0.
Сплетни Ван Ибо пропускает мимо ушей. Не потому, что не интересно, а потому что знает новость, которая лежит в основе слухов, и остальное ему не важно. В глубине души тлеет легкое удивление от поднявшегося ажиотажа, но он списывает это на то, что, возможно, просто не в курсе всего. И на самом деле не особенно хочет. «Сяо Чжань возвращается». Именно это катится по этажам офисной части аэропорта, нарастает снежным комом, выплескивается за пределы их авиакомпании. Но для Ван Ибо и еще парочки девчонок, которых приняли позже него самого, это не значит ровным счетом ничего. Хотя реакция на эту новость очень занимательна хотя бы своим разнообразием. Кто-то качает головой, кто-то делает большие глаза, кто-то поджимает губы, демонстрируя презрение, а кто-то хихикает с разной степенью глупости. Есть и те, кто улыбаются с искренней радостью, но таких немного и все они не старше тридцати. Старшее поколение возвращение этого «Сяо Чжаня» активно не одобряет. Но спорить с начальством никто не собирается, и к вечеру все затихает само собой. У самого Ибо ночной рейс, а он проиграл в приставку почти всю предыдущую ночь, поэтому все, о чем он думает сейчас — что ему нужно немного поспать, чтобы не пугать своими синяками под глазами. Он засыпает сразу под мерное бормотание Лю Хайкуаня, командира их экипажа. Тот разговаривает по телефону в этой же комнате отдыха, и для Ван Ибо это сродни колыбельной. Вообще Лю ему нравится. Основательный, серьезный, спокойный. На него всегда можно положиться, и работая с ним, Ван Ибо получает настоящее удовольствие от полета и ощущения власти над многотонной металлической птицей. Нет, он вовсе не безрассуден, ему просто нравится знать, что та послушна его воле. И то, как искоса, но молча смотрит на него Лю Хайкуань. Тот действительно ничего не говорит, но Ван Ибо почему-то уверен, что внутри себя он покатывается со смеха над «птенцом». Ван Ибо все равно. Ван Ибо все знает про себя сам. Ему что-то снится. Что-то странное, для него непривычное. Он никогда не видел во сне море, разве что совсем в детстве. И то — в тех снах были песок, рыбки, что-то яркое и веселое. В этом его сне море накатывает на него, сбивает с ног, тащит за собой. Ван Ибо не захлебывается, он просто тонет, погружается в глубину. Ему не страшно, но почему-то больно и невероятно хорошо. Сон обрывается резко вместе с будильником, но еще как минимум полчаса он не чувствует себя проснувшимся и только предстоящая медкомиссия заставляет его встряхнуться. В глубине сознания вспыхивает мысль о том, что все это время он мог провести дома, а не спать в комнате отдыха для экипажей, но он отмахивается от нее. Дома пусто и холодно. Четыре стены пока не давят, но он действительно все знает про себя. Его самая главная проблема — нежелание растрачивать себя на тех, кто ему не интересен, и с кем некомфортно находиться рядом. Поэтому у него куча приятелей, но вечера чаще всего он проводит один. А еще он знает, что те немногие друзья, что есть, даже если далеко, всегда придут на помощь. Так что четыре стены не давят. Четыре стены и потолок — его дом. Точно так же, как небо — его свобода и крылья. Ван Ибо в кабинет заходит последним. Привычно проходит медосмотр, отвечает на вопросы, а потом расписывается в нужном месте и выходит, получив «к вылету годен». В коридоре он оказывается не один. Когда дверь за ним захлопывается, на негромкий стук разворачивается стоящий у второго окна человек. Его лицо скрыто в тени неяркого освещения перешедшего в ночной режим офисного здания, но Ван Ибо цепляется за его невероятно длинные и стройные ноги, узкие бедра, пальцы, сжимающие фуражку с эмблемой пилота. Цепляется, чуть хмурится и не может понять, что не так. А потом мужчина выходит на более яркий свет, и Ван Ибо понимает, что не так ВСЕ. Совсем все. Потому что он знает это лицо до мельчайшей черточки. Знает, какими хмельными и веселыми могут быть эти глаза, сейчас почти погасшие и уставшие. Они смотрят словно сквозь Ван Ибо рассеянным и усталым взглядом, а их обладатель проходит мимо, обдав тонким ароматом незнакомого парфюма, и исчезает за дверью медкабинета. А фигурный бейдж в стиле авиакомпании отпечатывается на сетчатке Ван Ибо металлическим отливом букв, сложенных в простое «Сяо Чжань».1.
