Gates of Hope — Amazing Grace
В просторном зале довольно темно и душно, высокие окна плотно закрыты, а единственным источником тусклого света служит несколько десятков свечей, разносящих по помещению запах воска и ладана. — Что-то случится. Вы чувствуете, да? — раздается глубокий, вкрадчивый голос из глубины церквной залы, стоит хору умолкнуть. — Что мы приближаемся к краю пропасти, что грядет час расплаты. Чонгук медленно следует по проходу за маршалом и начальником полиции, задерживая дыхание, когда люди, стоящие между рядами, поочередно оборачиваются на них. — Вот зачем нужен Проект. Мы знаем, что случится дальше, — повышает голос мужчина на выступе. Его сложно разглядеть, в той части церкви почти нет свечей, и мужчину освещает лишь тусклый свет луны, просачивающийся из окошка в форме восьмиконечного креста. — Они придут, чтобы забрать все. Забрать оружие, забрать свободу… даже веру! — он замолкает на мгновение, только сейчас обращая свой взор на служащих, находящихся от него всего лишь в паре метров. — Но мы им не позволим. Наконец Чонгук оказывается достаточно близко, чтобы разглядеть проповедующего. Он раздет по пояс и стоит на выступе в одних лишь штанах из плотной кожи, солнечных очках с оранжевыми стеклами и с копной каштановых волос, собранных в пучок на затылке. Его крепкое жилистое тело покрыто татуировками и шрамами, которые слишком напряженный Чонгук и не пытается разглядывать. Он смотрит на шерифа и начальника, которые тихо переговариваются и, очевидно, спорят. — Не позволим их жадности, их безнравственности, их порочности одержать верх, — продолжает тем временем Отец, а это, безусловно, он. — Мы больше не будем страдать! — Чон Хосок! — громко перебивает его Югем, поднимая в воздух ордер. Стоящий рядом Чонквон сжимает кулаки и ругается сквозь зубы. — У меня ордер на ваш арест по обвинению в похищении с умыслом на причинение вреда. Живо, выйдите вперед и держите руки перед собой! По залу проходится шепоток пораженных вздохов, прихожане начинают негромко выкрикивать ругательства и угрозы. Чонгук нервно оборачивается, видя, как недоверие и вражда в глазах людей сменяется чистой ненавистью. Сердце в его груди колотится поршнем и в ужасе подскакивает куда-то к горлу. — Вот они, саранча в нашем саду… Они пришли за мной, — с досадой качает головой Хосок, спокойно наблюдая за тем, как некоторые вооруженные мужчины поднимаются со своих мест и встают перед ним, прикрывая его своими спинами. — Пришли, чтобы забрать меня у вас. Чтобы разрушить все, что мы строим. Выкрики толпы становятся громче, угрозы — серьезней, мужчины, что стоят перед Отцом, поднимают автоматы и передергивают затворы. — Так, вот это сейчас ни к чему, — пытается успокоить присутствующих Чонквон, примирительно поднимая руки. — Успокойтесь и опустите оружие! — Пушки на землю, — нервничает Югем, голос которого приобретает стальные нотки. — Пушки на землю! Всем стоять! Успокоились! Внезапно Отец поднимает руки, и толпа мгновенно замолкает. Двигаясь медленно и грациозно, словно проплывая над землей, он спускается с амвона и укладывает ладони на спины мужчин перед собой. — Мы ждали этого момента, — тихо говорит он, обращаясь к своим людям. — И мы подготовились. Всё-всё, ну же. Бог не позволит им забрать меня, — мягко просит он их разойтись, подталкивая в спины, и те беспрекословно слушаются, расступаясь, а затем покидая церковь один за другим. Чонгук часто дышит и сжимает пальцами кобуру на поясе, испытывая острое желание для собственного спокойствия вынуть Глок, но останавливая себя, потому что это лишь усложнит ситуацию. — Я видел, что агнец снял первую печать, и услышал громовой голос одного из четырех животных: иди и смотри, — растерянный Чонгук поднимает на Отца взгляд и видит, что тот бормочет это, вздымая руки к небу. За его спиной появилось еще трое мужчин, которые, в отличие от остальных, не