Тайны парижских будней

Из всякого положения есть выход. Нужно решиться.        Лев Николаевич Толстой, «Анна Каренина»

                    Работа не клеилась, было просто невозможно так существовать. Девчонка напомнила о давно прошедших событиях, об Эсмеральде, которая неизвестно где находится и с которой неизвестно что происходит: за всё время, больше полугода, он ни разу не помыслил, что её уже может не быть среди живых — он чувствовал, что она жива.       Но епископ!.. Он поразил. Подослать к нему шлюху! Какие ещё странные мысли роятся в голове у де Бомона? Это что, был его способ убедить не снимать сан?       Фролло отправил к де Бомону служку, передав через него, что болен. Луи в ответ на это известие только посетовал, припомнив, как однажды уже говорил ему не изводить себя работой, если он не хочет сойти в могилу раньше отпущенного ему срока.       Клод забрал из дома у Крытого рынка все необходимые вещи, а теперь задача состояла в том, чтобы упаковать алхимические книги и приборы. И самым сложным было не сложить их в сундуки, а сложить так, чтобы их не обнаружили. Уж больно особенный этот груз.       Наконец, через неделю он закончил сборы. Клод сидел в опустевшей башенной келье, в освобождённом углу которой высилось нагромождение из сундуков. Он медленно осматривал нацарапанные на стенах слова, формулы и символы и задержал взгляд на ἀνάγκη, начертанной, когда он ещё только сгущал тучи над головой Эсмеральды. От воспоминания о том визите Шармолю, когда они так спокойно обсуждали пытки Марка Сенена и будущий суд над нею, его пробрала ледяная дрожь.       Он поднялся на колокольню. Квазимодо сидел на краю башни. Фролло не стал окликать его, он просто прислонился к холодной стене спиной и смотрел то на приёмного сына, то на открывавшуюся взору часть города. Спустя какое-то время тишину этой сцены нарушил хрипловатый вздох горбуна. Он медленно поднялся и уже было развернулся, чтобы идти в келью, когда увидел своего господина. Замявшись, он застыл на месте. Фролло показал ему знаком приблизиться — он повиновался.       — Господин, чем… Что-то случилось?       «Сколько же времени прошло?» — спросил Фролло сам себя. Кажется, они разговаривали однажды, немногим после её побега…       — У меня есть новости для тебя. Идём в твою келью, не хочу, чтоб нас слышали. — Когда за ними закрылась дверь, архидьякон продолжил: — Я уезжаю из Парижа. Думаю, навсегда.       Он заметил, как единственный глаз горбуна увлажнился; тот отвернулся на мгновение.       — У... уезжаете, господин? — переспросил Квазимодо.       — Да. Завтра или послезавтра. Я сниму с себя сан.       — Н-но господин… Это же… Вы же…       — Я знаю, на что иду, — вздохнул Фролло.       Он, конечно, знал, с чем это было бы сопряжено здесь. Но вряд ли где-то там, за пределами Парижа, где о нём никто ничего не знает, станут судачить. А он уедет туда, где небо голубее и трава зелёная-зелёная — туда, куда он обещал увезти её. Плевать. Если он не может сделать этого — он уедет туда один.       — Тебя, наверное, интересует, что станет с тобой, когда я покину Париж?       — Это… невозможно… Как же…       — Я поговорю с епископом. Думаю, в его силах сделать так, чтобы тебя не трогали. Ты будешь всё так же звонить в колокола. Для тебя ничего не изменится.       — Вас не будет, — с отчаянием потерявшегося в толпе малыша ответил горбун.       — Я не могу больше здесь оставаться. Я еду к архиепископу. Епископ отказал мне, ему важнее то, что я делаю для него отчёты!..       — Прошу, господин, позвольте мне уехать с вами! Вы ведь знаете, что я не буду обузой! Умоляю! — он упал перед ним на колени, молитвенно сложив руки. — Не бросайте меня здесь!       — Это не лучший выбор для тебя. Для тебя безопаснее жить в соборе. Или ты уже позабыл толпу, которая приветствовала тебя на колесе год назад?       