Тайны парижских будней

Судьба изъясняется, как старый нью-йоркский китаец, потерявший протез: язык, вроде бы, нормальный, а поди хоть пару слов разбери. Немыслимый труд.        Макс Фрай, «Чуб Земли»

                    В пять часов вечера 12 июля 1483 года карета со знаком парижского епископата въехала в город Санс, что примерно в тридцати лье от Парижа, и остановилась у дворца архиепископа, примыкавшего к собору.       Как только Фролло сошёл на землю, его мигом обступили слуги и принялись стаскивать багаж. Он предупреждал, чтобы они особенно осторожно несли некоторые из сундуков, а навстречу ему уже спешил дворецкий. Архидьякон опередил его прежде, чем тот успел проронить хоть слово:       — Его Превосходительство сейчас во дворце? Я должен встретиться с ним. Ему должны были доставить документы от Его Светлости, епископа де Бомона, и доложить о моём приезде.       Дворецкий чуть склонил голову:       — Да, всё так… Но простите, господин…       — Архидьякон.       — Да, господин архидьякон, Его Превосходительство будет отсутствовать ещё дня два или три. Признаться, он не ожидал, что вы прибудете так скоро.       — Хорошо. Тогда проводите меня в мою комнату.       Неприятно признавать это, но поездка отняла много сил. Без малого три дня трястись в карете по этим ужасным дорогам оказалось весьма изматывающим мероприятием.       Комната, которую ему любезно предоставили, не шла ни в какое сравнение с тем, где привык жить он. В таком обилии роскоши он чувствовал себя неуютно. Ему куда привычнее среди серых стен, простой мебели и без украшений. А его нынешние покои — почти что средоточие изысканных вещиц, начиная с кровати и заканчивая искусной резьбой на стуле. Особое место во дворце занимали ковры: ковровые мастерские — личное детище архиепископа.       Прошло достаточное количество времени, когда в дверь постучали — неизменный дворецкий доложил, что ванна готова. Фролло сухо поблагодарил и последовал за ним. Слуги всё приготовили и покинули эту комнату. Рядом с ванной, где с комфортом могли разместиться минимум двое, на столике лежали мочалка, кусок венецианского мыла и полотенце. От воды приятно пахло ромашкой.       По возвращении же его ожидал прекрасный ужин и, конечно, вино в стеклянном бокале. Чего ещё ожидать от архиепископа? Чего угодно, но никак не монашеской сдержанности. Оно и понятно. Этьенн-Тристан де Салазар с ног до головы обласкан королевским вниманием. К чести архиепископа, не на пустом месте: не каждому удаётся спасти жизнь королю Франции.       На следующее утро всё было по-прежнему. В обед, после службы и очередной проверки документов, Фролло покинул дворец. Полуденное солнце приятно пригревало после охладившего город утреннего дождя. Около двух часов он бродил по городу, предаваясь размышлениям. Он вновь и вновь перебирал воспоминания, а ещё думал о том, куда отправиться дальше. Конечно, в Париж он не вернётся. Оставаться здесь тоже нельзя. Быть может, поехать на юг, или напротив, на север…       Он думал и о том, что этой поездкой порывает со своей прошлой жизнью, оставляя там и резко повзрослевшего в лето 1466 года юнца, в один день ставшего сиротой с братом на руках, и сурового архидьякона, и безумца, готового всё бросить к ногам одной-единственной женщины. Он оставляет всё это позади, чтобы у него появился шанс начать всё заново.       Из раздумий, в которые он с готовностью погрузился, его выдернул до боли знакомый голос.       — Господь, помоги, — прошептал Клод, — я схожу с ума.       Он отшатнулся к стене, закрыл глаза и стал молиться. Но голос никуда не исчезал — он всё так же выводил протяжную испанскую мелодию с причудливым кружевом слов. Фролло перекрестился; мелодия закончилась и плавно перетекла в другую, не менее красивую. Он, словно зачарованный, пошёл вперёд по улице, одновременно и опасаясь, и страстно желая встретиться с источником песни.       За то время, что он отсутствовал во дворце, площадь перед ним успели облюбовать цыгане. От количества блёсток и монеток в их одежде и волосах, подсвечиваемых щедрым бургундским солнцем, жгло глаза. Они резко выделялись своими пёстрыми нарядами на фоне тусклых горожан. На одном ковре плясали две девчушки лет двенадцати, не больше. Им подыгрывал тучный мужчина с пышными усами и в смешной шляпе. Но песня шла не от них. На втором ковре сидели несколько девушек и женщин. Все, кроме одной, неслышно переговаривались, а та одна пела.       Фролло медленно приблизился к ним.       Они и впрямь были разношёрстной толпой. Несмотря на то, что на улице тепло, они сидели укрытые платками так, что их тел нельзя различить — только голову, шею и, время от времени, руки. У той, что пела, — ничего, кроме головы.       Одна из цыганок на втором ковре краем глаза заметила монолитную фигуру человека в чёрном и шикнула остальным — и все замолкли.       — Подходите, господин, — нараспев протянула она, — всё расскажу…       — Не ты, — холодным голосом прервал её Фролло, — она, — он указал на ту, что пела.       — Она совсем маленькая, не умеет ещё ничего, не знает…       — Неважно. Она — или я ухожу.       