покинули церковь, а стоят и внимательно наблюдают за происходящим. — Я взглянул… — Выйди вперед! — вновь обрывает его Югем со злостью в голосе, и тот покорно шагает навстречу. — …и вот... — Отец понижает голос, тыча пальцем в лицо маршалу, — …конь бледный… — он смотрит на начальника, а затем переводит взгляд на стоящего все это время позади Чонгука и уже почти шепчет, глядя ему в глаза: — …и ад следовал за ним, — Отец делает еще один шаг вперед, подходит к Чонгуку и протягивает к нему руки, соединяя их у запястий. — Давай, в наручники его, — командует Югем, уже не пытаясь скрыть раздражения. — Бог защитит меня, — спокойно говорит Отец, так, будто полностью уверен в своих словах. Чонгук словно до предела натянутая струна. Он делает шаг вперед, продолжая внимательно смотреть в глаза мужчине напротив, который все еще протягивает ему руки и не моргает. Каждый вздох, каждый удар его взволнованного сердца, кажется, отражается о высокий свод церкви, и Отец чувствует это, упивается его страхом и нерешительностью. Чонгук ощущает на себе тяжелые, не понимающие, почему он медлит, взгляды коллег, но один взгляд, кажется, прожигает в его душе дыру. Сам не понимая, зачем, он смотрит Отцу за спину и видит пару черных глаз, в которых разгорается само адское пламя. — Капитан, поторопитесь, — злится Югем, и Чонгук отмирает, рывком сдирает со своего пояса наручники и одним четким, годами натренированным движением заковывает в них Отца, подталкивая его к выходу. Почему-то только сейчас, ведя расслабленного Отца перед собой, Чонгук решает мимоходом осмотреть церковь. Возможно, потому, что тяжелый взгляд черных глаз, принадлежащий светловолосому мужчине на амвоне, продолжает сверлить затылок, а сознание кажется опустошенным и онемевшим. Белые стены церкви исписаны строфами из Священного Писания, изрисованы символами, преимущественно схематичными изображениями восьмиконечного креста, и запачканы в свечной копоти; двери же, которые для них распахивает Чонквон, венчает тот же крест, отлитый из золота. На пороге Чонгук коротко оглядывается, вновь натыкаясь на чужой внимательный взгляд, а затем отворачивается и делает шаг наружу, где и без того напряженная обстановка теперь превратилась в настоящую суматоху. — Мы не позволим! Вы не посмеете! — кричат женщины из разных углов, в то время как мужчины с ружьями напирают на них, пока не предпринимающие никаких действий, но будто бы готовые броситься и вырвать Отца из их рук в любой момент. Чонквон, идущий впереди всех, пытается перекричать шум толпы и приказывает не сходить с пути, маршал просит местных убрать оружие и разойтись по домам. Чем дальше они уводят их лидера, тем сильнее нарастает паника. — Отец! Отец! Прошу вас, не надо! — бросается им в ноги пожилая женщина в длинном суконном платье. Хосок порывается остановиться и наклониться к ней, но Чонгук подталкивает его в спину и заставляет идти дальше. Один из мужчин не сдерживается, бросается на Чонквона с кулаками, и его еле успевает остановить Енджун. Остальные не следуют за ним, но по их лицам видно, что это лишь вопрос времени. В поселении творится хаос, плач и крики становятся все громче, а напряжение нарастает с каждой секундой. Чонгук чувствует это, чувствует, как каменеет натянутое струной нутро, и прибавляет шаг. Уже на подходе к вертолету, всего за несколько метров, кто-то еще срывается из толпы и сбивает с ног Кичон. Маршал реагирует мгновенно, вынимает пистолет, раздается выстрел, и это действует для толпы как команда к действию. — Быстрее! К вертолету! — кричит Чонквон, тоже доставая пистолет и принимаясь отстреливаться. Чонгук переходит на бег, силой заталкивая нисколько не сопротивляющегося Хосока в заводящийся вертолет. Енджун помогает Кичон отбиться и за руку втаскивает ее в салон, в то время как маршал и начальник полиции медленно отступают, выставив перед собой оружие и