Часть 2. Глава 21. Последний рывок
8 ноября 2019 г. в 03:34
Спустя два дня Эсмеральда, проснувшись, обнаружила, что в комнате она одна. Дверь была, конечно, заперта. Она пожала плечами и принялась за обычный утренний туалет. Когда она уже завтракала, вернулся Клод и объявил, что на следующее утро они покидают Санс. Ему удалось найти торговцев, ехавших на ярмарку в Страсбург, — это им подходило. Всё равно оттуда они отправятся дальше: Страсбург всё ещё был слишком близко к Парижу. Эсмеральда восприняла новость почти равнодушно, если не считать того, что её призрачные мечты, будто Клод переменит своё мнение насчёт Испании, были окончательно разрушены.
А кроме того Клод объявил, что сразу по прибытии они, разумеется, должны отправиться в церковь, дабы обвенчаться. Эсмеральде придётся переменить имя для этого, ведь добропорядочная француженка не может зваться цыганским именем. Он полагал, что имя и фамилия, которыми нарекла её когда-то мать, вполне подойдут. Это было не столь важно, ему тоже придётся оставить доброе имя, данное родителями, чтобы никто и никогда не смог отыскать их. Увы, история позапрошлой зимы с принцессой Анной сделала его имя известным за пределами Парижа и даже Франции.
— А что в свёртке? — спросила наконец Эсмеральда, дождавшись паузы в словах Клода.
— Твоя новая одежда. Переоденешься завтра, — отвечал он, — а своё цыганское тряпьё выкинь куда-нибудь. Я заказал эти платья для тебя утром в день суда. Я сказал им, что ты… Они опытные швеи, так что, думаю, должно подойти. В любом случае, другого пока нет, — он замолчал, вернувшись в мыслях к их поездке, к новому городу, новой жизни…
— Нужно будет как можно быстрее устроиться. Снять дом, нанять слуг, кормилицу. Мне предстоит вдоволь побегать по городу. Нужно успеть всё это сделать до твоих родов. До конца лета осталось не так уж и много времени.
Эсмеральда почувствовала, что кусок застрял у неё в горле. Неужели это случится так скоро? О нет, нет-нет-нет. Это не может быть так скоро! Все страхи, обуревавшие её прежде и отступившие, вновь обхватили её тело своими ручонками. Цыганки, умирающие в лихорадке на обагрённых кровью тюфяках, вновь встали у неё перед глазами. Ложка выскользнула из её руки и ударилась о пол.
— Эсмеральда! Что с тобой? — Клод бросился к ней.
— Всё в порядке, — пролепетала она. — Просто я вспомнила тех цыганок и…
Он прижал её к себе:
— Тебе не о чем волноваться, я позабочусь о тебе.
— Вы найдёте повитуху, да?
— Это ещё зачем? Я не собираюсь доверять тебя каким-то незнакомым безграмотным бабам. Чтобы они трогали тебя и нашего ребёнка? Нет, даже не проси.
— Но как же? Разве так можно? Вы ведь…
— Предоставь это мне.
Закончив так их разговор, Фролло в то же время спрашивал себя: сможет ли он вынести её крики и муки? Но доверить её чужим людям было выше его сил. В конце концов, он блестяще окончил факультет медицины — вряд ли какие-то женщины знали больше него!
К вечеру все сборы были окончены. Где-то вдалеке часы отсчитали шесть ударов. Клод стоял у распахнутого окна и оглядывал открывающийся вид. Слишком много всего случилось в этом городе. Неужели воспоминания о его собственном суде будут преследовать его так же, как преследовали его прежде воспоминания о суде Эсмеральды? Заглушат ли они её крики, когда Тортерю провернул первый раз колесо на «испанском сапоге»? Нет, вероятно, нет… Какими бы тяжёлыми они ни были, им суждено оставаться на втором плане. Ведь он-то знал, на что он идёт, знал, что его ждёт, в точности, кроме, пожалуй, более мягкого приговора. А она не знала, что с ней будут делать, не знала, что будет дальше. Его личный крест уже и в этом: ежесекундно помнить, что он собственноручно обрёк её на те пытки, помнить, как она кричала, когда тиски «испанского сапога» сжали её прекрасную ножку, помнить, с каким ужасом и какой ненавистью она смотрела на него. Всё это во сто крат хуже его суда.