Ибо обожает ночные рейсы. Совсем другая суета, другое небо и город кажется всего лишь россыпью перемигивающихся огоньков под крылом. Ночью все кажется другим. А еще звезды так близко и луна иногда кажется просто огромной. Вот только сегодня Ван Ибо думает совсем не о ночи за бортом. Сяо Чжань. И ощущение затянувшегося свободного падения. …Когда это началось, Ван Ибо было восемнадцать и он понятия не имел, как зовут мужчину на рекламных плакатах авиакомпании, которыми увешали стены академии. На самом деле он был уверен, что тот вообще не имеет к полетам никакого отношения. Уж слишком был красив, высок и ассоциировался скорее с модельным бизнесом, чем с самолетами. Но форма шла ему безумно, и Ван Ибо чувствовал себя фанаткой, втайне фотографируя плакат на телефон и потом загружая полученное в поиск. Он был уверен, что утонет в куче рекламных фотосетов, но поиск выдал ему все ту же рекламу авиакомпании и никакой информации. Он должен был бы забыть, особенно когда плакаты сняли, но в сердце словно заноза застряла. Именно она заставила после окончания принять предложение именно этой авиакомпании, хотя в других варианты были лучше. Она кололась при виде хоть чем-то схожего лица. Проросла, а теперь расцвела огненным шипастым цветком. Звезды кажутся просто блестящими точками, мысли в голове давно стали кашей. Автопилот ведет самолет, индикаторы мерно перемигиваются, а Ван Ибо хочется то ли кричать, то ли свернуться клубочком под одеялом и не вылезать с пару лет точно. Потому что у парня на плакате есть имя. Потому что он тоже пилот. И потому что он «вернулся». — А-Бо, — Лю Хайкуань касается его руки, очень настойчиво, похоже, не в первый раз. — Все в порядке? «Да», — хочет сказать Ван Ибо. — Не знаю, — произносит он, качая головой. Смотрит на встревоженного Хайкуаня, даже не пытаясь улыбнуться. — Сяо Чжань. На самом деле у него тысяча вопросов, но выходит только произнести имя. Но Хайкуань непостижимым образом его понимает. Хмурится, откидывается на спинку, чуть вытягивается, едва заметно морщась. Ван Ибо молчит. Знает, что если Лю не послал его сразу, значит расскажет. Просто нужно время, чтобы собраться с мыслями. И тут его лучше не сбивать, иначе рассказ получится сумбурным. Вот только Лю молчит дольше, чем обычно. И когда наконец начинает говорить — его голос глухой и почти выцветший. Но Ван Ибо не обращает внимания: он слушает. И оказывается к услышанному не готов. — Ты же подписывал обязательство выполнять правила авиакомпании? Мы все его подписывали. Ты их помнишь? Ван Ибо молча кивает. Разумеется, он помнит. Хотя бы потому, что большая часть этих правил и тогда, и сейчас кажутся полной ерундой. — Обычно на нарушение некоторых пунктов компания смотрит сквозь пальцы, но есть некоторые, которые касаются безопасности и которые контролируются очень строго. Отношения между членами одного экипажа запрещены. У Сяо Чжаня был роман со вторым пилотом, о котором никто из них не сообщил. Они вели себя аккуратно, все считали их лучшими друзьями, но однажды они потеряли бдительность, и их застукала бортпроводница. Поднялся скандал, на парней вылили кучу грязи, но оба были профессионалами, так что увольнять не стали, а оштрафововали и развели по разным направлениям. Чжочэн… Ван Чжочэна, его второго пилота, отправили на внутренние авиалинии, а Сяо Чжаня перевели на западное направление. Но даже после этого ничего не закончилось. Давление только усилилось, насмешки сыпались с разных сторон, к тому же отдел безопасности инициировал проверку. Сяо Чжань был лицом авиакомпании, поэтому его особо не трогали, а вот Ван Чжочэну доставалось за двоих. И, в конце концов, он не выдержал и уволился, когда стюардесса из его нового экипажа и поклонница Сяо Чжаня насыпала ему соли и перца в