Полет Ястреба или Ты - мое наказание (от 18)

1995 год, после второго тура. Люциус склонился над чистым листом и некоторое время просто держал перо над белой поверхностью. Потом, улыбнувшись своим мыслям, быстро исписал около двух футов пергамента. Тщательно заклеив конверт, Малфой привязал его к лапке рыжей сипухи и проводил ее полет взглядом. Это было первое из многих писем, написанных Люциусом. Сова неизменно возвращалась с пустыми лапами, но Малфой продолжал писать. И только ближе к Пасхе пришел ответ. С множеством вопросов, на которые Люциус был рад ответить. Но Гарри все равно осторожничал, и Малфой не мог не уважать его за это. И продолжал писать, удивляясь, почему Поттер ни разу не спросил, с кем имеет дело. Догадаться он не мог, значит… доверяет? Равнодушен к особе писавшего? Иногда Люциус видел, как Гарри перечитывает его письма, прячась все под тем же старым деревом… А тревога тем временем все нарастала. Ее чувствовал не только Люциус, но и Снейп, с которым Малфой встречался довольно часто. А чем меньше времени оставалось до третьего тура, тем больше волновался Люциус. За свою семью, за себя и… за Гарри. Метка наливалась чернотой и болью, на душе становилось все тяжелее и тяжелее. В письмах, которые Люциус продолжал писать Гарри, начали появляться предупреждающие намеки. «У меня все равно нет выбора» Эта краткая фраза из ответа Поттера долго преследовала Люциуса, заставляя нервно мерить шагами кабинет. Он часто спрашивал себя, зачем вообще связался с мальчиком-который-выжил. И не находил достойного ответа. Кажется, у них у всех нет выбора. Как же трудно отдаться на милость судьбе… Хотя, Малфой просто обязан найти достойный выход из положения. С минимальными потерями. Визиты в Хогвартс участились. Иногда Люциусу казалось, что Гарри знает о его присутствии, потому что парень постоянно выискивал что-то в небе или на ветках деревьев. Даже Гермиона заметила это: - Гарри, хватит считать ворон, тебе еще надо много изучить, следующее испытание уже через неделю. Черноволосая голова послушно опустилась, и Люциус смог перевести дыхание. Конечно, он пришел на последнее испытание Турнира. Не мог не прийти. Сидя в самой лучшей ложе, Люциус с нетерпением ждал, когда на поле появится Гарри. И при виде его сосредоточенного, серьезного и немного отрешенного лица, что-то внутри сжалось. Хотелось подбодрить, махнуть рукой, но Малфой имел право лишь проводить невысокую худощавую фигуру пристальным взглядом, удерживая на лице равнодушную и надменную маску. Поттер оглянулся перед самым входом в лабиринт. Драко, сидящий рядом с отцом, вдруг сжал кулаки и что-то прошептал. - Что ты сказал, сын? – Люциус наклонился к наследнику. - Пожелал удачи своему врагу, - с неким вызовом ответил Драко. - Правильно. Достойных друзей может быть много, а достойных врагов… мало. Гарри скрылся в полумраке растительного коридора. Люциус машинально поглаживал руку, где саднила пульсирующей болью метка, пока Северус, находившийся рядом, не толкнул его коленом. Наблюдатели объявили, что два участника сошли с дистанции, а двое – приближаются к цели. Люциус вдруг резко выпрямился и повернулся к Снейпу. - Сев, у меня очень плохое предчувствие. Ты мое чутье знаешь. - Скажу тебе, как Игорю – беги, прячься, - едва слышно отозвался Снейп. – Но ты же не убежишь. - Нет. Но сейчас мне надо уйти, - Люциус поднялся и неспешным шагом удалился, раскланявшись с почетными гостями Хогвартса и представителями принимающей стороны. Драко проводил его немного удивленным взглядом и посмотрел на хмурого декана. Вопрос замер на его губах, когда Снейп едва заметно качнул головой. Потянулось ожидание. Для тех, кто остался на квиддичном поле, оно было скрашено разговорами, музыкой и весельем. А Люциус, добравшись до Малфой-мэнора, метался по своему кабинету, как опасный зверь. И вызов… вызов Темного Лорда вызвал у него чувство некоторого облегчения. На то, чтобы переодеться, ушло всего несколько минут, на перемещение к Лорду – несколько секунд. Люциус впервые порадовался, что на его лице маска Пожирателя. Он был не в силах «держать лицо» при виде картины, которая развернулась перед ним на старом, заброшенном кладбище. Занимая свое место в Кругу Ближних, Люциус не отрывал взгляд от привязанного к статуе