе танцуют пылинки, подсвечиваемые ярким летним солнцем, а помещение насквозь пропитано запахом пота и старых архивных бумаг, стопками лежащих на столе и шкафах. Субин сжимает кулаки и выдыхает, стараясь сохранить голос ровным. — Вы должны вызволить мою сестру оттуда, господин Со, — в который раз повторяет он то, что настойчиво твердит последние пятнадцать минут. — С этим местом что-то не так. Чонквон, начальник местной окружной полиции, мужчина примерно сорока пяти лет, устало вздыхает и с раздражением откидывается на спинку стула. — Ты говоришь, она сама отправилась туда. Ее никто не похищал и не принуждал. Какие у меня основания идти и забирать ее силой? — он внимательно смотрит на юношу перед собой, который, очевидно, из последних сил держит себя в руках. — Послушайте, я знаю свою сестру. Я знаю, что она никогда не ушла бы добровольно. На нее повлияли, — злится Субин, вспоминая тусклый, безжизненный голос сестры, когда ему все же удалось до нее дозвониться. Неделю назад она покинула дом и отправилась на остров, где, по словам местных, располагается поселение религиозной общины Врата Надежды. Никто точно не знает, чем они занимаются, но молва ходит разная. Во время телефонного разговора, которого Субин чудом добился, Рюджин была словно сама не своя, отстраненно бормотала о спасении души и напрочь отказывалась вернуться. Она — единственный близкий человек, который остался у Субина после гибели родителей. Он обязан вытащить ее из этого места. — Что, если она просто обрела Бога? — пожимает плечами Чонквон, чуть смягчая голос. Он знал семью Субина до страшной аварии, знает с детства и самого паренька, и его сестру. В их округе не так много людей, чтобы не быть знакомыми друг с другом. — Пережить смерть близких нелегко, многие обращаются к религии… — Да послушайте вы меня, — взрывается Субин, вставая с шаткого стула и со всей дури хлопая ладонями по столу. — Этот Чон Хосок… Отец, как называет его Рюджин. Она проводила с ним много времени в последнее месяцы, а потом просто собрала вещи и ушла, — он часто дышит, чувствуя, как в груди жжется отчаяние. — Но я знаю ее с рождения, я слышал ее голос по телефону. Это была не моя сестра. Чонквон молчит, а потом снова вздыхает и встает с места, обходя стол, чтобы успокаивающе уложить Субину руку на плечо. — Я понимаю, что ты волнуешься и не хочешь отпускать сестру. Мне жаль, мне правда жаль, — смотрит он на отчаявшегося юношу полным искреннего сожаления взглядом. — Но я не могу просто пойти и забрать ее только из-за того, что она решила посвятить свою жизнь религии. Прости, сынок, но это не в моих полномочиях. Субин, глядя на Чонквона полным боли взглядом, разочарованно качает головой, а затем сбрасывает с плеча чужую руку и быстрым шагом выходит из кабинета, не забыв хлопнуть дверью. Он чувствует себя абсолютно беспомощным, уверенный, что с этими чертовыми Вратами Надежды что-то не так, но не способный это доказать. Никто в участке не хочет слушать его, несмотря на то, что народ давно поговаривает: Отец паству свою набирает далеко не благочестивыми способами. Только вот если у полиции оснований наведываться в поселение нет, то у Субина они железные. Он обязан вызволить сестру, даже если придется увозить ее оттуда силой и делать это в одиночку. — Субин, — окликает его в коридоре участка женский голос, заставляющий вынырнуть из беспокойных раздумий. Юноша оборачивается, встречаясь взглядом с молодой помощницей начальника полиции Джихе, и вопросительно вскидывает брови. — Я слышала ваш разговор с начальником… — она мнется, решая, как продолжить. — И я слышала о Вратах Надежды, многие слышали о них, — Джихе вздыхает и поднимает на Субина уверенный взгляд. — Я хочу помочь.♰ ♰ ♰
— Вроде бы незаметно? — Субин поправляет экшн-камеру, которую спрятал в нагрудном кармане со специально проделанным отверстием, и осматривает себя в зеркало. Маленький темный объектив сливается с клеткой на черно-красной рубашке и выглядит почти незаметным. — Ты уверен насчет камеры? — хмурится Джихе, паркуясь поодаль от дороги возле большой церкви из белого камня, у которой столпились люди и несколько десятков внедорожников. На дверях некоторых из них изображен восьмиконечный крест, напоминающий саентологический, но имеющий равные по длине линии. Он же венчает двери и шпиль церкви. — Если они заметят, что ты снимаешь, это придется как-то объяснять. — Не заметят, — отмахивается Субин, выбираясь из машины и оглядывая местность. Люди вокруг, все как один в простых холстяных одеждах и с отпущенными волосами, постепенно стекаются в общую очередь и заполняют церковь. — Если что-то случится, все будет заснято на камеру, а я смогу переслать записи Со, — он машет перед носом тоже вышедшей из машины девушки