Его звали Неваляшка

Антон. Акация. Слезы. Кольцев Антон Романович. Так его называли все, кто его знал лично. Знал эту единственную сторону, которая показывалась общественности. Он являлся образцовым студентом, хорошим братом и старшим сыном в многодетной семье, но не старшим ребенком. До него были две сестры, одна из которых не родная. Самая старшая, дочь первой жены отца, с которой общих детей народить не успели. Девочку отец не сдал в приют, оставил в семье. За ней, буквально через два года, на свет появилась вторая сестра, а за ней и Антон. Дальше пошли встречи, расставания, пара разводов. Их отец прочно укоренился отцом одиночкой, который как калейдоскоп собирает детей. Этакая стеклянная коллекция статуэток. Пока он работал, старшие сестры приглядывали за младшими… Передернув плечами, Антон вперил взгляд в широкий монитор навороченной системы, которую не так давно проапгрейдил. Сейчас ему надо собрать кое-какие данные, покопавшись в кое-каких грязных шмотках. Здесь имеет место быть ревнивой женке, которая готова проплатить ну очень нескромный гонорар, дабы контролировать всю жизнь своего благоверного. Вплоть до того, сколько он в туалете заседаний проводит, и не насасывает ли ему там какая томная барышня. Барышень не было, но был примечательный начальник отдела, который потрахивал муженька. Ну, то не его дело, пусть женушка сама себе разрешает проблему. Выведя все нужные папки перед собой, правда расположенных на экране, свел все в одну и отправил адресату. Вот и все. Собранного материала достаточно, а допуски для супруги прописаны отдельным кодом и как только она почту на своем браслете откроет, так и получит все, что хотела. Будет ли она после этого женой, или сразу подаст на развод — дело заказчика. Заулыбавшись, вывел финальный этап работы перед глазами в виде рамочки с изображением игрушки-неваляшки. Хорошая программа, очень. Заулыбавшись, послал все файлы в программу, активируя чистку компьютера от следов поиска по данному запросу. Пара минут и все, никакие спецслужбы не смогут найти никакой информации, даже если на микроны разберут все железо в его доме. Хрустнув косточками, потянувшись вверх руками, зевнул. Хорошо иметь свой уголок, оборудованный, защищенный. Встав с места, почесал живот, направляясь в сторону кухни. Надлежало покушать, а потом душ, расслабиться в воде. Последовательность, забывая вещи по углам, обнаженным до кухни. Он любит свободу, любит, когда его не стесняет одежда. Пройдя мимо ростового зеркала, вернулся назад. Осмотрел себя скептически, огладил грудь, живот, подмигнул самому себе. От природы хорошо сложен, пропорционален, правда немного ушастый, Антон мог и в зал тренажерный не ходить, но заглядывал иногда. Так, для общего укрепления мышц, ну и поглазеть на приходящих. Вздохнув, направился на кухню, весело напевая мелодию под нос. Прием пищи стандартный, самим собой составленного меню. За этим последовала ванна. Ее он любил не меньше, чем свою работу, свободу и кое-что еще. Налив горячей воды, капнув несколько капель разных средств в стеклянных баночках, Антон прошел в душевую кабину. Принимать ванну надлежит чистым, дабы не мыться в стоячей воде, а расслабиться, полежать, погреться. В общем наслаждаться, не думая о том, что ноги у тебя грязные, или задница после туалета. Струи горячей воды опалили кожу, вызывая приятные мурашки. Этакий контраст, когда тело чуть-чуть остыло без одежды, а вода его согревает, как бы обжигая. Это чувство, острое, пряное, Антон обожал больше всего. Намылив вехотку, плавно и неторопливо распределяя по телу пену, провел очистку кожи, обмыл все укромные местечки, нежные местечки и шагнул под струи воды смывая мыльный налет с себя. Пошоркал пятки специальным камнем, который стер огрубевший слой, обмыл их подставляя под струи, после чего выключил воду и не вытираясь направился к ванной. Его квартира позволяла просто шикарную, поистине огромную хозяйскую ванную комнату. Душевая кабина могла вместить трех человек; унитаз располагался за ширмой; ванная стояла далеко от стен, способная вместить двоих в длину, — все здесь было светлым, красочным, дышало стилем. Антон любил свою ванную. Она просторная, светлая, удобная. В нее, при желании, можно поместить еще душевую кабину и еще одну ванную, при этом останется место для стиральной машинки и проходы между предметами. Но Антон любит простор, свободно передвигаться, поэтому никаких излишеств тут не будет. Погрузившись в горячую воду по плечи, устроив голову на бортик и специальную подушечку, расслабленно выдохнул. После той грязи, что он откопал, помимо заказа на муженька неверного, хотелось отодрать от себя кожу, прополоскать ее в белизне или еще каком щелочном очистителе одежды, который так и не вывелся с приходом более современного и продвинутого мира, а после еще долго отдушками всякими обкладывать. Неваляшка. Да, поистине, упал-встал-пошел-упал-встал. Ничего ему не делается, перышки почистить и вновь в строю. Встать в строй… пройтись… Руки оглаживают гладкую после депиляции кожу бедер, лобок, живот. Нежное белье, удобное и красивое, на тело почти невесомо легло, даря ощущение бархата. Приятно. За бельем последовали чулки, на вид и ощупь едва осязаемые, на самом деле вполне прочные — трудно затяжки поставить. Качественные. Улыбка сама наползает на лицо, ладони оглаживают стройные бедра. Вдохнув, выдохнув, замирая от ощущения нежности на ногах, решительно надлежит продолжить. На грудь легла маечка, которая немного формирует бугорки, для эстетической красоты, не более. Маечку подобрав идеально в тон кожи, можно одеть под любую блузку с соответствующим вырезом. На этот раз строгая, воротник стойка, рукава с широкими манжетами, лилового цвета. Пара пуговок останется не застегнутой, добавляя кокетства. Снизу ее подхватит и прижмет черная юбка-карандаш. Не так, чтобы, очень прилипнув к ногам, и очерчивая все округлости, но и не клеш — обычная строгая, без лишних деталей, даже без карманов. Пояс тоже черный, лакированный. Голова. Вот где буйствует фантазия. Свои волосы, не длинные, вьющиеся, под шапочку-сетку, а поверх них уже причесанный парик. Волосы насыщенного каштанового цвета, сзади собранные в косичку, убирая с висков, но не сильно, дабы не было видно подмены. Хоть и хороший парик, качественный, не хотелось бы показывать того, что прячут под ним. Кудряшки, они не для этого вечера, они для себя, они личные. Лицо. Уже давно нанесена основа, хороший защищающий от макияжа крем, база и тональная основа. Стык кожи и парика плавно разровнен кисточкой, дабы бросалось в глаза кропотливо наложенное средство, что выравнивает цвет и тон. Кожа, благодаря макияжу, выглядит более бледной, дабы выделить и подчеркнуть ее на фоне темного волоса. Дальше идет нежные румяна, идеально ложащиеся и не заметные. За ними следует наложение теней, не ярких, таких, какие принято накладывать днем, дабы не выглядеть вульгарной. Ресницы тщательно прокрасив водостойкой тушью, с длительностью в десять часов фиксации и никаких склеившихся ресничек! Хлопнув оными, глядя в зеркало, необходимо убедиться, что эффект рекламы работает в действительности. И он работает, как и предлагают слоганы, дабы покупали, дабы пользовались. Губы. Сейчас день, посему они должны быть «невинными» и «обольстительными». Цвет выбран чуть темнее натурального, коим они обладают, ненавязчиво увлажнив и визуально сделав чуть-чуть побольше. Не перебарщивать! Это очень важно. Когда готов макияж, его осталось только закрепить, тем самым средством, который создает эффект настоящей кожи. Смыть его нельзя в течение восьми часов, без специального разжижителя. Но лучше его не использовать! Он портит кожу, может вызвать и аллергическую реакцию. Нет, нанесение, восемь часов действия и затем душ. Как только спрей распылил по коже состав, затем тот высох впитавшись, на шею повязав скрученный в трубочку платок, взять сумочку с косметикой, и начать движение в сторону выхода. Сегодня свидание. Акация идет на свидание. Длинный плащ до колена, удобные полу-сапоги на каблуке приемлемой высоты, браслет на руку и капля духов на позвонки шеи, у самого затылка. Девушка, которая отражалась в зеркале, симпатичная и в очках-корректорах, вновь стремительно жаждет отыскать свой кусочек счастья. Возможно слезы, возможно будет больно, но не попробовать нельзя… Антон вдумчиво просматривал файлы. Заказали сложное дело. Надлежит отвести подозрение от одного из хакеров. И сделать это надо быстро, чисто, как только и умеет Неваляшка. Оскалившись в победоносной улыбке, Антон запустил программу, вклиниваясь в работу сервера, откуда обычно работал тот, чье алиби он сейчас будет править. Неваляшка. Вот уже пять лет как его ищут, носом землю роют, а так и не могут найти. Гений ли? Или просто везет? Ни то и ни другое. Особый шифрованный канал, специальные коды скоростной программы и толика ума не соваться туда, где кот яйца не лизал. Простыми словами: не надо нарываться и забываться. Антон не забывается, не нарывается, действует