Гибель Соукоку

На следующий день вся квартира провоняла трупным запахом и находится в ней стало невозможно. Накинув съехавшую за ночь одежду, Дазай зевнул, взял телефон, проверил на месте ли его оружие и вышел из неё. Голова от снотворного была как в тумане, поэтому осознавать, что он сейчас делает, стало сложно. Рука набрала номер такси сама, а когда машина подъехала, память и здравомыслие вернулись. Появляться перед Федором в таком виде, сравни самоубийству. И единственному самоубийству, которого он не пожелает. Нужно привести себя в нормальное физическое состояние, а лучше ещё и моральное. Чтобы не получилось, что Осаму вызвал такси просто так, он попросил отвезти его в кафе неподалеку. Там во всяком случае он может восстановить энергию. И лучше подкрепиться как можно сытнее, чтобы не испытывать голод ещё как минимум 3 дня, ведь он будет очень мешать в предстоящем. Взял он какие-то слойки и булочки, а для запивки – две кружки кофе. Пусть заведение было совсем недалеко от его квартиры, он никогда здесь не бывал и начал задаваться вопросом, почему. Оно было приятным и спокойным, в него захотелось вернуться. И вернуться не одному... Дазай специально выбрал место, в котором они не были, для того, чтобы лишний раз не напоминать себе о случившемся. Но даже тут, воспоминания и надежды нагоняли, и бежать от них было бесполезно. Почему он не ценил то, что у него было? Почему люди так устроены? Когда у них всё хорошо, они считают, что всё так и должно быть. Приобретя, не ценят. Потеряв – плачут. Ведь Осаму не устроен так, как все. Почему же он испытывает то, что и обычные смертные? Он должен быть выше этого, так почему же голова опускается, а горечь комом встаёт поперёк горла? Ведь Чуя был дорог ему, но не должен был так сильно влиять на него. Он начал считать, что не сойдись они тогда, всё было бы лучше. Но лучше бы не было. Когда они начали встречаться, мир наполнился особыми красками, которые были недоступны безразличному взгляду, до этого. Сейчас же мир вновь потускнел, а жить с этим стало ещё невозможнее, ведь погружаться во тьму, увидев свет, ещё больнее, чем просто жить в ней. Из грустных мыслей Дазая вырвала просьба присесть рядом. Он, не взглянув на просящего, кивнул, а после положил деньги в специальную книжечку и вышел из-за стола. Но уйти из кафе ему не дал тот же человек, что подсел к нему. – Жаль что уходишь. Я бы хотел побыть хоть в чьей-то компании. Осаму повернулся к нему, но не узнал никого знакомого в этом человеке. Он подошёл обратно, но не спешил садиться. Человек кивнул в сторону стула, призывая все-таки присесть, а Дазай выполнил, будто бы ждал приглашения. За столом воцарилась тишина. Осаму заговорил бы, если хотя бы знал о чём. Человек же, видимо, погрузился в размышления и не собирался из них выходить. Когда к столику подошла официантка, тот заказал одну кружку кофе и снова выпал из мира. Но когда это самое кофе принесли, он будто оживился, глаза его наполнились непонятным блеском радости и веселья. Он быстро закрутил головой по сторонам, видимо ища что-то, отчего косичка из белых волос, запрыгала туда-сюда. Грустная гримаса заменилась улыбкой, если это можно так назвать. Её обладатель будто бы пытался растянуть губы до самых ушей. Со стороны он выглядел как сумасшедший, недавно сбежавший из психушки. Хотя это вполне могло оказаться так. Биполярное расстройство на лицо, если не хуже. – Как тебя зовут?– произнёс фрик, так, как-будто знал ответ на свой вопрос. – Учитывая то, как ты ведёшь себя, я опасаюсь отвечать. Как только придёшь в нормальное состояние, если таковое у тебя имеется, может и скажу,– Дазаю не импонировало тратить время на сумасшедших и сейчас, он задавался вопросом, почему вообще остался. На эти слова псих отреагировал моментально. Он изобразил внимание, но на то, что он его только изобразил, указывала изредка появляющаяся, безумная улыбка, которую пытались всячески скрыть. – Осаму Дазай, очень приятно,– съязвил в ответ сам Дазай. – Никораи Гогори, взаимно,– ответил сумасшедший, даже не уловив ноток иронии в голосе собеседника. Глаза Осаму расширились в удивлении, но вспомнив, что перед ним не спаситель, а лишь друг Фёдора, что следует его приказам, да и просто чокнутый, он вернул себе