Ступени к вершине

Рождественские каникулы студенты в большинстве своём предпочли провести дома. Мелькор такой вариант даже не рассматривал и остался в замке: не хватало ещё неделю с лишним созерцать родственников этого тела, при этом не имея права пользоваться магией. На несовершеннолетних волшебников, как выяснилось, накладывалось заклинание, которое отслеживало колдовство вне школы. Из всех слизеринцев, помимо Мелькора, остались только две незнакомые ему девочки то ли с третьего, то ли с четвёртого курса. Пользуясь освободившимся от бесконечно нудных уроков временем и отсутствием соседей по комнате, он погрузился в свои исследования. Впрочем, не сказать, чтобы это принесло особые плоды: либо большинство авторов книг понятия не имело, как устроена магия, либо все сведения о сколько-нибудь углублённой магической теории были тщательно упрятаны из общего доступа. Конечно, пока речь шла о простых — школьного уровня — заклинаниях, то, как именно работает волшебство, практически не имело значения. Но Мелькора интересовало куда большее. Вполне возможно, что до колдовства, которое требовалось для воплощения некоторых его задумок, волшебники попросту не додумались — а значит, его придётся изобретать самостоятельно. Да и, прежде чем творить по-настоящему могущественное волшебство, хотелось бы знать, восполнимы ли магические резервы тела — или, как и в Арде, во всякое творение требуется безвозвратно вложить часть себя и своей силы. При выполнении обычных заклинаний Мелькор ничего подобного не замечал, но потери могли быть слишком невелики, чтобы их заметить, не говоря о том, что сильная магия вообще могла иметь иной механизм действия. Правда, независимо от того, выяснится ли что-то по последнему вопросу, Мелькор готов был рискнуть. Смешно и думать о том, чтобы ограничиться той почти-человеческой жизнью, что была у него сейчас и светила ему и в будущем, пойди он путём обыкновенного волшебника. Рождество Мелькор находил в высшей мере утомительным праздником: пришлось потратить время и деньги на подарки тем немногим людям, в которых он видел для себя хоть какую-то ценность — да и этим он заставил себя заняться лишь на фоне неудач в своих изысканиях. Малфою Мелькор подарил бессмысленно дорогой кошелёк из кожи какой-то экзотической волшебной змеи, а Грейнджер отправил сертификат на круглую сумму во «Флориш и Блоттс» — книжный магазин на Косой аллее. А вот разбирать подарки, которые Мелькор обнаружил у своей кровати рождественским утром, напротив, оказалось весьма приятно: ему всегда нравилось получать что-нибудь от других, особенно когда они не требовали ничего взамен. Малфой — или скорее его отец — расщедрился на предсказуемо роскошный и столь же бесполезный кулон со слизеринской символикой. Украшение даже не было золотым: цветами Салазара Слизерина издавна считались серебро и зелень, тогда как гриффиндорские золотой и огненно-красный импонировали Мелькору куда больше. Впрочем, он в любом случае не стал бы лишний раз использовать в своём внешнем виде чьи бы то ни было символы. Факультетских цветов на мантии ему более чем доставало. Грейнджер в свою очередь проявила удивительную проницательность и прислала Мелькору увесистую книгу с обзором основных теорий, обобщающих все разделы магии. Конкретных указаний по его вопросам книга, конечно, не содержала, лишь смутные догадки и гипотезы, но указать, в каком направлении стоит двигаться, вполне могла. Особой популярностью среди товарищей по факультету Мелькор пока не пользовался, но отдельные слизеринцы, должно быть, заметили его сближение с Драко Малфоем и, надеясь на будущую выгоду, раскошелились на полезные в быту безделушки. Последним подарком оказался свёрток с загадочной серебристой мантией, сопровождаемый не менее загадочной запиской. «Эта вещь поразительной силы принадлежала твоему отцу и незадолго до его смерти по стечению обстоятельств попала ко мне в руки. Я счёл своим долгом вернуть её