периодически отстреливаясь. Внезапно вертолет резко покачивается, Чонгук оборачивается и видит, что один из надеющихся разбил окно и пытается влезть в салон. Это замечает и Кичон, которая бьет мужчину рукоятью пистолета по носу и выталкивает обратно. — Ну же! Сюда! — помогает маршалу забраться Енджун и протягивает руку Чонквону. Тот немного неуклюже вваливается в салон и кричит пилоту, чтобы взлетал. Вертолет раскачивается из стороны в сторону, потому что местные словно обезумевшие звери бросаются на него с битами и палками, кто-то стреляет, а кто-то просто бьет кулаками по металлической обшивке, пытаясь забраться внутрь. Чонгук как может отбивается от них, краем глаза успевая заметить, что то же самое делают и остальные. Лишь один Отец сидит на своем месте спокойно и мирно, прикрыв глаза и что-то тихо бормоча одними губами. Наконец вертолет отрывается от земли. Надеющиеся словно саранча цепляются за фюзеляж и шасси, они держатся так остервенело и крепко, что поднимаются в воздух вместе с ним. Вертолет начинает кренить, Чонгук выхватывает из кобуры пистолет и выстреливает в лоб мужчине, который с обезумевшими глазами пытался ворваться в салон, но теперь падает и разбивается о землю. Раздается звон стекла, Чонгук в ужасе оборачивается и видит, как другой надеющийся пробивает ногами толстое лобовое стекло и запрыгивает в салон, всаживая нож прямо между глаз пилоту. Его успевает застрелить Енджун, судорожно пытающийся выровнять вертолет, который начинает стремительно падать. Мир вокруг идет кругом, скорость падения увеличивается с каждой секундой, раскручивая вертолет вокруг собственной оси, и последнее, что успевает сделать Чонгук, прежде чем погрузиться во тьму — это пристегнуть ремень безопасности.♰ ♰ ♰
Чонгук не уверен, сколько проходит времени, прежде чем он вновь открывает глаза. Когда ему удается более-менее прийти в себя и напрячь сознание, первое, что он чувствует — это боль. По ощущениям ничего не сломано, но помимо царапин и синяков, из-за которых саднит все тело, у него на части раскалывается голова. Сфокусировав зрение, Чонгук видит перед собой бессознательного маршала, будто бы висящего в воздухе, и только тогда понимает, что и сам висит вниз головой, все еще пристегнутый к сиденью в перевернутом вертолете. Салон горит и наполняется едким дымом, в глазах двоится и плывет, Чонгук оглядывается по сторонам, замечая возле себя бессознательную Кичон, но не находит ни Енджуна, ни начальника полиции. Он тянется к висящим на проводах наушникам, из которых слышит приглушенный голос пытающегося связаться с ними диспетчера, но его руку перехватывают. — Я же сказал, Бог не даст меня забрать, — раздается глубокий голос, и Чонгук видит перед собой перепачканное сажей и усыпанное ссадинами лицо Хосока, до синяков сжимающего его запястье. Свободной рукой тот обрывает у наушников провода и выкидывает их в окно. — Никто не придет на помощь. В участке много моих Детей, и они молились за меня. — Ты псих, — зло выплевывает Чонгук, получая в ответ лишь улыбку. — Настоящий псих. Хосок не отвечает, отпускает его руку и выбирается из салона вертолета. Чонгук растерянно следит за ним, видит, как в перевернутом вверх ногами мире его встречают последователи, как выкрикивают благодарности богу за спасение их Отца. — Все идет согласно плану Господа нашего. Я все еще с вами, — опираясь на плечи последователей, Хосок взбирается на одну из разбитых машин и вздымает к небу руки. — Первая печать сломана. Коллапс начался. Мы возьмем все, что нужно, и сохраним, что имеем. Мы убьем всех, кто встанет у нас на пути! Чонгук оборачивается, услышав сбоку от себя сухой кашель, и видит, что Югем приходит в сознание и пытается сообразить, где находится. — Они — вестники рока — узрят истину, — продолжает вещать Отец. — Нужно валить отсюда, — бормочет маршал, пытаясь привлечь внимание Чонгука. — Нужно