аккуратно и осторожно. Нарвавшегося хакера сейчас почистит, создаст десяток странных и путанных путей, ведущих в тупики, а главные узла запрячет. Все, как всегда, с оглядкой на КБ. Да, Кибер Безопасность не спит, бдит, вот только воронит по-черному! Неваляшка, захоти покрасоваться, влезть в их систему сможет. Это сложно, небезопасно, но возможно. Вот только разве ж Антон хочет попадаться? Определенно нет. Посему, он не борзый змий, как его младший братишка, обласканный семьей и миром, а просто хакер «средней» руки, в меру пуганный, в меру аккуратный и осмотрительный, тоже в меру. Подключая последовательно все детали программы «Неваляшка-бой», прослеживая за качеством сигнала и пиковых значений, где высшие точки, это сражение с системой защиты, и наименьшие, те самые вальяжные шаги Неваляшки по нутру серверов. Сейчас, в век кибертехники, хакеры и взломщики очень редко стучат по клавиатуре пальцами, сутками залипая в монитор. Сейчас все делается быстрее, сложнее, и один взломщик заменяет собой десяток хаков, как в былые времена. Да и то, не сам все делает, а программы, которые найти не сложно в сети. Сложнее эти самые программы синхронизировать, сделать выходы и ложные пути, остаться незамеченным для КБ. Более двинутые на голову, стряпают себе программы виртуального тела и лезут внутрь взламываемого объекта матрицей сознания. Эти психи, кто на такое решается, самые неуловимые. Вот попробуй импульс мозга вычислить по проводам сети! Но для такого надлежит не просто железо иметь, а свой собственный стационарный сервер, защищенный со всех углов, а также маниакальную систему защиты сети. Дабы внутрь ни одна замшелая запятая не пролезла, которая позволит выследить местоположение серверной и хакера-мозговика. Антону крайне далеко, по его качествам хакера, до такого уровня, да и прятаться как сыч, хоть и мозговитый, он пока не готов. Те хакеры, полноценные взломщики, могут годами сидеть в своей норе, света белого не видя. Да и прячутся они не потому, что телек домохозяйки вскрыли, а потому что лезут туда, куда осторожный Антон и думать не смеет. Это правительственные организации, банки, корпорации, другие страны. Именно таких, как они, КБ ищет с остервенением, а таких как Антон ловят исключительно кибер-полицейские. Они на порядок слабее, соответственно интересовать КБ у него нет никакого желания. Прослеживая работу программы, он плавно добавлял или убирал соответствующие узлы, ставил на паузу работу того или иного щупальца. Изнутри, если посмотреть на всю систему, то это губка с тоннелями, откуда вылезают щупальца, обхватывают что-то за телом губки и втаскивают ее внутрь. Зрелище малоприятным выйдет, но работает так, что процесс взлома происходит буквально за пару минут. Космические скоростя! Антон усмехнулся, подтянул поближе блоки, которые содержат остаточные пути следования, по которым КБ пойдет, при этом фиксируя работу взлома, а хакера обвиненного, причем правильно, придется отпустить. Почему? Да потому что те следы, это якобы взлом железа задержанного, словно его поимел какой-то хакер, а тот и знать не знает. Ну типичный лох, которого использовали ширмой, но не проследили наличие точки хода. В общем, буквально через пять минут КБ будут знать то, что им надлежит: задержанного использовали в качестве щита, но арест прошел мимо. Настоящий преступник сунулся к железу, а тут сигнальные маяки КБ сработали. Чист и невиновен хакер, а КБ вновь ищет эфемерного чувака, который пользует законопослушных граждан. Бедному «пострадавшему» еще и совет дадут прикупить более хороший блок защиты данных и путь выхода в сеть. Ага. Антон же, после этой работы, вновь пойдет на скучные взломы личного пространства неверных мужей, не привлекая к себе пристального внимания конторы. Плавно введя первую пару блоков, за ними вторую, дальше третью, Антон выдохнул. Блоки пошли, отработали и самоуничтожились, при вводе отрезав путь следования, как пуповину ребенку при рождении. С Неваляшкой это все связано никак не будет, акция проведена, денюшку ему перечислят по специальной закрытой сети. Азарт? Антон забыл, что такое азарт, когда вскрываешь блоки, отрезаешь пути отступая, и сколько пожизненных ему грозит в случае обнародования всех взломов и незаконных проникновений в личное пространство заказанных людей. Он, как кибер-наемник, бьет одним выстрелом и наповал. Не промахивается. Для этого ему хватило мозгов. Зевнув, выведя систему в режим ожидания и мониторинг сетевого пространства на предмет атаки, потянулся зевая, хрустя суставами. Завтра надлежит пройти в офис, сдать работу. Не ту, которой он занимается здесь и сейчас, а ту, которая позволяет ему официально иметь квартиру, дабы никто не прикопался, не задал неудобные вопросы. Зазвонил телефон. Взяв трубку, быстро выйдя из комнаты, прикрыв дверь, принял звонок и выслушал. Слова, которые были на той стороне, донесенные до его уха, — убивали. Медленно, лавиной, жуткой и опасной. — Он как? — хрипло спросил, стиснув трубку. — Еду. Место, которое надлежало посетить, это Кондинг-тауэр. Город, почти столица. Крупный, яркий, живой в любое время суток. Все башни в его недрах и переплетениях имеют хорошую звукоизоляцию, иначе жители не смогли бы спать. Акустика стоит такая, что впору уши зажимать. Правда на высоте люди на улицу не выходят. Они всегда под куполами, даже площадки для пешеходов крытые. Наверху сильный ветер, холодно и более разреженный воздух, чем на земле. Также закрыты и приемные площадки для транспорта. Этакие блины, принимающие на себя аппарат, спускающие его вниз, герметизирующие и стабилизирующие давление, после чего раскрывающие створки для пассажиров как в аппарате, так и для перемещения с приемной платформы в коридор и башни города. Антон, стоя во всем черном, смотрел в окно, на панораму города. Закат через три часа, но здесь, на пятидесятом этаже он наступит гораздо позже, чем внизу. Ну как «гораздо», несколько минут, зато как факт неоспоримо. За спиной, отражаясь в стекле окна, видны фигуры людей во всем черном. Вот как в том самом древнем кино, где носившие данные костюмы и странные пушки, спасали человечество от каких-либо жутких пришельцев, так и эти, отражения, создают картину нереальности. Четких и привычных черт не распознать, смазываются, становясь просто цветными пятнами. Все, как одно лицо, чуть больше или чуть меньше по размеру. Все в черном. Он сам, если будет стоять дальше и глянет чуть-чуть сбоку, также расплывется пятном, став серой массой. Слезы. Палец накололся на шип акации, до крови проткнув вожу. Больно? Да, несомненно, где-то в глубине души есть и она. Боль. Вот только завыть там, разреветься или запричитать, увы, не тянет. Антон давно разучился, хоть и не бесчувственный. Что собственно случилось? Три дня назад ему сообщили, что отец, новая жена и трое детей, среди которых была и самая старшая сестра, попали в аварию. Серьезную. Отец и его жена скончались на месте. Младший ребенок тоже, пока спасатели пытались вскрыть двери аппарата, рухнувшего вниз на деревья с высоты в сто метров, да на скорости. Старшая сестра и один из братьев, Артём, были доставлены в реанимацию в крайне тяжелом состоянии. Сестра скончалась в тот же день, спустя час после помещения в аппарат жизнеобеспечения. Отказал головной мозг. Если тело еще продержать можно, посохранять года два-три, то вот нервные клетки в голове не остановить от распада. Если он начался, уже ничто не спасет. Артём, тяжелое состояние. Очень. Но жить будет. От смерти его спасло то, что он спал, находясь в небольшом хмелю. Ему исполнилось пятнадцать, с друзьями отметил, родителям ничего не сказал. Они собирались что-то купить, но не долетели. Артёму повезло выпить и в тепле салона его развезло, он заснул. Не засни, и его бы не вытянули, не смогли спасти. Похороны. Сегодня прошли похороны и сейчас скорбные лица родственников, еще оставшихся друзей в такой-то час, а также припозднившиеся знакомые с соболезнованиями. Четыре человека семьи, часть из которых Антон и знать не знал, это последняя жена и младшая сестра по отцу, сегодня официально исчезли физически из этого мира. Похороны. В этом современном мире больше не хоронят в землю, не плодят города мертвых со склепами и покосившимся крестами с оградками. Кремация. Просто, быстро и недорого. Энергию от сожженного тела преобразовывают во что-то, куда-то отправляют, а чадящий дым по системе вентиляции передается к фабрике или заводу. Да кто их знает, как город убирает сажу и гарь от крематория. Просто нет никакого от него запаха, вот и все. Антон отвернулся от окна. Семья. Сказанные громкие слова. Из оставшихся детей, вместе не будет жить ни один. И не потому что семья не может их вместе воспитывать, а потому что не поделили «кучу детей» дав кому-то одному заботиться о них, взяв каждый себе по одному. — И как же он теперь? — спросила какая-то тетка, от какой-то там жены энного номера. — Пока не ясно. Операция, и не одна, дорогая и необходимая. — Качал головой какой-то дядька. — Я не понимаю, почему