Твоя реальность

В домике было неожиданно темно и прохладно, несмотря на утро и жару снаружи. Семён потерял равновесие и упал бы, не сумев ни за что ухватиться трясущимися руками, если бы не Моника и Мику. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слёзы – даже не боли: всё же Лена ему никто – сочувствия, тоски, неправильности. Запах железа и оставленное, пустое, обескровленное, безжизненное тело девушки, которая больше не улыбнётся. Всё буквально кричало: так быть не должно, требовало – нужно убраться, вырвать эту страницу, переписать, усвоить урок и никогда не повторять. – На бритвах учишься…* – прошептал Вожатый. Старая фраза, ещё из школы, когда ценой ошибки были лишь досада, лишняя пара минут труда и пара «отменённых» чёрточек синей пастой в мусорке. Ну, и бумага, которая больше не будет девственно гладкой, но будто кому-то не плевать. – Не-е-ет… – с болью произнесла Мику. – Мы, конечно, уберёмся, но я не смогу здесь больше спать… Парень ойкнул, когда холодные пальцы ущипнули его за шею. – Товарищ Пионер, – обратилась Женя, – а вам доводилось спать рядом с трупами или просто в местах отгремевших битв? Он покачал головой. – Я не верю ни в бога, ни в чёрта, ни в призраков, но там всё равно… неуютно. Моника ухмыльнулась и наклонила голову вниз. – Прохлада, труп, формалином не несёт, вскрывать и описывать не надо – красота, хоть сейчас на соседней койке заваливайся! – она мечтательно заложила ладони за голову и улыбнулась. – Да ладно вам! Пошутила. Девушка по-шу-ти-ла. Даже если в шутке была всего лишь доля шутки. Семён прикинул масштаб бедствия и выдал два варианта. – Будем отмывать или сожжём? Мику задумалась. – Звучит очень… Как там, Женя? Ди-а-лек-тич-но. Вода или огонь. Качество или незаметность. Библиотекарша посмотрела на полуяпонку недоверчиво. – А ты давно такая начитанная? Та помотала головой. Нужно быстрее отреагировать, чтобы не обозвали пустышкой с интеллектом рыбки, а то всем потом будет неудобно и неприятно. – Я? Начитанная? Я нет, я скорее наговорённая. Так что? Что решим? Или так, что решит товарищ вожатый? У него и полномочия, и опыт… Парень молча кивнул. – Предлагаю следующую позицию. Я бы с Моникой, как самые не брезгливые, вынес и закопал тело, но вам нужно много воды, а добыть её лучше с телепортацией. Женя кашлянула. – Можно внести корректировку в план: вы могли бы до похода оставить нам несколько вёдер воды. Мику усмехнулась. – Или одно ведро в пяти экземплярах! – …и сменить его спустя минуту, потому что вы управляете временем, – продолжила бубнить библиотекарша, не обратив внимания на замечание. Вожатый хмыкнул. – Неплохо. Только мы не управляем временем. Кто тебе это, вообще, сказал? Девушка пожала плечами. – Пионер. Отмахнулись. Уточнять не стоит: их не отличить друг от друга, а обстоятельства их появления, как правило, травмирующие. Вожатый исчез, чтобы через мгновение вернуться с двумя вёдрами, поставить их и снова исчезнуть. – А… – только и успела произнести Женя, прежде чем образ парня исчез в чёрном дыму. – Злится и понтуется, – прокомментировала Моника. – Иначе бы… Появившийся рядом Семён поставил ещё два ведра, со стоном разогнулся и помял спину. – Да-да, если б хотел, никто бы не заметил перемещений. Просто знайте: если вы думаете, что мне это ничего не стоило, это не так. Я всё ещё Семён. Если поранюсь, у меня так же идёт кровь. Я так же устаю. – Мику почему-то вздрогнула и кивнула. Женя ограничилась скупым «прости». Он кивнул. – Так, следующий пункт. Силуэт Семёна начал таять, но Моника, резко подавшись вперёд и звякнув ключами в кармане, схватила парня за руку. Глаза японки снова полыхнули золотом, и образ вновь обрёл краски