Тайны парижских будней

      Клод по привычке проснулся рано. Эсмеральда же уснула только под утро: полночи она ворочалась, шипя и хныча из-за толчков ребёнка. Она прижималась к Клоду, прося его утихомирить дитя, но чем он мог ей помочь? Потому, проклиная себя за вынужденную беспомощность, он только аккуратно прижимал её к своему плечу и гладил по волосам, беспрестанно шепча что-то ей на ухо.       Но едва на горизонте забрезжил рассвет, как сон покинул его. Привычным взглядом Клод окинул комнату, ища сутану, пока через несколько мгновений не вспомнил, что она осталась в прошлом. Теперь нужно привыкать к новой одежде. Одевшись, он взглянул на своё отражение в стёклах оконца и не смог не заметить с досадой, что выглядит как шут. Роба, едва доходившая до колен, казалась неприлично короткой, а шоссы выставляли ноги на обозрение. Спасало то, что он всё ещё может ходить, закутавшись в плащ, длиной до самой земли, потому что без него он ощущал себя полуголым.       Клод снял верхнее платье, оставшись только в дублете. Он перевёл взгляд на Эсмеральду, спящую на боку. Сейчас он мог разглядеть её всю, не мешая ей при этом. Её и без того большой живот казался ещё больше в сравнении с её хрупкой фигурой. Ему на память пришла фраза, которую он сказал ей в темнице Дворца Правосудия: «Создание столь дивной красоты, что Бог предпочел бы ее Пресвятой Деве и избрал бы Матерью Своей, Он бы пожелал быть рожденным ею, если бы она жила, когда Он воплотился в человека!» И вот вскоре она станет матерью его ребёнка.       Почти что благоговейное созерцание омрачала только одна мысль: она не ответила согласием на его предложение. Вновь. В прошлый раз она не согласилась, чтобы он спас ей жизнь, пусть и в обмен на то, чтобы стать его, и тогда ему пришлось наплевать на её отказ. Но теперь… На этот раз всё действительно зависело только от неё, и она бесспорно знала это. Не потащит же он её силком к алтарю, да и чем он будет ей угрожать? Она точно наслаждалась этим. А он, дурак, сказал, что будет ждать её ответа и не станет торопить. О, если бы он только знал, насколько трудно будет выполнить это! И теперь оставалось лишь надеяться и молиться, что она ответит согласием. Вновь это отвратительное ощущение беспомощности, ещё хуже, — о, намного хуже! — чем ночью.       Пусть она согласится, они поженятся, душа их ребёнка не будет отягощена этим грехом, они покинут Францию и уедут далеко, куда-то, где их никто не знает. Всё остальное не имеет значения: главное, что она теперь с ним, он никуда не отпустит её, он не позволит ей больше убежать и подвергать себя опасности. Прошло ещё немного времени, и Эсмеральда проснулась. Клод сел на кровать рядом с ней и поцеловал её в лоб:       — Сейчас только четыре часа. Поспи ещё, ты так плохо спала этой ночью…       — Я больше не усну, — разочарованно ответила она, прочёсывая пальцами волосы. — Такая долгая ночь…       — Ты хочешь чего-нибудь? Может быть, что-то поесть? Или пить?       — Да, наверное… А… что это на вас? — удивлённо спросила Эсмеральда, переведя взгляд на Фролло.       — Теперь это моя обычная одежда. Не забывай, я больше не священник.       — Да, и правда, — протянула она, не сводя с него глаз. — Поесть, да.       Клод кивнул и вышел за дверь.       Эсмеральда оперлась на руки и с трудом села в кровати. Как всё это странно. Они сейчас так спокойно разговаривали, как будто это обычное дело! И ещё она вроде бы прижималась к нему ночью, или же это просто сон? Нет, кажется, не сон. А ведь раньше она была готова терпеть рядом даже горбуна, если это давало ей надежду на защиту от священника. Впервые за много месяцев она подумала о нём. Интересно, почему его нет здесь? Что с ним случилось? Расчёсывая волосы, она перебирала в голове варианты, что могло статься с уродливым звонарём.       