страховка не покрывает такого рода травму? — Она покрыла, только операция нужна еще одна, более дорогая. Они спорили, тихонечко, возмущались. Антон слушал их, смотрел и понимал: никого из них назвать своей семьей просто не может. Они все здесь собраны благодаря простому родству из-за женитьбы отца на их девицах-родственницах. Кто-то из них умер, кто-то сам виноват в своей смерти, кого-то посадили в тюрьму и лишили родительских прав. Есть и парочка, отказавшаяся от детей в пользу супруга. Вот вся эта масса и составляет родственников: родня бывших жен и подружек. И их всех Антон знать не знает. Последних детей в семье в глаза не видел. Его познания заканчиваются в аккурат на Артёме. Мелком змееныше, непоседе и хулигане. — Я оплачу лечение. — Уверенно и не повышая голоса проговорил Антон. — И после этого он живет со мной. — Антон, но… — Я хорошо зарабатываю и почти не трачу. Разговор окончен. — Отрезал молодой мужчина так, что все возражения ушли в молоко, стихнув почти не начавшись. Дядька, который был братом отца похлопал его по плечу и сказал: — Оформление опекунства, давай я помогу? Антон только головой кивнул. Дядя был вторым человеком, который мог претендовать на звание «семья». Из всей массы соболезнующих, и даже от чистого сердца радеющих за сирот, именно семьей для Антона остался дядя и лежавший на больничной койке Артём. Сестра, которая родилась до него… давно не сестра, сука и мразь. Других более мягких слов в ее адрес Антон не знает, да и не желает. Она такая, какой он ее описал, мысленно несколько раз пожелал самого сладкого будущего в той клоаке, где она сейчас находится, злорадно и тоже мысленно добавляя: «так тебе и надо!» Отвернувшись от, соболезнованиями скривленных лиц, ощущая все лицемерие своей натуры, вновь посмотрел на панораму города. Где-то там, за высотками, в данный момент прибор жизнеобеспечения гоняет в легких воздух, колет препараты и вытягивает мальчишку пятнадцати лет из состояния комы. Медикаментозной. Она шла по городу, одетая в клетчатую юбку, сложенную в складку спереди так, словно пришит кусок, как бы накрывая сверху. Руки в карманах замшевой куртки, ноги прячутся в сапогах до колена, а голова покрыта кружевным черным беретом с плотным козырьком. За спину идут длинные темные волосы, прямые, немного поблескивающие в свете огней вывесок города. Вокруг высятся башни, под ногами искусственная земля. Этот уровень на пять метров выше земли настоящей, под ним технический этаж, водоотведение и триллионы кабеля, возможно еще чего-то. Там трудятся механизмы, каждый участок под оком безопасности и все материалы при изготовлении получают напыление невосприимчивого к горению состава. Над головой башни, головокружительная высота, и платформы посадочных дисков закрывают небо. Внизу светло, но никогда не увидеть ночью звезд. Искусственное освещение, даже днем, передается по системе передачи солнечного света. Ночью и поздним вечером загораются фонари, делая мир света более насыщенным, контрастным, пестрым. Она плавно прошла по дороге, вошла на пешеходную дорожку, добралась до ступеней, за которыми расположен вход в небольшую закусочную. Ее командировка скоро подойдет к концу, а она так и не подмигнула более смело тому симпатичному юноше. Какое упущение! Открыв дверь, плавно касаясь рукой в тонкой перчатке деревянную створку, или качественный имитатор древесины, уж насколько богат владелец, смело шагнула внутрь царства пряных ароматов. Темные сочетания со светлым, это скамьи под вишню и столы белыми скатертями покрытые, удачно сочетались с полом, гармонировали со стенами и украшениями. Официанты если и есть, то обслуживают только вип-кабинки. За стойкой с аппетитными муляжами, стоят работники, которые принимают заказ, а в конце стойки его выдает лоток раздачи, уже на разносе, с приборами. Она плавно подошла к раздаче, занимая очередь за вторым человеком и лениво осмотрела вкусности, от муляжей которых могли потечь слюнки! Эти имитаторы призваны вызывать аппетит, заставлять потратиться и даже остаться довольными. Она же хотела просто выпить кофе, скушать их тыквенный сладкий пирог и посидеть, рассматривая мир за окном. Ее очередь подошла, был сделан заказ, оплачен через браслет. Взяв разнос, отошла к столику, плавно опустилась на лавку с мягкой обивкой, за которой следят и вовремя ремонтируют в случае казусов, сняла перчатки. Тонкие пальцы, аккуратный маникюр, никаких когтей куриной лапки, только естественно и неброско; чашка кофе согрела озябшие ладони. Да, она шла, засунув их в карманы, но перед этим долго бродила без перчаток. Сейчас приятные мураши шли от соприкосновения с горячей чашкой, которая нагревалась все быстрее и быстрее, вынуждая или взять за ручку, или поставив на стол, прижимать на короткие мгновения к своим бокам замерзшие пальчики. — Добрый вечер. — Раздался голос сбоку. — К вам можно? Рядом со столом замер мужчина. Широкоплечий, куртка перекинута через руку, держит разнос, на нем стоит кружка с кофе, на тарелке пирожное парфе. — Простите, просто тут везде заняты, — он виновато улыбнулся, — у кого-то свидание, а кто-то с семьей. Да и, — он обольстительно заулыбался, — приятнее компания прекрасной незнакомки, чем, — он скосил глаза, и она полюбопытствовала, переведя взгляд вбок. За соседним столиком сидел тучный мужчина, лысый и уплетающий за обе щеки красный борщ. Он не был свинкой за столом, не был и отпугивающей внешности, вот только если действительно выбирать с точки зрения молодого мужчины, то он уже показал, каков его вариант. — Как хотите, здесь свободно. — Мягко улыбнулась она, прижимая руки к чашке, грея кончики пальчиков. На фоне рук мужчины, у нее действительно пальчики. Мужчина. Молодой. Примерно тридцать пять. Сейчас, в эру кибер и прочих новшеств, ставших обыденностью, тридцать пять — молодой пижон. Преклонный возраст наступает лет эдак в девяносто пять, а жить могут довольно долго, если за собой следят, да к медицине вовремя обращаются. Но не в возрасте дело, в глазах вся соль. Глаза, они как зеркало, всегда такими были всегда такими будут. И глаза конкретно этого молодого мужчины, они успели раздеть сидевшую перед ним молодую женщину, облизать любимые места на теле, после чего пообещали продолжение более жаркого свидания. Внешность у него достаточно эффектная. Очень темные волосы, иной раз говорят жгучий брюнет или вороново крыло. Более достоверно назвать цвет его волос при освещении данного заведения достаточно трудно, ведь есть и природный оттенок. Например, если темно каштановый, то бывает ведь медный отлив, или иссиня-черный. Вот поэтому «очень темный» идеальный вариант. Кожа слегка смуглая, глаза тоже темные, а их разрез как у восточного типажа. Нос — прямой, а губы обычные, острый подбородок, лицо европейского типа, также вытянуто. Одет хорошо, со вкусом, без лишних бирюлек, цацек или пестрых выделяющихся пятен. В толпе его сразу зацепишь взглядом: высокий, симпатичный, стильный, лукавый взгляд, даже блядовитый. — Игорь. — Представился мужчина. — А как же компания приятной незнакомки? — голос девушки был красивый, глубокий, но не грубый, никаких хриплых ноток. И мог такой голос принадлежать как более взрослой женщине, так и более молодому мужчине. Еще его называют сексуальным, и от тембра порой мурашки от холки и до копчика пробежать могут. Кажется, вот они только что табунами спустились к копчику мужчины, поерзали там, да и сиганули в пах, оживляя своим забегом, разгоняя кровь, вешая в глаза каплю желания. И он, как древний инстинкт диктует, более внимательно осмотрел сидевшую перед ним красавицу. Посмотреть было на что. Действительно красивая, не модельного типа лицо, более объемные губки, чем у него, но уже. Окрашены в темную коричневую помаду, кажется вишня, только не плод, а ее ствол. В общем, цвет он описать не смог бы. Есть там что-то древесное, красное, но сочетается приятным и не кричащим образом, на светлой коже лежит контрастно и подчеркивая форму. Небольшой нос, глаза за стеклами очков спрятались, увы, те немного хамелеон и цвет не угадать — зеленый там, серый или болотный. Ресницы объемные, пушистые. Длинные тёмно-каштановые волосы спускаются по бокам, придавленные черным беретом, кружевной вязки. Куртка из замши, скрывает фигуру, хоть и расстегнута, а помогает ей в этом перекрученный через шею махровый шарфик. Увы, любопытство ушло обиженно — холмики грудей даже угадать сложно! — Вам бы еще слюнку подтереть, а так один в один «Рокки и сыр». — Усмехнулась все понимающая женщина. — Эм, кто? — моргнул своими блядовитыми глазами, мужчина, осознавая — был пойман, осмотрен и за ненадобностью одернут. — Был такой мультфильм, где мышонок Рокки терял самообладание от одного только аромата сыра. И если бы не его феноменальное везение, да друзья, давно стал бы чьим-то обедом. — Остановимся на феноменальном везении. — Он принял правила игры, вот только отступать, по-видимому, расхотел. Так бывает, пара фраз, взгляд, легкая усмешка и самец внутри каждого мужчины согласен доказать