Записки невезучей

      Мозг кипел, переваривая произошедшие события. Капитан осчастливил своей персоной почти сразу, как удалился врач. И мне действительно захотелось дать деру через какой-нибудь иллюминатор, стоило увидеть его в маске. Глядя на его грандиозную броню, можно было предположить, как выглядит этот элемент гардероба. Но никакие догадки не сравнились с оригиналом. Маска действительно ужасала. Такую ночью увидишь и лапки склеишь с перепугу.       Сначала он деморализовал, молча нависая монолитной скалой, затем принялся курсировать туда-сюда перед кроватью, что-то тихо щелкая. Я вжимала голову в плечи и затравленно глядела на него, безрезультатно пытаясь угадать, о чем капитан бормочет. Дергано глянув на меня, будто только что заметил, он быстро сложил пару жестов и стремительно ушел.       - Аы…, - только проблеяла я, как дверь медотсека закрылась. – Я не поняла….       Веселья прибавилось, когда ширму свернули, а напротив оказалась до тошноты знакомая морда с изумрудными глазами и перемотанной головой. Кроме нас в медотсеке никого не было.       - Феерично, - заключила я, стараясь не смотреть на эту образину, которая как-то подозрительно тихо себя вела. Якобы не заметно сверкал глазками в мою сторону, демонстративно ковырялся в наручном компьютере. Пеной не исходил, так что и фиг с ним.       Первые две смены опасалась спать. Особенно учитывая, что, если и был кто-то на стреме, то находился он не в медотсеке. То есть, меня могли прикокнуть незаметно, а там уж, как говорится, поздно пить «Боржоми»… Но врач посчитал иначе. Вколол какое-то седативное и меня вырубило, как топором, часов на восемнадцать. Прочухалась шальная, глаз картинку упорно не различал и появилась небольшая глухота. О чем сообщила доку. Сдалось мне, дозу он забубенил лошадиную. Внеся поправки в курс лечения, науду провел осмотр и уверил, что побочные эффекты временны.       На том приключения не закончились, что удивительно – событий в палате на квадратные сутки оказалось едва ли не больше, чем за все пребывание на корабле. Меня посетил Секретарь, что уже можно было в календарике красным пометить, чтобы провести допрос. Так как яутжа в момент нашего времяпрепровождения был без маски, его передвижения не отслеживались как положено, только по кадрам внутренних камер в коридорах, на которых он, к тому же, старался не светиться. Не скупясь на ругательства, описала все – и как я его спровоцировала, и как он решил меня шлепнуть, гонял по коридорам и, конечно, про стычку в зале для спаррингов. Когда я закончила, Секретарь сжато повторил мой рассказ, чтобы проверить, правильно ли он все понял, а после этого ушел.       Виновник торжества буравил меня взглядом, укоризненно шевеля мандибулами. Так хотелось ему пальчик средний оттопырить. Но нет. Провоцировать его сейчас, когда больше всего шансов закончить экзекуцию, не очень умно. В этот раз пришлось усмирить шило в попе, чтобы не егозило. Очень кстати меня отвлекали роящиеся мысли об одной голубоглазке, которая до сих пор не показала своей морды. Кольнула обида.       «А я-то, наивная, думала, что он будет беспокоиться обо мне».       «Скорее, добьет за то, что нарушила слово».       Было неприятно чувствовать свою вину, хотя, технически, из каюты пришлось сбежать не по своей воле. Но кто знал, станет ли Рин вообще разбираться, что произошло, а не махнет рукой на одну идиотину.       Чтобы совсем не загрустить, складывала жесты, бормоча под нос значения. Один раз даже получилось правильно построить предложение –цитату из кодекса аттури. По крайней мере, мне показалось, что получилось. Как и ожидалось, те жесты, которым меня учил командир, давались мне легче, а которым Рин – с трудом. Что за магия? Очень не хватало моих записей, чтобы повторить все. Приходилось напрягать больные извилины, припоминая, что означают те или иные знаки. За этим занятием у меня начала затекать шея и я подняла голову, чтобы ее размять… и замерла, встретившись взглядом с изумрудными глазами. Это чучело смотрело в упор, так серьезно, что я подавила малодушное желание позвать Дока, пока меня не упокоили.       «Вот чего зырит-то?»       Словно отвечая на не заданный вопрос, он медленно поднял руки и не спеша сложил пару жестов. Моего небольшого словарного запаса хватило, чтобы перевести эту фразу через фильтр родного и могучего как: «Ты воняешь, как испражнения».       «Охерел?»       Суставы на пальцах аж щелкнули, так энергично я складывала ответ.       - «Иди мамке пожалуйся, башка осьминожья!»       Хотя, конечно, ругательств в лексиконе науду не было, а сама фраза выглядела типа «подай жалобу самке, которая тебя родила, и голова у тебя, как щупальца», что не мешало воспринимать ее именно в том контексте, который и задумывался.       Глаза его опасно сощурились и он, неожиданно, защелкал. Как щелкал Рин, когда смеялся. Сказать, что я прифигела – ничего не сказать. Этот ушлепан ржет надо мной?       