тебе», — послание на клочке пергамента не содержало ни подписи, ни дальнейших объяснений. С минуту посомневавшись, Мелькор накинул мантию — она была лёгкой, почти невесомой — на плечи, и те стали невидимыми. По-настоящему невидимыми: ни искажений в воздухе, ни теней, которые сопровождали любое маскировочное заклинание, он не наблюдал. Да, по меркам мира волшебников вещь эта в самом деле была несказанно ценной. Знать бы только, кто — и, что ещё важнее, с какой целью — её прислал. Пользуясь обретённой возможностью свободно ходить по замку в том числе и после отбоя, следующей же ночью Мелькор попытался проникнуть в Запретную секцию. Однако её, как выяснилось, охранял от студентов с излишней тягой к знаниям не только бдительный взгляд библиотекарши, но и щит из охранных чар, половину из которых было затруднительно хотя бы распознать. Так просто отступать Мелькор не захотел и попробовал взломать сложное магическое плетение. Впрочем, слабые заклинания эффекта не возымели, тогда как сколько-нибудь сильные наверняка мгновенно подняли бы тревогу. После десятка неудачных попыток Мелькор потерял терпение и, наплевав на возможные последствия, вложил максимум доступной ему силы в заклинание Аднихило, которое — теоретически, по крайней мере — напрочь сносило почти любые магические преграды, хотя и могло справиться только с магией, сравнимой с ним по вложенной энергии. Около половины чар и правда исчезло, но среди оставшихся определённо было заклинание, которое отслеживало целостность плетения: оповещающие чары оглушительно завыли на всю библиотеку. По-прежнему скрытый мантией-невидимкой, Мелькор только и мог, что с досадой поджать губы и торопливо ретироваться. Пока преподаватели искали нарушителя порядка, бродить по школьным коридорам не стоило: мантия не прятала ни звуков шагов, ни колебаний воздуха, и особо внимательный волшебник мог обнаружить даже невидимку. Так что, отойдя на порядочное расстояние от библиотечного читального зала, Мелькор юркнул в первый попавшийся незапертый класс. Посреди пустой комнаты — из мебели там была разве что пара столов, придвинутых к стене — стояло зеркало. На вид совершенно обычное, может быть, только старинное и, судя по замысловато изукрашенной раме, недешёвое, однако что-то в нём необъяснимо притягивало взгляд. Заинтригованный, Мелькор осторожно приблизился. Не очень-то хотелось идти на поводу у неизвестной магии, но навряд ли в школе, полной детей, вот так открыто хранилось нечто опасное. С другой стороны, первого сентября, когда речь зашла о коридоре третьего этажа, Дамблдор, помнится, говорил что-то о мучительной смерти, а умирать — и тем более мучительно — в планы Мелькора никак не входило. Зеркало, подчиняясь своему прямому назначению, отражало пространство перед собой — но лишь до тех пор, пока Мелькор не снял мантию-невидимку. Отражение подёрнулось рябью и переменилось. Мелькор смотрел на то, чего невыразимо долго хотел — жаждал — и не верил собственным глазам. Он видел, как Арда покорилась его воле, и населяющие её народы склонились перед ним. Он видел пики Тангородрима, как когда-то, пронзающие небо, лишённые надоедливых солнца и луны. Он видел и себя самого, не в теле человеческого мальчишки, а в том облике, который вечность назад выбрал и создал сам. А в его железной короне первозданным светом сияли Сильмариллы. Позабыв о том, где находится, и о своём нынешнем положении, Мелькор потянулся рукой к зеркальной поверхности, желая проникнуть в мир, где его стремления воплотились в жизнь, — или хотя бы к нему прикоснуться. — Вижу, ты нашёл зеркало Еиналеж, — голос Дамблдора, неожиданно раздавшийся из-за спины и вырвавший из притягательного видения, едва не заставил Мелькора отскочить и выхватить палочку. Мелькор медленно отступил от зеркала и обернулся, пытаясь оценить ситуацию. Видел ли старик то же, что и он — и если видел, то смог ли постичь смысл происходящего? — Профессор Дамблдор?.. — Мелькор