свои значимость и состоятельность, прибегая ко всем уловкам, какие выучил на момент встречи. — Как вам будет угодно. — Она взяла вилочку и отделила кусочек пирога, наколола его, отправила в рот. Если бы кто-то смотрел на это действие со стороны, то ничего «такого» не рассмотрел. А вот для сидевшего напротив мужчины, данное действо просигналило эротичностью и подстегнуло, вынудило и охватило все нутро доказать ей, что глаз положен, прикручен, привинчен, приклеен и снимать его никто не собирается. Знакомство. Это та точка, которая стала и отправной, и болезненной. Причем болезненной до такой степени, что хотелось выть. Акация, так звали эту молодую женщину, к боли готовилась заранее, еще на стадии первого взгляда. Симпатичную, воспитанную, с чувством юмора и тактичную, даже пунктуальную, боль догоняла быстрее счастья. Ее голос и внешность заставляют присматриваться, заставляют приближаться. Вот только итог всему: слезы. Плачет Акация, всегда. Посему дальше легкого флирта, телефона с блокированной впоследствии картой контакта, она не заходит вот уже некоторое время. Сидевший перед ней мужчина, который тоже заинтересовался, потому что не глупая малолетка, приятная в общении и на лицо симпатичная молодая женщина, способна заинтересовать, если хотят быть заинтересованными. И он, тоже легко флиртуя, аккуратно подбирая комплименты, ибо пару раз его укусили за топорные и распространенные, вынуждая думать, дабы вызвать интерес, некоторое время находился в ее компании. А потом она просто попрощалась, вызвав авто, и не позволила ни телефонного контакта получить, ни проводить, и даже не пообещала когда-нибудь встретиться. Сидя внутри авто, она меланхолично смотрела в окно на вечерний город. Командировка заканчивается через три дня, этот город вскоре исчезнет в веренице таких же, высотных и напоминающих термитники. И он, тот кто мог бы стать кем-то близким, но не станет, разочаруется, обидится и оскорбит, если подпустить, либо останется здесь и никогда ничего не сделает, ибо не дали и шанса. Как и сотни до него, равно как и возможные после. Антон прибыл в больницу. Его брат еще находится в искусственной коме, переживая болезненные операции не в сознании, а также процесс восстановления. Уже три месяца, как авария унесла жизнь отца, его последней супруги, и двух дочерей. И все эти три месяца Антон считается опекуном брату. Вчера доктор обстоятельно обсудил то, что будет отныне с братом. У него серьезно задеты лицевые какие-то там волокна. Названия, как там все это правильно можно обозвать, он уже и не вспомнит. Главное во всем этом то, что младший брат практически утратил способность выражать эмоции мимикой лица. Благо у него будут открываться и закрываться глаза, уголки рта не опустятся, открываясь и пропуская слюну, как у парализованного. Этого удалось избежать, но вот того же удивления, раздражения или радости он не сможет изобразить. Даже улыбка и та выйдет оскалом, и ее придется долго тренировать, если она вообще появится. Есть еще одна проблема, которая беспокоит врачей. Голос. Ему повредило гортань. Да так хитро, что при определенном повышении вибрации голосовых связок его можно начисто лишиться. Сначала он будет шептать, потом говорить однотонно ровным голосом. Исправить это операцией смогли и результат тот, который озвучили. Иного не смогла даже всемирная хваленая медицина. Вот есть вещи, которые не оплатит никакой банковский счет. Ему голос вернули, ведь травма, в былые времена, которой подверглась гортань, она лишала человека голоса. Здесь он будет, но надлежит аккуратно его разрабатывать. Семья, друзья, знакомые — Антон так отвык от всего этого. Его спонтанное решение вытянуть брата, оно не было обжаловано скрипучим внутренним голосом, и он действительно не жалел, что поступил именно так. С одной стороны, оно правильное решение, а с другой, Антон не стал железом с выходом в сеть. Может и эгоистичный поступок, но анализу не поддается. Да он и не пытается это распределить на блоки и разобраться в истоках. Просто сделал, просто так было надо, просто он так захотел. Нечего анализировать, некому что-то доказывать или тешить свое собственное самолюбие. Вот лежит на кровати его брат, после очередной операции, весь в лечащих бинтах, и знать не знает, что он выжил в той страшной аварии. А ведь теперь он от семьи отодран. Его братья и сестры разобраны по домам дядек и теток, дедушек и бабушек со стороны матерей. Артёмова мать сидит в тюрьме. Что именно она натворила, дети не знают, просто в один прекрасный день отцу пришел файл, что его бывшая супруга там-то и вот там, сделала то-то и вот это. Пояснять он не стал, сухо сообщил, а затем добавил — нам и без этого нормально живется. Антон ведь даже не стал справляться, жива она или нет. И узнал он о данном обстоятельстве просто потому, что дома у отца тогда гостил, приехав попроведовать. Тёме было лет семь, не больше. Сейчас уже вымахал, правда тощий, в отца весь. Вернувшись в свой номер в гостинице, не желая быть в доме, где родился и вырос, причем он действительно родился в той квартире — не успели медики, а роды были скоростными, — плавно разделся, обнажая кожу, прошел в ванную. Надлежало смыть с себя запах больницы, коим он пропитался, а также свои страхи, свои опасения и свои болезненные воспоминания. Он ненавидит больницы. Терпеть не может. В его жизни был лишь раз, когда он лежал в больнице, только его хватило за глаза. С того времени он ненавидит одну из сестер, проклинает ее род до седьмого колена. С тех пор он в том доме находиться спокойно не может, хоть уже и стал взрослым, все понимает. Страхи, которые впитываешь с детства, они так коварны, так трансформируются, закладываясь в виде установок, что избавиться от них крайне сложно. Вот и Антон, заложник своих страхов, уходит от реальности, погружаясь в виртуальность. Может Артём ему самому поможет? Может это не Антон Артёма из могилы вытягивает деньгами своими, а младший брат разорвет его черноту в груди? Может он не ему благо делает, а себе любимому? Рыкнув, погрузившись по плечи в воду, откинув голову на бортик ванны, прикрыл глаза. Жестокий мир жестоких людей, одиночные камеры, именуемые квартирами, бездушные улицы и безмозглые таблоиды информации. Ненужные улицы, ненужные жизни, проблемы, страсти, страхи, смеющиеся фобии всегда высмеиваются и только потому, что приучены возвышаться за чужой счет. Как лицемерно общество, сколько депрессивных вскрывало вены в мотелях и камерах-квартир? Прыгнуть из окна невозможно, потому что фактически все жители города располагаются не ниже двенадцатого этажа, а под ними магазины, больницы, школы и прочие крайне необходимые административные помещения. При этом форточек в квартире полноценных нет, для проветривания сделаны специальные задвижки над и под окном, куда руку-то сложно просунуть. На самой земле стоит монолит города, его структура трубопровода, канализации, а над ними первый земной этаж, где сплошь и рядом располагаются увеселительные заведения самого экономичного варианта. И проститутки. Настоящие, из крови и плоти, не такие потасканные, как показывают хроники прошлого, но достаточно дорогие для простого обывателя. Жизнь, она такая, или ты сам катишься вниз, или устремляешься в небо. Антон застрял где-то на самой середине. Его просто так не сдвинет с места, застой не уберет. Может брату под силу растормошить этот застой? Вернуть ему каплю вкуса жизни? Заботы, проблемы, покрутиться вокруг того места, где он будет учиться, вызнать все, осмотреться, понюхать? Сейчас реабилитация пройдет, его разбудят, расскажут, успокоят истерику, а там и начнут вводить в мир, новый и почти пустой для него. Надо взять ему контакты сестер и братьев. Ведь он с ними прожил, наверняка был дружен. Это Антону все равно; взрослый и депрессивный, порой жутко холодный, он не видел в младших, после Артёма, часть своей семьи. Когда еще стремился, младших не было, а когда случилась больница, ему стало все равно. Дом. Антон привез Артёма в свой дом. Истерика у мальчишки была, только тихая. Он замкнулся в себе, но ему не дали уйти в раковину. Работал очень хороший психолог. Он толково и вразумительно провел несколько бесед, после чего разрешил выписку. И вот он дом. Квартира, пятая часть этажа, не самая большая высотка, тридцать пятый этаж. Кроме своей спальни и рабочей комнаты, Артём был волен заселиться в любую, какую захочет, или переезжать из комнаты в комнату хоть через день. Оживление. У Антона наступил момент оживления. Какие-то вещи захотел с собой забрать Артём, а все остальное они покупали вместе. Это было весело. Антон и себе парочку тряпок прикупил, осознав, что ходить ему вообще не в чем! И не потому что шкафы от шмоток по швам трескаются, а реально нечего. Пара старых толстовок, новый костюм для похорон, домашние штаны и пара футболок. В какой-то комнате нашлись его выходные два костюма, дабы на работу отчитываться ездить. Да и все, собственно. Единственного чего у него в достатке, так это носки и трусы. Артём, в