Египетская сила, или "А вот мяу вам всем"!

Он чувствовал себя как хорошо прожаренное… что-то. После напряжения последних дней перед Посвящением, когда пришлось выложиться полностью, а потом и ещё добавить, ученик Клана Ночных Теней устал так, что едва не валился с ног, а потому волноваться или беспокоиться о чём-то уже попросту не мог. Как назло, наставники все медлили с началом обряда. Надеялись, что кто-то сдастся, отпадёт, уснёт и им будет меньше работы, что ли? Он хотел сжать зубы, но даже на это сил толком не хватило. Что бы ни было, он не будет тем, кто сдастся. Только не он. Наконец ученик, стоящий перед ним, пошевелился и пошёл вперед, и он автоматически последовал за ним. Дом Посвящения встретил его после ярчайшего солнечного дня почти полной темнотой и блаженной прохладой, которая показалась ему водой. Тёмной водой, которой, оказывается, можно дышать, и так приятно… Он уже не боялся будущего таинства и его боли — все эти годы обучения воинским искусствам уверили его, что чем важнее таинство, тем сильнее боль… но теперь ему было всё равно. Он просто дышал и всем своим существом сливался с прохладой. Может, это было неправильно, он ведь знал, что может не выдержать — зелье, дающее почти нечеловеческие способности, не особо грозило потомкам воинов Клана Ночных Теней, но для него, пришельца, хоть и обученного, могло оказаться смертельным. Но… нет, ему не было страшно, и всё тут. По спине скользнула ледяная струйка, которая вдруг обожгла, разошлась по всему телу, и… Он только успел удивиться, что зелье, оказывается, не пьют, и вот он — сидит в высокой траве. «А тут тоже солнышко припекать начинает», — подумал он и поднялся, спугнув из травы, кажется, миллион… светляков? Он помотал головой. Светляки не исчезли. А потом встал и побрёл вперёд, всё меньше и меньше чувствуя отупляющую усталость, которая совсем недавно, казалось, была его второй сутью. Каждый шаг был так хорош, что просто шёл бы да шёл… Просто трава. Просто лужайка. И просто кусты на краю, которые вроде были так далеко и — надо же! — он уже рядом. За кустами блестел то ли ручей, то ли небольшая речушка. И возле неё сидел человек и удил рыбу! Мальчик-подросток ошарашенно смотрел на человека. Им много раз рассказывали, кто, кого и как встречал на Посвящении, и всегда это был Зверь-покровитель. Человека ещё никто не встречал. * * * Махес, или Миос, как он решил звать себя в человеческом обличье, никогда не любил ходить проторенными путями. И потому, выбирая мир, пошёл как можно дальше от того, куда по очереди попали уже двое его братьев. Этот мир был совершенно не похож на привычную котёнку землю Та-Кемт: с широкой синей гладью священного Нила, жирной плодородной землёй по его берегам, белыми каменными горами на востоке и красновато-бурыми песками на западе. От этого мира ощутимо веяло холодом смёрзшейся в камень воды и дымом — но не добрым уютным дымом домашнего очага, а злым безжизненным пеплом сгоревших домов, выжженных полей, с которых урожай сняли только смерть и голод, и горечью на языке оседал привкус рассыпавшихся прахом человеческих судеб. Шерсть котёнка встала дыбом — и он бросился туда, где почуял... совсем крошечную искорку жизни. Он очутился на светлячковом лугу и ошарашенно огляделся — место было тихим и мирным, а он-то уже приготовился драться насмерть, защищая того, кого почуял из-за Завесы миров. Но, похоже, пока в его защите никто не нуждался. Вдали послышался плеск волн — и Миос поспешил не то к ручью, не то к небольшой речушке. Около ручья сидели двое совершенно одинаковых людей. Один, в подвёрнутых штанах, расслабленный и спокойный, держал в руках удочку. Второй, мальчишка-подросток, был похож на натянутый лук — только лук, натянутый не самым опытным лучником. Не то стрела улетит мимо цели, не то лук не выдержит напряжения, не то лучник покалечится... — Рыба торопливых не любит, — сказал тот, что с удочкой. — Но я не собираюсь ловить рыбу, — растерянно возразил мальчишка. Миос досадливо повёл ухом: ну и зря! Рыбалка — прекрасное занятие! — Ты что, Хэсситай, даже удочки с собой не захватил? — Хэсситай, — зачем-то повторил мальчишка, — нет, не взял. — Хорошему рыбаку удочка ни к чему, — кивнул рыболов. Миос еле удержался, чтобы не замяукать согласно — он очень любил рыбу. И приспособился