откровенно тянул время, не понимая, разоблачило ли его проклятое отражение. — Сегодня ночью чары, защищающие Запретную секцию библиотеки, сообщили о попытке проникновения, — невозмутимо сказал Дамблдор. — Полагаю, я не слишком ошибусь, если предположу, что там не обошлось без некого первокурсника со Слизерина. — Профессор, я не... — возразил Мелькор — как неловко попытался бы оправдаться любой одиннадцатилетний мальчишка на его месте. — Твоё любопытство мне понятно, однако снова пытаться попасть в Запретную секцию без разрешения я не советую. Думаю, ты и сам заметил, что со стоящей на ней защитой тебе пока не справиться, да и другие преподаватели могут отнестись к твоей жажде знаний с меньшим пониманием. Но сейчас я хотел бы вернуться к чудесному артефакту, который ты обнаружил и в который, несомненно, успел посмотреть. Как ты думаешь, что показывает это зеркало? Мелькор ещё раз взглянул в магическое зеркало, которое послушно явило ему — судя по тому, что выражение лица Дамблдора не изменилось, ему одному — несвершившийся, но такой притягательный мир. Лживую иллюзию — с каждой секундой Мелькор всё больше чувствовал в отражении фальшь — исполненной мечты. — Ложь и морок, — отстранённо сказал Мелькор, слишком погружённый в свои мысли для прямой лжи. — То, чего не может быть. Почти без сожаления он отвёл взгляд от манящего отражения. Его владения в Арде давно обратились в пыль и прах, и пришло время двигаться дальше. Даже если теперь у Мелькора только и было, что отвратительно слабое тело да мир, в котором, чтобы целенаправленно творить магию, нужна была — что за нелепая причуда природы — волшебная палочка. Впрочем, в этом же мире человеческие технологии достигли небывалых высот. А рука об руку с техническим прогрессом, как и следовало ожидать от людей, шло военное искусство. Те, кого волшебники пренебрежительно прозвали магглами, выдумали оружие — бомбу, — способное выжечь с лица земли целый город. А если эту технологию ещё и объединить с магией, может получиться почти идеальное средство, чтобы держать в страхе как магглов, так и волшебников. Да, эту идею определённо стоило обдумать на досуге. — Вижу, что ты действительно это осознаёшь, — заметил Дамблдор. — И я рад, потому что волшебники, столкнувшиеся с этим зеркалом, нередко забывали о реальной жизни и сходили с ума, поглощённые грёзами, которые дарило им отражение. Видишь ли, в зеркале Еиналеж каждый видит исполнение своих самых сокровенных мечтаний. — Ясно, — чего-то подобного Мелькор и ожидал. — Непохоже, чтобы ты горел желанием поделиться тем, что увидел, — то ли с показным, то ли с искренним добродушием усмехнулся Дамблдор. — Но настаивать я не стану. В конце концов, если бы ты спросил, что зеркало Еиналеж показывает мне, я не уверен, что был бы полностью откровенен в своём ответе. *** Вернувшись с каникул и заметив, что по стене у кровати Поттера развешаны какие-то чертежи, ещё и подписанные символами — рунами? — неизвестного языка, Драко не удивился, а только вздохнул, уставший ломать голову над странностями соседа — проще было принимать их как данность. Поттер же тем временем едва не стопками получал по совиной почте книги, посвященные, как Драко однажды сумел подсмотреть, маггловской технике и, что бы это ни значило, «физике», а потом исписывал груды пергамента своими непонятными схемами и вычислениям Спросить, что за язык Поттер использует в своих записях, Драко отчего-то не решался. А когда Нотт — ещё один их сосед — поинтересовался, чем Поттер так увлечённо занимается днями напролёт, тот ответил настолько выразительно надменным, словно говорящим, что первокурсникам всё равно не достанет ума хоть что-то в этом понять, взглядом, что отбил у Драко всякую охоту заводить подобный разговор. По правде говоря, Драко начинала слегка напрягать нездоровая тяга Поттера к великим идеям — а то, что за чертежами, с которыми тот носился, стояла одна из них, было несомненным. Таким Драко