первый же день нашел этот стратегический запас, криво усмехнулся и прошептал: — «Голозадым тебе не быть.» И вот так это прозвучало, так кольнуло и так подействовало, что в данную минуту он штурмовал интернет магазин в виртуальном имитаторе. Это не новшество, а реальность нынешней структуры продаж. Если раньше были заказы через интернет с «возможно угадал свой размер», по плоским картинкам на мониторе, то сейчас одеваешь очки, подключаешься к узлу сети магазинов, заползаешь внутрь распределительного лифта. Там, на табло, имеется такая функция, как «размер кошелька», «класс вещей» и «бренды». Там же, когда ты указываешь, какую сумму хочешь потратить, что предпочтительнее из всего скопища тряпья и обуви, после чего идет отсев и выдача от трех и до сотни «этажей» магазинов. Жмешь на лейбл точки продажи, дверца лифта открывается, и ты внутри выставочного центра. Что самое классное в таком подходе при покупках, так это точные твои размеры, которые передает система виртуального замера в сам магазин. Тебе дают аватар-консультанта, очень вежливого, способного заинтересовать тем или иным товаром, подобрать то, что подойдет тебе по запросам или тому как ты выглядишь. Делает это все программа, но и консультанты «вживую» не менее профессиональны, проходят специальное обучение и прочие вещи в повышении своей квалификации. Когда ты готов к покупке, уже все выбрал, померил, ощутил, проводишь расчет и денюшка просто резервируется, а перед лицом проецируется специальная рамка, где располагается информация, что ты взял и когда будет доставка. Как только доставят вещи, будет оставлена рамка с табло, которое развернется, когда ты начнешь мерить вещи. Малейший брак, несоответствие с записью твоего выбора внутри клон-магазина, и тебе либо привезут новую вещь, либо вернут деньги. Как только ты подтвердишь, что забираешь все доставленные вещи, деньги со счета переводятся на счет магазина, а за рамкой возвращается курьер. Брак забирает также он. Вот таким образом Антон стал обладателем внушительного гардероба, при котором смотрелся и молодо, и стильно, и не вульгарно. Сумма была потрачена приличная, но он был доволен собой. Также потратил и на брата, которому подобрал теплые верхние вещи, заменяя старые. После этого грандиозного шопинга у них пошла примерная и мирная жизнь. В какой-то момент Антон озаботился вопросом его полового воспитания. Без сюси-пуси вызвал в общий зал, задал прямой вопрос в лоб, поправил его знания, показал некоторые предметы, рассказал, как ими пользоваться. Особо выделил наличие контрацепции и уважение к партнеру. На этом умыл руки, а как потом оказалось, зря он так наплевательски отнесся к данному вопросу. Его малолетний братец, как-то раз стыбрил со стола чип с точкой доступа к линии Неваляшки. При этом не полную и расширенную, а шпионскую. Антон пропажу не заметил сразу, а затем и нашел сам чип на полу. И ничего его не насторожило. Даже то, что в свой консоллер брат захотел вставить расширение XXX, его не насторожило. Ну подумаешь гормоны шалят у подростка, что тут такого? Имитатор-шлюшка, с прослойкой ощущений, доступная с пятнадцати лет, как раз решала огромную проблему недостатка секса и избыток работы правой руки. К имитатору еще кое-что прилагается, и оно было в наличии. Вот и не сопоставил Антон два случая, с виду разные, а на поверку тесно связанные. Оказывается, братец-акробатец, опробовал тот чип, а так как консоллер был перепрошит самим Антоном, то и наличие внутри чипа на постоянной основе не требовал. Соответственно, скотинко малолетнее, полезло по последнему адресу пребывания самого Антона. Вот только сам хакер лишь следил за работой некоего человека, за которым хотели и просто жаждали проследить его же партнеры, видать не так все гладко, Артём же пошел иным путем. И этот путь закончился в спальне одного из сыновей мужика, за которым как раз и следил Антон. Да еще как закончился! Когда Антон пересматривал, частично, что происходило в той комнате, краснел и даже бледнел. Его младший, сопляк и травмированная неженка, братец-акробатец, на поверку оказался садистом. А тот сынок, которого он комнату атаковал, самым настоящим мазохистом. Причем не ярко любящим боль, а моральным мазохистом. И это очень пугало. Каким образом сопляк влез в спальню к другому почти сопляку, на год его старше? Отец мазохиста не последнего слова программист. Причем программы делает не для чего-то там такого и абстрактного в сети, а для секс-игрушек, упакованных в тело-оболочку андроида. Он проводит индивидуальную калибровку основных поведенческих узлов для определенных модуль-капсюль, которые потом запускают в производство и любимые игрушки могут измениться до неузнаваемости. Не обязательно менять самого андроида, вполне достаточно заменить ему капсюль, переделать прическу и согласно анатомии строения оболочки, добавить или убрать мягкие места. Грудь там третьего размера, член сантиметров на пять длиннее, жопку больше или меньше. Неизменным останется только рост. Все остальное заменить можно. Так вот, в мастерской, прямо дома, потому как папаша работает именно дома, а в одной из «общественных» комнат к нему прибывает тестовая группа народу, у него ровным рядком стоит линия кукол. Они все готовы, они все могут быть активированы. И все бы ничего, но есть одно огромное, шикарное и чудовищное «но!» — обычные андроиды не имеют слот подключения удаленного модуля. А эти имеют. И имеют настолько, что если подсоединиться удаленно, то при наличии оборудования, можно реально почувствовать прикосновение к чему-либо, а занимаясь сексом испытать оргазм. Вот именно этот канал и просили проверить, потому как мало кому понравится, если в его любимую игрушку пролезет хоть кто-то и хоть что-то будет изъято из идущей информации, будь то разговор или просто гости пришли. Если честно, то такой канал внутри андроида идеальное средство слежки. Ну и к сути. Артём, который влез куда не просили, а халатность Антону аукнулась, подключив модуль «ощущения» в свой консоллер-очки, вытрахал того парня морально, а затем месяца через полтора и реально, правда в теле андроида. При этом парень тот, нет бы отцу что сказать или защититься какой спекающей мозги кукле тыкалкой, только дразнил его! В итоге втрескались они друг в друга так, что сдохнуть не разорвать. Когда Антон просматривал в первый раз эти вылазки, он пришел в ужас и такую трепку задал, — искры трещали по всему дому, так систему коротило, дабы заглушить ор и не допустить его протекания к соседям. Необдуманно потребовал оставить «жертву» в покое, и так надавил на брата, такие вот слова подобрал, что Артём проникся, что-то понял. Расстался он с ним. Вот тут и аукнулась халатность Антону по всем углам. Этот «жертва», настолько привязавшийся к своему «насильнику», вознамерился найти и покарать за попытку сбежать. Первые атаки поисковой системы по Неваляшке его порядком заставили сбледнуть. Вторые и третьи призадуматься. Тогда-то Антон взял все файлы, что записались за моменты соединений брата с андроидами, пересмотрел каждую сцену, каждый монолог или диалог переслушал сотни раз, вычленяя самые главные точки. Постепенно вырисовывалась ну очень нерадостная картина, наряду с тем, что о том Владлене, так звали «жертву», нашел сам Антон. Получалось, что парнишка был из стаи хищников, вот только по всем параметрам вожак. И этот достаточно опасный юноша подставил доверчиво холку Артёму. А как потерял его зубы на своем теле, так согласиться с этим не захотел. Начал искать, рыть, копать. Он был как одержимый демонами, никаких доводов не слушал, ничего его не брало. Понимая, что надо что-то делать, и видя творящееся со своим собственным братом, но не умеющий приносить извинений, Антон просто сунул в руки консоллер с другими путями, настроенными на Владлена, и потребовал заставить его перестать искать. Сам же, выясняя что и как, отчетливо понял — Владлен Стриженски не отстанет. Все попытки Артёма отдалить его, имели обратный эффект. В итоге старший брат отправил его учиться в ту школу, где учился Влад. И подлянку брату сделал: отправил письмо, где прозрачно так намекнул о смене места дислокации, мол мешаешь дышать. Ну, а раз Влад воспринимал его слова со своей колокольни, вскоре школа обзавелась своим отделением технического колледжа. Через год Антон, вернувшись после очередного своего отъезда по работе, просмотрел записи и заулыбался. Влад был в этом доме, в руках того, кого столько искал и так терроризировал нервы самого старшего брата. И, — ну вот хоть смейся, хоть плачь, — ничего существенного не изменилось: Владлен ведомый, а Артём доминант. Да еще какой! Он ему член в корсет одел, а тот и рад такому «ошейнику»! В общем, удавка с шеи хакера снялась, и он расслабил свои собственные булки. Выдохнул, иногда посматривал за поведением брата, подглядывал за их развитием отношений. И, если честно, то был приятно удивлен тем, как вел себя Владлен. Он не стал никак показывать всем и каждому, что Артём более чем занят его персоной. Все было