***
Если утро встречает прохладой*, то столовая радовала Семёна значительно больше: она благоухала от жаренной с грибами картошки. Пар поднимался над тарелками, а золотисто-коричневые бочка так и манили, шептали: «Забудь обо всём, просто попробуй. Разве может быть ненормальным и страшным мир, в котором есть это?» Вожатый чувствовал себя моряком, которого влечёт песня сирен.* Нет, еда в лагере его вполне устраивала – даже рыбу он, в отличие от несчастливой части попаданцев, жаловал, но это… Просто и со вкусом. Одна деталь выдавала грубую врезку и вернула к реальности (если эту версию симуляции ещё можно так называть). Пусть число тарелок и соответствовало числу действующих лиц, за столом, ожидаемо, не хватало места: Монику никто не предусмотрел. Зато уже успешно разместились Маша, Саша и Алиса, оставив свободный стул для Семёна. – А что делать, если табуретка одна, а человека четыре? – разведя руками и наклонив голову, спросил парень, хитро щурясь. – Ня? – растерянно спросила Саша. – Убрать лишних людей, – пробурчала Маша. «Удалить», – грустно усмехнулась про себя Моника. – Ты бы перевернул табурет, – подавшись вперёд и ухмыляясь, заявила японка. – А мог бы принести ещё один.* Вожатый улыбнулся и, не встав, подтащил дополнительный стул к столу. – Моника-нян такая умная! – выкрикнула Саша. Маша поморщилась, но смолчала. На этот раз. – А вот ты – кретин! – недовольно пробурчала девушка. Маша с остервенением сыпала соль в стакан с чаем. Можно было, конечно, её остановить, но что бы это дало? Да и забавно наблюдать, стараясь себя не выдать, как обвиняющий тебя в идиотизме человек делает глупость. Внимательная Моника, не знакомая со сценарием, выжидала, предоставляя право действовать основному составу актёров постановки. – Я знаю, – меланхолично отозвался Вожатый. – А почему конкретно сейчас? – Потому что написал этот сценарий дурацкий! И роль в нём у меня – дурацкая! Семён пожал плечами и, прожевав, ответил. – Знаю, но это лучшее из того, что нас могло ждать или здесь, или за границами лагеря. – Держа вилку на манер сигары, парень поднёс её к уголку рта, на секунду задержал, улыбнулся и отвёл. – Что до роли… ну, роль второго плана, обычная девочка-даун, каких много: не всем же быть не только красивыми, но и умными? Девушка хмыкнула, даже цвет лица от недовольства стал кирпичным. – Но не второго же дивизиона! И на мою роль… – она повернула голову в сторону Саши. – Да-да! – Вожатый примирительно развёл руками и улыбнулся. – Но каст утверждала товарищ О.Д., тут я не при делах. Блондинка тут же закивала и даже для убедительности воскликнула: «Дэсу!» Семён и Алиса усмехнулись, а Маша и Моника недовольно вздохнули. – Роль-роль, а посмотрят зрители и скажут: Маша – дура. Могла бы отдыхать хоть в той же Турции… Двачевская отвела вилку с картошкой назад, подумывая использовать её как катапульту, но передумала и отправила в рот. – Вот и летела бы, – с набитым ртом отозвалась рыжая. – Будто держит тебя что-то или кто-то, – она кисло усмехнулась. Маша зарычала. – Тебя забыла спросить. Алиса подмигнула. – Я здесь – можешь спрашивать сейчас. Полуяпонка взвыла. – Девочки! Не ссорьтесь! И да, Маш… – произнёс Вожатый. Он подвинул стакан на середину стола, и горка соли, подобно айсбергу, проплыла от одной стенки к другой. – А-а-а! Это… – Да-да, я виноват, знаю. Держи, – со скучающим видом Семён подвинул свой чай девушке. – А теперь мне нужно кое-что обсудить с Моникой. – А я так лишняя? – Прости, но да, – устало ответил Семён. Кивнув японке и достав пачку сигарет из кармана, парень вышел из столовой, а Моника замерла с вилкой в руке, думая, бросить всё и следовать за Вожатым или доесть и