Твоя реальность

Семён открыл глаза в своей постели. Он тяжело дышал. Встретившись с обеспокоенным взглядом Моники, нависшей над ним, парень наконец выдохнул. – Это же был… кошмар? – наконец уточнила она. Вожатый кивнул. – И странный. – Поэтому ты и кричал во сне: «Отпустите меня, грибы?!» Он снова кивнул. – Ты не… хотя нет, – Семён благодарно улыбнулся, – ты мне поверишь, спасибо. В общем, мне приснилось, что я шёл по лесу с Юлей в сторону её запасов, она пропала, а меня окружили и поймали гигантские грибы. Они привязали меня к дереву и начали разводить огонь, чтобы меня зажарить. – И ты кричал это? – Угу. Отпустите меня, грибы! Ну, не жаловался же я на наркоманский трип, вызванный мухоморами, в самом деле! – и усмехнулся. – Я тебе врал когда-нибудь? Моника пожала плечами, хитро ухмыляясь. – Точно нет? – Эм… Память… – Очень ненадёжный инструмент, да-да. Одевшись, пара покинула домик, шагнув, держась за руки, навстречу слепящему солнцу. – А тебя-то мне и надо! Открыв глаза, Моника поняла, что Семён это крикнул пробегавшей мимо Славе. – А? – удивилась та, но остановилась. Вожатый поднял указательные пальцы, чтобы окончательно завладеть вниманием пионерки, рвавшейся вернуться к утреннему моциону. – Да вот, хочу сделать лагерь лучше ещё и внешне. – А как? – выпучила глаза она. – И зачем? – добавила после паузы. На этот раз Семён наконец улыбнулся. – Цветы хочу пересадить. Розы. А зачем – чтоб веселей и радостнее жить.* Так, не отвлекаемся, мне нужна твоя помощь. – Какая? «И вроде бы активистка, образцовая пионерка – а какая индивидуалистка. Может, ей стоило бы добавить бэкграунд типа… Простых честных дедушку и бабушку раскулачили, потому новому поколению дали установку максимально играть в “одобрямс”.* Впрочем, вряд ли что-то имелось в виду, раз север – всего лишь далёкий. Или холодный. Да плевать. Помощь», – прикинул Вожатый. «Бот и есть бот. Удобно, но дико», – заметила про себя Моника. – Лопату принеси со склада. Только не совковую. Девушка хихикнула. – А они у нас все – местного, хи, производства! Парень кашлянул и строго посмотрел, затем цыкнул и кивнул сам себе. – Ты как земляника, Славя, – произнёс он, покачав головой, – снаружи красная, а внутри – белая.* Девушка зло хмыкнула и, прищурив глаз, опустила голову. – Я, между прочим… Что «между прочим»? Образцовая пионерка? Помощница вожатой? Ничего крамольного не имела в виду? Какая разница?! – Лучше скажи, зачем ты бегаешь по утрам, – оборвала её Моника. Славя распахнула глаза от удивления и захлопала ими: даже само существование такого вопроса не укладывалось у неё в голове. Бегала она по утрам всегда, это данность, как нормально, что небо голубое, а люди – не сторонники разбоя.* – Потому что так… правильно? Японка усмехнулась. – Правильно… А сама-то ты любишь, когда всё соответствует правилам? Славя снова удивилась и тут же кивнула. – Конечно! Ведь… На этот раз хмыкнул Вожатый. – Ведь ты являешься частью этой системы, а значит, при необходимости сможешь применить то, что хочешь, и игнорировать то, что невыгодно? – лицо пионерки стало суровым: конечно – она уязвлена, обвинена в волюнтаризме. – Нет! – только она открыла рот, не дал высказаться Семён. – Я не думаю, что ты плохая. Просто власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно.* Все говорят, мол, нет, я-то точно не такой. Такой. Раньше или позже, навсегда или нет – другой вопрос, – Моника чмокнула его в щёку. – Однажды ты поймёшь, Славя… точнее, когда ты поймёшь, это будет кто-то, очень похожий на тебя: не всякая власть, своя или чужая, во благо. Не перечь, девочка, я знаю: я старше тебя, я видел это сотни раз… Окольными путями рассказать о том, что творится с другим ботом в другом руте, на который сам не заглядывал, – то ещё извращение. – Я пойду? – чуть ли не взмолилась пионерка. «Далеко и надолго», – подумал парень, но удержался. – Конечно. Обрадованная вновь обретённой свободой (от Семёна, от мыслей), Славя унеслась прочь. – Александр II,* фото, цвета восстановлены, – пробурчал недовольно Вожатый. Вот только резонёром* и ментором быть не хватало. – М? – он уловил звук, предположительно, своего имени. – Ничего особенного, – ответила Моника. – Просто интересно: неужели ты, такой важный, будешь как простой человек, садовник, сажать кусты? Она оставила невысказанным вопрос: «И является ли это частью самоограничений, вериг, грузиков,* чтобы власть и знания не развращали?» Семён с улыбкой покачал головой. – Не всё ты ещё понимаешь о жизни и Стране Советов.