так, как и было до того, когда он все же узнал, кто именно они друг для друга. Семейство же Влада немного побузило, да потом отстало. Вроде все было хорошо, вроде везде аккуратно и тихо. Акация вышла в высотке «Эмойн-стритс». Да, сейчас не улицы улицами называют, а высотные дома. Улиц на земле нету, есть сектора и башни. Вот по названиям башен и определяют место жительства, достаток и прочие мелочи. Каждый этаж, это как дом на улице, а квартиры места жизни. Сами же города, в зависимости от того, в какой местности выстроены, могут быть как «толстыми», так и «тонкими». К чему такое различие? Чем объемнее здание, тем каменистее и плотнее под ним слой почвы. По берегам рек не стоят объемные здания, они все более легкие, менее заселенные, а сами города занимают большую площадь застройки. «Толстые» здания располагаются на том слое почвы, который способен выдержать его, не проглатывая нижние этажи. И такие здания могут на одном этаже не двадцать квартир иметь, а сто двадцать, при этом в сердцевине располагаются зоны отдыха, для спорта или магазины. Весомая разница. Архан-тауэрс, где располагалась «Эмойн-стритс», был средним городом, где квартирные этажи занимали площадь двух третей башни на этаж, а также делились на пятнадцать штук. Сердцевина частично занималась «общими» спортивными залами или внутренними садами, которые принадлежали только тем квартирам, которые выстраивались на этаже. Некоторые здания имели полые формы, как кольца, и площадки, внутри с подвесными дорогами и крытой крышей на последнем этаже. Вот в такой дом Акация и вошла. Внутри здание полое, через каждые три этажа располагается площадка-платформа. На них разбиты сады, имеются магазины, спортивные зоны и зоны отдыха. Скоростные лифты, чьи стеклянные трубки как пилоны, или ка́мора футуристической пушки. Акация вышла из такого лифта, как в старину, поднявшись с первого этажа. Здесь был народ, какой-то «домашний» праздник. Народ, разношерстный, разновозрастной и вообще во всем разный, объединен двумя вещами: они все здесь, и они все улыбаются. Ее губы тоже тронула улыбка, дабы не выделяться на фоне всех своим не очень хорошим настроением. Слезы. Она иногда их тоже роняет, но все меньше и меньше. Есть такое состояние души, как надежда на лучшее. У нее оно гаснет с каждым событием, каждой встречей. Но сейчас никому нельзя видеть на столь симпатичном лице маску скорби, надлежит быть как все и улыбаться. Она и улыбается, как-то ласково и тёпло*, подавая себя, как этикетку в витрине магазина: и вроде бы приятно, но в то же самое время надо знать «расстояние». Пробираясь через толпу, лавируя между стайками детей или молодых юниоров, Акация шла туда, где не надо будет нести эту маску, шептать эти слова, держаться из последних сил. Она идет в место, где тишина станет ее слушателем, а собственное сердце музыкальным инструментом. Может аккорд возьмут и нервы, что столь не прагматичны, не умеют вовремя замереть. Все может быть. Столкновение. Такое, какое бывает в тело сильного и крепкого мужчины. Вздрогнув, даже хватив ртом воздух от неожиданности, чуть было не отскочила назад, как мячик от монолитной стены. Крепкая рука, такая, какой было бы место в ночных фантазирующих снах, плавно, аккуратно и очень уверенно поддержала под спину. — Простите, виноват. — Голос. Этот голос был знаком. Дабы убедиться, что это один из тех, о ком было сладко помечтать и в своих же мечтах расплакаться, видя одну и ту же реакцию, взгляд стремительно нашел высоту, где был «паспорт» человека: его лицо. Улыбка. Эта улыбка, скрашивающая итак привлекательные черты, сейчас немного извинялась за содеянное телом. Глаза же, эти два огонька истинного охотника, в данный момент рассматривали «паспорт» молодой женщины, слегка опуская и сводя брови, показывая нешуточную борьбу сознания и запасников мозга. Он понимал, что видел где-то эти губы, обласкивал столь пушистые ресницы, и никак не мог понять цвет глаз. Болотные, с преобладанием темного зеленого. Дабы не прослыть в ЭТИХ глазах невоспитанным и даже вульгарным, аккуратно отступил на шаг назад, дав восстановить равновесие, дав время рассмотреть себя, и гадая: помнит или нет? Она помнила, но предпочла сделать вид, что нет. — Извините, — все тот же голос, от которого мурашки эмигрируют не просто в копчик, а в эпицентр паха, — сама налетела. — Нет, это вы простите. — Мужчина прижал руку к груди. — Едва успел предотвратить конфуз. — Прощаю. — Улыбка, губы светлого тона, не накрашенные, а в глазах другой тон, какой-то болезненный, странный. — Мне пора. Извините. Она быстро обходит его и практически пытается сбежать. Почти удается. Почти. Ее руку перехватывают, останавливая, разворачивая к себе. — Можно побыть вульгарным и бестактным? — он смотрит так, что подгибаются колени. — Кто это сделал? — вторая рука, лишь кончики пальцев, аккуратно касаются уголка губ. Прямиком туда, где еще саднит, откуда боль в грудь отдается сильнее, стоит только вспомнить. — Нельзя быть вульгарным и бестактным. Не разрешаю. — Она аккуратно высвобождает руку. Ее взгляд уверенный, а слова бьют в грудь, как пуля. — Будьте как все, безразличным и злым. Мне пора, извините. Остановила. Одной фразой вбила в пол, заставив припомнить то, как иногда проходишь мимо чьего-то горя, или чьей-то несправедливости. Иногда смотришь с безразличием на чью-то слабость, какой бы она ни была, не пытаясь узнать, может помощь нужна и тогда будет меньше ужасных исходов. Или ты, думая о себе, злобно смотришь на то, что оставить в покое просто нельзя. Безразличие и злость, оно так больно бьет, и не только тебя, но и тех, кого любим. Второй раз он встроил ее, второй раз услышал голос, и точно также, как и тогда, дальше доступного его не пустили. Жесткая грань из дозволенного, когда продукт воспитания и общества сам не желает, чтобы не безразличные и не злые, просто стояли с сожалели о их положении. Иглы, самозащита везде и во всем, гордость и простой страх, — Игорь не смог сделать шаг больше, чем было дозволено, а она, та незнакомка, сократила его еще вдвое. Внутренний лифт, никого рядом, глаза закрыты. Акация держит в себе, пытается быть безразличной, бесстрастной. Этаж за этажом, цифры на циферблате просты и понятны, если ты учился считать. Еще два деления, и она будет на месте. Скорее всего, когда двери разделят «до» и «после», что-то случится. Возможно. Створки лифта раскрылись. Плавно, не торопясь, дабы никто не увидел «внутренне неполадки тела», каждый шаг приближает к замкам, что имеют два смысла: закрыть и оградить. Прижав ладонь к пластине, активировав блокированную систему, через пару мгновений переступила порог изолированной от звуков квартиры. Просторная, затемненные окна, почти нету стен. Эхо гуляет по комнатам, если громче обычного издать звук. Кухня и столовая объединены, лишь небольшая перегородка по грудь их разделяет. У ванной комнаты, нету этой самой комнаты — ванна и душ расположены на открытом пространстве, отделены лишь платформой, на которой стоят. Спальня, она обособлена, но это передвижные ширмы, по кругу. Ширмы до потолка, на шарнирах, можно как закрыть их, так и собрать в одну панель, а можно выставить в шахматном порядке. Гардеробная закрыта портьерами, занимает угол в квартире, от которого выстроен ход «помещений», начиная со спальни и заканчивая кухней. И нет ни одной настоящей стены, общий потолок. Мебель. Вплетается в общий стиль новомодного модерна, но не заставляет болеть глаза от аляповатой расцветки. Дверь за спиной закрылась, впереди был коридор из ткани, что свисает с потолка. Из умной ткани, не впитывающей не только влагу, но и пыль на нее не оседает. Акация вошла, скидывая по пути свои туфельки, куртку, берет. Есть в этом месте свой несравненный плюс — звукоизоляция на уровне премиум класса. Но есть и свой жирный минус — нет никого, кто был бы дорог сердцу и принимал ее такой, какой создала природа. — А-а-а! — во все горло, зажмурившись, встав так, что оказалась в центре квартиры, закричала вырывая из груди клокочущую боль и ярость от очередного разочарования. Душившие слезы вышли с этим криком, с сорванным голосом, и как вырванный стержень вместе с ней опустились на пол. Уперев руки в прохладную плитку, на которой скользить даже мыльный раствор не будет, тихо роняя соленую воду, что рождалась из слезных желез, Акация вновь переживала тот самый момент, когда больнее всего, когда невозможно даже вдохнуть, не испытывая этого чувства. Все вновь повторилось, все, как и всегда. Недопитое, недослышанное, недосказанное… недоделанное. Да, Акация недоделанная. Сломана. Не работает так, как ей положено. И ведь нету мастера, что подкрутит винтики, что смажет петельки — для нее не придумали разводного ключа. В ее груди бьется сердце, по ее венам течет настоящая кровь. Она настоящий человек, только сломанный и починить его нет инструмента. Такой не придумали. Или о нем не знает она сама? Антон плавно вышел из сети, завершая очередной взлом. У него было странное чувство, что его пасут. А все