Твоя реальность

– И что тогда, раз ты не идёшь с Мику? – наконец спросила Моника, когда тонкая фигурка с двумя циановыми хвостами скрылась из виду. Семён устало зевнул: так странно – вроде бы столько всего творится в этом экстраординарном лагере, нужно быть в тонусе, а организм, похоже, успел израсходовать физический и мыслительный потенциал и нуждался в самом банальном отдыхе. Он протянул девушке руку. – Ты пойдёшь со мной? Она кивнула. – Но, думаю вам, товарищ вожатый, сценарист и актёр, пора на боковую. В каком домике только? Думаю, к местной Ольге лучше не соваться. Семён пожал плечами. Заходят, значит, вожатый, сценарист и актёр в домик, а вожатая и режиссер им говорит: «Семён, придурок! Куда ломишься? Лучше б сахара принёс, ей-богу!» – А чёрт его знает. У меня здесь даже ключей нет. Вместо них зато табаком бесполезным снабдили. Хотя, может, все домики открыты – этакий жилищный шведский стол. И действительно – будто попали в Простоквашино: живите, кто хочет.* Реквизит был подготовлен – все постели заправлены, ложитесь, спите, а за время антракта рабочие услужливо сменят декорации, готовя сцену для второго акта трагедии. – Не бойтесь, леди, я не посягну на ваши честь и покой, – с улыбкой произнёс Семён. Моника в ответ лишь хмыкнула, мол, она была бы разочарована и удивлена, если бы могло произойти что-то иное. Вот и что тут сказать? Что когда-то был великим и могучим, непреклонным, жадным, что о тебе слагали легенды многочисленные Пионеры? Да кому это прошлое нужно? Особенно – если оно противно даже самому себе. Может быть, только где-то на глубине личности и живёт всё то же чудовище, «оно», готовое упиваться любым из возможных удовольствий, дай только сбросить оковы нравственности и долга…* Семён с неприязнью посмотрел на сценарий – съесть его, что ли? Как паспорт перед ЗАГСом.* Всё – лишь бы обезопаситься от Маши. А, в общем-то, чего бояться? Что может произойти? Бот Лены убьёт бота Алисы. Возможно, даже бота Маши. Хотя в этом неправильном, искривлённом варианте витка могло что-то пойти иначе: паровоз без рельсов идёт под откос, а не продолжает движение вдоль путей. – Знаешь… Доброй ночи… И доброго, если это возможно, пробуждения… – посмотрев на противоположную кровать, пожелал Монике парень. – И тебе. Он спрятал распечатку в трусы. Конечно, якобы бывшая сожительница чего только ни видела и вряд ли будет стесняться, но всё же…

***

– Твою мать… – недовольно пробурчал Семён, рефлекторно поднимаясь. Моника недовольно тёрла глаза, ощущая себя почему-то разбитой. – Чего? – Вставай-вставай, кровати заправляй! – объявил Вожатый, кивая в сторону окошка, через которое пробивались солнечные лучи. Девушка поморщилась, решая, накрыться ли с головой или отступление бесполезно. – Можно я поленюсь и не буду заправлять в чужом домике? Японка зевнула. – В этом смысле мне всё равно. Я имел в виду другое: из динамиков на съёмочной площадке горн не звучит, чтобы не было проблем. Так что мы в действующем «Совёнке» с линейкой и вожатой. С блэкджеком и шлюхами.* С маньяком и зомби. Моника не до конца проснулась и с натугой складывала два и два. – Но ты же сам вожатый… – Не на этом витке: здесь может быть только один Семён, и он пионер в отряде у Ольги. – Кажется, у неё отродясь в отряде не было Моники… Без сил девушка закрыла глаза. Семён тревожно на неё посмотрел: вот только проблем со здоровьем и упадка сил не хватало – когда здесь маньяки и зомби. Настолько здесь, что даже в одном домике приютились два человека, устроивших геноцид местного масштаба. – Вставай, дорогая! На этом витке и обычно-то опасно, а с учётом вчерашнего… Я не знаю, есть риск быть убитой, съеденной или исчезнуть. Японка простонала что-то нечленораздельное. В голову пришли строчки Булгакова. Если бы в следующее утро Степе Лиходееву сказали бы так: «Степа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!» – Степа ответил бы томным, чуть слышным голосом: «Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не встану».