Тут он принялся складывать жесты один за другим, и так быстро, что я едва успевала следить за мельтешением пальцев и ладоней. Что-то из этого я поняла, что-то додумала в контексте, но свелось все к тому, что мы в полной тишине яростно материли друг друга, спотыкаясь лишь на совсем необычных оборотах.       В таком виде нас и застал Док.       - Раз хватает сил на такие выражения, значит скоро вернетесь в строй.       Щеки мои пошли гневными пятнами пополам со стыдливыми.       - «И кто из нас осьминог? Вон как расцветку поменяла».       «Вот засранец!»       От второй волны матерщины нас оградил доктор, развернув между кроватями пластинчатую ширму.       Как и раньше Док без предупреждения схватился за мои конечности, проводя осмотр. Удовлетворившись результатом, он поставил несколько уколов, и пригнал местный вариант кресла-каталки – пришло время посетить камеру с ультрафиолетом. Выезжая из-за ширмы, не сдержалась и оттопырила средний палец бесячему соседу. Скосив на него глаза, с удивлением заметила, что он повторил мой жест.       «Он знает о его значении?».       «Если знает, то он охотился на Земле или, по крайней мере, изучал наши жесты».       «Или просто скопировал его, не ожидая от меня ничего кроме ругательств».       Так пролетело долгих три недели. Я взвыла уже после первой, но Док отказывался меня отпускать, потому что, видите ли, еще оставались боли в мышцах и результаты осмотра не были идеальными. Ну сорян, меня об стену едва не размазали! Через две недели мне разрешили небольшие нагрузки и то потому, что я подсела на уши командиру.       А вот зеленоглазика выписали довольно быстро. То ли ранения ему от меня достались пустяковые, то ли регенерация оказалась лучше, но я осталась в палате одна. Периодически туда приходили незнакомые науду, кто на процедуры, кто перебинтоваться после вылазки, но никого не клали составлять мне компанию.       Когда и поматериться оказалось не на кого, я совсем приуныла. Мысли о Рине лезли в голову все чаще. Как и непонимание, почему он не приходит ко мне. У науду не принято навещать больных? Или он так сильно занят, что некогда проверить не померла ли я вообще? Или наше общение было для него зовом долга?       От последней мысли я усиленно отмахивалась. Ведь не стал бы он отвечать на спаррингах, если б это было простым приказом.       «Ведь так?»       По соседству с этими мыслями бродила еще одна, противная, пополам с изумленной: язык жестов стал даваться мне гораздо проще. А противной она была потому, что в этом была заслуга исключительно зеленоглазой морды, с которой я увлеченно практиковалась в сквернословии на пальцах.       Когда Док, наконец, выкинул меня за порог медотсека, я пребывала в странном расположении духа. Из одежды был один больничный балахон, так как комбез и белье были испорчены безвозвратно. Идти до каюты, сверкая голым задом было просто. Потому что все равно. Очень больно осознавать, что я сама себе поднасрала, спровоцировав другого воина, вынудив его нарушить приказ, и подставив авторитет капитана под удар.       «Идиотина».       «И какая вожжа мне вечно под хвост попадает?».       И если Рин просто выполнял поручение о моем сопровождении на корабле, не пострадал ли он от моей выходки?       Как никогда сейчас мне было одиноко. Потому что проходящие мимо науду бросали на меня странные взгляды, тихо щелкая мандибулами. Потому что не с кем поговорить. Потому что чувствую свою вину, но не знаю, как ее загладить.       Мою каюту прибрали и отремонтировали. Осталась только одна койка, верхняя. Но лучше одна, чем никакой. На пустующем нижнем месте к полу был приварен массивный металлический стол с обтекаемыми краями, а откидной убрали. Тут же лежали зубы с записями и стилус. Табуретов стало два. Опустившись на один из них, я флегматично осматривалась по сторонам. Взгляд блуждал по серым очертаниям, не задерживаясь, не наталкивая на какие-либо мысли, порождая странную пустоту в голове. Ничего не хотелось. В конечностях разлилась какая-то слабость. Я даже непривычно ссутулилась.Когда дверь каюты с шипением открылась, я посмотрела на вошедшего без интереса…       … и подскочила, будто сев на дикобраза - в проеме высилось мускулистое зеленовато-коричневое тело, сжимая в когтистой лапе какой-то сетчатый куль.       «Добить решил?».       Левая рука отозвалась ноющей болью, когда я складывала приветственное «Чего приперся?». Яутжа только щелкнул мандибулами, проворчал нечто непереводимое и метнул в меня таинственным свертком, едва не засветив по носу. Не выпуская из поля зрения охотника, я развернула пойманное и обомлела: в мелкую сетку были завернуты части брони. И не простой, а их, наудовской, хоть и человеческого размера. Бронелифчик с легкими наплечниками, трусы с подъюбником и поножи с сандалиями. Наручей и маски не было, но их, вероятно, надо было еще заслужить. Я угрюмо уставилась на зеленоглазого, не зная, что ответить. Поблагодарить? Но он просто передал. А если это его инициатива вместо попорченной одежки? Молодец, че. Не уверена, что у этого поступка нет скрытых мотивов. Может, он ждет, что я приоденусь и можно будет со спокойной совестью прикокать, как Охотницу. Бронька ведь как у них, все дела.       