чай прямо в полете. Я был его командиром в том рейсе и помню этот день. Чэн-Чэн промолчал весь полет, а когда мы приземлились, сказал, что увольняется. Я пытался его отговорить, но он был совсем черным, и ушел в тот же день. Ту девушку уволили, но Сяо Чжань все равно ушел следом за ним, как только вернулся из рейса. Его пытались удержать, но не вышло. Я слышал, что директор орал ему вслед, что даже за порог не пустит. Ван Ибо облизывает губу, а потом с силой ее прикусывает. Нет, думать об этом он будет позже. — Но он вернулся. — Прошло два года. Авиакомпания расширяется. — Я видел его сегодня. Он не выглядел особенно счастливым. — В таких условиях вернуться он мог, только если расстался с Чжочэном, и теперь ему нужно что-то, что поможет ему это пережить. Не представляешь, какой интересной парой они были. Такие разные на первый взгляд и такие гармоничные. И оба улыбались так ярко. — Спасибо. Ван Ибо просто не знает, что еще сказать. И хорошо, что Хайкуаню больше ничего и не нужно. И что Лю и Чжу Цзаньцзинь летают в разных экипажах, и их точно не застукает никакая стюардесса. Да, Ван Ибо знает все не только о себе. И даже немного гордится тем, что ему доверяют. Но сейчас все это где-то очень далеко. А внутри как-то пусто. Совсем пусто. И звезды кажутся холодными и колючими. Сяо Чжань предпочитает мужчин. У Сяо Чжаня был роман с человеком, которого он, судя по всему, очень любил. Сяо Чжань вернулся. Сяо Чжань — совсем не такой, как на том плакате. И Ван Ибо — полный идиот, раз ему на это все равно. …Возвращаются они через три дня. Утром настолько ранним, что его можно считать ночью. Ван Ибо чувствует себя уставшим и старательно не оглядывается по сторонам. Утыкается в телефон, проходя по коридорам, прощается с Лю Хайкуанем, которого, судя по его сияющим глазам, дома ждут, и зачем-то идет обратно к служебному выходу на аэродром. Может, посмотреть на занимающийся рассвет, а, может, потому что дома его не ждут, и он не помнит, что есть в его холодильнике. Рядом радостно щебечут о чем-то девушки из обслуживающего персонала, сбежавшие покурить, стреляют глазками, но быстро понимают, что тут все глухо. Нет, Ван Ибо ничего не имеет против девушек, ему вообще все равно, просто это не то, что ему нужно. …Рассвет действительно красивый. Не такой яркий, как закат, но нежный, кажущийся ласковым. Ван Ибо нравится предрассветная дымка, и он даже не сразу замечает, как к служебному входу подкатывает микроавтобус, почти такой же, как тот, на котором привезли их экипаж. Но оттуда никто не выходит, а это значит, что он приехал кого-то забрать. Ибо не хочет никого видеть, да и рассвет уже не такой красивый, так что он разворачивается к дверям, те с шелестом распахиваются, и от столкновения его спасает только отменная реакция и хорошая физическая подготовка. Он успевает отшатнуться до столкновения, даже пробормотать извинение, пропуская выходящий экипаж, и зависает, когда до него доходит, что последним выходит Сяо Чжань. Тот выглядит уже не таким уставшим, скорее собранным, но глаза, которые скользят по Ван Ибо, даже не замечая его, говорят лучше всяких слов: с Сяо Чжанем ничего не в порядке. Сердце Ван Ибо замирает где-то между ребер, невидящий взгляд продирает вдоль позвоночника, и уже совсем не важно, что Сяо Чжань в экипаже — второй пилот и, судя по всему, остальные совсем не в восторге от его присутствия. Миниавтобус уезжает, а Ван Ибо возвращается на свой наблюдательный пост. Плевать на рассвет, он должен увидеть взлетающий самолет. Не то чтобы он знает расписание полетов наизусть или что в это время полетная сетка редкая, но самолеты авиакомпании яркие, хорошо узнаваемые, и на самом деле Ибо даже плевать, куда именно летит Сяо Чжань. Он просто должен увидеть взлетающий самолет. Тот взлетает чуть меньше, чем через час. За это время Ван Ибо успевает встретить и проводить восемь экипажей, понаблюдать за взлетом тяжелого «грузовоза», раз десять разозлиться на себя, обозвать идиотом, и решить, что пора домой. Но ноги словно