убираться, слышишь? — Да начнется жатва! — кричит Отец, и полные обожания голоса вторят ему, отвечая радостными воскликами и призывами сражаться. — Валим! — пытается перекричать их Югем. Чонгук слушается, судорожно отстегивает свой ремень и тянется было к ремню Кичон, но маршал его останавливает. — Мы не поможем ей сейчас, не унесем. Пойдем, Чонгук, нужно убираться, мы вернемся за ними позже! На этих словах салон вертолета вспыхивает огнем с новой силой, и Чонгуку приходится послушаться. Он выпрыгивает из окна ровно в тот момент, когда надеющиеся забираются в салон с другой стороны, и бросается бежать со всех ног. В спину сыпятся проклятия и грады пуль, начинается погоня, Чонгук бежит, куда глядят глаза, и теряет Югема из виду. Одна из пуль пролетает в опасной близости от лица, ему приходится сигануть вниз с небольшого холма и проехаться животом по сырой земле. Чувствуя боль по всему телу и все еще испытывая головокружение, он кое-как поднимается на ноги и вновь срывается на бег, направляясь в самую глубь леса. Ветки хлещут по лицу, легкие дерет из-за едкого дыма и быстрого бега, но Чонгук не останавливается. Продолжает мчаться вперед, судорожно прислушиваясь к голосам позади, которые, к счастью, становятся все тише. Только отбежав на приличное расстояние, он позволяет себе остановиться и отдышаться. Адреналин чуть отступает, так что боль в теле становится ощутимее. Чонгук утирает лицо, с удивлением осознавая, что влага на его лбу — это не пот, а темная липкая кровь, что сочится из глубокой раны. Он хмыкает, хватаясь за разбитую голову в попытке осмыслить все, что произошло за эту ночь, когда рация, прикрепленная к его поясу, начинает трещать. — Кто нибудь слышит меня? Эй? Чонквон? Чонгук? — раздается из рации голос маршала, искаженный помехами. — Эй? — Югем! — кричит Чонгук, сжимая рацию и мысленно надеясь, что она не повредилась при падении. — Это Чонгук! Где вы? Я в лесу, я сбежал от них, но… — Хорошо, — выдыхает Югем. — Хорошо, я тоже оторвался. Я вижу тут рядом домишко у длинного моста, постараюсь забраться туда. Попробуй его найти. — Да-да, я видел его, — восклицает Чонгук, вновь утирая со лба кровь, которая почему-то начинает течь с новой силой. — Я попробую сообразить, в какой он стороне, и приду. — Жду, — коротко бросает Югем и отключается. В холодном ночном лесу, едва освещенном лишь капризной луной, ориентироваться невыносимо сложно: деревья кажутся одинаковыми уродливыми столпами, тянущими свои кривые ветви к небу, а холмы вдалеке похожи друг на друга как две капли воды. Сначала Чонгук идет на север, но после понимает, что поселение расположено на востоке, и меняет направление, вскоре вновь переходя на бег, чтобы немного согреться. В итоге на то, чтобы добраться до домика возле моста, у него уходит не меньше двадцати минут. — Я думал тебя схватили, — качает головой Югем, когда Чонгук осторожно пробирается внутрь и находит его сидящим на полу развороченной кухни и все еще тяжело дышащим. — Чертова секта, мы их всех пересажаем, — злится он, проверяя наличие патронов в своем Файв-Севене. — Мы выберемся отсюда, — кивает Чонгук, находя какую-то тряпку и смачивая ее, чтобы приложить ко лбу. — Делаем вот что, — поднимается на ноги маршал и, пригнувшись, пробирается к окну. — Там есть дорога. Едем по ней на северо-восток, до Чонсана всего пара часов езды, — он оборачивается, укладывая Чонгуку ладони на плечи. — А потом мы вернемся сюда с национальной гвардией и уничтожим всех. Чонгук не успевает ему ответить. Снаружи слышатся голоса, и они оба затихают, опускаясь на пол и подползая к окнам по разные стороны дома. Стоит только Чонгуку прижаться к стене возле окна, как стекло разбивается вдребезги, и на дом обрушивается град пуль. В который раз за этот день ему кажется, что он оказался в аду. За почти семь лет полицейской карьеры, два года из которых Чонгук служил