почему? А все из-за его собственной халатности! Ниточка. К Антону ведет ниточка через брата. Владлен Стриженский с маниакальной одержимостью искал Неваляшку. Он не знал, как звали того хакера, который влез в его жизнь нагло и жестко, но хотел продолжения, жаждал его. Ради этого тратил огромные суммы, ради этого тряс все, что могли дать связи отца. И тут, раз вам в дыхалку! — успокоился. Вот просто так, взял и успокоился? И никто не смог связать два и два? Хакер, особенно такой осторожный, ошибку совершил, всего одну, а теперь надо отмазать и брата и себя не спалить. А ведь внимание КБ ему не нужно. Вообще и никак. Понимая, что напортачил, почти засветился, решительно перестал брать крупные заказы, мелочью обходясь, продумывая, как и где поставить узлы того же «лоха», коим скоро будет представляться. И надо спешить, он уже чувствует на своей шее удавку. Такие хакеры, которые способны идти как Неваляшка, крайне чувствительны к малейшим колебаниям в системе вокруг самого себя. Это влияние интуиции помноженную на постоянном мониторинге общественных сетей, их импульсы, отличительные сигналы. Как шорох, который можно услышать от крадущегося хищника и вычленить его из общего фона природы. Он еще не видел резкого интереса к своей персоне, но ощутил легкую проверку. Такую, невесомую, какую делают КБ, если желают проверить окружение подозреваемого. И, увы, этот подозреваемый младший брат хакера. Конечно, если удаленно попытаться посмотреть через камеры мониторов или личный браслет, то в гнезде увидят только работавшего над очередным заданием компании, в которой он трудится. Такова система защиты, которую очень умело сделал Неваляшка. В этом Антон был уверен. А как быть с братом? Встав со своего места, вышел из комнаты, закрыв на замок дверь. Прошлепав тапками по паркету, остановился у двери младшего. Громко стукнув в дверь, сунув руки в карманы, замер в ожидании. За дверью ранее слышался достаточно властный говор, который быстро сошел на нет. Буквально минута и дверь открылась. Артём был слегка взъерошен, глаза блестят, но в комнате никого нет. — Играешь. — Антон кивнул головой, развернулся и пошел в зал. Младший за ним следом. Это был своеобразный жест-приглашение к очень серьезному разговору. Так он звал его для полового воспитания, так вызвал ругая за принуждение Влада, так орал благим матом и требовал отвадить все того же Влада. И вот опять. Что-то случилось, и это что-то очень и очень серьезное. Они прошли в зал, где Антон не стал садиться ни на какой предмет мебели, даже свой любимый уголок. — Меня скоро арестуют. — Что? Новость и вопрос были заданы одинаково ровным голосом, хоть произнесли их разные люди. Пусть и братья, но разные. Артём, худой и высокий, вытянувшийся за последнее время, с короткой стильной стрижкой, рыжими глазами. Он немного раздался в плечах, приобрел силы в руках. Его аура, когда не скрывается, притаившись и выжидая, — истинный змей, опасный и ядовитый. Брат же его, старше лет на восемь или десять, намного ниже ростом, плечи не приобрел более широкие, да и весь его вид — задохлик компьютерный. Болотный цвет глаз, живой и эмоциональный, а темные волосы собраны в пучок на затылке, не давая ни одному локону выбиться, показать их секрет. И все же, интонация голоса одинаковая — спокоен и собран. — За что? — Из-за тебя, малолетний садист. — Спокойно произнес старший брат поворачиваясь. — Я ничего… — Твой мазохист перестал искать того, кто взломал игрушки в его доме. Резко и сразу после твоего приобретения. КБ заинтересовалось, по какой такой причине он успокоился. Понимаешь? Артём медленно кивнул, а в глазах отразилось не просто поверхностное, но и все глубинное понимание ситуации. — И что теперь? — А ничего. — Антон сунул руки в карманы своих домашних спортивных штанов темного синего цвета, пожал плечами играя белой безрукавкой с капюшоном. — Ты — студент, дурак, дите. На этом все. Сексом занимаешься с парнем, потому что хочешь. А не потому что ты тот, кого этот парень так искал. Ничего о ситуации не знаешь и не понимаешь. Понял? — Но… — Понял? — голос пробрал до печени, обдавая холодом. — Прости. Антон вздохнул, потер переносицу. — Сюда иди. — Поднял руку и подозвал к себе. Артём подошел, его обхватили за шею и прижали к своему лбу лбом. — Рано или поздно кончик нашли бы все равно. Произошло рано. Своему скажи, чтобы он не ляпнул о твоей причастности к куклам в его доме. Просто он передумал, потому что ты, его добыча, вдруг начала вкусно пахнуть, или как у вас там все. Ему надо знать, что говорить, тем более, что он пострадавший. Пусть о твоей ревности скажет. Все равно вас проверять будут удаленно. Лично ему все скажи. — А ты как? — Я свое поле минное уже подготовил. Просто хотел, чтобы ты знал. Заберут меня внезапно, чтобы не дернулся там, железо не вздернул. Так что просто знай, они скоро придут. С сиренами или тихо, не знаю, но придут. Отпустив шею, кивнул головой, дабы младший как можно скорее взял и вызвал любовника. Артём ушел. Затем, как и думал старший, к младшему его хищник приехал. Заперлись в спальне, ненадолго. После этого ушли вместе. Акация сидела в кафе, отрешенно смотрела в окно, за которым проплывали облака, помешивала сахар в чашке с кофе. Черный напиток, с приятной горчинкой, немного добавлены капельки лимонного сока и экстракт ванили с корицей. Без молока или сливок. Она так не любит, ведь кофе должен показать свой цвет, а не одалживать его у белого и нетронутого. В ее жизни произошли изменения. Странные, необычные, но приятные. Возможно, после того, как все закончится, как и всегда, она не сможет подняться, не сможет вздохнуть и закончит, то что само не заканчивается? О том, как будет больно, она не может в данный момент ни представить, ни просчитать. Ее ощущения, такие же, как и эти облака: вот вроде плотно и однородно, а стоит лишь наступить, и ты падешь. — Здравствуй. — Он пришел. — Здравствуй. — Подняв голову и подарив в ответ его улыбке свою собственную, Акация чуть прикрыла глаза. Больно смотреть, он, слишком красив и слишком хорош, дабы быть реальным, настоящим. По какой-то причине она не верила в его существование, хотя поцелуи вполне настоящие. Игорь. Мужчина, который настоял на том, что будет вульгарным и бестактным, но не будет безразличным и злым. Сколько он выслеживал ее, высматривал в толпе, до сих пор не сознается, только на третий день после той очередной истерики, подошел и сказал в лоб: ты мне нравишься. Она в тот момент удивилась, а потом изумилась, затем испугалась и попыталась сбежать. Запястье. Оно горит от одного воспоминания. Вновь его пальцы оплели его, сжали и не дали вырваться. Когда попыталась оттолкнуть, он впился в ее губы. Настойчиво, жадно, голодно. Если слова могли обмануть, то тело не давало и микроскопического шанса на отступление. Ответила. Окунулась в омут с головой и ответила. Потом плакала. Потом попыталась вновь сбежать. Сейчас сидит в кафе, смотрит на облака, мысленно краснея и облизывая губы, пытаясь запомнить его вкус. — Знаешь, вот тут думаю, куда пригласить тебя и совершенно теряюсь. — Игорь вздохнул. — Мне кажется, что большинство мест тебе просто не подходят, а остальные я не могу позволить, потому что буду жутко ревновать. — Хм, дилемма. — Мягкой улыбкой окрасилось ее лицо, а ложечка наконец-то легла на край блюдечка. — Аки, помоги мне, а? — его лицо выражает скорбь, просьбу и готово вот-вот рассмеяться. Смех Игоря. Лучистый, задорный, теплый. Она так не умеет… так искренне. Фальшивка. Часть ее существа просто фальшивка и как с этим быть давно не понимает. — Тогда, может вспомним юность? — Юность? — задумался Игорь. — В мою юность, когда грудь колесом, а в голове мозгов не было, были лучшие в мире собы, а галадоска мечта недостижимая. С пониманием улыбнулась, после чего покачала головой: — У меня нет разрешения на галадоску, но собы, — она мягко проводит кончиком пальцев по краю чашки, — это было бы интересно. Он понимает, подсаживается ближе и листает трассы, которые доступны для проката. Сходятся на одной, тыкая одновременно пальцем, понимая друг друга без лишних слов. Он улыбается, чуть наклонившись, захватывает ее губы, даря свой вкус. Кофе еще не отпито ни разу, его нет на губах, но его аромат витает от чашки, задавшись сизым парком. Покинув кафе, так и не испив ни чашки кофе, они отправились в соседнюю башню, где есть трек. Им дали на прокат пятки. Гоночные собы, крайне быстрые, а техника безопасности проще простого, да и оборудована сама трасса системой «отлова» не справившихся с управлением. Переобувшись в ботинки с закрепленными собами, сдав свою обувь, они пошли в сторону точки старта. Трасса. Обычные трубы, сферы, стены и возможные препятствия. Им не нужны были заезды, забеги и общий драйв, они просто наслаждались обществом друг друга. Полет, скольжение, разыгравшись стремительно побежали в сторону одной из напольных труб-тоннелей. Собы позволяют разогнуться, высоко подпрыгнуть и плавно приземлиться. В них можно бегать по стенам, прицепиться к