приросли к месту, и Ван Ибо не делает даже шага к двери. А потом он видит яркий хвост в цветах родной авиакомпании, мелькающий между другими, и второй раз за день замирает. И выдыхает, только когда взлетевший самолет превращается в точку на горизонте. Дома пусто, тихо и пахнет средством для мытья посуды. Впрочем, через пару минут этот запах вытесняет аромат еды из ближайшего кафе, которую он принес с собой. Есть, сидя на подоконнике — забавно. Это лучше телевизора и почему-то помогает не думать. Повар переложил перца, поэтому Ван Ибо ест медленно, а когда коробочка пустеет, откладывает ее на стол и прислоняется лбом к стеклу. Это уже отдает чем-то киношным и сопливым, но Ван Ибо положил на то, как это смотрится со стороны. Так лучше не думается. Засыпает он, даже не успев включить телевизор.2.
…Дни летят, но обычно не обращающий внимание на их бег Ван Ибо четко отмечает недели. Его неделя начинается со среды, и никого не касается, что именно в среду он встретил Сяо Чжаня. Где-то между второй и третьей средой он оказывается на вечеринке по случаю дня рождения, снова начинает танцевать и покупает новый скейт. Между третьей и четвертой ловит себя на том, что стоит перед зеркалом и думает о том, не стать ли блондином. Но волосы и деньги откровенно жалко, поэтому эти мысли так и остаются там, между третьей и четвертой. А в начале пятой он стучится в дверь начальника собственного департамента и старательно изображает недовольство на лице, хотя на самом деле ему хочется кричать от радости. На обратной дороге он заходит в магазин для персонала и покупает бутылку дорогого вина, и дарит ее перед полетом Хайкуаню. Это их последний совместный полет, и он просто больше не знает, как еще сказать ему «спасибо» за помощь. Хайкуань улыбается уголками губ, но молчит, и Ван Ибо вдруг обнимает его. Крепко, но быстро, и в кабину заходит первым. Это действительно его последний полет с Хайкуанем, и, наверное, последняя возможность насладиться ночным небом в ближайшее время. И он наслаждается так откровенно, что утром, закрывая глаза в отеле при аэропорту, видит звезды. …Новый отсчет времени начинается в субботу. Дни между средой и субботой уходят в разряд «потерянных», но на самом деле Ван Ибо успевает наконец загрузить вещи в стирку, убраться в квартире, выкинуть старый хлам, позаниматься, покататься в парке и даже начать новомодную новеллу. Та неожиданно увлекает, но сосредоточиться до конца не удается, и Ибо оставляет ее до лучших времен. Он проводит ревизию памяти телефона, выкидывает половину фото и видео, удаляет уже ненужные контакты и зависает, как перегревшийся процессор. В голове снова нет ничего, но перед глазами стоит лицо Сяо Чжаня. Такое, каким он видел в их первую встречу. Даже такое оно было невероятно красивым. И Ван Ибо хочет увидеть, каким оно будет только в свете звезд. Ван Ибо идиот, и для него это совсем не новость. И ему все еще нужно дожить до субботы. …В субботу он встает раньше будильника, лениво разминается и почти сжигает яичницу, успев спасти ее в последний момент. Обжигается горячим кофе, просыпает сахар, но не чувствует и капли раздражения. Оно приходит, когда волосы внезапно перестают укладываться так, как нужно, а на скуле появляется красное пятно. И пусть оно заметно только если хорошенько присмотреться, Ван Ибо все равно недоволен. Раздражение перетекает в волнение, с которым практически невозможно справиться, когда такси останавливается у крыльца офисного крыла аэропорта. Из салона Ван Ибо себя практически выпинывает, а потом просыпается злость на себя и упрямство. Так что порог кабинета для инструктажа он переступает в самом нужном для себя настроении. Оно не меняется ничуть при виде его будущего экипажа, который, видимо, подбирали по принципу «чем хуже — тем лучше». И в который он со своей видимой нелюдимостью вписывается идеально. Сяо Чжань приходит последним и в сопровождении инструктора. Он спокоен, собран и абсолютно равнодушен. Его улыбка безупречно вежлива, и у Ван Ибо на языке