и плотность. – Семён! – М? Она молча кивнула на тело. – Сначала – избавить их от зрелища и страха. Пожав плечами, Вожатый наклонился и с недовольным выражением на лице нежно обхватил тело Лены. Хотел обернуться, но передумал и просто исчез. – И куда он? – прищурившись, недовольно прокомментировала библиотекарша. – Я ещё не проживала этот виток, – ответила Мику. – Я за ним. Нет, не знаю, куда, – отозвалась Моника и исчезла под звон сжатых в кармане ключей. Женя посмотрела на кровать, пол и грустно вздохнула. – Похоже, нам остаётся только мыть. – Знаешь, Женя, я согласна: это похоже только на это и больше ни на что. И… и я не хотела спорить с человеком или не человеком, когда у неё продолжали так страшно гореть глаза. Они кивнули друг другу. Тем отрезком имитации времени Моника нежно тронула за плечо Семёна, положившего на землю труп. Парень вскрикнул и подпрыгнул на месте. – Эй, это всего лишь я! Отдышавшись, парень тряхнул головой. – «Всего лишь» самый важный человек в моей жизни, здорово. Знаешь, я не хотел бы тебя в это впутывать, но в то же время безумно рад, что ты сама захотела разделить со мной даже этот момент жизни, ещё и приложила к этому усилия. Девушка улыбнулась и наклонила голову. – Если ты один в дурно пахнущей жиже, ты в говне, а если вас таких группа, можно сказать, что это грязевые ванны! Считай это коллективным советом дня от Моники! Семён поднялся и обнял её. – Спасибо. – А что это за место? Любимое место Лены? Вожатый ухмыльнулся. – О-о-о… Не сказал бы. И не моё. Это место Семёна со Славей. – После паузы он продолжил: – По стандартному сценарию, проведя в лесу со Славей ночь, можно встретить недовольную грустную Лену. Она скажет, что то, что достаётся легко, и ценится мало. И можно разглядеть нож. Нож у неё в руках. Кто ж разберёт – или зарезать спящих пришла, или вскрыться. Не знаю. Это не моя история, а в чужую я не влезал. – Он пожал плечами. – Покараулишь, пока я за лопатой и ведром? Кивок. Парень тут же исчез и снова появился уже готовый к невесёлому труду. – Так странно… – произнесла Моника. – Утром мы брали лопату, потому что хотели сделать как лучше, чтобы роза цвела для нас. – А сейчас хотим, чтобы не было хуже, потому что её роза не будет цвести уже ни для кого… Когда выкидывать землю из ямы стало затруднительно, Семён начал её перекладывать в другую часть ямы, откуда её черпала ведром Моника, справляясь без видимой усталости. – Знаешь… – произнесла девушка. – Ты столько знаешь про Славю и тех, кто был с ней. – Служба. – И совсем не испытываешь к ней симпатии? Вздохнув, Вожатый вонзил лопату в землю. – Скорее нет, чем да. Мы все в одной лодке, все – часть команды, часть корабля, все пойманы, даже если она, очевидно, бот. Наверное, именно поэтому я, пусть и убивал, никогда не издевался над ними… Он вздрогнул, когда перед глазами встала жуткая картина, почему-то виденная не раз на чужих витках. Что-то заставляло повторять Пионеров именно этот ужас, именно так коверкать тело ещё живой помощницы вожатой…* Впрочем, долго копать не хотелось – скорей бы уже отвязаться и вернуться, однако корни – не шутка, чтобы не принимать их в расчёт: почву скрепляли знатно, делая её плотной, неподатливой, склеенной, состоящей из отдельных склеенных «авосек»… Хотя дело могло быть и в какой-нибудь глине, только вот спросить было не у кого – вернее, есть у кого, целый куратор проекта совсем рядом, но не ответит: неинтересно ей это, не занималась лично, не почвовед и даже не почвенник.