движущемуся предмету и лететь рядом, как на волне сёрфингист. Игра, веселье, забег и даже пару раз высокие прыжки: казалось они влюблены и это будет длиться вечно. Казалось здесь и сейчас есть та точка отсчёта, когда все может сложиться удачно. Запыхавшись, они вернулись к стойке, посмеиваясь. Глаза блестят, щеки раскраснелись, а сердце стучит где-то у горла, и хорошо, во всем теле. За стойкой улыбчивый парень, выдает им номерки, дабы переобуться. Это не занимает много времени, а в голове Игоря созрел коварный план. Настолько, что женщина рядом с ним даже уличить его не сможет. Они попросту оба хотят пить. — Давай зайдем? — спрашивает, указывая на небольшое заведение. Глаза цвета болота, переходят в сторону вывески, в голове нет ни одной плохой мысли; согласие было достигнуто без споров и отказа. Они прошли через дорогу, вошли внутрь заведения. Приятная музыка, барная стойка, несколько коктейлей. Акация была веселой, улыбчивой, и лукавой. Он видел в ней все это, чувствовал, и хотел. Сильно. Поцелуи. Они отвлекали от действительности. Очень отвлекали. Несколько свиданий, разная одежда и он знал о ней почти все, кроме одного… Забыв обо всем, что было, что есть и как, возможно, будет, она целовалась с ним, дозволяя обнимать. Куда они шли, где и когда оказались; еще один шаг и мир был сокрыт, или они были сокрыты от него. Чувство тяжелого тела, приятного своей тяжестью, отрезвило. Блуждающие руки по груди, почти сошедшее движение внутрь бедра. В мозгу, словно кто-то сжалился и переключил тумблер, дозволяя самой раскрыть объятия разочарованию. — Нет… нет… нет… — зашептала она в его губы, постаралась отползти как можно дальше. — Аки, что такое? — спустя мгновение налет возбуждения в его глазах ослаб, позволяя рассеяться туману. — Нет, не надо. — Она вцепилась в его руку, что все же касалась бедра, с внутренней стороны, близко к моменту… — Что такое? — он замер, не понимая, что случилось, ведь все было так хорошо! — Аки, маленькая, что с тобой? — Я… нет, не надо. — Она стремительно попыталась сбежать, выпрыгнуть, оттолкнуть. — Перестань! — закричала, когда его руки с силой обняли, блокируя, заставляя остаться. — Пусти! — Тише. — Они боролись, и она проигрывала, не желая видеть, не желая чувствовать опять это чувство, эту… грязь. — Аки! — громкая пощечина вернула в действительность. Казалось, что что-то произошло и она вернулась, она с ним. Он сидел на ее животе, вдавливал рукой обе ее руки, смотрел с беспокойством. — Аки, я знаю. Слышишь? Знаю. — Что? — шепотом, почти не слышно, угадано по движению губ и не более. — Знаю, Аки. — Он отпустил ее руку. — Знаю, какая ты. Меня это не пугает. Понимаешь? Почему не веришь? Она не верила. Это ведь не может быть правдой? Ведь нет же? — Аки, — он наклонился и заглянул в глаза, так близко, что дыхание прошлось по ее щеке, губам и подбородку, — я хочу тебя. Такую тебя. Слышишь? Хочу. С первой встречи, я все понял. Он отпустил ее руки, аккуратно лег рядом, тыльной стороной ладони провел по той щеке, куда ударил. Она лежала, почти не дыша, практически не понимая, что так тоже бывает. Но его рука, живущая своей жизнью, медленно пошла вниз. Вот она отметилась на подбородке, вот огладила место на шее, коего вроде бы быть не должно. Это движение заставило перестать дышать, совсем, но потом перевернувшись ладонью вниз, касаясь пальцами, надавливая на ключицу, отпустило, дало вдохнуть. Через одежду, тонкую трикотажную кофточку, найдя затвердевший сосок, сильно надавливая, обыгрывая его со всех сторон, болезненное наслаждение посылая по всему телу, продолжила путь. Живот, за резинку тонких штанов, туда, где было «разочарование». Непроизвольно, замерши перед и частично под ним, Акация застонала. Ладонь, горячая, забравшись между полотнами ткани, что составляли тандем защиты, нательной и внешней для красоты и удержания тепла, накрыла место, которое у женщины не существует в том виде, в каком есть у «нее». — Аки, — шепот на ухо, зубами чувствительно за мочку, оттягивая серьгу вниз, он сжал пальцы, там, где все горит, и мягко массируя, заставил забыть свои страхи. — Аки, моя маленькая, хочу тебя. Такую тебя. Слышишь? Веришь? — он приподнялся на локте и заглянул в ошеломленное лицо, в эти недоверчивые глаза. — Можно? Она разрешила. Ничего не ответив, одним лишь блеском своих глаз, дала зеленый свет. Ее губы жадно захватили, терзая, кусая, нежа и требуя. Штаны резко дернуло, стащив до колен. Рука. Горячая и большая, она огладила живот, подцепила резинку, потянула белье. Укус в шею, как наказание, когда непроизвольно пальчики вцепились в резинку, блокируя жадную руку. И его стон у самого уха, когда он смог без присутствия ткани касаться ее между бедер. Дурман, яд, сахар — что было, что еще будет. Акация не понимала, но видела, как Игорь резко содрал с себя одежду, выпустил своего зверя. Он красовался перед ней, заставлял хотеть еще больше, оценив, что у него имеется. И был оценен, был допущен. Раздев до конца, Игорь с жадным и жарким взглядом осматривал тело, что было пред ним. Акация… Как зовут, как настоящее имя этой нимфы? Наклонившись, описав полукруг губами, целуя кожу и всасывая маленькие сосочки, не мог надышаться тем мускусом, что выделяет кожа. Оно так заводит, так возбуждает! Куснув живот и зализав это место, потершись щекой, своей колкой щетиной, заулыбался от попытки разорвать контакт. Резко выпрямившись на руках, захватив губы, жадно заставив подчиниться, нежно провел языком в окончании и с вожделением осмотрел то, что столько времени было сокрыто, что так отчаянно попытались ему не показывать. Нежно и осторожно языком проведя у корня, обхватив рукой напряженный ствол, прижав кончик языка к головке, змеиным приемом глядя в глаза приподнявшейся головы, Игорь обвел по кругу, вызывая легкую дрожь и тихий стон. Юноша. Акация, это юноша! Жадно вобрав в рот его член, мягко разминая яички, проделывая это одной рукой, второй, причем только большим пальцем, обозначил точку, которую хочет очень сильно. Где-то был презерватив, где-то была смазка. Но в данную минуту все его внимание было отдано крайне возбужденному члену. И он его умасливал, обласкивал, заставлял владельца водить бедрами, выпрашивая таким образом ласку. Игра затянулась, заставив немного спустить, дабы дальше не было больно. Судорожные вдохи, полуприкрытые веки, часто облизываемые губы — он был прекрасен, он был такой один. Игорь огладил бедра, заулыбался, облизнул свои подсыхающие губы. Пока Акация не пришел в свое сознание, надо действовать. Подушка, плавно перевернув его на живот, приподняв сладкую часть повыше. На пальцы презерватив, много смазки. Массаж колечка, настырный, упрямый, сменяющийся мягкими поглаживаниями, ходу по кругу. И вот первый палец проник, в ответ тихий выдох. Пульсация вокруг пальца, еще не привыкло нутро, но так даже лучше. Он куснул ягодицу, поцеловал место укуса, одновременно с этим вставив два пальца одновременно. Акация, нервно дернув попкой, собрал пальцами простыни. Охнув, когда нашлась точка с набухающей простатой, массаж которой вызывал приятные волны, выдохнул: — Сейчас. Не тяни. — Больно будет. — Мне нравится, когда первое проникновение такое. — Я — крупный, потерпи. — Шлепнул ладонью по голой ягодице, не собираясь слушать приказ-просьбу. Здесь он будет вести, а в следующий раз отдастся в руки своей музы. Массаж был долгим, заставившим постанывать так, как если бы был введен орган или тонкий вибратор. Акация плавно встал на колени, чуть разведя их шире, подмахивал попой, выпрашивая таким образом, заставляя перестать быть стервозным. Игорь рассмеялся, когда в его сторону двинулись аппетитные полушария. — Ладно, лапочка, уболтала. — Мурлыкнул он, щедро плеснув смазки на свой боевой инструмент, уже одетый в бронежилет. Замерев, даже задержав дыхание, Акация прочувствовала все, что дает крупный орган. Медленно ее одевали на горячий кол, перехватив под животом. Но именно этот момент ее возбуждает нереально. Именно когда вставляют, когда идет туго и даже болезненно, когда все тело готово сбежать, но не делает, потому как знает: уже принадлежит. Он вошел, перевел дух. Пульсируя, сжимаясь, Акация сейчас заставляла любовника ловить кайф за хвост и ждать, когда будешь способен на подвиги… Щелчок браслетов. Он отрезвляет гораздо больнее, чем неприязнь в момент узнавания. Акация, если честно, не понимала, что произошло. Вот они нежились в постели, вот сходили в душ, выпили кофе и на выходе из номера ей на руки одели браслеты. С тревогой оглядывая лица, стремясь увидеть то самое, единственное во всем мире, вдруг отчетливо поняла: нету ничего родного. В его руки легло удостоверение полицейского, а на плечи легла сбруя с кобурой табельного оружия. Полицейский. Он полицейский?! Это во стократ больнее, чем обычная неприязнь того, что она рожденная парнем, по сути им иногда быть не может. Арест. Да кого он волнует? Какие-то там права зачитывают. Кому они нужны? Руки трясутся. Кажется, будет приступ. Снова психушка? Хочется кофе. Холодно.