телефоном и слабо улыбается. — Я вытащу свою сестру отсюда, и никто меня не остановит. Джихе вздыхает, но все же кивает, следуя за Субином по направлению к церкви. На вид та способна вместить несколько десятков, если не сотню прихожан, но что-то подсказывает, местная паства исчисляется куда большим числом. Субин проходит внутрь церкви и занимает место у стены возле дверей, пытаясь затеряться в толпе, которой не хватило скамей, но так, чтобы никто из впереди стоящих не закрывал обзор камере. Джихе замирает рядом, кожей ощущая на себе растерянные взгляды толпы. Однако есть во взглядах присутствующих здесь что-то такое, что заставляет кожу покрываться мурашками, что-то, что можно было бы назвать отрешенностью, несмотря на некоторый интерес к новым лицам. По рядам даже проходится легкий шепоток, вероятно, обсуждающий новоприбывших, но он тут же стихает, стоит двум мужчинам выйти на амвон*. Один из них, темноволосый и крепко сложенный, останавливается чуть позади, сжимая в руках штурмовую винтовку M4A1. Заметив оружие, Субин чуть подается вперед, стремясь его заснять. Второй же мужчина, невысокий и чуть менее крепкий на вид, с копной светлых волос, выходит вперед и вздымает руки к небу. — Вы здесь, потому что ваши сердца наполнены страхом, — начинает говорить он, и его низкий хрипловатый голос отражается о свод церкви, в которой больше не слышно ни звука. — Вы боитесь того, что происходит в мире. Того, что видите в новостях. Миром правит обман. Беспорядок. Безбожие. Вы задаетесь вопросом, кто стоит во главе? Кто ответственен за все происходящее? Но есть ответ на этот страх, — его голос становится громче и тверже. — И у него есть имя. И имя ему Чон Хосок. Церковная зала взрывается аплодисментами и благоговейными возгласами. Стоящие падают на колени, а сидящие склоняют головы перед тем, кто входит в открывшиеся двери церкви. Свет полуденного солнца из высоких окон падает на золотистую кожу вошедшего, увитую чернильными узорами, которые видны даже из-под строгого пиджака. Его каштановые волосы собраны в пучок на затылке, а глаза спрятаны за солнечными очками с оранжевыми стеклами. Он ступает вдоль прохода уверенно и ровно, держит спину прямо и широко расправляет плечи, приветствуя прихожан разведенными в стороны руками. В глазах людей читается обожание, восхищение, трепет. Они боготворят этого человека. — Вон она, — шепчет Субин, осторожно толкая Джихе локтем. — Вон Рюджин, — он вглядывается в исхудавшее лицо обернувшейся сестры, в полустеклянных глазах которой тоже не разглядеть ничего, кроме благоговения. Джихе никак не реагирует, и Субин оборачивается, замечая растерянность на лице девушки, которая внимательным взглядом провожает Отца. — Не волнуйся, скоро мы выберемся отсюда, — успокаивает он ее, получая в ответ рассеянный кивок. — Спасибо, мой брат Юнги, — произносит вошедший на выступ Отец вкрадчивым, хорошо поставленным голосом, и светловолосый, кивнув, отходит назад, в тень. — Я хочу, чтобы вы все на мгновение закрыли глаза и прислушались к миру за пределами нашей церкви. Я хочу, чтобы сидя в своей персональной тьме, вы увидели, каким безумным стало наше общество, — все присутствующие мгновенно слушаются и прикрывают веки, кроме Субина, который ловит на себе внимательный взгляд мужчины с автоматом. — Видите ли вы те бедствия, что властвуют на земле? Голод, война, смерть. Потому что люди отвернулись от Господа, — его спокойный голос чуть затихает, становясь вкрадчивым, почти физически ощутимым из-за приятной бархатности тембра. — И те бедствия, словно яд, отравляют нас. И я спрошу вас: думая о том мире, чувствуете ли вы себя в безопасности? — прихожане в ответ мгновенно качают головами, и с их губ слетают рваные вздохи. Субин не может не чувствовать атмосферы, царящей в церкви. Люди едва ли дышат, зачарованно внемля каждому слову Отца, они напоминают единый организм, покорный и несгибаемый. Субин оборачивается на Джихе, которая продолжает растерянным взглядом следить за проповедью, а после переводит взгляд на сестру, прижимающую руки к груди. — Кое-что близится, и вы чувствуете это, разве нет? Вы встаете утром, включаете телевизор, смотрите на заголовки новостей, и кругом только страх, растерянность, злость, — продолжает Отец, и его речь становится увереннее, тверже, громкость нарастает. — Мы словно запуганные звери, ползущие к краю обрыва. И мы будем расплачиваться. Это больно. Заглядывая в ваши сердца, я вижу в них так много боли, потому что этот мир ранит вас слишком глубоко, — его голос срывается, будто он не может проглотить застрявший в горле комок. — Но я скажу вам, что страдания… это выбор, и вы можете выбрать лучший путь, — Отец улыбается, и в этой улыбке будто сосредоточено все тепло мира. — Мы любим вас. Мы хотим вас. Мы принимаем вас именно такими, какие вы есть, каждого из вас. И я стою здесь и прошу вас присоединиться к нам. Вы найдете здесь свой покой, — добрые глаза мужчины наполняются благодатными слезами, его голос дрожит, а улыбка не сходит с лица. — Я — ваш Отец. Вы — мои Дети. И вместе мы пройдем сквозь Врата Надежды! Он вздымает руки к небу, и помещение церкви тонет в экстазе. Люди хлопают, падают ниц, кто-то рыдает, пряча лицо в ладонях. Субин теряет из виду Рюджин и в очередной раз оборачивается на помощницу начальника полиции, которая сжимает в пальцах подол своей рубашки до побелевших костяшек и смотрит прямо в глаза Отцу.♰ ♰ ♰