* В конечном счёте, и не должна она интересоваться такими подробностями. Да что она – порядочный пионер тоже не должен ничего знать о почве на два метра вглубь в лесу! Воздух начал обжигать лёгкие, до этого будто наждачкой проходя по горлу, – плохой знак. Если с уставшими мышцами ещё можно было продолжать, то это буквально кричало о необходимости сделать перерыв. Моника обняла сзади, сомкнув руки поверх локтей и не давая орудовать лопатой дальше. – Ты устал. Давай теперь я. – Нет. – Тогда никто. – Вот и подождём. – Как ты говоришь, всенепременно! – поддразнила она парня. Повернувшись друг к другу, они поцеловались. Наконец Вожатый выдохнул и уверенно произнёс: – Теперь я могу продолжать. – А ты упорный, – усмехнулась Моника. – Моё предложение в силе. – Как и мой отказ. – Даже несмотря на то, что я, может, и не спортивная и не молодая девушка, но с сильным аватаром, – недовольно добавила японка. – Даже несмотря на это. Потерпи, милая. Хотя бы в этот раз, – и подмигнул. Она пожала плечами. – Вообще, я надеялась, что это – единственный раз, когда мы кого-то хороним. Вожатый наклонил голову и ухмыльнулся, глаза скрылись за чёлкой. – Это «Совёнок», и уверенным тут быть нельзя. И это я молчу о плохих предчувствиях. Моника сглотнула. – Предчувствиях? – Не думаю, что всё закончилось. Ладно, раньше закончим – раньше узнаем. Копать, выкидывать, повторять… Наконец Семён вонзил лопату в землю и опёрся на неё, ощущая себя проклятым рыцарем с жутким двуручным мечом, а не простым могильщиком. Только постояв немного, парень нашёл силы вытолкнуть Монику, а затем и самому выбраться. Тело всё так же ждало у ямы. Хоть что-то хорошее. Ну, относительно. – Что-нибудь скажем? – нерешительно спросила японка. Семён пожал плечами. – Наверное. Надо. – Он посмотрел на Лену с грустью. – Ты не была мне другом. Ты не была мне близким человеком. Ты даже человеком-то не была… Но всё равно такое не должно происходить ни с кем. Глупо просить прощения: ты мертва и меня уже не простишь, а перед твоими двойниками я не виноват, да и целы они… В общем, покойся с миром. Парень одёрнул себя, чтобы не бросить, как рестлеры, тело вниз, подняв над головой, потому просто взял на руки и спрыгнул в яму. Колени согнулись, но неприятно отозвались, прося больше не повторять такое хотя бы с грузом. Опустив тело, Вожатый аккуратно разместил его на дне могилы: поправил юбку, чтоб не задиралась, сложил руки на груди и, не удержавшись, посмотрел на бледное лицо, на губы, будто готовые произнести «прости, так получилось»… И тут сверху взвизгнула Моника. Не раздумывая, Вожатый перенёсся наверх (и чего, спрашивается, тогда было прыгать?) и увидел, что девушка потирает свои плечи, тревожно вглядываясь в чащу. – Вроде бы, ничего такого. Здесь же есть белки? Они могли заиграться и упасть с ветки? – её голос дрожал. Семён покачал головой, сжав зубы. – Нет здесь зверья. Закапываем и идём смотреть, что там было. – Но… – Лучше знать, что тебя убило. Я, может, поэтому смотрю всегда, как уколы мне делают. – И грустно улыбнулся. – Делали. Там, в прошлой жизни. Моника тоже улыбнулась. – Похвально. Я тоже. Обошлись без церемоний, без горстей земли – валили так, чтобы побыстрее закончить, но первым делом скрыли лицо. – Она как будто одновременно и обвиняет нас в убийстве, и милостиво прощает… – прошептала Моника. – Добро пожаловать в клуб тех, кто недолюбливает Леночку за такое! – ухмыльнулся Семён. Как и следовало ожидать, в итоге на месте захоронения появился холмик. Японка посмотрела на горку не то брезгливо, не то оценивающе, но точно недовольно. – Мне кажется, это ужасно: и неаккуратно, и слишком заметно. Семён почесал затылок. – Чтобы земля влезла в яму, наверное, нужно было выкопать яму побольше! – шутка дурацкая, армейская. Девушка лишь покачала головой. – Но тут да – может найти та же Славя. Хм… Не хотелось бы