Вскоре вернулся Клод с бутылкой вина и кувшином воды. Служанка, семенящая за ним, быстро поставила на стол поднос с едой и посудой и так же быстро покинула комнату.       — А что с Квазимодо? Почему он не с вами? — спросила Эсмеральда, когда они остались наедине.       — Почему ты вдруг спрашиваешь о нём? — Клод оживился и впился в неё хмурым взглядом. — Тебя разве волнует его жизнь? Или он сам?       Она удивлённо посмотрела на него:       — Я просто случайно вспомнила про него. Он ведь ваш приёмный сын. И я подумала: странно, что он не с вами.       — Ему лучше оставаться в Париже. В соборе он в безопасности. Что ждало бы его подле меня? Да ещё с его внешностью. К тому же, моё положение во Франции теперь навряд ли завидно. Хромой горбун подле священника-расстриги, священник-расстрига с уродцем, считающимся порождением Дьявола, в услужении — нас растерзали бы на мелкие куски в первый же день. Я не такое чудовище, чтобы не подумать о нём: епископ обещал своё покровительство, я лично просил его об этой милости. Надеюсь, я ответил на твой вопрос? Я не хочу больше обсуждать это с тобой.       Эсмеральда кротко кивнула. Может, он и прав. В Париже к нему, наверное, привыкли, а в другом городе всё начнётся заново. Она сползла с кровати и села за стол.       — Прости меня, — заговорил Клод, когда они приступили к трапезе. — Слишком много всего произошло за прошедшую неделю. Я не ожидал встретить тебя. Ещё этот суд... А о том, что ты можешь быть в положении, я и помыслить не смел. Всё это слишком прекрасно, чтобы быть реальностью. Но... Ты можешь выбрать кого-то другого… — тут его голос сорвался.       Она отложила гроздь винограда, которую методично оббирала, и погладила живот, не сводя с Фролло взгляда:       — Это привязало меня к вам, разве вы не понимаете? Куда я теперь пойду? Разве что в табор. Или... к тем женщинам. Кому я нужна?       — Не говори об этом больше. Ты не вернёшься в табор, никогда, — с плохо скрываемой злостью прорычал Клод. — Я помню, как эта… хотела ударить тебя. И она била тебя прежде, иначе ты бы не сжалась, когда она занесла руку. Ты не вернёшься туда, никогда.       Эсмеральда усмехнулась:       — Какая разница? Я сама это выбрала. По крайней мере, я была там свободна…       Он не дал ей договорить, ударив рукой по столу с такой силой, что ей показалось, будто сердце в груди на мгновение перестало биться, и что она забыла, как дышать; Эсмеральда со страхом смотрела на него.       — Прекрати мне твердить эти бредни! Свободна! — передразнил её Клод. — Я видел твою свободу! Ты была вынуждена целыми днями сидеть на улице и рассказывать сказки мужланам-прохожим! Они завлекали их тобой, и потому ты скрывала свой живот под этой грудой тряпок. Что, это было вовсе не похоже на твою жизнь в Париже?! Ты больше не была под крылышком у этого вашего короля нищих. Господь милостивый, о чём ты вообще думала, когда убегала зимой? Даже если бы ты не оказалась… беременной, — его голос дрогнул, — ты могла замёрзнуть. На тебя могли напасть разбойники или дикие звери. Тебя могли…       Он прервался, тяжело дыша, и повернулся к ней: Эсмеральда смотрела в пол глазами, полными слёз. Клод опустился рядом с ней на колени, почти что благоговейно обхватив её живот руками, и коснулся его лбом.       — Ты не понимаешь, какой опасности ты себя подвергала. Ты не думала об этом, верно? Умоляю, не делай так больше. Я чуть с ума не сошёл, пока искал тебя. Мы обшарили весь Париж. Поверишь ли ты мне, но я знаю, в каких углах валялись сгнившие корзины и сколько их было. Неужели это скитание с этими… людьми было намного лучше того, что у нас было? Неужели тебе было настолько плохо, что ты решилась сбежать вникуда в середине зимы? О, Эсмеральда…       Она тихонько всхлипнула, шмыгнув носом:       — Я не могла с вами оставаться. Вы меня душили, каждый день. Мне было плохо. Вечно взаперти! Я снова была в тюрьме! А я просто хотела гулять по улицам, разговаривать с людьми. Я так хотела снова жить! Но потом вы ворвались в мою жизнь! Даже когда вас уже не было рядом! Даже тогда вы напомнили о себе. Как же я хотела вас ненавидеть!       Она не смотрела на него, вернувшись к грозди винограда, небрежно отложенной ею. Клод отошёл к окну, высматривая сквозь стёклышки только что проснувшийся двор, обагрённый рассветным солнцем. Эсмеральда, как и он, продолжала хранить молчание. Было так тихо, что можно было вообразить, будто в комнате никого нет.       — Ты ведь не думаешь, что станешь снова плясать на площадях? Нет, даже не помышляй о таком. Я не могу перестать думать, что на тебя будут таращиться, что кто-то ещё будет смотреть на тебя так, как в Париже, что будут, как этот мерзкий капитан... Как я могу перестать думать, что ты... Быть может, даже этот ребёнок… — он расхаживал по комнате. — Скажи, ты думала над моими словами? Молю, обещай мне не отмахнуться от моего… предложения, обещай мне подумать над ним.       — Как будто вам интересно, что я отвечу.       Сделав буквально шаг от стола, она оказалась прижатой спиной к Клоду.       — О, моя дорогая, у тебя будет служанка, няня, кормилица… Ты ни в чём не будешь нуждаться. Я позабочусь, чтобы ты не слишком уставала.       — Я ещё ничего вам не ответила, — хрипло и запинаясь ответила Эсмеральда.       Клод еле слышно усмехнулся.       — Хорошо, предположим, что это так, — с деланым смирением прошептал он ей на ухо. — Я ведь пообещал дождаться твоего ответа. Но думаю, что уже знаю его. Как только мы покинем Францию, мы найдём какую-нибудь церквушку и обвенчаемся. Мы покончим с этой жизнью во грехе, ты станешь моей перед лицом Бога.       Эсмеральда со злостью оторвала от себя его руки и отшатнулась назад. Клод опешил от такого проявления эмоций, а ещё больше — от их внезапности. Она стояла перед ним, смотря на него так, будто пыталась прожечь в нём дыру.       — Этого, — она указала на живот, — этого вам мало? Вам нужна полная власть надо мной? О, конечно! Я должна была догадаться! Вот к чему вся эта ложь о грехе! Вы не думаете об этом, вам всего лишь хочется владеть мной, словно игрушкой, чтобы я просто принадлежала вам, была вашей вещью! — она кинулась к сундуку, стоявшему под окном, чтобы взять пару сорочек — весь её скарб. — Лучше бы мне было умереть тогда на Гревской площади! Я не останусь тут больше. Я буду жить на улице, но…       Эсмеральда, взглянув на него, заметила эту разительную перемену в его настроении: от вчерашней потерянности не осталось ни единого следа. Она снова видела этот горящий взгляд, который пугал её в Париже, и замолкла, не закончив мысли.       — Не подходите, — прошептала она, отступив назад, и вдруг согнулась, оседая на колени. Клод в один рывок оказался рядом с ней — он поднял её на руки и опустил на кровать.       — Не двигайся. Я скоро вернусь.       