После окончания проповеди прихожане вслед за Отцом высыпают на поляну у церкви. Он ходит между людьми, которые тянут к нему руки, и дарует внимание каждому, с кем-то останавливается поговорить или благословляет прикосновением губ ко лбу. Вновь стоя поодаль и наблюдая, Субин стискивает зубы и порывается было вперед, когда видит, как Рюджин крепко обнимает Отца, прижимаясь к нему всем телом. От необдуманного поступка его останавливает Джихе. — Какого черта, — злится Субин, сверля взглядом спину сестры и довольное лицо обнимающего ее Отца. — Почему она так льнет к нему? — Она кажется влюбленной. Возможно, в нем таки есть что-то, — бормочет Джихе, не позволяя вновь дернувшемуся Субину двинуться с места. — Еще рано, — хмурится она, сжимая рукав его куртки. — Они куда-то идут. Нужно посмотреть. — Я больше не могу ждать, я хочу забрать ее и убраться отсюда как можно скорее, — шипит Субин, провожая взглядом толпу, двинувшуюся к реке Нантан, что простирается сквозь всю восточную часть округа и берет свое начало в озере, посреди которого и находится островок с поселением. — Не торопись, — раздраженно одергивает его Джихе. — Ты сам хотел заснять побольше. Пойдем. Не желая больше спорить, она тянет юношу в сторону густого леса, пробираясь к реке параллельно с процессией, но так, чтобы их не было заметно. Толпа останавливается прямо у истока, рассредотачиваясь вдоль берега, а Субин и Джихе прячутся поодаль за толстым стволом поваленной сосны. Несколько крепких мужчин из числа прихожан снимают рубахи, закатывают штаны и выгружают из подъехавших пикапов большие синие баки. На вид сложно сказать, что в них содержится, но странный сладковатый запах, стоит их открыть, долетает даже до Субина, который несколько раз уже чуял его, проезжая вдоль полей на востоке. Мужчины с баками входят в воду по колено и встают полукругом, чего-то ожидая. Их кожа, как и у Отца покрытая татуировками, блестит от пота и солнечных бликов, отражающихся в кристально чистой воде. Несколько мгновений спустя следом за ними в воду входит светловолосый мужчина из церкви, что представлял Отца, которого, к слову, Субин не замечает среди толпы. Не снимая черной рубашки и не закатывая брюк, Юнги встает по центру и обращается с речью к прихожанам, которую из-за бурного журчания реки едва можно расслышать. На вид мужчина кажется куда спокойнее и сдержаннее, чем Отец, его голос более ровный, а глаза остаются холодными даже когда он слабо улыбается. Первой к нему выводят смиренную девушку в длинном суконном платье, которой он протягивает ладонь и приглашает подойти ближе. Та слушается, подходит и разворачивается, одаривая толпу на берегу блаженной улыбкой. Один из мужчин позади них наклоняет бак и выливает прямо в озеро немного прозрачной голубоватой жидкости, которая, на удивление, почти не расползается в стороны, будто по плотности превышает воду. Девушка завороженно смотрит на голубую лужицу перед собой и вновь улыбается, а в следующее мгновение ее хватают за волосы и с размаху окунают в нее лицом. — Очистись от грехов, дитя, — негромко говорит Юнги, удерживая ее за затылок в воде. — И прими спасение души своей. Девушка барахтается и дергается, инстинктивно желая глотнуть воздуха, но не пытается вырваться по-настоящему. Ее вынимают из воды и отпускают только после того, как напряженное до этого тело обмякает и повисает на чужих руках безвольной тряпичной куклой. Она часто дышит и на вид находится в сознании, но разум ее, если судить по остекленевшим глазам и застывшей на лице полуулыбке, растворяется в блаженном забытьи. — Что за черт, — шокированно бормочет Субин, вынимая из кармана телефон, чтобы дополнительно заснять происходящее. Только включив камеру и заметив нестабильную картинку, он осознает, как дрожат его руки. — Это что, наркотики какие-то? Джихе рядом беспокойно вздыхает, но не отвечает, а Субин, слишком пораженный происходящим, ответа особо и не ждет. Следующей на центр озера выводят, точнее, выносят другую девушку, которая брыкается и сопротивляется изо всех сил. Она кричит, пытается оттолкнуть или хотя