парадокс бога

От абсурдного лабиринта подворотен начинали зудеть запястья. Пробираться между тухлых многоэтажек в темноте, ежеминутно натыкаясь на мусорные баки — последнее дело, которым хотелось заниматься после трех дней мертвецкого затишья вокруг. Будто все вокруг внезапно стали образцовыми и показательными. Один раз под ноги с диким ором что-то кинулось, но ботинок успел мазнуть лишь пустоту. Когда на горизонте показалась тошнотворно-неоновая вывеска «Рояля», зудели не только запястья, но и костяшки. Воспроизводимый зданием грохот был лучше всякого ориентира и выводил из себя похлеще даже самого чертовски мерзкого тупицы. Здание с пятиминутной периодичностью исторгало из себя гнутых пополам людей и поглощало новых. Едва стоило открыть дверь, короткий отзвук одиночного выстрела из переулка слева утонул в жуткой какофонии воплей, криков и музыки, истерично вздергивающейся то к потолку, то к полу. В ушах звенело. Явный излишек людей на одно помещение: ни к барной стойке, ни к частным комнатам не продвинуться без давки. Вокруг охали, взвизгивали и отсылали. Единый дерьмовый организм. Отшвыривать людей с дороги порядком надоедало, излишне скучно, ни единого скандала или возражения, все дорожили присутствием в этом клоповнике, толпа смыкалась за спиной тут же, стоило пройти пару шагов. Блядство. Воздуха не хватало. Чертовски много людей, и многие из них здесь явно лишние. Цветные лучи, наконец, сосредоточились на диджее. Пауза. Пришлось остановиться и вскинуть голову. Луч резко ударил по глазам. В сине-красных пятнах Апу поднял свою уродливую кепку, ловко отсалютовал ей и отвернулся. Он заметил. Конечно, стоило пересечь порог, заметил. Музыка снова взвилась под потолок так резко, что уши заложило. Ублюдок. Кид дернулся – вправо – влево – никакого результата. Поглотили и начинают переваривать. Это «Рояль». Дерьмовее места на свете нет. Руки высвободить удалось с пятой попытки, все ругательства тонули в криках, он оперся о чье-то плечо, сдавил чью-то шею, пространства стало в разы больше, крики – громче. Он разгребёт путь до того самого ебанного пульта, если возможность разбить лицо ублюдку за ним и прекратить эту мешанину непонятного срача станет чуточку реальней. О, это стоит всего. Сквозь всю какофонию цветов и звуков механический голос в наушнике показался едва ли не спасением. «Срочные новости. Обращение к каждому участнику сети, пропуск невозможен. Три дня назад в три часа оборвалась связь с одной из точек в процессе записи. Киото. Пропавшие без вести: Беверли Бонни, Джек Нильсон, Лью Шерон…». К черту. Его не волнуют чужие проблемы, своих предостаточно. Уродливой кепки не было на месте. Расчищающую путь руку цепко перехватили в районе локтя, прямо поперек свежей раны под сухими слоями бинта (Киллера рядом не было), и дернули на себя так, что в глазах потемнело, а он уж думал, что тут собрались последние идиоты. – Я проведу к боссу. Точно, они. Чистая, блять, правда. Все люди Апу шныряли в толпе так, будто ее не существовало, не было никакой давки, шума, бесконечного раздражения вокруг. Апу сидел в одной из частных комнат, с ногами забравшись на спинку одного из кресел и опасно балансируя с двумя бутылками, кадык дергался в такт жадным глоткам. Блядство. Уродливая кепка с черными ушами мыши валялась в кресле напротив. Четко в центре. Место ей на помойке. Апу невозмутимо косился одним глазом, продолжая вливать в себя пойло так, будто это было целью всей его жизни. Кепка полетела вниз, Кид – в кресло. – Хей! – Твои люди были в восточном районе. Вторая бутылка перелетела через стол и легла прямо в ладонь. Зуд под бинтами становился невыносимым. Оперевшись локтями на колени, Апу подогнул ноги в ядовито-зеленых кедах и нелепо качнулся на спинке, едва не завалившись назад и не разбив бутылку неловким махом о стену. – Может быть. – Он оттолкнулся ногами и повис в воздухе, наблюдая, как издевательски вспыхивают полоски светоидиодов на подошвах. Старый дрянной прикол. В ушах гудело так, что пойло из даренной бутылки казалось едва ли не отравой на вкус. – Вчера там пропало пятнадцать человек. Это наша территория. Подошвы гаснут и глухо стукают о кресло, пока руки, которыми Апу при желании может дотянуться до каждого, которыми крутит пластинки так, будто это ничего не стоит, с силой опираются о стены: – Не удержали? Что-то хлопает, скрипит, хрустит в ладонях, грохот опрокинутого кресла пылающим мячиком отскакивает от стен черепной коробки, пальцы сжимают воротник чужой толстовки почти по капюшон, ткань скрипит и неприятно колет калеченные пальцы. Апу сдает назад да так нелепо и повисает где-то между. – Киллера забрал Хирург. – Запах перегара резко ударяет в нос с такой силой, что глаза начинает жечь от неожиданности, Кид старается сжать пальцы крепче наугад, чтобы этот мудак не вывернулся, как обычно. Рука слушается с трудом и явственно слышимым скрипом. Под розовыми стеклами блядских очков то ли задорно, то ли истерически водят хороводы чертенята. – Ошибся, – бутылка падает вниз и со звоном куда-то откатывается, Апу часто-часто моргает, но не дергается. – Это не наши дела, ты знаешь, чем такое может закончится. На тебе запрет, а мы не любим светиться, это только вы можете доходить до пиздеца без последствий, а я – конечно – безумно влюблен, но рука у тебя, Капитан, тяжелая. Он поднимает Апу от кресла на расстояние вытянутой руки к стеклянному потолку и, кажется, что-то хрипит. В голове щелкает сквозь белый шум. У этого ублюдка всегда было просто отвратительное чувство юмора и просто отвратительный смех. Телефон в его нагрудном кармане вибрирует уже несколько минут и сам переключается на громкую связь. Апу еще с секунду радостно болтает своими ядовито-зелеными кедами в воздухе и падает задницей на грязный пол. – Объявление зачитывалось две минуты назад. Точек должно быть девять, но все люди Бонни, согласно сказанному, пропали. Значит, восемь. – Шелест чужого голоса на секунду обрывается. Прислушивается, словно бы не знает о том, в какую минуту звонит, несмотря на вечное всевидящее око. – Сигнал шел с северо-запада Йокогамы, из здания в пять этажей, где первый сдается кафе «Мерри». Он был девятым. Хоукинс всегда был мутным, казалось, махни рукой – рухнет, но какого-то черта этот затворник до сих пор бередил землю и обладал неоспоримой способностью портить все даже без собственного присутствия. – И чего ты от меня хочешь? – Апу корчит очередную глупую гримасу и расплывается в обезьяньей улыбке, обнажающей прямые крупные зубы и верхнюю десну. Стоящего над ним неумолимой тенью, Кида передергивает: его фанаты, очевидно, такие же отбитые, как он, если считают это даже самую малость красивым. Можно поклясться, Апу верит, что Хоукинс против него, Кида, чего-то стоит, что он – его спасение, но молчание в трубке затягивается. Кид открывает рот... – Кто-то поймал нашу волну. ...и тут же закрывает, громко стукая зубами.