Водрузив ношу на стол, решилась на нейтральную фразу:       - «Это все?»       - «Все» - ответ не заставил себя ждать, и яутжа, качнувшись на бедре, неспешно ушел, оставив меня недоумевать в одиночестве.       Броня, казалось, была сделана из простого железа – имела серый металлический цвет и блеск. Однако при детальном рассмотрении я выяснила, что та была теплой на ощупь и очень легкой, а невзрачный серый цвет имел градацию оттенка у стыков и едва заметный синий отлив при преломлении света. Для чего была сетка я не имела ни малейшего понятия. Просто материал или элемент костюма?       «Не таким образом я думала приобрести их фирменный шмот…».       Свернув все как было, я направилась к душевым. Вспоминая теперь первую фразу-жест зеленоглазого с прискорбием осознала, что он был прав. Кто бы знал, что человеческий запах будет так сильно заметен здесь. Хотя сам-то вон какой «ароматный» бегал.       Остервенело натираясь раствором в кабинке, думала, что так и не удалось выяснить природу этого необычного запаха от яутжа. Когда кожа раскраснелась, а волосы встали колом, я наконец вышла, пропуская образовавшуюся очередь. Собственная нагота теперь не воспринималась мной, как что-то постыдное, что нужно спрятать. Все мы голые, в конце концов. Безразличие науду к этому вопросу было заразным.       Проковырявшись со снаряжением битых двадцать минут, я плюнула на это неблагодарное дело и пошла до каюты прямо так – голой, так как больничную сорочку аппарат для дезинфекции так и не выдал назад. Сдается мне, ее просто уничтожили. Температура на корабле была довольно высокой, так что я не боялась замерзнуть. Встречные воины оборачивались мне в след, рассматривая, очевидно, алеющие свежие шрамы на моей спине, руке и ногах. Чтож, теперь моему телу тоже есть, о чем рассказать.       В отличии от коридоров, в каюте было прохладно, но более комфортно. И кислородно, само собой. Разместив на столе каждый элемент брони отдельно, принялась примерять то одно, то другое, ломая голову, как все это самостоятельно надеть. Самыми простыми, ожидаемо, оказались сандалии. Они имели вполне земной вид, и потому управилась я с ними быстро. С наплечниками тоже не мучилась, однако я никак не могла самостоятельно их прицепить, к тому же, они дополнительно крепились к бронелифчику, который мне пока не поддался.       Дверь зашипела, открываясь. Не поворачиваясь, показала руки, сложив:       - «Иди сюда и помоги мне».       «А то принести – принес, а объяснять не стал».       Я как раз цепляла правый наплечник, и левая раненая рука не могла нормально изогнуться, чтобы подхватить крепления. Угрюмое сопение было мне ответом, но затем крупные когтистые руки перехватили ремешок и ловко его закрепили, неуловимо поправив наплечник так, что он сел гораздо удобнее. Настала очередь левого. Я приложила его к плечу, подавая за спину ремешок, но не нашла ответа.       - Ты помогаешь или нет? – раздраженно спросила я. Держать левую руку долго поднятой я не могла.       С некоторой задержкой науду закрепил и левый наплечник. На самом деле, мне бы не хотелось, чтобы он помогал мне надевать, например, труселя или бронелифчик, но уж что поделать, если я в них разобраться не могу. Пусть разок покажет, а дальше я сама. Я взяла нагрудную броню и повернулась к воину…       .. и замерла – на меня смотрели сочные аквамариновые глаза. Сердце сжалось, пропустило удар и забилось медленно и очень тяжело, делая дыхание рваным и мелким. Послышался едва уловимый запах, тот самый, пряный, он становился все более явным, пока мы смотрели друг другу в глаза. А голова просто взорвалась различными вопросами и догадками, которые все никак не могли оформиться в полноценные мысли, сбиваясь в кучки и рассыпаясь при попытке на них сосредоточиться. Вот она – сила нежданчика.       Затем к этой катавасии присоединились обида и злость. Атомная смесь. Я пыхтела, краснея, сдерживаясь, чтобы не влепить ему со всей дури по морде. Дурь эта в последнее время не имела выхода и потому могла привести к очередной травме. Силилась что-то сказать, но только открывала и закрывала рот. Истеричная бабенка в моей голове билась в припадке, призывая устроить разнос, наорать на него, узнать, где его задницу носило целый месяц. Суровый мужик, который появлялся во время переделок, предлагал плюнуть и забыть, что толку от истерик, если аттури просто выполнял приказ. И я металась между ними, принимая правоту, но не решаясь действовать. Победил похуизм:       - Чего надо, бля?