разливается горечь. Даже на рекламном плакате в улыбке Сяо Чжаня было больше жизни. Ван Ибо хочется кого-нибудь убить, и он мысленно составляет очередь. Забавно, но Ван Чжочэн в списке последний. Когда приходит его очередь, Ван Ибо смотрит прямо в глаза Сяо Чжаня, ловит его взгляд, но видит только вежливый профессиональный интерес и думает, что ему понадобится терпение. Очень много терпения. И не то чтобы он не готов, но у него больше нет выбора. Он должен дойти до точки, какой бы она ни была. Иначе все. Совсем все. …Кабина самолета и успокаивает, и нервирует. Здесь все привычно, и это хорошо, но они с Сяо Чжанем тут только вдвоем, а это уже то ли хорошо, то ли совсем плохо. И Ван Ибо, проводя предполетное тестирование, косится на острую коленку Сяо Чжаня, зарывшегося в документацию, и вспоминает, как роскошно сидит на том форма пилота. Сам Ван Ибо не страдает комплексами, знает свои сильные и слабые стороны, но не может не признать, что не зря именно Сяо Чжань оказался на том рекламном плакате. А еще очень хочет знать, как выглядит Ван Чжочэн. Он красивый? Или обычный? Веселый? Молчаливый? Каким нужно быть, чтобы привлечь Сяо Чжаня? Ван Ибо думает об этом, когда получает сводки метеоданных. И когда разговаривает со старшей бортпроводницей. И даже когда Сяо Чжань рапортует о готовности судна и получает разрешение на взлет. У него мягкий, красивый голос, сообщение для пассажиров он разве что не мурлыкает, и Ван Ибо не знает, что думать по этому поводу. Наверное, ничего, и Ван Ибо выкидывает все мысли из головы. Пока они рулят к взлетке, самолет мелко подрагивает, поскрипывает, и Ван Ибо невольно улыбается. Снова косится на Сяо Чжаня и отводит глаза, словно обжегшись о его четкий профиль. А потом они начинают разбег, и Ван Ибо выдыхает. Взлетают они мягко. Не в укор Лю Хайкуаню, но Сяо Чжань управляет самолетом легче и мягче, хотя трасса не из легких, да и ветер боковой. Пока они набирают высоту, Ван Ибо смотрит только вперед, но как только управление переходит на автопилот, откидывается на спинку кресла, поворачивается к Сяо Чжаню и… молчит. Ловит настороженный взгляд, отворачивается и чувствует, как этот самый взгляд становится удивленным. Ван Ибо поздравляет себя с правильным выбором стратегии и принимается разглядывать облака прямо по курсу. Да, Сяо Чжань ждал вопросов. Нет, их не будет. Когда Сяо Чжань чуть расслабляется, Ван Ибо улыбается своему отражению в стекле. …Вежливое и чисто профессиональное общение длится еще на протяжении пяти круговых рейсов. Ван Ибо все так же не задает вопросов, и Сяо Чжань расслабляется все больше. И хоть улыбается все так же исключительно вежливо, Ван Ибо не торопится. Тем более что после третьего полета его вызывают к руководству и в очень мягкой форме предлагают не стесняться и сообщать о любом интересе со стороны Сяо Чжаня. Ван Ибо морщится почти демонстративно, и то, что это воспринимают как положительный ответ, уже не его проблема. Их седьмой по счету рейс задерживают почти на шесть часов по причине плохой погоды в принимающем аэропорту. Хорошо, что предупреждают заранее, и эти шесть часов Ван Ибо проводит дома и даже наконец высыпается, что благотворно сказывается на его настроении. А то, что из-за задержки рейс получится ночной — вообще приводит его в восторг. Он соскучился по ночному небу. Да и желание посмотреть на Сяо Чжаня в свете звезд все еще живо. Он часто представляет себе, как это будет, и теперь хочется увидеть это вживую. Вживую это оказывается в тысячу раз лучше. Потому что Сяо Чжань в ночном освещении волшебный. Черты лица мягче, нежнее, он вообще кажется уязвимым и хрупким. А от взгляда то ли в себя, то ли на звезды у Ван Ибо замирает сердце. — Иногда они колются, — бросает он в тишину, заполненную гулом самолета. Бросает просто так, не особо надеясь на ответ. Сяо Чжань вздрагивает, оборачивается, глядя удивленно. На губах дрожит неуверенная улыбка, но он отвечает. — Больно? И Ван Ибо распахивает глаза: он понял? Сяо Чжань тут же отворачивается, и Ван