прежнее спокойствие. – Так значит мы были уже заочно знакомы. Даже не знаю какие эмоции испытывать. – Я вот рад нашей встрече. Федя так много рассказывал о тебе, и я вижу, что он не врал. Ты действительно очень похож на него. Не в плане внешности, не подумай. Своей гениальностью. Я даже готов забрать своё сердечко у Доста и отдать его тебе. Кстати, у меня немного другое имя, потому что я с Фёдором приехал из России, и, чтобы ты ничего не заподозрил, я его поменял. Так что представлюсь ещё раз. Николай Гоголь,– после этого он протянул свою руку, наивно ожидая что её пожмут. Но Дазай не отвечал на этот жест и презрительно смотрел на протянутую руку. Николай вопросительно посмотрел на него, всё ещё сохраняя маску дурачка, но когда ему надоело удерживать её на весу, принял серьёзный вид и так же проговорил: – Не советую портить со мной отношения. Пусть Достоевский в основном приказывает мне, но я не его послушная марионетка. Мне ничего не стоит вдруг ослушаться его приказа и не возвращать к жизни твоего любимого. – Тогда перейди к сути дела, из-за которого тебе пришлось меня подкараулить. Я не верю в совпадения,– после резкой смены настроения Гоголя, что обычно бывает только у биполярников, Осаму нахмурился. Правильно он подметил однажды, что у всех эсперов, что-то не так с головой. Этот экземпляр был прямым подтверждением. Гоголь же улыбнулся, но теперь более адекватно, даже по доброму что-ли. – Я пришёл договориться. Как ты успел понять, мне нравится Дост, а то, что он собирается дать тебе в качестве следующего задания, прямо противоречит моим планам. Ты должен будешь убедить его упростить правила, до написанного здесь,– он протянул очередной конверт Дазаю, который в этот раз не был подписан,– В обмен я клянусь возродить Чую Накахару, не раздумывая. Гоголь не понял странного выражения на лице Дазая. У того же, в свою очередь, в мыслях роился целый улий подозрений. Что-то с этим предложением явно не так. А вот, что именно, догадаться было невозможно. – Я могу перед принятием решения узнать, что же от меня хотел Достоевский, и что ты предлагаешь взамен? Соглашаться не проверив, всё равно, что прыгать в пропасть, надеясь ухватиться за торчащий где-то в ней сук. – Я понимаю твои опасения, и ты, так уж и быть, можешь посмотреть, что в конверте. Дазай благодарно кивнул и распечатал его. Глаза быстро побежали по строкам: «Фёдор: Хочет заставить Осаму Дазая соблазнить его. Вывести на чувства, подобные тем, что он сам испытывает к почившему Чуе Накахаре. Посмотреть, что из этого выйдет. Николай: Хочет изменить желание Фёдора и полноценное "соблазнение", заменить одним поцелуем.» Когда взгляд остановился на последнем слове, всё ещё удерживаясь на нём, Дазаю было нечего сказать. Он находился в полнейшем шоке. В его представлении о задании, были лишь клишированные "пройти сквозь огонь, воду и медные трубы". Но никак не ЭТО. Он медленно поднял глаза в состоянии, близкому к тому, чтобы разорвать всё кругом в клочья. – И как это понимать? – К сожалению, в прямом смысле. Пальцы сжались на тонкой бумаге. – Вы там все у него двинутые, ей богу. И скорее всего, это передалось ему самому, воздушно-капельным путём. – Ну так что, согласен на моё предложение? Обещаю в случае неудачи, то есть если Дост откажется принимать такие условия, все равно выполнить свою часть сделки. – И ничего больше не остаётся?– слишком обречённо выдохнул Осаму. – Ничего. – В таком случае я согласен. *** Из кафетерия вышли два человека, странно гармонирующие друг с другом. Первый был известен почти всем в Йокогаме, кто хоть как-то просвещен в её криминальном мире – Главный Исполнитель портовой мафии. Второй же, малознакомый, но очень запоминающийся, как внешностью, так и поведением – правая рука главы организации "Крысы мёртвого дома". Второй шёл, занеся руки за спину, делая размашистые шаги. С первого взгляда могло показаться, что он дурак дураком, но если приглядеться к глазам, можно было различить в них задатки острого ума. Первый же, только закатывал глаза, если его спутник вытворял что-нибудь привлекающее внимание окружающих, или просто пытался заговорить с ним. – Так кого ещё ты имел ввиду, когда говорил, что "мы все у него двинутые"? Ты встречал ещё