бы лягнуть мужчин, что несут ее на руках, но те, такие же одухотворенные и отстраненные, как и многие в толпе, почти не реагируют, крепко сжимая ее дергающееся тело. Процедура полностью повторяется, и вновь девушка, наглотавшись странной жидкости, выныривает из-под воды расслабленной и спокойной, словно лишенной воли. На центр озера выводят молодого юношу. — Какого черта, — выдыхает Субин, все это время, кажется, не дышавший, и оборачивается на Джихе, у которой глаза словно монеты по сто вон. — Я прямо сейчас отправлю это Со, нужно забирать Рюджин и немедленно сваливать отсюда, — он стучит дрожащими пальцами по экрану, набирая специально заученный номер начальника полиции. — Тут творится какая-то чертовщина, и я знал, что все не про… — Привет, заблудшая овечка, — окликает низкий, грудной голос, а затем над ухом раздается щелчок затвора. Субин оборачивается, видя позади себя уже знакомого темноволосого мужчину с винтовкой в окружении еще десятка вооруженных и целящихся прямо в них человек. — Опусти телефон и убери руки за голову.♰ ♰ ♰
Субин плохо понимает, что происходит. Их силой тащат к реке под дулами автоматов, а затем ставят на колени, грозясь пристрелить за каждый неверный вздох. У него отбирают телефон, но не находят камеру, и хотя без телефона переслать видеозаписи не удастся, Субин не теряет надежды, что если он выберется, то все же сможет передать их в правоохранительные органы лично. Он мысленно проклинает инфантильного Со и осторожно косится на Джихе, которая стоит на коленях в такой же позе, как и он, и тихо всхлипывает. — Вы шокированы тем, что увидели? — отсмотрев видеозаписи, резковато интересуется темноволосый. — Это Господь шокирован тем, что происходит в мире. — Субин, что ты делаешь? — падает перед ним на колени прибежавшая Рюджин и заливается слезами. Субин дергается, пытаясь дотянутся до сестры, но получает прикладом по голове и на мгновение теряет ориентацию в пространстве. Та отшатывается от него как от огня, в ужасе отползая назад. — Ты встанешь на верный путь, брат. Мы снова станем семьей. — Что? Что ты имеешь в виду? — неверяще бормочет Субин, пытаясь сморгнуть черные мушки, что мельтешат перед глазами. — Рюджин! — Этот мир полон греха и ненависти, как полны и ваши сердца, — продолжает вещать темноволосый мужчина, взмахивая рукой, после чего их обоих рывком ставят на ноги и тащат к воде. — Но я помогу вам очиститься. Начинается суматоха, Субин паникует и пытается вырваться из захвата, но трое мужчин держат его слишком крепко. Сбоку в таком же положении кричит и брыкается Джихе, на фоне чей-то голос безостановочно зачитывает молитву, где-то вдалеке захлебывается в рыданиях Рюджин, а затем в нос ударяет сладкий цветочный запах, и все вокруг меркнет. Субин дергает плечами и пытается хоть на мгновение всплыть на поверхность, но его руки зафиксированы за спиной, а на затылок давят с такой силой, что не вырваться. Голубоватая жидкость режет глаза и забивается в нос и горло, она действительно кажется чуть более плотной, чем вода, а потому, попадая в легкие, причиняет нестерпимую боль. Но эта боль длится меньше секунды, в следующее мгновение сменяясь блаженством. Тело становится ватным и расслабленным, будто во время сна или полудремы. Мысли из головы выбивает разом, оставляя вместо них лишь какое-то непередаваемое чувство эйфории, растекающееся под кожей мягким теплом. Перестает быть страшно под водой, перестает вообще быть страшно или неспокойно, сознание приходит к умиротворению, расценивая само бытие как наивысшую благодать. — Теперь ты видишь, сын мой? — Субина поднимают на поверхность, и он слышит голос Отца, будто исходящий из самых недр его сознания. — Видишь свет и благодать? Блажь помогает тебе прозреть, найти путь, поскольку ты затерялся во тьме. Субин счастливо улыбается, ощущая легкое прикосновение ветерка к своей влажной коже и почти захлебываясь этим до дрожи приятным ощущением, а затем расслабляется в чужих руках и проваливается в забытье.♰ ♰ ♰
Он более-менее приходит в себя на заднем сиденье машины только спустя какое-то время, подскакивая на кочках и больно ударяясь головой о стекло. Его волосы и одежда все еще мокрые, а сознание до сих пор мутное и неясное. Рядом пытается очухаться Джихе, что-то мычит себе под нос и тихо всхлипывает. Субин выпрямляется на сиденье, с трудом пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд, и с удивлением замечает рядом с незнакомым водителем самого Отца. — Бог оповестил меня о том, что грядет, — тихо говорит он, не оборачиваясь, но будто и так зная, что Субин пришел в себя. — Как Ной отстроил свой ковчег, я отстрою бункеры, чтобы пережить Коллапс. И когда гнев Господень поразит землю, ангелы спустятся с небес, чтобы пройти по ней