Клод сознавал, что это жестоко — напоминать ему о зверствах того дня, когда он сам отказался защитить его, но ему казалось, что другого способа у него просто нет.       — Нет, господин, — упавшим голосом ответил горбун, — я всё помню.       — Это может быть опасно. Гораздо опаснее, чем тебе кажется, — Клод приложил руку ко лбу. — Что будет с тобой, если меня арестуют? Что ты будешь делать?       — Арестуют? Но за что? — он удивлённо смотрел на него.       — Не все понимают, что такое наука, — пожал плечами Клод. — Дворец Правосудия знает много подобных историй.       — Прошу вас, я умру здесь! Позвольте мне сделать это рядом с вами! Позвольте мне защищать вас! Позвольте мне вымолить у вас прощение! — он, вздрагивающий, согнулся до самого пола.       Что происходит с ним в последние дни? Сначала пожалел малолетнюю шлюху, впустив её на ночь в дом, теперь стоит в полушаге от того, чтобы согласиться на мольбы приёмного сына.       — Мне пора идти. Поговорим потом.       Архидьякон вновь разглядывал резные узоры на мебели в гостиной епископа. Сам Луи отсутствовал, но должен был вскоре вернуться. Поэтому Фролло сидел в кресле у зажжённого камина и задумчиво крутил стеклянный бокал в руке, рассматривая на просвет бордоское вино. Оно приятной терпкостью обволакивало рот, мягко согревало горло.       Интересно, себе епископ тоже берёт девиц от старух вроде Фалурдель или ему была оказана особая честь? Спасибо, что хоть не на улице её нашёл. Фролло вдруг понял, как мало на самом деле знает о нём.       Вскоре вошёл слуга и доложил, что Его Светлость вернулся и ожидает в кабинете.       — Фролло, вы стали часто меня навещать, — улыбнулся епископ и пригласил сесть. — Как вам понравился мой подарок?       — Благодарю, Ваша Светлость, но не стоило, — сухо ответил архидьякон.       — Неужели он вам не угодил?       — Я его даже не развернул.       — Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал Луи. — Что привело вас на этот раз? Надеюсь, не очередная просьба снять сан?       Клод едва заметно нахмурился, но мгновение спустя его лицо приняло всё то же холодное выражение.       — Нет, Ваша Светлость, — помотал головой архидьякон, и епископ даже успел улыбнуться в ответ на его слова, — вы ясно дали понять, что никогда не согласитесь удовлетворить мою просьбу. Поэтому я отправляюсь к архиепископу.       Несколько мгновений Луи де Бомон непонимающе взирал на него.       — Скажите мне, вы знаете, что происходит? — вопросил он. И уже намного тише продолжил: — Король со дня на день отдаст Богу душу. Вам известно, кого он назначил регентом? Анну! — он вздохнул, всплеснув руками. — И, разумеется, этим недоволен герцог Орлеанский.       Фролло хмыкнул:       — Этого следовало ожидать. Разве у него не было оснований рассчитывать самому стать регентом?       Луи встал с кресла и медленно подошёл к окну, сцепив руки за спиной:       — Боюсь представить, что нас ждёт.       Какое-то время оба молчали.       — И вы хотите оставить собор сейчас? Вы хотите всё бросить именно сейчас, в это сложное время? — де Бомон испытующе взглянул на архидьякона. — Я думаю, вы не хуже меня понимаете, сколько осталось королю, значит, скоро похороны, — тихо говорил де Бомон, — всё это нужно будет подготовить… Я уже отчаялся взывать к вашему благоразумию, которое отчего-то улетучилось в последний год. Но Фролло! Сейчас не время. Нет, совсем не время…       — Ваша Светлость, — с чуть заметной улыбкой ответил Клод, — неужели во всём клире не найдётся людей, желавших бы занять мои должности, кому хватило бы природного дарования? Неужто у вас нет никого, кто был бы подходящей кандидатурой на роль архидьякона собора или второго викария? Уверен, что даже могу назвать фамилии тех, кто будет грызть друг другу глотки, когда я оставлю эти должности.       Епископ горестно покачал головой, возвращаясь за стол.       — Чего вам не хватает? Вам нужна та девица, с которой у вас была связь? Или вы боитесь наказания за это? Если вам так неймётся, я могу назначить вам наказание, но я уверен, что вы сами давно это сделали, — он вздохнул и продолжил: — К чему снимать сан? Служите дальше, как это было все эти годы, а ночи проводите с ней. Вы слишком… слишком сильно переживаете об этом.       — Простите мне мою дерзость, Ваша Светлость, но я уже всё решил. Я отправляюсь к Его Превосходительству, раз уж вы мне отказываете в этой милости.       — Фролло, скажите мне, — начал он вкрадчиво, — вы сошли с ума? Да, определённо, — он кивнул головой сам себе, — вы сошли с ума. Вы хоть представляете себе, что это за человек — Его Превосходительство? Если вы надеетесь провернуть это дело за один день… — Луи встал и вновь принялся расхаживать по кабинету. — Он назначит суд, это не подлежит сомнению. Вы понимаете, что это значит? — он обернулся к Фролло.       — Да, Ваша Светлость, — с непроницаемым лицом отвечал тот. — Увы, мой список грехов не ограничивается нарушением обета. Я заслужил и суд, и даже больше. Мне не отмолить прегрешения и за целый век.       — Вы ни о ком больше не думаете, — продолжал сокрушаться де Бомон.       — Я уверен, вы быстро найдёте тех, кто заменит меня с успехом.       — Охотников до власти всегда хоть отбавляй. Но Фролло, вы хоть представляете, чем для вас это обернётся? Бог мой! С вашей-то славой в народе…       — Прошу, не стоит за меня переживать, Ваша Светлость. Я навсегда покину Париж. Хотя возможно и вернусь сюда однажды, — Фролло пожал плечами.       — Как же ваш приёмный сын? Он уезжает с вами?       — Я как раз хотел просить вас оказать ему милость, Ваша Светлость. Без меня ему, верно, придётся трудно. Прошу вас, не оставьте его. Защитите его от… них.       — Почему вы не берёте его с собой?       — Вы сами только что сказали, Ваша Светлость, что последствия моего решения могут быть… не слишком приятными. Я не хочу, чтобы он страдал за мои прегрешения.       «Этого уже было достаточно», — мысленно добавил Клод.       — Гм, хорошо. Мне пока что будет довольно головной боли в поисках нового архидьякона и второго викария. Только ещё звонаря менять не доставало! Кажется, ему нравится это занятие? Жаль, что он оглох. Чья это вина? Старого звонаря, да упокоится его душа?       — Не знаю, Ваша Светлость, может быть и его. Но разве теперь это имеет значение?       — Пусть звонит себе и дальше, его не тронут.       — Благодарю вас.       Чуть позже Фролло вновь стоял на колокольне и бросал взгляды на площадь, лежащую под его ногами.       — Епископ не хочет, чтобы ты покидал собор. Более того, он обещал тебе своё покровительство.       — Спасибо, господин. Но... но я хочу поехать с вами. Пожалуйста, господин! — он замер, глядя на Фролло, и вдруг спросил: — Как вы думаете, господин, она ещё жива?       Клод вспыхнул и резко обернулся к нему:       — Что ты такое говоришь? Конечно она жива. Она жива, жива, — шептал он, словно молитву, — она жива… Просто уехала куда-то далеко. Может, вернулась в Испанию. Она ведь жила там. Да, наверное, так и есть.       — Простите меня, господин, я не знал! — выл звонарь, закрыв лицо руками. — Я не знал, что она хочет сделать! Она была так добра ко мне тогда!       — Поклянись мне, что ты на самом деле не знал,— он схватил горбуна за грудки. — Поклянись, что не помогал ей придумать план побега! Что не помогал ей все те пять месяцев, когда она жила в том доме.       Квазимодо со смесью испуга и удивления смотрел на него:       — Я клянусь вам своей жизнью, господин, я ничего не знал об этом. Умоляю, поверьте мне!       Он взглянул на приёмного сына и устыдился собственных мыслей, что посещали его голову месяц назад.       — Я верю тебе. Я даю тебе время подумать до завтра.       — Я не изменю моё решение, господин. Я поеду с вами, если вы позволите.