кого-то? – Да, встречал. Странный человек, что обслуживал меня, когда я был у вас в "плену", с длинными белыми волосами и ужасным русским акцентом. А под двинутыми, я подразумевал странную влюбленность в Фёдора, что очевидно бросается в глаза, да наверное ты и сам понял это,– наконец не выдержал Дазай и ответил на первый попавшийся вопрос. – Ха, я так и думал. Гончаров считает, что этого не видно, но ты заметил, даже не поговорив с ним! А ты ведь даже не знаешь, что происходит, когда с ним все таки заговорить. Он превращается, из человека в зажженную спичку. Бах, и всё! Если нужно подкурить, пожалуйста. Я всегда этим пользуюсь, советую. Просто скажи "Фёдор" и за зажигалкой ходить не надо. Осаму утомился этой речью-скороговоркой. Он мог уйти, если бы не навязчивое желание Николая проводить. Стоило только сделать шаг в сторону, цепкая рука хватала его под локоть и вела за собой до того момента, пока не чувствовала, что с сопровождением примирились. После нескольких попыток, Дазай полностью смирился с неизбежным – Николаем Гоголем, который не отставал от него буквально ни на секунду. Никакие домыслы не могли убедить его отцепиться. Казалось, он реально собирался выполнить свою угрозу (а именно, так себе представлял это Дазай), передать своё "сердечко" от Достоевского, ему. У подъезда, Николай сморщился, будто бы почуял, что-то очень неприятное. Собственно, это подтвердилось его словами: – Увы, с каждым трупом такое происходит. И каждого эспера, погибшего, но ещё имеющего шанс на спасение, я чую куда сильнее. Представляешь какого это? Эсперов, хоть и немного, но каждые дня два, один из них умирает. А я могу почуять это, находясь в противоположном конце города. Впервые, с того времени, что они покинули кафе, Гоголь заговорил спокойно. Его глаза помрачнели, так, как будто он вспомнил, что-то самое ужасное из своей жизни. – Положи его в теплую ванну. Это может ненамного, но продлить время "шанса". Жду тебя сегодня в заданном месте, я тоже там буду. Пусть никто об этом и не узнает,– улыбка расползалась по лицу Николая, но не совсем уж безумная. Скорее горделивая и миролюбивая. Мол вот он я, похвали меня. Дазай не смог не ответить такой же улыбкой, ведь Гоголь больше не вел себя с ним как шут. Пусть он сам носил маски, но всячески скрывал это и презирал то, как иногда их выставляют на показ. Ведь на то она и смена личности, чтобы представить себя в роли другого человека, как можно незаметнее для остальных. А Николай показывает им фигу и выставляет себя незнамо кем. Но даже невооружённым взглядом понятно, что это не он настоящий. Так для чего же это ему? Осаму кивнул, поняв, что слишком погрузился в свои размышления, и вошёл в подъезд. Запаха он не чувствовал, но знал, что сейчас, поднявшись на свой этаж и подойдя к своей квартире, почует его. Всё-таки стоило зайти в магазин и купить дезодорантов. Убедившись в правоте своих мыслей, он попытался найти хоть что-нибудь, что могло бы перекрыть этот запах. В тумбочке Чуи, нашёлся его дезодорант и Дазай чуть было не выпрыскал весь флакон. Вариант, так же открыть окна, отпал, ведь соседи могли почуять неладное. Пусть проблемы были бы легко решаемые (с его то связями), но сейчас не хотелось иметь никаких. *** Дазай понял, что пора начать действовать, когда посидев полчасика спокойно и тихо, тело начало само просится на выход. Не особо сопротивляясь, он вызвал такси, в этот раз на место встречи с Фёдором. Ему предстоял сложный путь убеждения на более мягкие условия, того, кто навряд ли примет их. Машина затормозила, подняв столб пыли вокруг, так как дорога не была асфальтирована и состояла из песка. Выйдя из транспорта, Осаму подметил то, что ничего, что присуще живому, имеющемуся на снимке этого же места, в реальности здесь не находилось. Начиная с машины "хозяина", судя по всему уже бывшего и которого, наверное, уже и нет в живых. В одном из заколоченных окон промелькнула чья-то тень, а Дазай поспешил войти в дом. Там, около этого самого окна, стоял Достоевский, покусывающий кончики пальцев. –Ты долго. Сюда столько сталкеров успело залезть. Я уже и не надеялся... – Нет, ты знал, что я приду. И я хочу уже знать, что же ты попросишь у меня дальше. – На колени, точно служащий пёс, не хватает сесть,– расцвела