вновь. Отец замолкает, продолжая задумчивым взглядом смотреть в окно, а Субин просто не находит в себе сил ответить, вместо этого помогая Джихе выпрямиться на сиденье и попытаться прийти в сознание. Они крупно влипли, и пока его размякшее, все еще ловящее некоторый кайф сознание даже не представляет, как теперь выбираться из этого дерьма. Их привозят к воротам поселения, когда солнце уже выходит из зенита, начиная лениво клониться к горизонту. Все еще светло и жарко, пыль разъедает ноздри и неприятно липнет к влажной из-за воды и пота коже, но чувствуется, что еще пара-тройка часов, и знойный день сменит блаженная вечерняя прохлада. Дом, у которого их высаживают, окружен дополнительным забором и заполнен охраной с винтовками и автоматами наперевес. Люди тут же восхищенно приветствуют Отца, и с их губ, словно молитва, его имя сходит полушепотом. — Ты видишь, многие могут воспротивиться, но мы должны приготовиться к битве, — шепчет Отец, сжимая плечи Субина, когда их с Джихе выводят на центр небольшой площади и ставят лицом к местным жителям. — Мой брат Чимин поможет вам. Он отходит, уступая место мужчине в легких белых одеждах, выходящему из толпы. Его белоснежные волосы немного кудрявятся и топорщатся в разные стороны, придавая безусловно красивому лицу еще большую мягкость. Глаза любопытно прищурены до морщинок в уголках, а пухлых розовых губ касается приветливая улыбка. И если кажется, что золотистая кожа Отца светится в лучах солнца, у этого юноши свет будто исходит откуда-то изнутри. Взгляды, наполненные обожанием не меньшим, чем по отношению к лидеру, провожают его невесомую поступь, но есть в них что-то еще. Нечто, говорящее о том, что помимо боготворения и уважения, люди испытывают к этому человеку и некую более приземленную любовь. Это не удивительно — то, как он держит себя, то, как заглядывает своими добрыми глазами в самую душу, завораживает и кружит голову. — Тэхен, пожалуйста, подведи ко мне наших гостей, — немного высоким голосом просит он темноволосого, и в спину им упираются стволы автоматов, подталкивая вперед. — Это такое счастье — встретить вас, — улыбается Чимин, касаясь пальцами щеки Субина, но, заметив в его взгляде презрение, быстро теряет интерес и подходит к Джихе, беря ее лицо в ладони. Девушка завороженно смотрит на него, задерживая дыхание, и улыбка на лице Чимина становится шире. Он внимательно разглядывает ее несколько долгих секунд, а затем подходит к Отцу и что-то шепчет на ухо, заставляя его взгляд мгновенно смягчиться и наполниться удовлетворением.♰ ♰ ♰
Их разделяют. Субина запирают в каком-то хозяйственном помещении, похожем на амбар, привязав к столбу плотной бечевкой, а Джихе уводят, и он понятия не имеет, куда. С каждой секундой ситуация становится все хуже, и, кажется, шансов на то, чтобы выбраться, у них практически не остается. Действие наркотика уже почти отступило, на смену ему пришла физическая слабость и тупая головная боль, но Субин все равно судорожно соображает, как поступить. Незамеченная камера все еще в его кармане, если он сбежит и раздобудет телефон, то сможет мгновенно связаться с начальником Со и попросить выслать наряд. Да, именно так и нужно действовать, сейчас главное — выбраться и вызвать копов, а Рюджин и непонятно куда девшуюся Джихе он сможет вытащить после. Остается лишь надеяться, что за это время с ними ничего не случится. Субин нервно кусает пересохшие губы и дергает руками. Бечевка впивается в кожу запястий, причиняет боль, но не ослабевает. Он стискивает зубы и дергает еще раз. Если пытаться достаточно долго и упрямо, он уверен, можно справиться почти с чем угодно. Когда уводят Субина, к Джихе подходит Чимин и, взяв ее за руку, ведет в дом, который, как она понимает по его выдающимся размерам и количеству охраны, принадлежит самому Отцу. Чимин не разговаривает с ней, молча провожает внутрь с легкой полуулыбкой на губах, а заведя в просторную гостиную, в которой царит полумрак, отодвигает стул и предлагает присесть напротив что-то пишущего в блокноте Отца. Тот не отрывается от записей, продолжает склоняться над бумагой, быстрым мелким почерком выводя какие-то слова, и поднимает взгляд, только когда Чимин подносит им чай и усаживается рядом. — Где мой друг? — сдавленно интересуется Джихе, чувствуя, как дрожь проходится по ее телу из-за пронзительного взгляда мужчины напротив. — Он в безопасности, — закрывает тот блокнот и отодвигает его от себя. — Вы оба спасены. Спасены от греха, спасены от Коллапса. Видишь ли, с каждым мгновением мы все больше приближаемся к нашей судьбе. И вот ты здесь, — Отец улыбается, произнося это так, будто само присутствие Джихе в этом месте является Божьим провидением. — Ты и твой друг в скором времени найдете свое