* – Не то чтобы я угрожаю проблемами, но я не знаю, как отнесутся пионеры и вожатая, если я отнесу тебя на линейку в том, в чём ты сейчас. – Семён облизнулся и ухмыльнулся как мартовский… нет – Чеширский кот, мартовские вроде бы не ухмыляются, хотя должны были бы. – Эй! – Моника прижала одеяло к груди. – Это уже посягательство на личное! Мы не… – А чтобы я не посягал на личное, товарищ, нужно руководствоваться общественными правилами! Пионер должен быть… – Семён сам зевнул, – на линейке… Обещаю: больше линеек здесь не будет. Парень встал и, повернувшись к японке спиной, начал беззастенчиво одеваться. – Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры – дети рабочих… – напевал он. – Кхе-кхе. Сначала будят, а потом не дают одеваться. – Сама сказала: мы ещё не настолько близки, чтобы одеваться одновременно, а на улице, уж прости, я не хочу облачаться. Рубашка, шорты, сандалии – весь нехитрый костюм. Галстук можно повязать и снаружи. Монику долго ждать не пришлось – вышла она одетая как с иголочки, чинно смотрящая, будто всего несколько минут назад не молила оставить её досыпать. – Вот теперь с добрым утром, пани, – улыбнулся Семён. Она лишь пожала плечами и направилась в сторону площади. Всё же была очень недовольна. В том числе недовольна собой – минутной слабостью, которую позволила себе. – Ну, Ольга Дмитриевна! – раздалось неподалёку. – Может, хватит шуток?! – выкрикнула Маша. – Ну, пожалуйста… – боевой задор покинул её так же быстро, как образовался. Будто перекачанный шарик лопнул. – Я не понимаю тебя, Мику… – Я Маша, Ма-ша… – она уже плакала. Вожатая же упёрлась ладонями в бока. – Знаешь, что?! Хватит бузить – быстро в строй! Пионерка должна… Девушка снова заверещала. – Какие мы, к чёрту, пионеры?! Фильм… Семён положил ей ладонь на плечо. – Пионеры мы не к чёрту, а к дедушке Ленину, – с усмешкой пробасил парень. – Да, Ольга Дмитриевна? – с ухмылкой он посмотрел на вожатую, но та не разделила весёлости. Гнев поменял мишень. – Семён! А ты где был этой ночью?! Ответы и действия не имели почти никакого значения – хоть скажи, что с Машей, хоть что завалился не на кровать, а под кроватью в своём домике, всё равно поругается и после завтрака отведёт к… – Помогал с подготовкой концерта, товарищ вожатая! – бодро отчеканил парень. – После чего устал и, не дойдя до домика, уснул. Лицо Ольги Дмитриевны вытянулось от удивления, но ненадолго. – Мику, это правда? – Какая, нахрен, Мику?! Какая, нахрен, правда?! – снова завелась девушка. – Это правда, – спокойным голосом ответила Моника. – Я играла на рояле, а Семён – на гитаре и пел. Вожатая хмыкнула. – И что же это вы исполняли? – недоверчиво отозвалась женщина. – Мне раскрыть наш с вами сюрприз здесь, на линейке, перед всем лагерем? – чуть подавшись вперёд, заговорщицки прошипела японка. Вожатая впала в ступор, и девушка усмехнулась. – В строй все, живо в строй, и так много времени потеряли… Скучная линейка, неинформативная, единственной целью которой было попытаться усыпить местных пионеров. Наконец можно было направиться в столовую, когда как вожатая унеслась в неизвестном направлении. Маша увязалась идти вместе с Семёном и Моникой, отчего последняя ощущала тревогу, смесь раздражения и сочувствия. – Что здесь происходит? – зло прошептала девушка, натягивая кожу на лбу и зарываясь в циановые волосы. – Это шутка? Почему ты им подыгрываешь? Парень усмехнулся. Шутка? Пожалуй, но очень несмешная. – Семён, не надо так маньячно