в Подразделении специального назначения, он ни разу не оказывался в горячих точках, но сейчас будто находится в эпицентре самой жаркой из них. Нападающих не так много, но они с маршалом все равно с трудом отстреливаются, считая пули, которых практически не осталось. — Надо уходить! — кричит Чонгук Югему, который на его глазах одним четким выстрелом всаживает пулю в чей-то лоб. — Я вижу машину, едем на ней! Маршал не отвечает, но, совершив еще несколько выстрелов, подлетает к нему и выбирается в окно. Бежать приходится прямо под пулями, Чонгук прикрывает Югема, без разбору стреляя в тех, кто без единого сомнения стреляет в них. Почти все мужчины, как один, длиннобородые и татуированные, с грудами мышц, перекатывающимися под загорелой кожей, и горящими ненавистью глазами. Чонгуку впервые хочется тушить в чужих глазах любую жизнь. Он запрыгивает в салон Форда Рейнджера с крестом на двери практически на ходу, все еще продолжая отстреливаться. Стоит ему запрыгнуть на сиденье, как маршал срывается с места, тараня капотом ворота из рабицы и с заносом выруливая на дорогу. Надеющиеся реагируют молниеносно, рассаживаются по машинам и срываются следом. — Так держать, капитан! — выкручивает руль Югем, внимательно следя за дорогой. — Без тебя я бы сдох. Мы вернемся, но надо быть осторожнее, не знаю, кому здесь и верить… — Черт, они догоняют, — перебивает Чонгук, поправляя боковое зеркало так, чтобы наблюдать за машинами позади. — Дай свою пушку, у меня три патрона, — вздыхает он, проверив магазин и убедившись, что дело дрянь. — Сука! — кидает ему Югем свой Файв-Севен и с раздражением косится в зеркало заднего вида. Вражеские машины приближаются, культисты начинают стрелять. Пули врезаются в бампер и крылья пикапа с оглушительным грохотом, мотор под капотом ревет, а ветер врывается в салон через разбитые окна и забивается пылью в глаза. — Не сбавляй скорость! — кричит Чонгук, высовываясь в окно и открывая огонь по одной из трех машин позади. Лобовое стекло разбивается, позволяя пуле впиться в грудь водителя. — Черт, Чонгук! — кричит Югем, но Чонгук не оборачивается. — Минус один, — сквозь рев ветра сообщает он, целясь и стреляя в колесо белого Ниссана. Автомобиль начинает заносить, его разворачивает и протаскивает по дороге боком, после чего он разбивается о дерево на обочине. — Чонгук, они перекрыли мост! — сигналит клаксоном маршал, и тогда Чонгук наконец оборачивается, видя на въезде на мост баррикаду из внедорожников и стреляющих в них из автоматов надеющихся. — Берегись! Югем бьет по тормозам, Форд заносит боком и протаскивает по дороге, как и вражеский автомобиль перед этим, а затем следует удар, несколько секунд невесомости и резкое погружение в плотную темноту. Ледяная вода мгновенно наполняет салон, впиваясь в кожу мелкими иголочками. Не успевший набрать воздуха Чонгук теряется в пространстве, пока пытается выбраться из тонущей машины в разбитое окно. Кислорода стремительно перестает хватать, в темных водах виден лишь тусклый свет откуда-то сверху, наверняка являющийся луной. Чонгук тянется к нему из последних сил и жадно глотает воздух, как только выныривает на поверхность. Он больше барахтается в воде, чем плывет к берегу, но все же чудом добирается и вываливается на него тяжелым мешком, переворачиваясь на спину и пытаясь отдышаться. В глазах плывет, кровь из раны на лбу заливает глаза. — В тачке было двое! Проверьте в лесу, — доносятся до Чонгука голоса с моста, возле которого он выбрался на берег. — И берег прочешите! — Руки уберите! Я федеральный маршал! — слышится яростный голос Югема, а за ним следуют звуки борьбы. — Расскажешь это Чимину, — отвечают ему, а затем, судя по всему, вырубают. Чонгук чувствует, что тоже теряет сознание. Голоса искажаются, становясь тише и отдаленнее, будто он все еще находится под водой и опускается глубже на дно. — Ищите второго! Он не