мог бы вообразить Тёмного лорда Волдеморта, но не первокурсника Хогвартса. Что, кстати, не могло не наводить на подозрения о том, кем Поттер станет, когда вырастет. Одним словом, жизнь на Слизерине шла своим чередом. *** Дальнейших последствий ночное столкновение с Дамблдором, как ни странно, не имело, и Мелькору оставалось лишь гадать, что на уме у старика. С первых дней нового года Мелькор начал работать над задумкой, которая пришла ему в голову той самой ночью. Он, естественно, знал, что люди изобрели не только своё восхитительное ядерное оружие, но и способы защиты от него, да и даже волшебнику без предварительной подготовки не так просто спастись от взрыва настолько мощной бомбы. С другой стороны, магглы до ужаса боялись, что их же изобретение уничтожит мир, так что можно было не опасаться, что кто-то развяжет атомную войну. А значит, у Мелькора было столько времени, сколько потребуется, чтобы найти — скорее всего магическое — решение всех проблем. Так что он преспокойно разбирался в механизмах действия маггловского оружия в поисках способа усовершенствовать или для начала просто совместить его с магией. К несчастью, даже обнаружь Мелькор теоретическое решение, испробовать результат на практике будет затруднительно. Для этого требовался как минимум собственный просторный и защищённый от чужих ушей и глаз полигон, и не помешал бы десяток-другой верных слуг. Опуская тот факт, что Мелькор, воспользовавшись палочкой за пределами Хогвартса, немедленно оповестил бы магическую Британию о том, чем и где занимается. Идиллию прервал, как водится, Снейп, некстати заявившийся в спальню первокурсников, чтобы обсудить с Драко отработку, которую тот получил у Макгонагалл, — как будто это не могло подождать до завтрашнего урока зельеварения. Так или иначе, Снейп, пораспинавшись перед Драко на тему школьной дисциплины, собирался было уйти, но в последний момент решил взглянуть поближе на схемы маггловского оружия — их приходилось развешивать по стенам, чтобы каждый раз не выискивать нужный в горе пергаментных свитков. — Это ещё что, Поттер? — осведомился Снейп привычно-ядовитым тоном. — Моё личное дело, профессор, — скрестив руки на груди, бросил Мелькор. Он не беспокоился, что Снейп сумеет разобрать подписи на черновиках: никто, рождённый в этом мире, не сумел бы. Для записей Мелькор использовал помесь эльфийских рун с давними наработками Майрона, который одно время грезил созданием собственного языка. Снейп презрительно фыркнул и, развернувшись на каблуках — полы мантии взметнулись за его спиной, — покинул спальню. *** Строку символов, увиденную на одном из подозрительных чертежей Поттера, висевших в слизеринской спальне, Северус тщательно запомнил и по возвращении в кабинет аккуратно воспроизвёл на чистом пергаментном свитке. Он долго в неё всматривался, прежде чем со вздохом признать поражение: он понятия не имел, что видит перед собой. Книги из его частной коллекции тоже не подсказали ни происхождения, ни смысла замысловатых то ли букв, то ли рун — впрочем, лингвистика никогда не числилась среди его интересов. Библиотечные справочники — в том числе из Запретной секции, — которые неохотно подобрала для него мадам Пинс, тоже оказались бессильны помочь Северусу вызнать хоть что-то о содержании записей Поттера. Потратив несколько вечеров кряду на бесплодные поиски, Северус отправил письмо с копией непереводимого текста знакомому, который специализировался как раз на языках и их применении в магии. Тот — спустя неполную неделю — с огорчением сообщил, что впервые видит такие символы и может предложить разве что наводку на какого-то известного французского эксперта. Эксперт в свою очередь — почти отчаявшись расшифровать загадочную подпись, Северус связался и с ним — перевести текст тоже не смог, только предположил дальнее родство с древними рунами, которые были в ходу у небольшой скандинавской общины магов с пять сотен лет назад, да выдвинул