ловить её без всяких удочек — просто когтистой лапой. Никакая удочка не нужна, ну, или там гарпун! А хорошо бы сейчас тоже порыбачить... — Но... но я не собирался ловить рыбу, — растерянно повторил мальчишка. В его голосе ясно плескалось разочарование — совсем как большая рыба. — Зачем тогда ты здесь? — спросил рыболов. — Я... пришел, чтобы обрести свое Имя и Зверя, — слова сами слетели с губ: их так часто говорили, что мальчик даже задуматься не успел. Обрести Имя и Зверя? Миос удивился. Он что, так и жил все эти годы — без имени? Как это? Так можно и себя потерять — или вовсе не найти. А зачем ему обретать зверя? Он же человек... Может, проще найти человека? Или самому стать человеком? Какой странный мир… «Неужели я так и не встречу своего боевого зверя?» — в ужасе подумал мальчик, получивший имя Хэсситай. Он слышал много разных историй, и все они ничем хорошим не заканчивались. — Не может быть, чтобы тут больше никого не было! — вырвалось у него. — Просто они, наверное, прячутся или спят... Мне правда... очень нужен зверь, — закончил он совсем тихо. — А ты ему нужен? — поинтересовался рыболов. — Если ты ему нужен, он и сам тебя найдёт. Вот с этим Миос был полностью согласен. Если тебе кто-то нужен — тогда ищи, и найдёшь. Вот только зачем мальчишке нужен зверь — а тем более, зачем зверю понадобится мальчишка? Что им делать друг с другом? Или — враг с врагом? — А если ты ему не нужен, тем более незачем, — спокойно продолжил рыболов. — Ты его не найдёшь. «И верно», — снова согласился с ним Миос. Его самого находили только те, кто ему был нужен. Мама и братья. Ну, иногда и другие родственники. Чем этот самый зверь хуже Миоса? Ничем не хуже. А потом что-то произошло, и мальчишка исчез. А Миос почувствовал, что... это было неправильно. Рыболов повернулся к нему. — Познакомился? Тогда иди догоняй. «Что?» — едва не спросил Миос, вовремя прикусив язык. О, тут было, что прикусывать! Он увидел себя в воде ручья — тем самым чёрным котёнком! Значит, это ещё не мир, а то ли его преддверие, то ли сон, то ли... кто его разберёт, какая-то волшебная сфера вокруг. Дела-а-а. Он бросился бежать прочь от ручья, ища следы мальчишки Хэсситая, а мир за его спиной выцветал, становясь прозрачным, размытым, призрачным... Пока не исчез совсем. А мягкая луговая трава под кошачьими лапками внезапно сменилась каменистой утоптанной дорогой, по которой Миос и побежал изо всех сил, чувствуя запах отчаяния и какого-то не по-детски горького разочарования. Словно под ногами у мальчишки провалился узкий ненадёжный мостик над бездонной пропастью. * * * Хесситай после Испытания был в полном отчаянии. Так надеялся, что, обретя зверя, наконец-то станет здесь своим — и всё напрасно. Своим он здесь никогда не был да и не будет. Что бы он ни делал, как бы ни старался. Чужим был, наволочью приблудной — чужим и остался. Миос, который наконец-то догнал мальчика, даже остановился. Прочитать его воспоминания было легче легкого — Хэсситай и не думал закрываться, и теперь перед котёнком развернулась коротенькая истории жизни мальчишки-сироты, для которого школа Клана Ночных теней стала единственным шансом остаться в живых. «Да что они тут, с ума все посходили? — пробормотал котёнок. — Разве же можно... такое творить?» Мальчишку было жалко, и Миос, всегда остро чувствовавший несправедливость, даже шерсть вздыбил от возмущения. А вот попади он сам, скажем, в собачью стаю — каково бы ему пришлось? Тоже бы пришлось лаять по-собачьи? Мальчишка словно услышал его мысли — и перед глазами Миоса предстала картинка: Хэсситай-котенок учится лаять. А свора дворовых псов глядит на него и ухмыляется. Мол, не старайся, котёночек. Ничего-то у тебя не выйдет! Рассерженный, нет — разгневанный Миос нырнул в мальчика. И ощутил потрясение, какого никак не ожидал: парень был волшебником, да не простым! Конечно, силой он не мог сравняться с богами, но яркий бурный поток проходил по нему, и был чем-то сродни тому, что двигало самой жизнью Миоса и всех тех, кто оставался там, в его мире. Да он же может их всех одним пальцем, и это ему будет все равно, что в носу поковырять, — понял он, и ему вдруг стало смешно. Соба-ачки! Глупенькие собачки! И вот этого волшебника они пытались сделать... кем? Наёмным убийцей? Да что они, совсем ошалели? Он