смеяться… – обратилась Моника. Вожатый тут же кивнул и… вновь усмехнулся, хищно ухмыляясь. – Кстати, ты назвала меня Семёном. А вот, Маша, я Семён? – он наклонил голову, и верхняя часть лица скрылась в тени от чёлки. – Ну, по сценарию… Он довольно кивнул и быстро сделал знак японке не перебивать, и та пожала плечами, мол, ладно уж – командуй парадом. – Так вот. Это не шутка, это… – Семён задумался, как без мата выразиться. – Жопа. Помнишь, как ты была недовольна, что всё плохо? Поздравляю: тогда всё было хорошо. – Тебе всег… – Да-да-да-да. – Отмахнулся. – Почти хорошо, но сейчас всё будет реально страшно, плохо, опасно, смертельно. – Как и положено безликим Пионерам, он смаковал каждое из этих слов. – Просто плыви по течению… Маша остановилась, дёрнула Вожатого за запястье и зло посмотрела ему в лицо. – Это ты спец в том, чтобы плыть по течению, а я хочу нормальной жизни! Не маялся бы всей этой дурью, может, у нас и дом, и ребёночек уже были… – на глазах у неё появились слёзы. Семён пожал плечами. – Нет. Не были бы. Не с нами. – Опустив голову, он кисло улыбнулся. Течение, река Дао* – всегда будет нести тебя, от тебя зависит совсем немного – ближе к берегу или центру…* и вверх лицом или вниз. – Парень застыл с выражением забронзовевшего самодовольства. – Пошли, пока река жизни не унесла из столовой последнюю пищу, философ, – пожав плечами, Моника взяла Семёна под руку и направилась на завтрак. – Она на тебя плохо влияет… – пробурчала Маша и поторопилась вдогонку. Повариха с постным лицом выдавала и еду под стать – каша была словно пластиковая и по консистенции, и по вкусу. За столик сели втроём, и после первой же ложки актриса из второго эшелона с ещё боле мрачным выражением заговорила. – С утра какая-то чертовщина творится. С утра вот Лена ко мне зашла, но не наша Лена, а… – девушка замялась, подбирая слова, – другая… И наша приехать должна же через несколько… Моника её перебила. – Лена вчера на площадке была. Курила рядом с Алисой. Лена, которая «наша». Маша зло зыркнула. – Кстати, да… – протянул Семён. – Глупости! – выпалила актриса. Чтобы заткнуть её, Вожатый сунул ей в рот ложку каши. Как в гипотетические старые-добрые… – М-м-м-э-ма… – парень усмехнулся. – Что ты творишь? Она же тоже… – начала Моника. – Она бот: настоящие девчонки уже уехали. Здесь только Семёны плюс другие гости, – он кивнул на саму японку, – но редко и по большому блату. – Ты! – прожевав, прорычала Маша. – Какой сейчас год? – Совсем с ума сошёл?! И так оболтусом был, а теперь… – статисты периодически поворачивались, но, не встретив никакой реакции, безучастно отворачивались. – Год! – А вот нарочно не скажу, какой! Парень щёлкнул пальцами и улыбнулся. – Что и требовалось доказать.* Моника печально вздохнула и пожала плечами. Определённо, такие эксперименты даже на ненастоящих людях – не для неё. Над столом нависла фигура. – М-можно к вам? – неуверенно спросила Лена. – Да, пожалуйста! – вместо того, чтобы испепелять Семёна или Монику недовольными взглядами, Маша улыбнулась подошедшей девушке. Лена заняла своё место за столом, и Вожатый учтиво наклонил голову. – Привет! Как жизнь молодая, как смерть пожилая? – и три пары зелёных глаз тут же воззрились на него с удивлением. А он начал декламировать из собственного: – Умирать – это слишком глупо. Это слишком старо – как мир. Словно в ряд неподвижных кукол Должен сесть жизни дезертир. Это нужно кому – не знаю. Это нужно кому, зачем? Лишь уйду – образ мой растает. В тишину? Стану я ничем? Умирать – это слишком глупо. Так давайте же жить – и всё. Представленье нелепой труппы – Как сансарное колесо. Семён картинно поклонился. Лена осталась удивлена, Маша стала задумчива, а Моника улыбнулась. – Думаю, у меня всё… неплохо, – наконец