место в этом новом мире. Мои братья, Чимин, Тэхен и Юнги, мои Вестники направят вас. Вы не будете одиноки. — Я больше не одинока, — качает головой Джихе, с трудом сглатывая болезненный комок, застрявший посреди горла. — Я нашла людей, которых люблю. — Но они не любят тебя так, как любишь их ты, не так ли? — вздыхает Отец, просачиваясь своим тихим, особенным голосом прямо под кожу. — Я вижу правду в твоих глазах, дитя мое. Субин в очередной раз тянет руки на себя изо всех сил, принимаясь потираться бечевкой о столб, к которому привязан. Он не видит своих рук, закрепленных за спиной, но чувствует влагу, которая не может быть ничем иным, кроме как кровью на его истертых запястьях. Веревка ослабла, но этого все равно недостаточно, чтобы освободиться. Субин зажимает в зубах воротник рубашки и зажмуривается, с новой силой дергая руками. Сдавленный стон вырывается из его груди, но он глушит его, как может, собственной кровью и болью прокладывая себе путь к спасению. Он должен выбраться. — Что я здесь делаю? — дрожащим голосом спрашивает Джихе, наблюдая, как Чимин пододвигает к себе ее нетронутый чай и обхватывает чашку ладонями. — Когда я увидел тебя, твои глаза мне все рассказали, — объясняет он, с сожалением качая головой. — Такие грустные и наполненные болью. — Мы знаем, каково это — быть одинокими, — соглашается Отец, беря руку Джихе в свои ладони. Та переводит на него испуганный взгляд, но не пытается вырваться. — Ты особенная, Джихе. Я вижу это в тебе. Чимин вынимает из кармана небольшую скляночку, наполненную уже знакомой голубой жидкостью, и выливает ее содержимое в чашку девушки с остывшим чаем. Возможно, Субин таки вывихнул запястье, пытаясь освободиться, но именно это помогает ему вывернуть правую руку под странным углом и, резко дернув, наконец выпутаться из веревки. Он тихо воет и прижимает окровавленные запястья к груди, укачивая их, ноющие и саднящие, но тут же напрягается и берет себя в руки, слыша за дверью тяжелые шаги нескольких пар ног. — Я хорошо помню свое детство, — делится Отец, звуча немного отстраненно, так, будто ему тяжело это вспоминать. — Меня отправили в приют, и там я переживал моменты, когда мне сложно было даже дышать. — Будто вы тонули, да? — часто кивает Джихе, у которой слезы скапливаются в уголках глаз и срываются вниз, молчаливо скатываясь вдоль щек. Она понимает, знает это чувство, оно преследует ее столько, сколько она себя помнит. — Да. Да. Будто я тонул, — смиренно соглашается Отец. — Они оставили меня, лишили моих братьев и сестер. Надо мной издевались, совершали насилие. Сейчас мне не стыдно этого признать, — его голос почти переходит на шепот, который едва не заглушают уже громкие всхлипы Джихе. — Но я проснулся одним утром, а Он был повсюду. Голос Господа. Это был ужас, заглушающий все остальное, и он был во мне, — Отец касается своего лба и замолкает на мгновение. — Он выбрал меня, открыл мне правду. — И что вы сделали? — вопрошает девушка, уже не пытаясь сдерживать душащих ее рыданий. — Я прислушался к нему, Джихе. — На помощь! — кричит Субин из дальнего угла помещения, пытаясь привлечь к себе внимание. — Помогите мне! На помощь! Шаги затихают, будто люди за дверью прислушиваются, а в следующее мгновение топот вновь возобновляется, становясь все громче и отчетливее с каждой секундой. — Но путь к спасению есть, — прикрывает глаза Отец, чтобы через секунду распахнуть веки и поглотить дрожащую девушку в темноте своего пронизывающего взгляда. — Позволишь ли ты мне показать его тебе? Чимин улыбается и пододвигает пахнущую сладкими травами и соцветиями чашку обратно к Джихе. Та закусывает дрожащие губы и зажмуривается, глотая горькие слезы. — Эй! Кто-нибудь! — продолжает звать Субин, но, заслышав, как в скважине замка начинает греметь ключ, в один прыжок подскакивает к стене у двери и вжимается в нее спиной. Дверь распахивается, впуская в помещение рослого мужчину с длинной бородой и чередой чернильных рисунков на открытых майкой руках. Он растерянно оглядывается, пытаясь понять, куда делся пленник, который был привязан к столбу прямо посреди комнаты, но в следующую секунду получает удар по голове лопатой и падает на землю тяжелым мешком. Следом за ним, привлеченный звуком удара, в двери врывается другой человек — еще выше и крупнее. Черенок лопаты в щепки крошится о его хребет, заставляя мужчину лишь покачнуться. Он оборачивается, с размаху ударяет Субина в челюсть, и тот мгновенно валится на землю, теряясь в пространстве и глотая собственную кровь. Субин едва успевает откатиться в сторону, чтобы избежать удара ногой в живот, а затем хватается за стоящую у стены тяпку, с помощью которой пытается встать на ноги. Мужчина рычит, надвигаясь на него с горящими злостью глазами. Субин