Эсмеральда не знала, сколько это длится. От этой внезапной резкой боли потемнело в глазах. Она помнила, как её подняли, и вот теперь она лежит на кровати. Ей едва достало сил, чтобы повернуть голову к двери, но та оставалась закрытой, и из-за неё не доносилось ни звука. А ещё Эсмеральда чувствовала, что у неё пересохло в горле. Наконец, за дверью раздались шаги, и в комнату вошёл Клод. Она видела, что у него в руке стакан, от которого шёл пар. Клод сел на край кровати и помог Эсмеральде приподняться. Она дёрнулась, попытавшись отхлебнуть:       — Горячо.       Пришлось дуть на отвар, чтобы он хоть немного остыл, и, когда она выпила примерно половину, он опустил её обратно на подушку. Он поставил стакан на стол и прикоснулся губами к её руке:       — Прошу тебя, любовь моя, не нужно так… Ты рискуешь им. Неужели ты хочешь, чтобы он родился раньше срока? Оставим всё это. Хотя бы пока он не родится. Подумай о нём, ты ведь не хочешь этого, правда?       Эсмеральда отвернулась и, прикрыв глаза, тихо ответила:       — Да.       — Хорошо, — торопливо кивнул Клод. — Мы обсудим всё позже. Отдыхай.       Он уже собирался встать с кровати, но почувствовал, как она слабо тянет его за рукав вниз.       — Вы не поняли, — она повернулась к нему и сразу же опустила глаза: — Да.       — О чём ты говоришь?       — Я согласна.       Клод бросился к ней, покрывая её лицо и руки непрерывным потоком поцелуев. Она была не в силах разобрать его прерывистое бормотание и разделить всю полноту его ликования. Немного успокоившись, он вновь помог ей приподняться и допить отвар. Во рту больше не было так сухо, да и тепло проникало всё глубже в её тело. Она не заметила, как уснула, а когда проснулась, то чувствовала себя куда лучше.       Она повернула голову и увидела Клода склонившимся над книгой и не замечающим ничего, даже назойливую муху, противно жужжавшую у него почти что перед носом.       Эсмеральда отвернулась обратно к стене. Она ответила ему согласием. Тихий вздох вырвался у неё из груди. Теперь пути назад нет. Она закрыла глаза и попыталась вообразить себе их будущую жизнь. Будет ли она такой, как в Париже? Эсмеральда с ужасом подумала, что когда она станет его женой и разрешится от бремени, он вновь станет её навещать каждую или почти каждую ночь. О, ну зачем только она ответила ему согласием! Но с ещё большим ужасом она поняла, что ей не противна мысль об этом. Конечно, она помнила, какие отношения и события в прошлом связывают её с этим человеком, и добровольно согласилась принадлежать ему! Она, можно сказать, даже толком не подумала над его предложением. О, разумеется, он запрёт её в доме, запретит выходить на улицу, быть может, отберёт у неё дитя, иначе к чему все эти разговоры про няню и кормилицу и про то, что он не хочет, чтобы её пожирали взглядом другие мужчины? Неужели она будет на самом деле заперта дома, как его пленница? Неужели она будет ему нужна только для того, чтобы удовлетворять с ней свои желания? О, что она наделала!       Как ужасна, должно быть, станет теперь её жизнь. Она горько всхлипнула, сжав угол подушки. Клод поднял голову, уловив этот звук в повисшей тишине комнаты. Он отложил книгу и опустился на край кровати; она торопливо утёрла слёзы, заслышав его шаги.       — Как давно ты не спишь? — он перевёл взгляд на её слегка влажные щёки и строго спросил: — В чём дело?       Эсмеральда закрыла лицо и помотала головой. Пусть же он уйдёт! Ни к чему лишний раз напоминать ей о том положении, в которое она загнала себя. А о нём ей напоминало буквально всё, даже его рука, лежащая на её плече: она будто говорила, что скоро она совсем станет его собственностью и не сможет даже слова поперёк сказать.       — Уйдите. Зачем вы…       Клод тяжко вздохнул.       — Я уже говорил тебе не испытывать моё терпение, а просто отвечать на мои вопросы. Я жду.       — Пожалуйста, почему вы говорите мне это? Какое вам дело до той, кто станет принадлежать вам полностью? Оставьте меня. Кончится лето, и вы снова сможете забавляться со мной, а пока что дайте мне ещё хоть немного пожить…       — Что навело тебя на такие мысли?       — О, прошу вас! Не причиняйте мне ещё больше боли! Я знаю, что как только я стану принадлежать вам целиком, вы просто запрёте меня, я больше не увижу солнечного света, не смогу ходить по улице… Дайте же мне насладиться последними днями!       — Вот как! Ничто не способно изменить твоё мнение обо мне! Разве тебе плохо жилось со мной в Париже? Разве ты знала в чём-то отказ? Скажи, разве не исполнял я малейшую твою прихоть?       — Вы не выпускали меня на улицу, — с горечью изрекла она, вновь залившись слезами.       — Сколько ещё раз я буду должен объяснить тебе, что я не мог выпустить тебя, ведь ты рисковала попасть или в лапы палачей, или стражников, которые могли… мне противно даже думать о тех гнусностях, что они бы творили с тобой, прежде чем передать в руки властей, которые отправили бы тебя в монастырь! Кто знает, быть может, тебя бы принудили принять постриг. Можешь ли ты меня винить в том, что я оберегал тебя от такой судьбы? Ну! Говори же! Говори, что только этого ты и хотела! Я ждал, когда всё забудется, ждал, чтобы всё устроить: продать владения, уехать с тобой тайно куда-нибудь далеко, например, на юг, к морю, куда ты так хочешь, но ты решила сбежать! Но теперь я лишён сана, пусть и по своей воле. Оставаться во Франции теперь опасно, ехать в Испанию ещё опаснее. Нам придётся уехать в другое место...       — Вы снова запрёте меня! — рыдая, кричала она. — Я стану для вас лишь игрушкой на каждую ночь, пока не надоем вам! О, зачем я не умерла на Гревской площади в тот день!       — Прошу, тише. Как?.. Забудь эти бредни, — Клод устало вздохнул. Он прижимал плачущую Эсмеральду к себе ещё сильнее, гладя её по голове, точно маленького ребёнка. Постепенно она успокаивалась, пока, наконец, не оторвалась от него, шмыгнув напоследок носом.       — Так вы… не собираетесь запирать меня в доме? Я смогу выходить на улицу? — она с надеждой воззрилась на него.       — Нет, не собираюсь и не собирался. Но ты не будешь больше танцевать, как раньше. И не станешь разгуливать по улице целыми днями, хотя бы то время, что ещё будешь носить ребёнка. Мы должны думать о твоей и его безопасности. Нам стоит воздерживаться от таких разговоров какое-то время. Это может навредить ему.       Она с остервенением толкнула Клода:       — Ребёнок, ребёнок… Вас волнует только он! Хватит уже говорить мне о нём!       Клод ошарашенно посмотрел на неё, будто его ударили обухом по голове, а через несколько секунд рассмеялся под недоуменным взглядом Эсмеральды. Она всё же не вытерпела:       — Вы ещё и смеётесь надо мной! Убирайтесь! Оставьте меня!       — Я и не думал, что такое случится, — наконец вымолвил он. — Ты что, ревнуешь к ребёнку?       Эсмеральда покраснела от возмущения, хватая ртом воздух, и отвернулась.       — Прошу тебя, — продолжил Клод, — не стоит. Я люблю вас обоих. И не стану любить тебя меньше, когда он родится.       — Мне всё равно, — буркнула она с плохо скрываемой обидой.       Клод лёг позади неё и прижался к её спине. Осторожно убрав пряди волос с её шеи, он прошептал ей на ухо:       — Это будут очень долгие два месяца, любовь моя.