её посвящать, но, видимо, придётся. Моника выпучила глаза. – Сказать ей, что Лена умерла и мы, вместо того, чтобы отдать её родственникам, просто закопали, как какое-то животное… хотя даже для них есть свои кладбища… как какой-то мусор, в лесу! Как бандиты! Вожатый пожал плечами. – Думаю, ради лагеря Славя вытерпит и такую несправедливость. Девушка вздохнула. – Я, конечно, в деле, но это по-прежнему ужасно. Семён развёл руками. – Никто и не спорит. – Не спорит, но делает по-своему. – Она посмотрела строго. – И это ведь примерно то, в чём ты ещё утром обвинил Славю! – Она подняла палец. – Как там у вас говорится… в чужом глазу… – …соринку замечают, а своём бревна не видят, – услужливо подсказал парень. – Но здесь не то. Скорее я бы предпочёл, чтобы девочка не повторяла моих ошибок, коих я допустил больше… и в большем масштабе. Вожатый бросил взгляд на свои руки, Моника сделала то же и, припомнив недавний сон, резко спрятала свои за спину: конечно же, показалось, конечно же, на них не было крови. В отличие от рубашки Семёна, на которой остались следы… ошибки Лены. Ошибки с бритвой. Ошибки, которую не исправишь бритвой. Они переглянулись ещё раз. – Обязательно ведь идти туда прямо сейчас? – тревожно уточнила Моника. Семён усмехнулся. – Товарищ воспитатель! Не стоит бояться, если ты – самый страшный. Мы – как раз самые. Помнишь же, как я уделал ту маньячку? – и расплылся в улыбке. – И как Алиса – тебя, – напомнила японка, пришлось нехотя согласиться. Дневной лес просто не имел права быть таким… жутким, будто на каждом шагу капкан, смертельная ловушка. Будто вот-вот почуешь смрадное дыхание смерти. Кстати, почему бы смерти не пахнуть цветами и свежим деревом? Нет – она пахнет кровью и гнилью. – Семён… – тревожно прошептала Моника. – За деревом. Он кивнул. Так неумело прятаться надо уметь. Можно было бы подать сигнал, разделиться, взять в клещи, как коммандос в фильмах, а можно даже не выскочить и выпрыгнуть – чтоб клочки по закоулочкам… Без спецэффектов Вожатый исчез и, появившись рядом, резко рубанул Пионера по шее. Думал, что рубанёт по шее. Ладонь ударила в корпус – куда ниже, чем ожидалось. Японка вскрикнула и опустила приготовленные для драки кулачки. – Э… э… Это мы опоздали? Это мы… я… не понимаю. Тут бы бросить краткое «Кодзима – гений»,* пожать плечами и разойтись, но… На дереве висел Семён. Обычный, стандартный Семён. На шее две верёвки – одна вверх, к ветке, вторая вниз, к картонке. Табличка гласила: «И всем хуже, что всё не закончится здесь и сейчас». Вожатый лишь хмыкнул. – И… и тебе нормально видеть себя, своё тело… таким?! Всё ещё сжимая зубы, парень повёл плечами. – Скажем так, я такое уже видел. Сосредоточиваться – только с ума сходить. Подняв усталые, больные глаза к небу, девушка задумчиво произнесла: «Смерть разлилась из бокала. Он капал, он капал. Смерть заменила не-жизнь. Ты держись. Не держись. Словно снаряд без запала. Ты падал, ты падал. В петлях, отравлен, на дне. И в огне. Всё в огне. Где же все силы? Смешалось. Сместилось. Бессилен. Смерть протекла между пальцев. Не нужно бояться. Смерть – миг. Но на сердце останутся швы». Пара взялась за руки. – Как я хочу скорее покинуть это место, – признался Семён. – И как я хочу не возвращаться в домик, куда заходила смерть, куда… Моника прервала его. – Что означает надпись? – стараясь не смотреть на тело, она ещё раз прочла: – «И всем хуже, что всё не закончится здесь и сейчас». Что это может значить? Вожатый цыкнул. – Плохой вопрос. Может значить всё, что угодно. И что он будет страдать на новом витке даже после самоубийства, оставив нас терзаться муками совести, и что он может разнести наш лагерь. – Хмыкнул. – Вот