гипотезу, что перед ним существующий язык, зашифрованный символами, которые придумал автор текста. Только вот все попытки эксперта построить соответствие между самыми распространёнными языками мира и присланным Северусом отрывком провалились, так что если текст и был шифром, то очень уж нетривиальным. Ни на что особо не рассчитывая, Северус во время завтрака решил показать таинственные символы и профессору Батшеве Бабблинг: в конце концов, кто в Хогвартсе мог ему помочь, если не преподаватель Древних рун. — Нет, мне этот алфавит незнаком, — повертев пергамент и так и эдак, вынесла вердикт своим низким, грудным голосом Батшева. — А где вы откопали эту надпись? На каком-то магическом артефакте? — А почему вы интересуетесь? — у Северуса, как случалось слишком часто, когда речь шла о Поттере, появилось нехорошее предчувствие. — Эти руны — или, как я склонна считать, буквы, но принципы одни и те же — подошли бы для по-настоящему сильной магии. Очертания символов, их наклон, сама манера письма... Если бы не едва заметная небрежность в написании, любой специалист по рунической магии назвал бы это магической формулой, не задумываясь. — Один волшебник, которого я просил помочь с переводом, предположил, что это какой-то шифр, а не настоящий язык. — Чушь, — отмахнулась Батшева. — Поверьте, Северус, эти буквы принадлежат реальному языку. Пусть нам и неизвестно, какому именно. — Почему тогда эксперты, с которыми я советовался, твердят, что никогда не видели ничего подобного? Язык, который бы записывался этими символами, похоже, не принадлежит ни одному из когда-либо живших народов мира. — Нашего мира, — добавила Батшева. — А что, вы знаете какие-то ещё? — Северус скептически приподнял бровь. — Как знать? Скажем, с маггловской точки зрения — я, знаете ли, в бытность студенткой страшно увлекалась маггловедением — гипотеза о множественности миров выглядит куда правдоподобнее, чем о существовании магии. Конечно, если другие миры и существуют, люди вряд ли способны к путешествиям между ними. Но кто-нибудь иной... По правде, я многое бы отдала, чтобы узнать, кто и где оставил эту вашу надпись. — Что-то мне подсказывает, что это не самая удачная идея, — невпопад отозвался Северус, мрачно посматривая в сторону слизеринского стола. Неужели мальчишка Поттер, кем бы он там на самом деле ни был, сам выдумал целый язык? Или — ещё чего не хватало — в словах Батшевы было здравое зерно, и Поттер принёс свои странные письмена из... действительно, откуда? Северус едва-едва свыкся с не менее абсурдной идеей о переселении душ, а тут очередная напасть. Если на минуту предположить, что Поттер не просто взрослый волшебник, невесть как очутившийся на месте мальчишки, а буквально неизвестно кто, становится невозможно оценить масштабы — потенциально — исходящей от него угрозы. И ведь не с кем обсудить свои подозрения: никому, кроме Дамблдора, Северус не доверял настолько, чтобы впутывать в и без того мутную историю Поттера. Вот только, обратившись к Дамблдору, он разве что нарвётся на лекцию о том, что не следует быть предвзятым, и неизведанное не равно опасному и тем более злому, а значит, обвинять Поттера по-прежнему не в чем. — Кто же ты? — задумчиво пробормотал Северус, приглядываясь к мальчишке, как и всегда, невыносимо заносчивому. — И, главное, что ты замышляешь? А в том, что ничего хорошего замыслы Поттера не принесут, — равно как и в самом их существовании — он не сомневался. Разве стал бы неизвестный в теле мальчишки прятаться среди малолетних волшебников и подписывать свои чертежи заведомо нечитаемым для остальных языком, если бы не задумывал ничего предосудительного? Но, чтобы убедить излишне человеколюбивого директора в том, что Поттер опасен, нужно было поймать мальчишку на чём-нибудь посерьёзнее простого нарушения школьных правил. Если достаточно долго ждать, однажды Поттер обязательно оступится и выдаст себя — и тогда наступит очередь Северуса торжествовать.