Ибо кажется, что скулы становятся чуть темнее. Он смутился? — Иногда — очень. А иногда они строят глазки. Сяо Чжань смеется. Пока негромко и словно неуверенно, но смеется. И Ван Ибо смеется тоже. И это так прекрасно, что у него нет слов. Но это только кажется, потому что потом Ван Ибо начинает болтать. Он не задает ни одного вопроса, просто рассказывает о том, как они с Лю вечно препирались на тему, кто будет первым ужинать, и что бортпроводница таскала им конфеты. Он не ждет реакции, не ждет откровений в ответ, он просто заполняет тишину. Но когда они приземляются, Сяо Чжань улыбается пусть и не так, как на своем плакате, но искренне и мягко. И когда они летят обратно, больше не молчат, даже если разговоры крутятся вокруг ничего не значащей ерунды, которая, тем не менее, помогает узнать друг друга лучше. Так Ван Ибо узнает, что Сяо Чжань любит есть и не прочь похрустеть картошкой-фри. Тогда Ван Ибо говорит, что знает отличную кафешку совсем рядом с отелем, где они обычно останавливаются, но о которой никто из летунов не знает, кроме него. В тот раз Сяо Чжань отговаривается тем, что валится с ног, но в следующий идет с Ван Ибо и послушно пробует все, что тот ему предлагает. Еще через полет они оказываются в караоке, и Ван Ибо узнает, что Сяо Чжань любит и умеет петь. Сам Ибо неплохо справляется с рэпом, но с пением у него все обстоит немного хуже, так что он почти что в шоке и восторге. Даже когда под конец вечера Сяо Чжань вдруг поет невероятно лирическую песню, разве что не плача, его настроение не становится хуже. Потому что, в конце концов, Сяо Чжань все равно улыбается и это уже почти похоже на то, что так ждет Ван Ибо. То, что он так ждет, случается, когда Ван Ибо вынужден пропустить рейс из-за проблем с желудком. Да, ему не раз говорили, что перекусы до добра не доведут, но любая боль стоит того, чтобы увидеть искреннюю радость в глазах Сяо Чжаня, когда его вынужденный отпуск заканчивается, и он возвращается. Сяо Чжань беспокоился. Сяо Чжань улыбается. Ослепительно, мягко, так, что в глазах сияют так любимые Ван Ибо звезды. Разумеется, Ван Ибо не собирается упускать шанс и зовет отпраздновать собственное выздоровление. Сяо Чжань, на удивление, соглашается, но с условием, что пойдут они, только когда вернутся обратно в родной город. …Сопротивляемость Сяо Чжаня к алкоголю стремится к нулю, поэтому Ван Ибо отвозит его домой на такси. Он тоже далеко не трезв, но алкоголь выветривается почти мгновенно, стоит ему только оказаться в квартире Сяо Чжаня. Она небольшая, но довольно уютная. Здесь нет так любимого Ван Ибо идеального порядка, но и бардака тоже нет. Ван Ибо помогает Сяо Чжаню умыться, привести себя в порядок и лечь. Не то чтобы тому действительно была нужна помощь, просто Ван Ибо не хочется уходить, да и чувствовать в руках расслабленного Сяо Чжаня… Нет, никаких объятий. Просто помощь. А то, что от ощущения плеча рядом и тонкой талии под ладонью сердце словно захлебывается кровью — это уже его, сердца, проблемы. Сяо Чжань на большой для него одного кровати кажется маленьким, а когда съеживается под тонким одеялом в клубок, то и вовсе напоминает котенка. Во сне его лицо расслабляется, становится каким-то совсем юным и уязвимым. Ван Ибо очень хочется лечь рядом, обнять, прижать к себе и защитить от всего на свете. Но Сяо Чжань вряд ли будет в восторге, поэтому Ван Ибо выходит из спальни, возвращается с таблетками и стаканом воды, и плотно прикрывает за собой дверь. Бродить по квартире, когда ее хозяин спит — не самый хороший поступок, и Ван Ибо покусывает совесть, но даже она понимает, что другого такого шанса узнать чуть больше не представится, и замолкает. Тем более что устраивать обыск он не собирается. На самом деле в квартире ничего такого нет. Ван Ибо даже чувствует небольшое разочарование, пока не доходит до полки, на которой стоят фотографии в рамке. Они сдвинуты к стене, свет почти не касается их, но Ван Ибо уже знает, что это именно то, что он искал. На самом деле фоторамок не так