уверен — еще один удар по лицу этим пудовым кулаком, и он отрубится. Это его единственный шанс выбраться отсюда живым. Он стискивает окровавленные зубы и, покрепче схватившись за черенок тяпки, замахивается, целясь острием прямо в чужой висок. — Дитя мое, я клянусь, что никогда не оставлю тебя, — шепчет Отец. — Никогда, — он пододвигает чашку и вкладывает ее в дрожащие руки девушки. — Ты теперь дома. В амбаре связь не ловит. Субин осторожно вытаскивает из кармана бессознательно мужчины телефон, но здесь от него никакого толку — нужно выбираться наружу. Он проскальзывает в дверь и бесшумно крадется вдоль коридора, двигаясь на звуки голосов. Окровавленная тяпка в его руках разве что не трещит из-за того, как судорожно он ее сжимает. Паника подступает к самому горлу, адреналин придает сил и смелости, заставляя думать, что все происходящее — нереально, но подсознание продолжает нашептывать, что все по-настоящему. Что он действительно борется не только за свободу, но и, возможно, за свою жизнь. Пробравшись в одно из помещений, откуда слышались голоса, Субин замирает, видя перед собой двух мужчин, сидящих к нему спиной. К стулу одного из них прислонен заряженный АК47. Набрав в легкие воздуха, юноша замахивается тяпкой и с диким рыком бежит на мужчин, молясь, чтобы хватило сил и быстроты реакции. Джихе обхватывает чашку и тихо скулит, наблюдая за тем, как соленые слезы капают прямо в нее и растворяются в жидкости. Она знает, каково это — быть одинокой, любящей, но не любимой. Это чувство сдавливает легкие и мешает дышать, заставляя тонуть в собственной боли каждую секунду бытия. Но эти люди знают, как спастись. Только они видят то, что видит она, и они направят ее, подскажут путь, который приведет к успокоению души. Они станут ее Семьей. Подняв чашку, Джихе прижимает ее к губам и делает маленький глоток сладковатой жидкости, раскрывающейся на языке ароматами полевых трав, ягод и чего-то цветочного. Чимин и Отец улыбаются, глядя на нее, они гладят ее волосы и повторяют, что она наконец-то дома. Джихе отвечает им такой же умиротворенной улыбкой и делает еще несколько глотков, чувствуя, как сознание наполняется эйфорией и куда-то уплывает. Солнце уже почти село за горизонт, окрасив чистое, безоблачное небо во все оттенки желтого, розового и оранжевого цветов. Духота и сухость спала, уступив место едва ощутимой прохладе, но Субин все равно утирает лоб и слизывает с верхней губы соленый пот, в полусогнутом состоянии пробираясь к забору, которым окружено поселение. Ему бы найти какую-нибудь машину и уехать, но знать бы, насколько беспечны местные жители, чтобы оставлять ключи в замках зажигания. Продвигаясь к воротам, он поочередно дергает дверцы стоящих вдоль улочки автомобилей, стараясь издавать как можно меньше шума. Истерзанные запястья все еще кровоточат и саднят, АК на плече больно бьется о спину при каждом шаге, но Субин все равно продолжает продвигаться вперед, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ему убраться отсюда. Если не для себя, то он должен сделать это хотя бы для того, чтобы спасти Рюджин и Джихе. Бросив попытки найти подходящую машину, Субин бросается к заляпанному грязью квадроциклу в стороне, в замке зажигания которого торчат ключи. Не веря своей удаче, он оглядывается по сторонам и почти ползком пробирается к транспортному средству. Квадроциклы шумные, и у Субина будет только один шанс успеть уехать до того, как за ним погонятся. Он выпрямляется, чтобы сесть на сиденье и сорваться с места, но не успевает. Прямо над его ухом пролетает пуля, которая врезается в землю рядом с квадроциклом, поднимая фонтанчик пыли. Субин в ужасе оборачивается, замечает бегущего в его сторону человека с автоматом наперевес и бросается в сторону леса. Он как может отстреливается на ходу, не попадая ни разу. К бегущему мужчине присоединяются другие, услышавшие шум и выстрелы, и кого-то из них Субину все же удается подстрелить. Он ныряет вглубь леса и берет правее, примерно предполагая, что должен как раз выйти к дороге, которая идет параллельно его траектории. Позади слышатся крики и выстрелы, чуть позже к ним присоединяется шум квадроциклов, в отличие от машин способных пробраться сквозь лес. Субин едва ли уворачивается от пуль и как может отстреливается, с горечью осознавая, что просто попусту тратит пули. Пробежав еще несколько сотен метров ближе к дороге и кое-как оторвавшись, Субин прячется за поваленным дубовым стволом посреди бурелома и пытается отдышаться. Звук шагов и голоса приближаются, патронов осталось не так много, но он не намерен сдаваться. Будет бороться до последнего, даже если это уже станет бессмысленным. Дождавшись, пока преследователи подберутся ближе, Субин высовывается из укрытия