ангела Гарри. Парень был явно напуган, но держался хорошо. Пока. Кровь стекала по руке, которой Гарри вцепился в камень, в темноте она казалась черной. Глаза Поттера были широко открыты и такие же темные, как и капающая на светлый мрамор кровь. Скулеж Червехвоста, жавшегося к огромному котлу, заставил Люциуса отвлечься на еще одного человека… вернее, существо. Волдеморт… Темный Лорд и Повелитель. Господин… Мордред бы его забрал. Люциус постарался очистить свое сознание, чтобы ничем не выдать своих эмоций. Темный Лорд, тем временем, выступил со своей обличающей речью. Досталось многим, и Люциусу в том числе. Но он был готов развлекать Лорда таким образом вечность, лишь бы тот не вспомнил о Гарри. Но о нем Волдеморт и не забывал. И, вынуждая парнишку выйти на заведомо проигрышную дуэль, смеялся и издевался. Люциус сжал в кармане палочку, разрываясь между желанием защитить Гарри и стремлением уберечь семью от гнева сумасшедшего. Но Гарри в очередной раз удивил его. Прежде чем Люциус решился на что-либо, парень выскочил из своего схрона и выкрикнул одновременно с Лордом: - Экспеллиармус! В дальнейшие события Малфой вмешаться не мог, даже если бы захотел. Темного Лорда и Гарри окружила золотая сияющая сфера, прячущая то, что в ней происходило. И только когда она вдруг погасла, и Гарри метнулся мимо Пожирателей к сверкающему Кубку, который перебросил его и Седрика Диггори на это кладбище, Малфой смог хоть что-то сделать. Пока Лорд боролся с погубленными душами, которые серебряными молниями кидались на него, растерянные Пожиратели медлили. А потом принялись бросать проклятия вслед убегающему Поттеру. И почему-то не попадали. Люциус успел поставить между ним и пожирателями Поглотитель – разновидность Протего. Схватив одной рукой Кубок, а второй – руку мертвого Седрика, Поттер исчез. И от облегчения Люциусу было уже все равно – будут его пытать Круциатусом или нет. Письма Поттеру с тех пор стали иметь немного другой характер. Кроме интересной познавательной информации, послания содержали рекомендации и советы, намеки и прямые предостережения. И только в начале учебного года, пережив лето и Темного Лорда, пылающего жаждой мести своим нерадивым слугам, Люциус смог позволить своим чувствам проскальзывать в ровных строках. «Прости, малыш, я не знаю, кто натравил на тебя дементоров этим летом. Министр явно сошел с ума, обвиняя тебя в том, что ты использовал магию для самозащиты. Увы, даже мое влияние и деньги не смогли поколебать его одержимость. К сожалению, я не имею права показывать свою сильную заинтересованность... Будь особенно осторожен, Гарри. Этот год будет тяжелым и для тебя, и для меня. Ты можешь по-прежнему не доверять мне, я не стану упрекать за это. Но прошу, если я буду предупреждать о грозящей тебе беде – иди к Дамблдору, своему крестному, любому взрослому, которому ты доверяешь. Не пытайся все делать сам. И рекомендую письма, которые ты от меня получаешь, уничтожать – их могут неправильно истолковать. Твой Хоук.» Гарри тогда долго сидел над этим посланием. Ладонь его находилась в миске с заживляющим зельем, и тонкие шрамы, оставленные инквизиторским пером Долорес Амбридж, уже слегка побелели. Да, год оказался очень тяжелым. Если бы не письма Хоука и его ненавязчивая поддержка, Гарри пришлось бы совсем худо. С одной стороны, Поттер нуждался в этой переписке, а с другой… мучился невозможностью быть полностью откровенным с неизвестным адресатом. Поэтому, чтобы хоть как-то компенсировать это, Гарри писал о своем детстве, о школьных событиях предыдущих лет, о том, как тяжело быть тем, кем он не является. До конца года он дожил. И даже смог выжить в Министерстве, в которое его направила какая-то незримая сила. Но как теперь принять то, что Хоуком, его личным учителем и хранителем, оказался Пожиратель Смерти? И не просто Пожиратель, а Люциус Малфой. Это понять - просто. Догадаться, сопоставить факты, узнать немного язвительную манеру общения… И еще многие, многие мелкие детальки мозаики, постепенно складывающиеся в узор. Но принять это – не в пример тяжелее. И еще сложнее довериться и поверить. «Я жесток, Гарри. У меня нет совести и жалости к людям…» - в это Гарри безоговорочно верил. «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты выжил» - в это тоже хотелось поверить. А еще больше хотелось верить в то, что Малфой действительно желает спасти его - ради чего? – а не использует наивного мальчишку, интригой заманивая в колоссальную ловушку. Несмотря на все предупреждения. Несмотря на то, что не позволил Белле убить его. Несмотря на то, что своими письмами открыл ему глаза на магический мир и его роль в магическом обществе. Несмотря на поцелуй… очень правдивый и искренний. Гарри боялся довериться. Боялся, что размеренный полет ястреба может превратиться в хладнокровное падение с высоты на трепыхающуюся жертву. Летом писем стало меньше. Или Малфой был слишком занят, или опасался отправлять сову, не зная точно, где находится Гарри. Но Поттер не знал, что каждую неделю на ветку дерева, растущего под окном, садился ястреб, скрываясь под покровом сумерек. Если бы узнал – удивился бы. Но еще больше удивился бы Дамблдор, уверенный в том, что, кроме него, и еще нескольких доверенных лиц, дом на Тисовой улице никто из магов даже не сможет увидеть, не то, что приблизиться. Люциусу тоже в первый раз не удалось ничего рассмотреть. Только пустырь и дерево посреди него. Но он прилетел через неделю и кружил там, пока не услышал собственное имя, беззвучным вихрем разметавшее морок, окруживший дом. Камнем упав на ветку дерева, Малфой заглянул в зарешеченное окно. Гарри сидел возле него за столом, подперев голову. Думал парень явно о чем-то тревожном. Люциусу захотелось оказаться рядом с ним, разгладить горестную складку между бровями. Люциуса вдруг поразила мысль, что он видел Гарри улыбающимся считанные разы. Чаще – таким вот сосредоточенным, со сжатыми в упрямую линию губами. Которые хотелось поцеловать. Снова. Люциус запретил себе вспоминать тот единственный момент, когда он держал Гарри в своих руках. Ведь так сложно потом загнать разбушевавшуюся фантазию далеко в подсознание. Как тяжело наслаивать на сводящие с ума воспоминания лживые… Чтобы Лорд не учуял, чтобы не потянул за веревочку, разматывая клубок… Тогда опасность будет грозить не только Люциусу, но и Нарциссе, Драко и Гарри. Нарцисса… связана с ним вынужденным браком, сумевшая не возненавидеть, а стать другом. Драко… наследник, хоть и разочаровавший немного, но родная кровь и плоть. Гарри… Люциус поспешил убраться с Тисовой улицы, напрягая мышцы до изнеможения, до тяжелой пульсации сердца. Лишь бы не думать… В день рождения Гарри получил много подарков. Писем, вкусностей, милых безделушек. Они пришли от всех, кого Гарри мог назвать близкими людьми. От Хоука не было ни строчки. Это казалось странным и заставляло немного волноваться. Зная теперь, кем является Хоук и чем ему приходится заниматься, Гарри каждый раз боялся, что письмо, присланное им, будет последним. Но потом сова приносила еще одно, и Гарри окатывало облегчением. На несколько минут, пока он читал. А потом снова приходилось ждать. Чтобы немного отвлечься, Гарри, по совету того же Хоука, затребовал у гоблинов Гринготса всю информацию, которая касалась его наследства. Разобраться что к чему – было сложно, практически невозможно. Если бы Хоук не уделял тонкостям экономики и ведения большого хозяйства так много времени, описывая все в своих пространных письмах, Гарри сразу же забросил бы присланные гоблинами бумаги в темный угол. Но все равно, без опытного человека Поттеру было не справиться. Ни Сириус, которого лишили наследства еще в шестнадцать и который провел двенадцать лет в Азкабане, ни чета Уизли, ни Люпин, в этом деле помочь не могли. Даже если бы захотели. К Дамблдору Гарри обращаться не рискнул бы ни под каким видом. Проницательный маг сразу догадался бы, что Гарри не просто так заинтересовался семейными ценностями. Его кто-то надоумил. Кто? Нет, лучше спросить Хоука. Но почему он молчит так долго? Гарри никогда не считал свой день рождения чем-то этаким, необычным. Но разве Хоук такого же мнения? День уже склонился к вечеру, медленно перешедшему в ночь, а Гарри все вскидывал глаза в пустое небо, ожидая еще одной совы. И совершенно не был готов к тому, что прямо в окно спланирует уже знакомый ястреб. Неслышной тенью птица скользнула из темноты в слабо освещенную комнату и села на узкую кровать. А через мгновение превратилась в того, о ком целый день думал Гарри.