произнесла тихоня. – Да что обо мне? Я же что делаю? А вы ничего про Славю не слышали? Ну, её со вчерашнего дня никто не видел… Сначала вы пропали, но вы нашлись, а вот Славя… «Действительно, что ты делаешь? Задаёшь провокационные вопросы и убиваешь», – внутренне усмехнулся парень. – Нет, не видели, – быстро ответила Маша. – Ну, я надеюсь, найдётся, – отозвалась Лена тихо. «Преступник всегда в глубине души надеется, что результат его деяний будет обнаружен – для восхищения или наказания, но обязательно замечен». – Да вот… художественно-концертная деятельность отвлекла, – неопределённо отозвался он вслух. Помедлив, продолжил: – А когда ты её видела в последний раз – тебе её вид не показался странным, понравился? На мгновение, лишь на краткий миг друг напротив друга оказались два хищных лица с дьявольскими ухмылками. И тут же всё вернулось в норму. – Нет… – пожала плечами Лена. – Всё вроде как должно быть. «Как должно быть. Какая прелесть!» Семён кивнул, Маша помедлила и кивнула, а Моника пнула парня под столом, но тот лишь кивнул в сторону входа в столовую, куда влетела как ураган Ольга Дмитриевна. Вожатая осмотрелась и неумолимо направилась к их столику. – Ах, вот вы где! Пойдём-ка поговорим! – прошипела она, наклонившись и упираясь ладонями в бока. Возражать не имело смысла, и Семён, а следом за ним Маша и Моника поплелись на выход, последняя напоследок бросила удивлённый взгляд на абсолютно безразлично приступившую к еде Лену. – И где же вы были прошлой ночью? Парень усмехнулся. – Про нас я уже сказал на линейке, и ответ вас устроил. – Вожатая смешалась. – Маша, ты где была? На пляже, небось? – Та растерянно кивнула. – Так спокойно говорите… Спелись? – Семён сделал усилие, чтобы не пошутить «спились», мизерное усилие, но всё же. – Вы знаете, что Славя пропала? По всё более недовольному лицу парня и стоящей столбом Маше Моника поняла, что отвечать лучше всего самой. – Вот от Лены сейчас узнали, – боковым зрением девушка уловила, что Семён кивнул и с облегчением выдохнул. – Так вот, я отправилась её искать и… нашла. Ольга пыталась сдержать слёзы, а Семён – не начать хохотать. – Так это вроде же замечательно? – осторожно ответила Моника, а поджавший губы Вожатый пару раз кивнул. – Пойдёмте, я вам покажу. Не оглядываясь, она направилась прочь от столовой, в сторону леса. – Может, не надо? – тревожно пропищала Маша. – Надо, Федя, надо,* – отозвался Вожатый и потянул девушек за собой. – Будут бить аккуратно, но сильно.* Ольга Дмитриевна со скорбным видом показала место на полянке у дерева, совсем не по-летнему раскрашенное в ало-жёлтые тона. «Странно, – подумал Семён, – обычно вожатая то беззаботна, то маниакально одержима, а теперь она печальная, а Лена – буйно помешанная». От мыслей его отвлек визг. «Ах, да…» Вид растерзанной то ли Слави, то ли Саши внушал ужас и омерзение. Обе девушки испытывали одинаковые эмоции и, видимо, стесняясь друг друга, не прильнули к Семёну в поисках хотя бы иллюзорной защиты, утешения и успокоения. Маша сжалась в комок, обняла себя руками и заплакала, опустив голову. Моника, дрожа и задержав дыхание, всё же сделала шаг вперёд, чтобы лучше рассмотреть следы чудовищного буйства. Влажные глаза. Быстрый взгляд на ветку дерева. На кровь на траве. На разорванную грудную клетку Слави. Плач. Рука задёргалась, и Моника тут же налетела на вожатую и, схватив её за плечи, начала трясти. – Как вы могли?! Как? Даже если у нас нет алиби – что? Показывать даже не просто труп – какие-то ошмётки мяса и костей? А! Семёну на миг показалось, что глаза девушки полыхнули золотом. Ольга Дмитриевна лишь растерянно отрицательно трясла головой, но Моника не останавливалась. – Психологическую травму детям устроить решили