что она реально значит – не в курсе. Знаешь, что совсем плохо? Моника выпучила глаза. – С меньшей вероятностью, но всё же… это может быть и моё тело. Девушка ахнула и задрожала. – Думаешь? Вожатый покачал головой. – Даже если так… Не думаю. Точнее… думаю, что вряд ли. И думаю, что нам делать. Моника тревожно посмотрела в глаза. – А что будет, если Пионер объявится в домике и зарежет девушек, пока нас нет? Что, если мы вернёмся в секунду отбытия? События отменятся? Лагерь раздвоится? Но у нас настоящая Женя… которая Аня. Я… мне страшно. А парень тем временем прикидывал. Что там говорила Виола? Все действия попаданца записываются и архивируются, потому они не могут быть отменены вмешательством извне или самостоятельным возвращением во времени. Если вернуться в первый день и попытаться всё переиграть, просто попадёшь в другой лагерь, в смежную ветку повествования. «Мы можем редактировать память о событиях, но не события в памяти». – А если вернёшься не сам, а придёт кто-то другой? – Бесполезно. Понаблюдаешь. – То есть ты будешь призраком для событий, которые уже произошли? Что за бред, Виола?! Все события одновременны и в одной точке! Она зарычала от гнева. – Не Виола, а шеф. Бред? Ты просто ничего не понимаешь, но пытаешься сжать мир до размеров своей черепной коробки, обрезав попутно! Оставалось только развести руками. – Можно было бы сказать, что грешен в этом, но тупость и любознательность скорее не грехи. – А их предпосылки. – Всенепременно! Она вздохнула. – То, что попало на диск, останется там. Ты можешь быть в другой точке в тот же момент и что-то сделать, а можешь прийти в ту же точку, что первый попаданец, и просто ждать конца взаимодействий. – И как я пойму, что они окончены? Что он не сделал что-то ещё после? – Рекомендую пробовать взяться за предмет интерьера. Например, спинку кровати. Как только получится, твой выход. – Думаю, инструкция проще сути. – Настолько, что ты всё понял. Вожатый кивнул. – Я понятливый, более-менее. – Я рада. На этот раз женщина улыбнулась нежно. – Я вспомнил, что да как, – наконец кивнул себе Семён. – И? С мрачным видом парень вздохнул и почесал под глазом. – Мы можем попасть на место сразу же. – Моника улыбнулась. – Но если Пионер успел что-то натворить, мы не можем это отменить – останется только наблюдать. – Как призраки? Он выпучил глаза: слишком легко догадалась. – Да. – Раньше явимся, меньше пропустим и допустим. Взвесив в руке лопату, Вожатый кивнул себе и, ухмыльнувшись, взял Монику за руку. При перемещении ушли чуть вперёд, после отбытия, потому что Вожатого сбил мелькнувший перед глазами образ. Вроде бы Пионер, но волосы с проседью.* Встретил пару смешок. – Хорошо. Рад, что долго не пришлось ждать. Вообще, если честно, не пришлось ждать. Пионер, ухмыляясь, сидел на кровати Лены, а на полу на коленях стояли Женя и Мику, в одном белье, смиренные, запуганные, хоть и без следов избиения. И так контрастирующая с температурой снаружи прохлада домика казалась промозглостью, будто кто-то выпил всё тепло после того, как расплескал жизнь. Только цепей не хватало, которыми потом следовало удушить садиста.