ухмылка Фёдора,– Я хочу попросить у тебя, твоих попыток стать ко мне ближе. Другими словами, чтобы ты попытался соблазнить меня. Повисла тишина и Фёдор явно не удовлетворился эффектом, который должен был произвести. Полное удивление и замешательство не сочетались с полнейшим равнодушием Дазая. И что же пошло не так? – Ты знал,– оскалился Достоевский. – Да, и хочу попросить немного изменить условия. – И как же? – Я тебя поцелую. Как захочешь, мне всё равно. Смех разразился по помещению. – И с чего ты решил, что я соглашусь? Тишина. – С того, что ты этого хочешь? Фёдор в ступоре. Этого Дазай не мог даже представить, а сейчас видел собственными глазами. Ни один мускул не шевелится на его лице, но в глазах непонимание, непринятие, удивление, осознание и шок. Официально признано – Дазай поломал Достоевского. Несите нового. – Я... Я...– Фёдор пытался вновь добавить прежнюю уверенность в голос и наконец у него получилось, – А что если это так? Дазаю было нечего ответить. Теперь же, Достоевский окончательно понял, что перед ним действительно человек, готовый на всё. – Я принимаю твои изменения. Ты поцелуешь меня в губы, и тогда сможешь вернуть своего Чую куда быстрее, чем предполагалось,– от вновь вернувшейся уверенности Фёдора, Дазай потерял весь запал. Когда неуютная тишина стала давить на нервы, Осаму сделал пару неуверенных шагов в сторону Фёдора, но больше не смог, будто бы ему мешало какое-то поле, не позволяющее подойти ближе. Достоевский закатил глаза, и уже сам подошёл к нему почти впритык, отчего совместные дыхания стали касаться их шей. Дазай упёр глаза в пол, только сейчас понимая, что поцелуй с Федором – не лучшая замена вообще чему-либо. Тонкие пальцы приподняли его подбородок, заставляя пересечься взглядами. Тихий, бархатистый голос прошептал: – Ну же. Это должен сделать ты, не я. Во всём твоём самопожертвовании тогда не будет смысла, если я сделаю всё сам. Только чтобы побыстрее заткнуть говорившего, Дазай дернулся в сторону его губ и впился поцелуем. Не ожидавший такого Достоевский, первое время просто стоял обомлев, но когда осознал в полной мере, что происходит, сам поддался к Осаму и начал жадно его целовать. Теперь со стороны Дазая, эта была очередная битва. Кто подавит противника – выйдет из неё победителем. А для Фёдора... Для Фёдора это было просто то, о чём он очень долгое время мечтал, но боялся себе в этом признаться. Теперь же, страстно целуя, он осознавал, что просто так отдать Дазая Чуе, он не сможет. Ревность зажглась в нём и неосознанно, он прокусил Осаму нижнюю губу. Тот дернулся от укуса, но руки Фёдора вцепились в тело, не дав вырваться. Они обвили его плотнее, а Достоевский рыкнул: – Ты сам сказал, что поцелуй, какой я захочу. Теперь не рыпайся. Язык продолжил исследовать рот Дазая, который попытался оттолкнуть ещё раз, чем ещё больше завёл Фёдора. Он придавил Осаму к ближайшей стене, поставив руки по обе стороны от его тела, продолжая напористо целовать, теперь специально кусая. Постепенно, он переключился с губ на шею, на которой оставил большой засос, переходя всё ниже, как только позволяла одежда. Чертовски захотелось избавиться от неё, но он резко вспомнил, что договорились они только на поцелуй. Медленно он отодвинулся, и так же убрал руки от стены, освобождая Осаму. Тот громко выдохнул и казалось, что вот-вот всхлипнет, но его выдержка, как и всегда, поражала. Преобразовав всхлип в ещё один выдох, Дазай отодвинулся в бок от Федора и скрестил руки на груди, ожидая того, что последует дальше. А последовал такой же выдох Достоевского и его кивок, означающий то, что задание выполнено. С чистой, хоть Фёдор и испачкал её, душой, Дазай покинул злополучный дом. Одновременно хотелось и спрыгнуть с моста, и найти поскорее Гоголя, для того, чтобы он оживил Чую. Из обоих вариантов, он не выбрал ни одного, так как был настолько вымотан, что ничего, кроме здорового сна в ближайшем будущем ему не предвиделось. В квартире, смешавшей все запахи Чуи: как при жизни, так и после смерти, Дазай рухнул на диван, полностью обессиленный физически и морально. В этот раз без снотворных можно было обойтись. Сон сам быстро накрыл измотанного парня и он уже видел, появившееся впервые за долгое время, хорошие сны.