сохранить хоть какие-то остатки гармонии. – Дай человеку покурить по-человечески, на улице, а не как обычно – детскую столовую прокуривать, – Алиса положила ладонь за запястье, предлагая вполне логичный вариант поведения. Маша и Саша смотрели на происходящее с каким-то безразличием. Семён тем временем сел на лавочку и задумчиво начал изучать то, что требовалось принять как данность. Лагерь на втором слое симуляции, всё в тех же декорациях, даже вот с этой же неисправной машиной у столовой. Штрафной виток, где был пару раз – как жертва и на экскурсии. «Сценарий должен поменяться ночью, во время сна. Но его же вроде как переписывает Маша. А если с ней ничего не будет? А не станет ли хуже?» Голова взрывалась от вопросов, на которые, как какой-то первосменник, Семён не мог дать себе ответ. Не вынимая пачку их кармана, вынул одну сигарету и покрутил перед собой. – Но ведь если есть пачка сигарет, значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день…* «А завтра её не будет – и всё станет плохо, очень плохо, чудовищно, хах». – Семён… Донеслось со стороны кустов. Не узнав голос, парень машинально поднял голову и, обомлев, заорал. Ульяна. Точнее то, что от неё осталось. При свете дня это можно было хорошо разглядеть: мать вашу, спасибо, солнышко! Оторвать взгляд не получалось, и приходилось смотреть как загипнотизированному. Хромая, с окровавленными коленями и плечами. Половина лица была оторвана и свисала вниз, оскалившаяся челюсть нервно подёргивалась в приступах смеха, полувытекший глаз, налитый кровью, поднял зрачок. Шаг… Дверь в столовую распахнулась, вышедшая Моника начала оглядываться по сторонам. – Се… Что за?! – взвизгнула она. Но дальше японка повела себя вовсе не как шаблонная героиня ужастиков – со злым лицом она схватила ведёрко, стоящее у подножия лестницы, и сделала шаг навстречу чудовищу. Но то… просто растворилось в воздухе. Отворачиваться не требовалось. Видение было ограничено по времени. – Йа… ясно… – наконец вымолвил Семён. Моника же вернулась и положила руки ему на плечи. – Ты в порядке? – Тот кивнул. – Что это было? Те самые зомби? – Кивок. – Ты будешь говорить или кивать? Вожатый сделал глубокий вздох, после чего выпустил из руки сигарету, наступил на неё и растоптал, повертев носком. – Скрипт сломан. Очень сломан. Зомби могли появиться только завтра, на первом слое матрицы, но никак не на съёмочной площадке… Моника лишь пожала плечами. Мол, приходится иметь дело с тем, что есть. Иногда скрипты ломаются. Лицо стало кислым, а рот будто пережёвывал имя – Юри. После молчания наконец девушка решилась задать вопрос. – А насколько опасны эти зомби? – Очень: можно инфаркт схватить! – уже весело ответил Вожатый. – А в остальном? – Они не могут навредить: нет боевой системы, то есть ни ударить, ни укусить. Эм-м-м… Семён вздрогнул. Моника инстинктивно втянула голову в плечи. – Эй! Мне страшно, что ты там подумал. – Мои данные верны, если Виола ничего не нахимичила специально для нас. – Желания проверять как-то нет. – Абсолютно солидарен. – Кстати, ты вышла на крик? – Ты кричал? – Ясно, ещё скрипты… – парень недовольно покачал головой, но быстро махнул рукой. – О первой части мы поговорили. Теперь второе: сценарий этого витка линеен, то есть триггеров нет. Однако присутствуют причинно-следственные связи, которые я бы не хотел афишировать… Моника сняла руки с плеч Семёна и отошла назад. – Тебе стоит быть открытым хотя бы с одним человеком, иначе и сам перестанешь вести себя как живой. – Вожатый поморщился. – Играй в открытую. Он вздохнул. – По сюжету, после секса Семёна с Машей они засыпают, потом Маша переписывает сценарий с рута Слави на хоррор. Утро