Цыганка нацепила ещё более услужливую улыбку и обратилась к той:       — Эй, Мирела, этот господин хочет, чтобы ты ему всю-всю правду рассказала, что его ждёт дальше, — и шепнула уже ей на ухо: — Только попробуй оплошать — два дня есть не будешь.       — Садитесь, господин, — она положила самые мягкие подушки ближе к Миреле и отползла в сторону.       Та, не поднимая головы, взяла его руку, и Клода прошиб ледяной пот: это она! Она развернула его ладонь тыльной стороной вниз и принялась водить пальчиком по линиям на его руке. Он не слушал всю ту чушь, что она говорила: он и без этого прекрасно знал, что говорят простакам в таком случае. Вместо этого он вслушивался в звук её голоса, смотрел на маленькую ручку, что водит пальцем по его ладони, и всё больше убеждался, что не ошибся: это она!       — Эсмеральда… — шепнул он.       Девушка встрепенулась, подняла голову и посмотрела на человека, чьё лицо почти полностью скрывал чёрный капюшон плаща.       — Кто вы? — дрожащим голосом спросила она.       Клод нехотя убрал свою руку с её и отодвинул капюшон.       Эсмеральда коротко вскрикнула от ужаса, закрыв рот одной рукой и выставив другую вперёд.       — Вы!.. — со смесью ужаса и злости выдохнула она, когда к ней вновь вернулся голос.       — Мирела? — крикнула цыганка, отвлёкшаяся от разговора. — Ты чего раскричалась? А ну заткнись! Ты нам всех распугаешь!       — Эй, Мирела, всё в порядке? — к ней подошли двое парней и застали чудную картину: девушку, онемевшую от страха, и мужчину в плаще, больше похожего на статую.       Клод с интересом ждал её ответа, но его лицо не выражало ровным счётом ничего.       Тем не менее, она нашла в себе силы кивнуть:       — Да, всё хорошо.       Парни ушли обратно к перекрёстку, а Эсмеральда, осмелев, обратилась к неподвижно сидящему напротив неё Фролло:       — Как вы…       Он перебил её:       — Мирела?! Вот как… Эсмеральда, что ты здесь делаешь? Ты хоть представляешь себе!.. — вскричал он и схватил её за плечи, но почти сразу отпустил. — Неважно. Мы поговорим потом. Можешь попрощаться со всеми, мы уходим.       Она влепила ему пощёчину:       — Уйдите! Оставьте меня! Оставьте в покое!       — Ты умом тронулась, дрянь?! — цыганка подскочила и хотела уже дать ей оплеуху, как вдруг её руку словно сжали тисками.       Клод успел заметить, как Эсмеральда при крике цыганки сжалась в комок.       — Возвращайся к своим подругам, — прошипел он, опуская её руку вниз. — И даже не думай ещё хоть раз коснуться её даже пальцем. Тебе всё ясно?       Та испуганно кивнула и поспешила убраться на своё место.       Эсмеральда горделиво подняла голову:       — Не стоило.       — Поднимайся, мы уходим, — повторил он, наклоняясь к ней.       Клод схватил её за руку, намереваясь рывком поднять её с места, но она ахнула, выдернув её, и схватилась обеими руками за живот.       Он едва не рухнул рядом с ней: вот почему она вся укрыта платками!       — Что? Ты… — от шока он не мог говорить. Прошло несколько мгновений, прежде чем к нему вернулось подобие спокойствия: — Идём. Вставай.       Она плюнула ему в лицо:       — Идите вон! Оставьте меня наконец! Я никуда с вами не пойду! Неужели вам было мало?!       Он вытер щёку рукавом сутаны и сказал ей на ухо:       — Вставай сама, не вынуждай меня тебе помогать.       Эсмеральда бросила на него гневный взгляд, но начала подниматься, он поддерживал её под локти.       — Можешь попрощаться с этими людьми, ты больше к ним не вернёшься.       — Да как вы смеете! — она пыталась вырвать руку из его хватки, но у неё ничего не получилось. — Не указывайте мне!..       — Прощайся с ними и идём, — ледяным тоном отрезал он.       Цыганки заметили резкую перемену на другом краю ковра. Всё та же бойкая тётка подбежала к ним:       — Эй, вы что это делаете? Вы что, арестовываете её? За что?       — Она больше не будет жить с вами. Она уходит со мной.       Та вскипела от злости:       — Что значит — уходит? Она в нашем таборе живёт!       — Уже нет. Чего вам надо? Денег?       — А вы думаете чего? Объятий на прощание? Знаете, сколько мы потратили на неё за эти месяцы?       — Полагаю, это, — он вложил в руку цыганки две золотые монеты, — возместит все ваши расходы.       — Она болела… — промямлила цыганка, с удивлением глядя на монеты.       — На эти деньги можно вылечить и накормить весь ваш табор, — сухо ответил Фролло и, дёрнув Эсмеральду за руку, повернул в сторону ближайшей улочки.       Она упиралась, отчего идти ей было ещё сложнее. Наконец, он нашёл тихий узкий переулок, свернул туда и втолкнул Эсмеральду в угол между двумя домами. Она смотрела в пол, часто дыша, а он безмолвно нависал над ней. Она первой нарушила тишину:       — Вы что, выкупили меня, как корову?       — Это всё, что тебя волнует? У меня к тебе больше вопросов, и, поверь мне, они куда интереснее.       — Я ничего вам не скажу! — она вскинула голову и посмотрела ему в глаза.       — Замечательно. У меня есть ещё день или даже два до приезда архиепископа. Все эти дни я свободен. Но, пожалуй, это не лучшее место для столь долгого разговора. Идём.