мог далеко уйти! Единственное, что может различить Чонгук посреди стремительно меркнущего мира — светлое пятно полуночной луны, которую вдруг загораживает чей-то силуэт. Он не может различить лица, но человек склоняется над ним, а в следующее мгновение его подхватывают на руки. Чонгук больше не в силах сопротивляться. Он с трудом удерживает себя в сознании, невидящим взглядом провожая пейзажи, мимо которых его несут, и цепляется за звучащую откуда-то речь, как за единственно осязаемую нить. — Дети мои, — голос Отца тих и полон сожаления. — Возблагодарим Бога. День, который я предвидел, наконец настал. Все, что я предсказывал, сбылось, — различать его слова все сложнее, они искажаются и сливаются в единую какофонию странных, неразличимых звуков. — Стражи порядка, что хотели разлучить нас, их всех передали в заботливые руки моих Вестников… Почти всех, — голос затихает, становится все менее слышимым. — Мы найдем этих грешников и всех их накажем. В конце концов они поймут наш замысел. Чонгук видит, что его заносят в какой-то дом, а затем погружается во тьму.♰ ♰ ♰
Он просыпается от удушья. Ему кажется, что он продолжает тонуть, что темные воды затягивают его на самое дно, поглощая в своих пучинах. Распахивая глаза, Чонгук не сомневается, что тонет — его одежда и волосы все еще мокрые — а потому судорожно дергается, пытаясь вырваться, и только спустя несколько секунд понимает, что сидит на полу в незнакомом месте, привязанный к железным прутьям старой кровати. — Знаешь, что происходит? — окликает его мужской голос. Человек выключает радио, из которого продолжает раздаваться голос Отца, и оборачивается. — Они перекрыли дороги, оборвали провода, лишили долину связи с внешним миром. Короче, мы все в полной жопе. Мужчина в возрасте, скорее, даже старик, с небольшой аккуратной бородкой и очками на кончике носа, подходит к Чонгуку и усаживается на шаткий стул напротив. Чонгук с трудом подавляет в себе желание дернуться и напряженно следит за чужими действиями. — Проклятый Коллапс, — с досадой продолжает тот, не обращая внимания на недобрый взгляд парня. — Они верят, что грядет конец света. Они ждали его, давно, ждали того, кто придет, чтобы осуществить пророчество и развязать священную войну. Ну, у вас получилось… — Кто вы? — вскидывает подбородок Чонгук, с вызовом глядя старику в глаза. — Почему я связан, если вы не с надеющимися? — Разумнее всего было бы отдать тебя им, — хмыкает старик, не обращая внимания на чужие вопросы. — Черт, — он качает головой и вздыхает, поднимаясь на ноги и доставая из кармана складной нож. Чонгук дергается в сторону, намереваясь драться, хотя бы ногами, которые, к счастью, не связаны, но старик нагибается и одним резким движением перерезает бечевку на его запястьях. Он сразу же поднимается, потирая кисти рук в попытке восстановить кровообращение. — Вы не ответили. Кто вы? — Ли Мину, — протягивает старик руку. Его рукопожатие крепкое и уверенное, а губ касается едва заметная улыбка. — Живу тут один на островке. Голоден? Слишком озадаченный происходящим Чонгук сначала хочет отказаться, но в итоге все же кивает, вспоминая, что в последний раз ел еще прошлым утром, тогда как сейчас, должно быть, уже глубокая ночь. Мину ведет его в одну из комнат, и только в этот момент Чонгук по железобетонной обшивке стен, спертому воздуху и отсутствию окон понимает, что они под землей. — Мне показалось, вы вносили меня в дом, — хмурится Чонгук, усаживаясь за старенький, шатающийся столик, покрытый потертой скатертью. — Он наверху, а это мой бункер, — соглашается Мину, выставляя на столе нехитрые припасы — две банки говяжьей тушенки, несколько кукурузных лепешек, маленькую коробочку с маслом и миску с ягодами, которые наверняка были собраны в местном лесу. — Подумал, что здесь теперь будет безопаснее. Он ставит на стол походный трехлитровый термос, из которого разливает