сосредоточился и изо всех сил Пожелал. По всем правилам, как в книге... Мальчишка сорвался с места и бросился бежать, словно за ним гнались все злые духи, вместе взятые, а когда добежал до опушки — остановился и рассмеялся. Громко, с вызовом, взахлёб. — А вот мяу вам, господа собаки! — закричал он. — Мяу вам всем! * * * Хэсситай частенько не видел того, что было прямо у него под носом, причём чем ближе это было, тем больше времени уходило на то, чтобы заметить. Видимо, такая особенность... Только к концу недели, получив небольшое наказание — за какую-то ерунду, за серьёзные промахи все было куда серьёзней же, что ему какие-то сто «поклонов небу»? Справится! Он скинул рубаху — неудобно же висеть вниз головой, когда подол всё время сваливается на голову — и привычно ловко взлетел на ближайшую свободную ветку. Сел, откинулся назад, головой вниз, крепко держась ногами, поднялся, и... обомлел, увидев на собственной груди татуировку котёнка! Котёнок-подросток нахально подмигивал ему и чуть не зафыркал от смеха, когда Хэсситай едва не свалился с дерева. — Ничего себе шуточки, — сказал сам себе мальчишка. И улыбнулся. Потому что всё-таки мяу. Мяу им всем! Он и не заметил, как взлетел, сначала невысоко, а потом поднялся почти на свой рост, а потом, конечно, упал. От неожиданности. И снова расхохотался. Уже потом он сам наколол рядом с котёнком блюдечко с молоком — и теперь, делая упражнения, «кормил котёнка», чем несказанно бесил своих соучеников. Но что они могли с ним поделать? * * * Миос, который следил за своим подопечным, гордо распушил хвост — и если бы кто-то в этот момент смотрел на Хэсситая, то не поверил бы своим глазам. Ведь татуировки, даже самые мастерски сделанные, не меняются! Вот только, к счастью, зрителей не нашлось. И котёнок, покрутившись вокруг своей оси, удобно улёгся на груди уже не мальчика — подростка. И почувствовал, что в этом напряжённом, как перетянутый лук, мире что-то неуловимо изменилось к лучшему. В нём наконец потянуло дымом живого огня, тёплым и таким желанным, а потом к нему присоединились запахи, которые сразу успокоили Миоса — запахи готовящейся еды. Когда его ноздрей достиг аромат свежего хлеба, он почти уверился, что может уходить: тут теперь всё понемногу наладится. Но только стоило ему так подумать, как он опять ощутил лёд. Чёрный лёд и камень, и боль — чужую, конечно, не свою. И снова, не раздумывая, бросился туда. И оторопел, увидев, как гигантский чёрный ледяной спрут высасывает силу и последние крохи жизни из какой-то несчастной женщины. Еще два тела, пустые и холодные, лежали подле. Спрут приподнялся… и Миос похолодел. Энергия, хлеставшая от него, была под стать Тёмному богу! Он однажды видел разгневанного Сета, и никогда этого не забудет. Но, кажется, это… ещё не бог, но если он станет богом — этому миру придёт конец, рано или поздно. Скорее, рано. Ему не справиться… Миос попытался подкрасться, чтобы хотя бы отвлечь колдуна от очередной жертвы, да хоть за пятку цапнуть! И цапнул, да. После чего сработали все аварийные заклинания разом, и его вынесло, едва дышащего, прямо в руки матери и дяди. Кошачьи глаза Баст смотрели прямо в него, читая всё, что с ним только что произошло, пока Миос… ах, он же уже дома, значит — Махес, приходил в себя. Но вот они полыхнули багровым огнем, таким, что впору не просто испугаться, а сразу замотаться в мумию и самостоятельно издохнуть. Египетской богине-кошке не было дела до бед чужого мира. Но тот, кто поднял свою грязную лапу на её котёнка, должен быть наказан! Нет, уничтожен! ...С громким и гневным рыком направилась по следу сына богиня Баст — уже в обличье львицы Сехмет, едва увидела, что последний из сыновей вернулся живым и здоровым. Один прыжок — и она исчезла за Завесой... * * * Хэсситай вырастет и станет защитником своего мира. Теперь это случится гораздо раньше. И дар свой он научится использовать, пусть не сразу, но тоже быстрей, чем было суждено. А ещё он поймёт, что верность, слепая, не рассуждающая, которой их всех учили — просто рукоять меча, и что из них, учеников Ночных Теней, и ковали такие мечи. Отковали. Потому что он точно — меч. И самое главное он понял: кому можно давать в руки эту самую рукоять, а кому — ни-ни. А ещё — что прежде всего верен он должен быть самому себе.