* Человек физического труда ничем не хуже человека умственного труда. Люди разные и по-разному могут трудиться на благо родной страны и своих близких. Так что да – я буду сажать. Он улыбнулся. Моника пожала плечами и повела бровью. Вероятно, ей действительно стоило многому научиться, выработать новые взгляды, пока своё место не заняли старые. – Неплохо. Логично. Красиво. Но зачем? Чтобы стало «веселей и радостнее жить» – кому? Парень рассмеялся. – Я бы мог оборвать всю округу и набрать для тебя букет. Но он завял бы скоро, потому что всё – безумно тленно. Это заставляет грустить – ещё сильнее, чем то, что даже куст исчезнет с концом недели. Моника улыбнулась и сложила ладони сердечком. – И тогда у двух чудовищ будет своя роза? – Тогда, не найдя истинную любовь, с последним опавшим лепестком оба бы потеряли человечность? Две злых усмешки и поцелуй. Калигула, твой конь в Сенате,* и это происходит уже двести восемьдесят пятый* такой виток! – А Славя скоро вернётся? До линейки? Вожатый улыбнулся. – Её скорость даже выше, чем «одна нога здесь, другая там»: скроется, потом немного подождать для естественности – и готово. Правда, лучше даже не смотреть туда, откуда она должна появиться, а заняться чем-то. Моника улыбнулась. – Это как с обходным? – предположила она. Согласный кивок. – А ещё Виола сказала, что подобная фигня происходит, если кипятить чайник: он не закипает, но стоит отвернуться на миг – слышишь свисток!* Семён хмыкнул. – Надеюсь, Виола тебя не испортит. Девушка пожала плечами. – Весь вред, какой только можно, мне уже причинён.* Она кисло улыбнулась, но за этой напускной тоской парень разглядел настоящее настроение – «мне плевать на это до того момента, пока прошлое – лишь ступень к настоящему, уходящему в будущее». Моника взвизгнула, но тут же поцеловала и улыбнулась, когда Семён резко прижал её к себе. – Я тебя люблю. И всё же должен задать тебе вопрос. Товарищ воспитатель (теперь и с полномочиями), а вам не жаль проданной души? – А лицо серьёзное, грустное. Девушка тряхнула головой. – Ну, что ж, души мне не жаль, я проживу и без неё,* – отозвалась она. – Но не без тебя. Сзади раздался смешок. – Это так мило! Я, конечно, могла бы ещё подождать здесь, но не думаю, что это нужно хоть кому-то, – как бы извинялась Славя за вмешательство. А в глазах-то всё равно искорки торжества – помешала, не дала целоваться, нарушать дисциплину, а при этом права. Тем забавнее Семёну было наблюдать за замешательством пионерки, когда до неё дошло после покачивания пальцем, что поступила именно так, как предполагал Вожатый, от чего предостерегал. – Хех. – Но я ведь… права. Или нет? – По правилам, но неправильно? По закону, но не по справедливости? Русский народ любит докапываться до таких вещей. – Семён пожал плечами. – Думаю, всё было верно, кроме одного – твоего отношения к ситуации. Славя слабо улыбнулась. – А мне… помочь с кустом? – предложила наконец она. – Только если хочешь! – отозвался Вожатый, чем снова вогнал пионерку в ступор. Такими категориями она мыслить не привыкла: старшие дают указания и наставления, но не спрашивают совета, не предлагают. – Я… я… привыкла огородничать… – произнесла она. Моника посмотрела испытующе. – Я… хочу помочь! Все улыбнулись. – Знаешь, быть полезными – не только обязанность, но и потребность людей, что бы они там ни думали, – озвучила японка пришедшую в голову мысль. – Считай это полезным советом дня от Моники. А теперь, Сёма, пора признаться: ты хотел посадить куст у дома, но не планировал, куда конкретно. Он смущённо почесал затылок. – Хе-хе. Чего это все такие умные и проницательные вокруг?.. А что, если под окном? И запах, и вид. – И сбежать из домика никто не сможет, – подмигнув, добавила Моника. Рут Алисы она запомнила. – А вообще, ты мужчина, ты всё затеял, ты и решай. Вожатый хмыкнул, потёр подбородок и кивнул. – Что ж, Семён из «Совёнка» повелевает:* пусть будет куст под окном! Моника приложила палец к губам. – Так прозвучало, будто ты родом отсюда… – тревога в голосе. Семён пожал плечами, вяло улыбнувшись. – Ну, можно сказать и так. Здесь я стал тем, кто я есть. А вообще, все мы вышли из гоголевской «Шинели».