Дурная кровь

      Странная это была победа, омраченная больше страхом, чем скорбью. Лейлонцы сновали по недавнему полю боя между груд омерзительных останков, выносили раненых, собирали для погребения тела погибших, но Дэйгуну казалось, что он слышит единственное слово, перекатывающееся между людьми недобрым, никак не желающим затихать, эхом: «Демоны».       Очень многие желали рассказать, что видели сами, или что вообразили, услышав от других, и, переходя от группки к группке, Дэйгун выслушивал все более странные истории.       Говорили, что никто не заподозрил странного, завидев вдалеке невервинтерские знамена, но все четыреста всадников вихрем промчались через Лейлон, растоптав нескольких бедолаг, в ошалелой радости кинувшихся на дорогу. Не остановили невервинтерцев даже баррикады у ворот — те просто разлетелись в разные стороны, словно кучки листьев. Кто-то, однако, заметил пустые лица солдат, кто-то — багровые глаза и волчьи клыки у хрипящих коней. Столь же стремительно умчались они по тракту на юг, будто не видя яростной битвы, и все же один задержался. Одни говорили, что было в нем десять футов росту и сидел он на черном как уголь жеребце себе под стать, другие — что росту он сам был обычного, а вот в жеребце десять футов и набралось, но все сходились на том, что человеком этот колдун не был. Борода у него была из живого огня, а по лицу змеились сверкающие, как расплавленное золото, тайные знаки. Несколько мгновений колдун глядел на поле боя, похлопывая по бедру хлыстом, и вдруг что есть силы огрел им воздух. Невидимый до того демон поднялся на уродливые лапы и заревел; тут-то и оказалось, что невервинтерцы исчезли, но остались их тени — те самые тени, которые в полдень исчезают без следа! — и это призрачное войско бросилось в атаку. Колдун же, захохотав, исчез, и ничегошеньки от него не осталось, кроме адского смрада...       Дэйгун кривился, слушая эти россказни, которые следовало бы приберечь для таверн и смазливых подавальщиц эля, но его собственную тревогу они не рассеивали. В конце концов, что-то действительно произошло: он сам ощутил действие неизвестной магии, видел разрушенные баррикады, которые ночью на его глазах укрепляли на совесть.       Он пытался сосредоточиться на заботах об ополчении: в сражении они потеряли десятерых, семнадцать были ранены, и двое могли умереть еще до наступления ночи, думал о нежити, которая еще могла выйти из Топей, но всякий раз забывался и ловил себя на мыслях о невервинтерском войске, ушедшем в сторону Западной Гавани, Шайле, Эсмерель.              В храм Тира свозили тяжелораненых — тех из них, кого с большей прямотой следовало бы назвать безнадежными. Их клали на тюфяки, вытащенные из домов, охапки соломы, просто на пол, наспех застеленный плащами, и запахи свежих испражнений и крови мешались с тяжелым духом храмовых благовоний и вонью мертвечины, принесенной на одежде. Бесстыдно жужжали одуревшие от жары мухи, оглушительно цокали каблуки по мраморным полам, шепот и плач разносились по залу раздражающим эхом. Тише всех были сами умирающие, чью боль послушники утишали питьем с каплей настойки черного лотоса.       По заострившемуся лицу Уэйна Моссфелда блуждала улыбка — похоже, зелье унесло его в страну прекрасных грез, — но тем невыносимей было на него смотреть. Дэйгун отворачивался, встречался взглядом с пустыми глазами статуи Тира и, признавая поражение, с тупой сосредоточенностью всматривался в чередование белых, зеленых и золотистых квадратов мозаики на полу, зачем-то пытаясь понять, в какой узор они складываются. От жары и усталости невыносимо тянуло в сон, и Дэйгун вздрогнул, неожиданно почувствовав на плече руку Георга Редфелла.       — Господин Фарлонг... — начал тот и запнулся.       По-прежнему глядя вниз, Дэйгун покачал головой: Георг уже забегал в храм трижды, пытаясь то сменить его, то накормить.       — ...Отмучился же наш Уэйн, да?       И впрямь: рот Моссфелда приоткрылся, полуприкрытые неподвижные глаза будто бы исподтишка наблюдали за Дэйгуном, насмехаясь над его жалкой попыткой бдения у смертного ложа.       — Тихо-то как ушел! — похоже, заметив смятение Дэйгуна, утешающе сказал Георг. — Хоть это Астильбе скажем, что смерть легкая была. Может, лорд Пелиндар отпустит нас уже сегодня? Сможем тогда своих домой отвезти...       Трупы, с которыми надо сражаться; трупы, о которых надо позаботиться; трупы, о которых надо рассказать семьям... Дэйгун вновь отупело уставился в пол, но, пересилив себя, закрыл глаза Уйэну и огляделся в поисках жреца или послушника.       — Не знаю, Георг. Возможно, опасность еще не миновала. У этих мертвецов не было предводителя, и если кто-то или что-то, наславшее их на Лейлон, еще остается в Топях... на месте лорда я бы не спешил праздновать победу.       — А демоны-то, демоны, как думаете, за нас или за них?       — Прошу, помолчи немного хотя бы из уважения к Уэйну.       Они вышли из храма на воздух — какой угодно, только не свежий. На равнине продолжали жечь болотные трупы, и удушливый запах вместе с дымом полз по улицам, заставляя кашлять и прятать лицо. Дэйгун с надеждой взглянул на темнеющее небо — с юга на солнце наползали грозовые тучи, и одна мысль о прохладном ливне, смывающем с улиц, с волос, с кожи всю сегодняшнюю мерзость, вызвала облегчение.       Даже здесь Георг смог молчать совсем недолго.       — А вдруг это правда невервинтерцы, только заколдованные? Говорят, колдуны и не такое могут! Представляете, вдруг даже лорд Нашер с ними?! И увели их всех куда-то... может, на Уотердип? Мимо нашей Гавани... Вот как-то нехорошо у меня на душе, господин Фарлонг. Там же не знают ни о чем... еще пойдет матушка на дорогу меня выглядывать...       Неожиданная мысль заставила Дэйгуна замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться, уже внимательнее приглядываясь к пришедшим с юга тучам. Георг окликнул его, что-то спросил, обеспокоенно заглянул в лицо — Дэйгун не слушал, просто ждал. Наконец и Георг замолчал, тоже задрал голову, пытаясь понять, что же падает на них сверху, вытянул руку...       Вместо капель воды в его подставленную ладонь посыпался пепел.