много. Всего три, одна из которых даже не стоит, а лежит изображением вниз. Ван Ибо сухо сглатывает и долго набирается решимости прежде, чем потянуться к той, что стоит чуть справа от лежащей. Она небольшая, и каким-то двадцатым чувством Ибо уже знает, кого там увидит. Парень на фотографии… красив. И ничуть не похож на Ван Ибо. Другая форма лица и глаз, и улыбка тоже совсем другая. Взгляд хмельной, солнечный, с искорками в зрачках. Он действительно совсем не такой, как Ван Ибо. И не такой, каким он его себе представлял. Это злит. Злит-злит-злит. Ван Ибо возвращает фотографию на место и даже задвигает ее глубже, чем она была, словно это поможет изгнать из его памяти и сердца Сяо Чжаня образ. Бесполезно, и да, Ван Ибо об этом знает. Следующая фотография больше. Собственно, это групповое фото и здание на заднем фоне настолько знакомо Ван Ибо, что ему даже не нужно смотреть на надпись. Это родная летная академия. И это — выпускная фотография. Странно, но Сяо Чжаня там нет. Зато Ван Ибо находит там Ван Чжочэна, и думать, что делает на полке в квартире Сяо Чжаня это фото, он даже не собирается. Третью фоторамку Ван Ибо берет не сразу. Почему-то кажется, что то, что он на ней увидит, ему очень не понравится. Не понравится даже больше, чем фотография Ван Чжочэна. Так что он делает по квартире еще один обход, ищет и не находит ничего, что говорило бы о проживании в ней еще одного человека. Одна зубная щетка, одна бритва, одна пара тапочек. Разве что кружка со смешным щенком и отломанной ручкой, но это уже из разряда предположений, поэтому Ван Ибо отметает их. Но третье фото тянет его к себе, как магнитом. И Ван Ибо снова замирает перед полкой. Медленно выдыхает и берет его в руку. Сердце сбоит сразу же. Потому что он к такому не готов. Сяо Чжань и Ван Чжочэн. Вместе. Сяо Чжань, обнимающий Ван Чжочэна, прижимающийся скулой к его виску, смотрящий в камеру. Сияющий. Влюбленный. Смеющийся. Счастливый и этим счастьем захлебывающийся. Ван Ибо больно, но фото на полку он кладет с невероятной осторожностью. Прячет руки в карманы, занавешивается челкой, словно кто-то может его сейчас увидеть. Больно даже дышать, но Ван Ибо упрямо старается не обращать внимание на эту боль. Но сдается и признает, что ему все равно нужно обезболивающее, за которым он идет в спальню. Сяо Чжань спит, все также сжавшись под одеялом, и Ван Ибо садится рядом на край матраса. Смотрит на едва различимое в свете, проникающем из другой комнаты, лицо, любуется бездумно, ласкает взглядом черты. Не касается, нет, просто смотрит. Но даже так становится легче. Боль размывается, выцветает, уступая место чему-то другому. Тому, что гораздо больше, сильнее, ярче. Ван Ибо не собирается давать этому название, он вообще не собирается об этом думать. Ему хватит того, что от одной мысли о Сяо Чжане в груди тесно. Он уходит из квартиры спустя еще пятнадцать минут, из которых десять просто сидит рядом с Сяо Чжанем, даже не глядя на него, а еще пять — гипнотизирует фотографию Ван Чжочэна. На улице холодно, такси долго не едет, и Ван Ибо кутается в спортивную куртку, ежась под порывами ветра. В голове пусто совсем. И это даже хорошо, потому что когда такси наконец приезжает и Ван Ибо попадает в теплый салон, глаза начинают закрываться сами собой, и под сомкнутым веками только темнота. Момент, когда он оказывается дома и в своей кровати, он упускает. Ему снова снится море. Только теперь в этом сне он не один. Там, в синих водах, купается человек. Ван Ибо не может различить его лицо, но откуда-то знает, что это Ван Чжочэн. А потом он вдруг уходит под воду с головой и больше не появляется. Ван Ибо страшно, но он тоже хочет в море. Оно темное, кажется холодным, но он все равно хочет. И идет туда, в воду. Входит, но не чувствует ее прикосновений, сопротивления. В его ощущениях ничего не меняется. И от этого становится так больно, что Ван Ибо просыпается. Рывком садится в кровати, прижимает ладонь к груди там, где бешено колотится сердце. И вдруг понимает. Море — это Сяо Чжань.