и открывает огонь. Хосок, следующий за своими людьми с Кольтом в руках, останавливается и опускается на колени. Мелкие ветки и камни впиваются в кожу, влажная трава и земля пачкает брюки, но ему безразлично. Рядом с ним тут же оказывается Тэхен, смотрящий преданным взглядом и ожидающий команды. — Я хочу, чтобы ты нашел его, — как всегда тихо и ровно говорит Хосок, заставляя вслушиваться в каждое произнесенное слово. — Тэхен, — он оборачивается, аккуратно прижимаясь своим лбом ко лбу друга и глядя ему в глаза. — Я хочу, чтобы ты привел мое Дитя домой. Тэхен кивает и тут же подрывается на ноги, подавая знак стоящим позади них мужчинам, которые покорно перезаряжают автоматы и срываются с места. Они стремительно двигаются туда, где прячется юноша, и тихий вечерний лес тонет в грохоте пуль. АК издает глухой щелчок, и Субин отбрасывает опустевший автомат в сторону, поднимаясь на ноги и вновь бросаясь бежать из последних сил. У него не осталось шанса. Он не убежит далеко, его все равно нагонят и возьмут в плен, если не прикончат на месте. Все еще продолжая бежать и спотыкаясь о каждую кочку, Субин вытаскивает из кармашка на груди экшн-камеру и направляет ее на себя. — Если вы смотрите это, значит, вы уже знаете, что случилось, — шепчет он в объектив. Субин старается не привлекать к себе слишком много внимания и до последнего надеется, что его упустят из виду. — Врата Надежды, что здесь, прямо посреди округа Химан, Объединенная Корейская Республика, — он тяжело дышит и заикается, с трудом пытаясь одновременно смотреть себе под ноги и прислушиваться к звукам позади. — Они не просто религиозная община. Это секта. Я не знаю, чем они занимаются… Они похищают и принуждают людей с помощью наркотиков и оружия. У них в плену моя сестра, Чхве Рюджин, и помощница начальника окружной полиции Ли Джихе… Я не знаю, что с нами будет… Их нужно остановить. Пожалуйста, вы должны… Субин не успевает договорить. Сзади раздается очередной выстрел, а затем его бедро пронзает резкой болью, настолько сильной, что из-за нее темнеет в глазах. Он падает, проезжается по земле, собирая своим телом крупные ветки и камни, но все равно продолжает судорожно сжимать в руках камеру. Крича от пронзающей все тело боли, Субин вынимает из кармана украденный телефон и дрожащими руками подключает камеру по блютузу. Вызубренный номер начальника полиции четко всплывает в сознании, набираемый на телефоне окровавленными пальцами. — Сдавайся, брат мой, — басит Тэхен, неспешно следуя за Субином, который все равно продолжает пытаться отползти. Их нагоняют другие мужчины, наставляя на Субина оружие и вынуждая наконец остановиться. — Мир уже находится во власти войны. Не заставляй нас воевать еще больше. — Война близится, хотите вы того или нет, — хрипит Субин, перевернувшись на спину, и протягивает ему телефон, на котором под видео светится надпись «Отправлено». Телефон из его окровавленных рук выхватывает подоспевший Отец и внимательно вглядывается в экран. Вздохнув, он кидает его на землю и давит каблуком, заставляя дисплей пойти трещинами и погаснуть. Он присаживается перед Субином на корточки и берет его лицо в ладони. — Не бойся, мой сын, — привычно вкрадчивым и спокойным голосом произносит он, заставляя пытающегося отвернуться юношу смотреть на себя. — Ты очистишься от грехов и присоединишься ко мне в Раю. Отец отпускает его и медленно встает, а затем уходит обратно в сторону поселения. Субина подхватывают на руки четверо мужчин, он сопротивляется и кричит от отчаяния и боли, силясь вырваться, но все тщетно. Ему не сбежать. Телефон вибрирует на прикроватном столике. Уже готовящийся ко сну Чонквон недовольно морщится, но все же тянется за своим стареньким смартфоном и открывает в мессенджере входящее сообщение от незнакомого номера, в котором нет ничего, кроме единственного медиафайла. Значок загрузки на превью видео оповещает, что весит оно несколько гигабайтов и будет загружаться не меньше десяти минут. Не блокируя телефон, Чонквон откладывает его обратно на столик и идет в свою тесную ванную, чтобы умыться и почистить зубы перед сном. — Если вы смотрите это, значит, вы уже знаете, что случилось. Врата Надежды, что здесь, прямо посреди округа Химан, Объединенная Корейская Республика. Они не просто религиозная община. Это секта. Я не знаю, чем они занимаются… Они похищают и принуждают людей с помощью наркотиков и оружия. У них в плену моя сестра, Чхве Рюджин, и помощница начальника окружной полиции Ли Джихе… Я не знаю, что с нами будет… Их нужно остановить. Пожалуйста, вы должны… *Амвон — специальное сооружение в христианском храме, предназначенное для чтения Священного Писания, пения или возглашения некоторых богослужебных текстов, произнесения проповедей.