* – Отпусти их, – процедил Вожатый. – Я их не держу, – и ухмыльнулся. Пионерки задрожали сильнее, затравленно, но с надеждой смотря. – Что ты с ними сделал?! – выпалила Моника. Плохой вопрос, парни это понимали. – Ничего. Почти. Пока что. – Чего ты хочешь?! – прорычал Вожатый. Усмешка. – Счастья с Леной. Но мне мешает не только мир, но и вы! Вы! Все! В обеих руках блеснули ножи. Нужно было бояться, как минимум – опасаться, но Вожатый не мог не ухмыльнуться. Нож. Один и тот же, нож Лены, но в двух экземплярах. – Тебе смешно?! – с безумным взглядом крикнул Пионер. – Ты заигрался в бога. В помощника бога. Семён пожал плечами. В любом случае первый шаг он сделать не мог (даже если это не шаг в прямом смысле, а взмах лопатой), оставалось плясать от реакции не очень стабильного и адекватного Пионера. – А ты сам не заигрался в кукольном домике? Тем более – в чужом, – в голосе ледяное, смертельное спокойствие. – Этим ты ломаешь и домик, и себя, давно переросшего его. Тебе. Пора. Пойти. Прочь. Безглазый взор в безглазый взор. – Поучительно, товарищ Вожатый, но… – он рассмеялся безумно, как ненормальная, жуткая версия Лены. Для которой, возможно, в искалеченной душе также нашелся уголок. – Но мне плевать! Я хочу, чтобы ты тоже извивался, как уж на сковородке, понимая, что кто-то всё портит и всё получить нельзя! Он тяжело дышал, покачивался и наконец приставил по ножу к горлу девушек. – Не трогай их, нечисть! – прорычал Семён. Пионер лишь хохотнул в ответ. Силуэт Моники мигнул, и девушка сдавленно ойкнула, снова обретя плоть. – Я вам запрещаю перемещаться. Я повелеваю вам… – Танцевать?* – уточнил, наклонив голову, Вожатый. Кажется, припомнив, где такой плакат висел, Пионер вздрогнул. – Надеюсь, ты хотя бы не педофил. Впрочем, без разницы. Выбирай, кому из этих девчонок сегодня суждено умереть. Нагло ухмыляясь, он прижал лезвия к шейкам, и пионерки застонали, чуть приподняв подбородки, но не шелохнулись, не подняли руки… – Ты… – прошипела Моника, но Семён покачал головой. – Девочки! – опустив взгляд, обратился Вожатый к пионеркам. – Чего вы хотите? – Жить, – прошептала Мику. – Домой, – давясь слезами, отозвалась Женя. Пионер хохотнул. – Доволен? Выбирай. Вожатый сглотнул. Можно было прямо сейчас, не дожидаясь конца смены отправить Анну домой, в настоящий дом, без всяких там автобусов и смен, но был вариант и получше. – Знаешь, после какого слова нужно смеяться?! – вдруг выкрикнул в ответ Семён. Пионер поморщился. Так выражение отвращения и застыло на лице, когда отсечённая голова летела на пол. Стоявший прямо на оконной раме парень, облачённый в гавайскую рубашку в цветочек,* ухмылялся, и если б его глаза было видно, можно было бы угадать в них искрящееся веселье. – На слове «лопата», химе, – ответил он, обращаясь к Мику, и наконец опустил окровавленное лезвие. Женя упала без чувств. В противоположность ей, Мику соскочила со своего места и, открыв взору Семёна и Моники изрезанную спину, чмокнула в щёку спасителя. – Спасибо-спасибо! Я знала, ты придёшь, ты поможешь! Спасибо, что наблюдаешь за мной и бережёшь, даже если это попахивает сталкерством и вообще… главное ведь – не то, чем пахнет и как выглядит, а что от чистого сердца и даже иногда делая лучше. Он улыбнулся и молча погладил девушку по плечам. – Мику… Я люблю тебя. Почти тебя. Мне достаточно хорошо объяснили, что это должно значить: от моего присутствия или отсутствия должно становиться лучше. – «Не моя девушка» звучит довольно неприятно, но все же лучше, чем «мёртвая девушка»,* – прошептал Вожатый. Все кивнули. – А ещё ты не расскажешь, кто он, откуда и… куда… Парень пожал плечами. – Скажем так, знай я это как следует сам, может, и сказал бы. А так – пусть это будет секрет, – Пионер тараторил, вызывая понятные ассоциации. – Моя работа здесь окончена.* До встречи на войне… Его образ начал таять. – …с названьем «моя жизнь»,* – закончил Вожатый. Моника вздохнула, гладя дышащую, но потерявшую сознание Женю по волосам. – Смех смехом, а нам домик по второму разу отмывать и второй труп закапывать. – Или третий… – развёл руками Вожатый, но грустно вздохнул. В интерпретации «Гамлета» от «Симпсонов» Мардж в подобной ситуации предпочла уборке самоубийство.*