начинается в том самом новом варианте лагеря с зомби и маньяками – как по писаному. Японка улыбнулась. – И ты хочешь отказаться от… – Кивок. – Тогда… Изнутри донеслись крики, и Моника с Семёном поспешили вернуться в столовую. Вожатый не был уверен, но вроде режиссёр должна была позвать, однако этого не случилось. – Пока, Семён-кун! Пока, Маша-нян! Пока, Моника-нян! – Славя выпорхнула на улицу. Раздался сдавленный вой. – Тупая виабу… – прорычала Маша. – Ня-кавай, попадите под трамвай… – пробурчала Моника. Девушки кивнули друг другу. – А если она завтра умрёт? Вам её не будет жалко? – наставительно спросил Семён. – Нет! – зло выпалила Маша, а Моника не сочла нужным отвечать. – Вопросов не имею, – пожал плечами парень и встал из-за стола. Даже если солнце пока не садилось, это не значило, что не стемнеет, пока съёмочная группа будет добираться до озера: расстояния и время в «Совёнке» были исключительно приблизительными, так что при точном измерении можно было обнаружить несоответствия.***
Недели продумывания. Дни написания. Часы подготовки. Минуты съёмки. – Стоп, снято! Отработанная сцена заняла своё место в прошлом, чтобы не оставить следов: не нужно переснимать, негде отсмотреть материал – да что там, по факту она была лишь поводом, ступенькой на лестнице, на которую и не нужно-то оглядываться. Можно расходиться. Маша бросала недовольные взгляды на Семёна, упорно делавшего вид, что игнорирует её. И оба отлично знали: это невозможно. Не выдержав, она сделала первый шаг, а так как Вожатый даже не развернулся – пришлось пройти всю дистанцию самой. Вот такая то ли бесчувственная, то ли непонятливая скотина. Тут бы сказать: «Вот такое я дерьмо. Потому мы и расстались. Может, не будешь пробовать снова вляпаться? Я считаю, это логично». Наверное, лучший был бы вариант, но Маша всё испортила. Чисто для разнообразия – она. – Почему ты совсем не обращаешь на меня внимания, а всё время болтаешь – с ней?! – голос девушки сорвался на визг. А действительно! Почему? Потому что никто не имеет ни на кого прав? Потому что не стоит травить старые раны? Или потому что есть вариант сломать этот чёртов сценарий – вдребезги, во всех моментах? Семён сжал в руке распечатку и ухмыльнулся. Ты ничего не исправишь на ней. Я ничего не исправлю в тебе. Ты не исправишь меня. Просто пройдём по касательной. И что тогда? – Эй! Чего застыл? Ты, вообще, можешь думать о ком-то, кроме себя? А ты – стоишь как кукла и ждёшь, что же он скажет, что прикажет? Нет своих чувств и мыслей? Слушать это было неприятно, ещё хуже – втягивать в эти разборки с ботами уже недовольно морщившуюся и думающую, стоит ли отвечать, Монику. Конечно, местная версия Мику будет страдать, но тут уже ничего не поделаешь, а вернее – ничего не хотелось делать, хотя это и отдавалось болью от чувства вины. А вот на что было плевать, так на оборачивающихся на крик актёров. Мир буквально сжался до трех человек. – Потому что я хочу общаться с ней. – Вожатый наклонил голову, смотря с деланным безразличием. – Человеку свойственно быть с тем, с кем он чувствует себя счастливее и кто чувствует себя счастливее с ним. И вряд ли это те, кому всегда «всё плохо». Девушка фыркнула. Разыгрывать пару после расставания и пытаться не ранить – ещё хуже, чем если бы всё было по-настоящему. – Может быть, я здесь вообще лишняя?! – выпалила Маша. Семён развёл руками. – Здесь ли, там ли – какая разница! «Здесь не должно быть ни тебя, ни нас, если уж на то пошло». Хмыкнув, девушка резко развернулась и направилась в сторону пляжа. Вожатый положил руку на бедро и нащупал в кармане пачку сигарет – завтра её уже не будет на месте. А курить-то не хотелось. Тоже вот лишняя.