до конца жизни?! Вожатый кашлянул, усмехнулся и положил руку на плечо японки. – «На всю жизнь» – это всего на пару дней. – Не обращая внимания на растерянный и недовольный взгляд Моники, он обратился к успешно пропустившей мимо ушей фразу о длине витка вожатой. – Оля! – Эй! – вспыхнула она. – Пионер должен уважительно… Парень кивнул. – Да-да, относиться к старшим. Но, Оля, хоть я и был в твоём отряде, я вырос и тоже вожатый, как-никак. – Она застыла, переваривая информацию. – Видимо, какая-то часть полномочий и пара строчек кода действовали и здесь. – Звони в милицию. Кстати, я всё забываю: где у них отделение. Через сколько минут после вызова они приедут? И где наш работающий телефон? Женщина улыбнулась, со стеклянным взглядом выпалила: «В милицию! В милицию срочно!» И убежала, не удостоив присутствующих хоть какой-нибудь информацией. И тут Моника прошептала. – Вряд ли это животные. А ведь, кстати, Ольга нас сбила с мысли ещё тогда… У Лены тоже нет алиби, раз её соседка Маша не ночевала в домике. И у Жени, соседки Слави… Какой круг подозреваемых! Семён улыбнулся и принялся аплодировать. – Браво! Маша прекратила рыдать, резко обернулась и гневно выпалила: – Почему эта девчонка с голосом, напоминающим нежный визг бензопилы, всегда таскается с нами?! Семён сжал зубы. – Может, потому что мы с ней – вместе? А ты следуешь за мной как недорубленный хвост? Лицо девушки выразило крайнюю степень ненависти и омерзения, которые не могли определиться с объектом. – Одна из нас лишняя! – крикнула Маша. – Благословляю вас на все четыре стороны!* – ответил с улыбкой Семён. – Хам! Она развернулась и пошла прочь, следом за Ольгой Дмитриевной. – Как-то неудобно… – поморщилась Моника и взялась за виски. От падения её спас парень. – Голова кружится, снова. – В медпункт, леди: со здоровьем не шутят. Я не знаю, с чем это связано. Возможно – потому что твоё присутствие здесь не запланировано. А вот здесь ли Виола, не в курсе. Знал бы прикуп – жил бы в Сочи. – Он пожал плечами. Моника наклонила голову. – Что и где? – В общем, пошли в медпункт. На пороге на повышенных тонах разговаривали Лена и Алиса. – Что за шум, а драки нет? – весело обратился Семён. Можно было сказать, повезло: Тихонова и в обычном состоянии могла врезать будь здоров, а уж на этом витке… наверное, хук мог бы оставить Двачевскую без головы. – Я думаю, что этой хулиганке нечего делать в пустом открытом медпункте, – спокойно ответила Лена. Алиса лишь молча бросала недовольные взгляды, сложив руки под грудью и покусывая губу. – За углём, небось? – улыбнулся Семён. – Сдались мне ваши уголь и Генда… – пробурчала рыжая. – Хм… – задумался парень. – А давайте так: Лена, прогуляемся до площади; Алиса, идите с Моникой в медпункт и подлечитесь. Двачевская задумчиво пожала плечами. – Мо-ни-кой… – она будто пробовала имя на вкус. – Ладно! – она снова приняла задиристый вид. – Пошли за анальгинчиком. И тебя вылечат, и меня вылечат.* Здесь бы ещё снять парик… Семён тряхнул головой и, взяв Лену под руку, направился к памятнику, которому на этом витке, в отличие от всех, ничего не грозило. Чуть ли не светская беседа о происшествии ожидаемо закончилась совсем нехорошим вопросом. – А ты бы мог… – губы Лены растянулись в дьявольской улыбке, – убить Славю? В лучах заката (Вожатый хмыкнул, прикинув, что после завтрака в нормальном мире не должно быть закатов сразу же) показалось, что глаза девушки полыхнули алым. Вожатый усмехнулся. – Мог и делал так, причём не раз, чего уж. Семён оскалился, а девушка сперва вздрогнула и отпрянула, приняв вид прежней, робкой Лены, но затем опустила голову и начала истерически хохотать. – Может быть, нам стоит закончить с остальными – теми, кто только мешает? И вновь Лена