по чашкам ароматный чай собственного сбора, а затем усаживается за стол и сам, без лишних слов начиная смазывать лепешку маслом. — Так что теперь? У вас здесь есть связь? — интересуется Чонгук, с трудом прожевывая огромный кусок лепешки, который с жадности засунул в рот. — Нужно вызвать помощь. — Я же сказал, не получится, — равнодушно пожимает плечами Мину. — Надеющиеся давно выкупили радиовышку, а теперь ограничили связь. Дороги тоже перекрыли. Мы отрезаны от внешнего мира, сынок, — хмыкает он, запивая еду горячим чаем. Несколько минут раздается только увлеченное чавканье, во время которого Чонгук растерянно переваривает информацию. То, что он успел увидеть, не казалось ему настолько безумным, точнее, очевидно, что в этом местечке творится настоящее дерьмо, но все равно в голове не укладывается. Он растерян, о чем и сообщает Мину. — Чем дальше на север к горам Халласан, тем хуже, — кивает старик. — На острове Хоупа и в долине Чангаса еще ничего, но… — Хоупа? — растерянно переспрашивает Чонгук. — Чон Хосок, он же Отец. У него, как и у дьявола, много имен, — сморщившись, поясняет Мину. — Он поделил земли между своими приспешниками, Вестниками, как он их называет, — он закатывает глаза. — Долина принадлежит Юнги, и если на вид там поспокойнее, то в действительности все совсем не так. Он хуже всех, возможно, даже хуже Хоупа. Он адекватен и хитер, а потому рычаги его давления куда более изощренные, — делится познаниями Мину, вновь принимаясь жевать, из-за чего его речь становится немного неразборчивой. — Он разоряет, а потом выкупает за копейки фермы, пахотные земли, дома людей, насильно заставляет их, растерянных и обездоленных, присоединяться к культу, а если они отказываются, то тогда их ждет только боль и смерть, — старик вздыхает. — Этот говнюк подмял под себя всю полицию, поэтому пытаться арестовать Хоупа изначально было бессмысленной идеей… — Так, а что же остальные? — возвращает беседу в нужное ему русло Чонгук, с жадностью поглощая нехитрую еду, но с еще большей жадностью — рассказы старика. — Горы Халласан во владении Тэхена, он отстроил там тренировочную площадку для своих бойцов и использует горы как район сосредоточения вооруженных сил культа. Этот ублюдок опасен, потому что жесток и абсолютно беспринципен, — Мину встает, чтобы достать из полки нож, которым после принимается разрезать лепешки вдоль и смазывать маслом изнутри. — А река? — Чимин, — поясняет Мину так, будто это должно все сразу Чонгуку объяснить, но потом все же добавляет: — Река принадлежит Чимину, их прекрасной нимфе, сирене, самому настоящему божку, которого все кругом просто обожают, — фыркает он, скривившись. — Только этот маленький манипулятор на речных землях выращивает дурман, из которого надеющиеся потом варят свои наркотики. Там же на реке, к слову, расположен Канге, второй по величине городок в нашем округе. — Откуда вы все это знаете? — с подозрением спрашивает Чонгук, промакивая лепешку в соусе, оставшемся от тушенки. — Я живу здесь шестьдесят пять лет, живу один и на обособленном островке, но если все списали меня со счетов, это не значит, что я не ведаю о том, что творится в мире, — разводит руками Мину, говоря это без какой-либо обиды, просто как факт. — Слышу разное то тут, то там, сам расспрашиваю людей, ищу информацию. Мне кроме охоты особо и нечем заняться. — И что теперь делать? Связи нет, доступа ко внешнему миру тоже, культисты развязали войну и ищут меня, — устало растирает лицо Чонгук, однако все же чувствует, что после еды к нему начинают возвращаться силы. — Некоторые люди объединяются и пытаются бороться с надеющимися собственными силами. В основном, это те, кто так или иначе пострадал от их рук, правда, есть и такие, кто просто хочет мира, — вздыхает Мину. Он достает из кармашка на куртке кисет и сворачивает самокрутку, после закуривая и пуская по кухоньке едкий