* Славя хохотнула. – Выйти из шинели, чтобы попасть сначала в пальто, а потом в пионерскую форму. Но, кажется, у Гоголя всё кончилось грустно: маленький человек получил то, чего хотел, но это не уберегло его от жёсткости мира, в итоге он обратился в нечто могучее, инфернальное, но не уверена, счастливое ли…* Моника и Семён переглянулись. – А! – наконец сообразив, Вожатый забрал у пионерки лопату, а японка взялась за мешок с саженцем, и троица направилась за дом… На линейке вожатая рассказала, что на сегодня намечены уборка в библиотеке и танцы. – Товарищи! – сделав шаг вперёд, объявил Семён. – Всё это, конечно, важно! Но нельзя за планами на день терять план на неделю! А план на нашу неделю – сцены на тему истории. И я не говорю «разыграть сценки», я даю иную установку: мы проживём их так, что будет ясно – это правда, это было, это есть, это будет. Ухмыляясь, чуть наклонив голову и будто бы поправляя не существующие в лагере очки, Вожатый до ужаса был похож на возвышавшегося за его спиной бронзового Генду. То ли чувствуя запал, то ли ещё и поражаясь сходству, пионеры захлопали. Подошедшая Ольга похлопала по плечу и шепнула на ухо: «Ты, вроде бы, старше, но я никак не могу отделаться от мысли, что будто бы я тебя вырастила – как сына. И горжусь тобой». И в ответ такое же тихое, но не менее сердечное: «Спасибо». – Я хочу, чтобы во время обеда вы предложили, кто кем хочет быть на празднике. Обещаю не придираться, но в то же время прошу снисходительно отнестись к нашему инвентарю. – И смущённо улыбнулся. – Так! Товарищ Демьяненко!* – обратился Семён к Шурику, тот посмотрел удивлённо, но кивнул. – Ты руководитель кружков, на вас и ответственность за техническую сторону. Товарищ Давыдова!* – поморщившись, Женя поправила очки и, наконец, кивнула. – Пожалуйста, проследи за исторической частью: кому мне ещё верить, как не тебе? – и подмигнул. – Девушка смягчилась и даже, опустив глаза, повела плечами. И тут на месте подпрыгнула Мику. – Здорово-здорово! Можно считать это фестивалем, а можно – занимательной историей. Как вы там говорили, товарищ вожатый? История – это не сухие параграфы, это сплетённые в одну нить маленькие истории, кажется. Семён смущённо кивнул. Может, и говорил. Может, ещё скажет. А может, это сказал вовсе не он, а другой Семён, историк или юрист,* это они много часов изучают историю, иногда даже с удовольствием, а если повезёт – даже понимают её. – Спасибо, Мику! Думаю, ты готова помочь нам ещё с мотивационной ролью. Будешь рядом с Шуриком. Оба пионера улыбнулись: лишний повод влюблённым побыть вместе даже на виду у всех – не лишний. В столовой Семён остановился рядом с Женей и, балансируя с подносом, поклонился. – Надеюсь, место рядом с вами, леди, не занято? Библиотекарша ухмыльнулась. – О, рядом со мной всегда несвободно: рядом – меланхолия.* Если не против, прошу. – Спасибо, – поблагодарила Моника за обоих. – Кажется, сегодня на кухне дежурит Электроник! – авторитетно заявил Вожатый. И под удивлёнными взглядами пояснил: – Сосиска больше напоминает витую пару, чем что-то мясное. Девушки усмехнулись. Семён, хоть и улыбнулся, с какой-то непонятной грустью посмотрел на одиноко сидевшую и бросавшую на них взгляды Лену. И всё равно он, Вожатый, её никуда не позовёт. Даже Женю не обманет, что уже договорился: Лена – не его радость и не его проклятье. И пусть сама потом вечером разбирает лекарства: это лучше, чем одной куковать на танцах. И тут стало ясно, что на самом деле привлекло внимание. Рядом с Леной сел пионер, заросший такой и потерянный, – спасу нет. Только вот это их, его Вожатого и Моники, виток, и лишних Семёнов тут не предусмотрено. Так что странный пионер мог быть только гастролёром, Пионером. Парень скорее угадал, чем прочёл по губам японки вопрос – не твои ли это шутки? – и покачал головой. – Минуточку, Женя. Срочное дело с одним моим… коллегой, – фыркнув, он поднялся и подошёл. – Д-да? – несмело обратилась Лена. – Твои год и город рождения, витки, боты, – сухо произнёс Вожатый, и девушка, втянув голову в плечи, отвела взгляд и начала быстро поглощать завтрак. – Кто ты, и что, чёрт возьми, ты творишь?! – упираясь в стол, поднялся Пионер с места. И как на такое реагировать? Разве что… – Вообще, я Семён, но все меня Вожатым зовут, и ты зови. – Неправ ты, Семён, ох, неправ. Оба сжали кулаки – синхронно. – Кто это? – с тревогой спросила Женя. Моника, не знавшая, должна ли вмешаться, хмыкнула. – Один из его братьев. И, кажется, очередной представитель тех, кто думает, что знает достаточно… Японка подалась вперёд, чтобы выдвинуть стул и встать, но библиотекарша положила ладонь на запястье и остановила. – Подумай, а что знаешь ты. Ты сама. – Я знаю… что ничего не знаю.