вздрогнула и на этот раз втянула голову в плечи, услышав стук каблучков по дорожке. – Очень мало есть злодеев, что хотят именно сделать плохо тебе: людям свойственно делать хорошо себе – а дальше уже идут последствия для других. Это была Моника, она встала на небольшом отдалении, выпрямив спину, зелёные глаза сияли невероятно ярко под удивительно быстро, по-театральному, взошедшей луной. Семён поднялся с лавочки и встал между девушками. – Убивать я не буду: это пройденный этап. Моника права. А ты, – вздох, – лишь чудовище. Стоило ли говорить так резко? Безусловно. Словно сгусток чистого мрака, не имеющий формы и костей, Лена буквально выросла над лавкой. В отведённой в сторону параллельно земле руке серебрилось лезвие ножа. – Значит, ты выбрал смерть.* – Я выбираю… Договорить он не успел: слишком быстро двигалась Лена, сгорбившись, выписывая зигзаги на полусогнутых. Семён лишь встал на пути. Скрежеща зубами, девушка без промедления вонзила нож в грудь Вожатого, отвела руку назад и влево и снова ударила. Справа, слева, справа… Восемь полных ярости и безответных удара ножом. – Я выбираю – жизнь. С ухмылкой Семён толкнул Лену в плечо, отчего та упала, выпустив оружие, на спину и, уставившись в небо безумными широченными глазами, расхохоталась, а по щекам потекли слёзы. – Прости… Ну, давай, добей… И мы умрём вместе… Любимый… Она приподняла голову и прикусила губу. Подойдя и наступив и придавив нож ногой, Моника увидела под головой Лены кровь на плитах, а вот на белой форме Семёна не оказалось ни следа от ударов – ни порезов, ни крови… – Как? – Мы слишком реальны для этого мира, потому, если держать это в уме и абстрагироваться, иллюзорное оружие не может навредить.* «Я же упоминал это, когда сказал, что со штрафного витка нельзя выбраться, но можно быть более живучим? Или не упоминал?» – Это как осознанное сновидение. – Именно. Правда, мы всё ещё не можем перемещаться: блок. – А теперь мы должны ей помочь, – требовательно заявила девушка. Семён усмехнулся. – Даже после Слави? – Он щёлкнул пальцами. Пожав плечами, Моника оторвала низ рубашки и начала перевязывать голову бурчащей ослабевшей Лене. – Во-первых, она уверена, что убила Славю, да, но ведь запуск витка – наше пробуждение, остальное – фон, данность. – Оставалось лишь согласиться. – Во-вторых, нужна ли нам её смерть? И в рамках витка, и на совести. Устало вздохнув, Семён сел рядом и, приподняв голову Лены, закрепил ткань. – И чем же вам, парням, так нравятся яндере?* – Наверное, это лестно – когда тобой кто-то буквально одержим. – Я могу вести себя и более жутко, милый, – ухмыльнулась Моника, и в глазах отражался лунный свет. – Думаю, мне достаточно, дорогая. В медпункте Лену уже и перевязали получше, и накрепко зафиксировали на кушетке. – Минус маньяк, – наконец заключил Семён, сев на стол. – Можно сказать, жизнь-то налаживается! Моника хохотнула, но больно уж кисло: проблем и так достаточно. – Итак, коллега! Хорошая новость: мы изменили как минимум одну деталь хоррор рута. – Я уточню: в чём заключается плохая новость? – Теперь даже я не знаю, что нас ждёт дальше. – Мы умрём? – Повторяю: теперь даже я не знаю, что дальше. Моника с тоской посмотрела через окно на луну. – Пойдём спать. На сегодня с меня хватит… – прикрыв рот, девушка зевнула. Может, голова и не болела, но недостаток сна сказывался. – Будить только в случае крайней необходимости. Семён улыбнулся. – Конец света и завтрак? Она провела ладонью по щеке парня. – Ты чудо! – Я вовсе не идеален. – Я знаю. – Моника пожала плечами. – Но разве нужно быть идеальным, чтобы быть любимым? Она подмигнула и молча направилась к домику, где ещё нужно было встретить перепуганных исчезновением остальных Алису, Машу и Электроника.