Но как же примириться ему теперь с мыслью, что ничего из того, что составляло его жизнь, больше нет и не будет? Как теперь примириться с тем, что обеты больше не приковывают его к холодным плитам алтаря? Он ещё раз глубоко и вместе с тем прерывисто вздохнул. Что он будет делать? Как он выполнит всё, что обещал ей? Больше нет ленных владений, жалования архидьякона — есть только его ум, его память, вместившая все знания, что были доступны, и даже те, что таковыми не являлись. Вся надежда отныне только на них.
Ещё раз Клод оглядел всё, что открывалось взору из оконца их комнаты. Кто мог знать, что прощание с Францией будет настолько тяжёлым. И ещё тяжелее была неизвестность, в которую ступал он и в которую он утягивал за собой Эсмеральду. Поворачивать обратно было уже поздно. Он глубоко вздохнул. Бросить всё, что имел, в неполные тридцать семь лет — подумать страшно, чего стоило это решение. Знай он этой зимой, что воссоединится с Эсмеральдой, он бы не думал ни секунды — и не пришлось бы неделями истязать себя, оставляя вечер за вечером глубокие, наслаивающиеся один на другой рубцы на своей спине в попытках вернуться к праведной жизни и замолить грехи. Он быстрее ветра бросился бы собирать свои вещи, состоящие в основном из талмудов и баночек и бутыльков с веществами для опытов. Но тогда он ещё этого не знал, и ему пришлось прежде пройти весь этот путь, дабы вымолить, выстрадать эту возможность вновь встретить её. И уж на этот раз он не упустит Эсмеральду, она может даже не надеяться! О, неужели она и правда согласилась стать его женой? Неужели она скоро станет его женой! И их ребёнок родится в законном браке!
Клод обернулся к ней, глядя, как медленно и задумчиво она расчёсывала волосы и собирала их в косу. Он закрыл окно и сел на кровать, принявшись стягивать с себя одежду. Эсмеральда привычным движением задула свечу и легла почти на самый край кровати, насколько ей позволял её живот. Но не прошло и минуты, как Клод мягко притянул её к себе. Она не сопротивлялась.
— Скажи, — вдруг заговорил Клод, — отчего ты так быстро согласилась? Ты ведь так боялась, что я запру тебя, словно пленницу.
Она дёрнула плечом, продолжая хранить молчание. Он ещё пару раз позвал её по имени, прежде чем она откликнулась.
— А что же мне остаётся? У меня нет выбора, разве только пойти в… Ну, к тем женщинам. Но вы ведь меня никуда не отпустите. Раз вы меня и здесь, вдалеке от Парижа, отыскали, через полгода, то… Какая разница, я и так принадлежу вам, а ребёнок… Вы, наверное, правы, он не заслужил родиться во грехе.
— Так ты согласилась только поэтому? Только из мыслей о ребёнке? И ты говоришь мне, что ты совсем ничего не… Любовь моя, разве ты не знаешь, что ложь — это грех? — прошептал он, проводя пальцами по её щеке.
Эсмеральда вздрогнула и попыталась отодвинуться, но Клод железной хваткой держал её под грудью. Она чувствовала его поцелуи на своей шее, как он прикусывает слегка её кожу, и закрыла глаза, как будто пытаясь остановить этим стон, рвущийся из груди. Второй рукой он задрал её рубаху, продвигаясь вверх по её ногам. Ещё немного помедлив, он проскользнул ладонью между её бёдер — она вскрикнула и выгнулась, сжав их и прижав тем самым его руку к самому чувствительному месту. От этой её реакции Клод усмехнулся ей в плечо.