дым. — Но они разобщены, поэтому от их борьбы толку мало. А надеющиеся сильны, — он стряхивает пепел в опустевшую банку из-под тушенки и снова затягивается. — Понимаешь, до этого момента люди не хотели замечать того, что происходит, а ведь происходит уже давно, лет семь-восемь как, — Мину с сожалением кивает, видя шокированный взгляд Чонгука в ответ на свои слова. — Они потихоньку обосновывались тут, а теперь у них целый арсенал оружия, наркотики, техника, машины, выкупленные земли, всё. Понимаешь? Из выкупленных учреждений и ферм они сделали военные аванпосты, силосные башни тоже прибрали к рукам, строят повсюду свои алтарьки, изрисовывают разоренные дома своей культистской символикой, — он с отвращением сплевывает на пол и утирает рот рукавом. — «Крестовые походы» Хоупа, черт бы его побрал, оставляют за собой лужи крови, сынок, и большинство местных просто ломается. Одни принимают новую веру от безвыходности, а других заставляют и крестят силой. — Но можно же объединить людей? — не понимает Чонгук. — Особенно сейчас, когда отрицать деятельность надеющихся уже бессмысленно. Наверняка местных все равно больше, почему не попытаться уничтожить секту, тем более, если помощи ждать неоткуда? — Это бессмысленно, — хрипло смеется Мину, глядя на Чонгука как на сумасшедшего. — Ты не представляешь, насколько они сильны. Ты, конечно, можешь делать все, что захочешь, но я тебе в этом точно не помощник. И Мину встает, чтобы убрать со стола, продолжая тихонько посмеиваться себе под нос. Разочарованный, Чонгук упирается взглядом в потертую скатерть и крепко задумывается о том, в каком же дерьме он оказался, и, что самое главное, как ему теперь из него выбираться.♰ ♰ ♰
— Я знаю твой грех. Он ведёт тебя. Правит мыслями и делами. Твой грех — Гнев. И я прошу тебя… прими гнев. Он наполнит тело, поглотит душу. И в итоге ты будешь пуст. Енджун зажмуривается и наконец позволяет себе закричать, когда кинжал неглубоко, но ощутимо впивается в его правое бедро и вспарывает плоть. — Ты слаб, не притворяйся, что в тебе есть сила, — словно змея, холодными пальцами оглаживает его лицо темноволосый мужчина, пробираясь под кожу своим низким, бархатистым голосом. — Все люди слабы, и ты не исключение. Но прими же грех, и очищение, последующее за принятием, дарует тебе силу. Он с размаху всаживает кинжал в другое бедро дергающегося и извивающегося парня, которого с двух сторон удерживают верные — особо элитная категория надеющихся. Тэхен лично тренирует их на базе в горах и всегда держит при себе, а потому не сомневается, что ни один мускул не дернется на их лицах в стремлении услужить Проекту. Енджун все еще молчит, и Тэхен, не вынимая кинжала, прокручивает его, чем заставляет юношу зайтись новыми стонами и криками боли. — Ладно, я скажу! Скажу! Остановись! — зло рычит Енджун, стискивая зубы из-за боли, что пронзает не только ногу, раскатывается по всему его телу и дерет душу. — Его зовут Чон Чонгук. Его прислали вместе с той девчонкой и маршалом для ареста. Он не местный, а больше я ничего не знаю! Тэхен скалится и резко выдергивает кинжал, почти упиваясь очередным стоном паренька, который снова начинает агрессивно брыкаться и пытаться вырваться. — Ну вот видишь, — откладывает он кинжал в сторону и берет чужое перемазанное грязью и кровью лицо в свои ладони. Енджун сразу затихает, с ненавистью глядя в ореховые глаза напротив. — Ты сделал первый шаг. Ты принял гнев и скоро примешь очищение. Он нежно гладит Енджуна по темным волосам, а затем спускается ладонями к шее, с которой резким движением срывает серебряный крестик на обычной веревке. — Я передам Отцу, что ты сослужил Вратам и внес свой пока еще маленький вклад в общее спасение. Сжав в кулаке чужой крестик, Тэхен поднимается на ноги и выходит прочь из подвала, напоследок приказывая своим людям распорядиться омыть Енджуна и обработать его раны.