— Спокойной ночи, моя дорогая, — сказал он, запечатлев на прощание жгучий поцелуй на её плече.
Он сполз с кровати, оставив Эсмеральду с пылающими щеками и сбившимся дыханием, и рухнул на стул, дожидаясь, пока она уснёт. Вид её спящей пробуждал всё те же ощущения, что и когда-то в соборе, когда он сходил с ума, чувствуя её в опасной близости от себя. О, ну неужели те воспоминания никогда не оставят его голову! Нет, она добровольно согласилась принадлежать ему, стать его женой — даже думать об этом странно! — пусть она и прикрывается словами о том, что это только ради спасения души их ребёнка. Эта ложь не продлится долго, он чувствовал это.
Следующим утром на постоялом дворе царила привычная суматоха. Слуги выносили вниз их багаж, состоявший исключительно из тяжёлых сундуков. Фролло стоял с привычной мрачностью статуи, закутанный в плащ, несмотря на жаркую погоду, и неотрывным взглядом следил за каждым движением слуг, грузивших их поклажу в телеги. Несмотря на то, что он лично упаковал каждую банку и колбу, он нервно сжимал кулаки, опасаясь проверки. Людовик с каждым днём всё больше сходил с ума, помешавшись на своей безопасности и заговорщиках.
Эсмеральда стояла позади него, оглядывая всё, что открывалось её взгляду, и бросала на Клода редкие взгляды. Хвала Небесам, что на этот раз ей приходится прощаться лишь с Францией, а не с жизнью. И всё же она смотрела в небо, раздумывая, будет ли оно отличаться так, как говорили? И что за существа будут населять те места? Встретят ли они на дальних границах людей с тремя ногами? А может, те края населяют те самые полулюди-полупсы? Одно из немногих воспоминаний из детства — это рассказы, от которых холодела кровь. Старухи запугивали ими всех, кто решался покинуть границы Андалусии и Каталонии. Они пересказывали предания о жутких существах, населяющих Францию. Эсмеральда так раздразнила своё воображение, что не смогла больше удерживаться от того, чтобы не спросить Фролло об этом. Вдруг он тоже так считает? А если так, то он, вероятно, будет знать, что делать…
— Вы… Клод, кто населяет те земли? Кого мы там встретим?
Фролло оторвался от созерцания снующих слуг и обернулся к Эсмеральде.
— О чём ты?
— Ну, мы ведь можем встретить там кого-то… необычного? Мне говорили, что те места могут населять страшные существа.
Клод несколько раз сжал и разжал кулаки, прежде чем ответил:
— Кто может сказать точно? Возможно, мы и встретим там кого-то. Нам остаётся только молиться. Уповать, что Он не оставит нас.
Между тем слуги закончили загружать сундуки в повозку, а во двор въезжали ещё несколько таких же крытых повозок в сопровождении вооружённой охраны. Вид всадников вновь пробудил болезненные воспоминания, и Эсмеральда поспешила посильнее натянуть капюшон на глаза и закутаться в плащ. Из одной повозки вышел мужчина средних лет. Лишённая возможности слышать их разговор с Клодом, Эсмеральда занимала себя разглядыванием незнакомца. Поначалу он показался ей невысоким за счёт своего крупного телосложения, но на поверку вышло, что он лишь на полголовы ниже Фролло. Мужчины поговорили всего пару минут, после чего пожали друг другу руки и разошлись.
Клод успокоил взволнованную Эсмеральду, настороженно разглядывавшую и его собеседника, и другие повозки, помог ей устроиться в повозке и сел напротив.
Наконец дали сигнал трогаться, и караван покинул постоялый двор. Так же легко он миновал городские ворота. Париж с каждым мгновением оставался всё дальше, а вместе и с ним все события, что произошли в его стенах. И собор, этот безмолвный свидетель их будней, оставался позади. Впереди было ещё около полутора или даже двух недель пути и множество лет жизни.