* Женя улыбнулась. – Звучит хорошо. С этой фразы начинаются пути. Точнее – продолжаются. В отличие от тех, кто думает иначе. Они вынуждены или замереть, или ходить кругами. Моника широко распахнула глаза и выдала фразу в той формулировке, что услышала от Вожатого: – Ты сколько витков отмотала, мать? Девушка ухмыльнулась. – А это, детектив, правильный вопрос. А сама-то? Что-то я не припомню раньше здесь никаких Моник. Японка хищно ухмыльнулась. – А вы-таки из какой синагоги?* – формулировка Виолы, но, может, стоит доверять опыту тех, кто здесь тоже не просто так, но куда дольше? – Я – три. Четвёртый. Женя присвистнула. – Всего? И уже осознаёшь… – Да, уже осознаю, что смены повторяются, – девушки кивнули друг другу. – Меня перекинули сюда из крайне… жуткого места. – Стоит ли говорить об опытах, лабораториях, если непонятно, как отреагирует собеседница и что ей известно? Вряд ли. – Я здесь на работе. Женя присвистнула, хотя ей, приличной, скромной девушке в очочках, такой жест как-то не шёл. – Крайне интересно, – серьёзно процедила пионерка наконец. – Моника. Фамилию не помню. Увы. Япония. Город не помню. Пока что. Примерно тридцать один год. Женя хмыкнула и кивнула. – Прости. Просто… странно всё. Знаешь, как бывает? Сначала чего-то хочешь, борешься, а потом устаёшь биться головой в стену, смиряешься со своей судьбой… и тут – вот это. Меня зовут… звали в прошлой жизни… Анна, я знаю, что товарищ Давыдова – это другая Женя, которой больше нет в лагере. А чего хотите вы, чего добиваетесь? – Она улыбнулась необычно, робко, не играя в обычную Женю, не прикидываясь своим ботом. – Усть-Каменогорск. Но ты, наверное, даже не слышала о таком. Мне двадцать семь, как я помню. Библиотекарь. Как и та Женя. – Мы вытаскиваем людей из лагеря в реальность. Реальную реальность, в отличие от… Женя (или Анна?) кивнула. – В отличие от ненастоящего города в ненастоящей стране. Поняла. Но почему сейчас? Почему не сотню витков назад или ещё через сотню? – на этот раз она смотрела недовольно, даже оскорблённо. Впрочем, вымещать обиду на Монике вовсе не собиралась. Японка пожала плечами. – Мы сами – ветер в поле, куда пошлют – туда летим. Два кивка. – Кстати, о ветрах. Как там наш Борей?* За столом одиноко сидел Семён и как-то особенно зверски крошил вилкой сосиску в оставленной двойником тарелке. – Что произошло? – тут же выпалила Моника. Он устало улыбнулся. – Кстати, не бойтесь: я Вожатый, а тот… или на своём витке, или на нашем, но в домике своей ненаглядной. Рыдает. Или разносит всё в гневе. Не знаю, какая у него сейчас стадия. – Что произошло? – на этот раз требовательно произнесла Женя. – Хотя не так: сиди здесь, а мы поднесём еду к тебе, расскажешь, а то этот завтрак никогда не закончится. Когда всё было готово, Семён пожал плечами. – Мы перегрузили её. Сломали. Я вызвал сбой и закрытость, и, когда девочка доела и пожелала нам приятного аппетита, он сказал: «Подожди, останься». Я ответил: «Да к чёрту. Пусть идёт». А он горячится: «Она нужна мне. И нужна за столом!» А я возьми и бахни: «Да ни черта эта Леночка не нужна!» Она с места сорвалась и побежала в слезах. «Стой!» – кричит. А я его – за локоть. «Пусть! Ты со мной договорил?» Сразу обернулся, рявкнул: «Нет!» Смеюсь: «Вот и не рыпайся». Зло посмотрел, но остался. Девушки вздрогнули. История выходила скверная. – А ты? – только и спросила Моника, уже догадываясь, что было после. – Сказал, что с Леной можно быть и в своём лагере, пока время есть и пока не понял, что пора закрыть книжку, прочитанную в сотый раз. «А что делать, если у нас ещё остались вопросы?!» – говорит. Выплёвывает. Снисходительно. «Вопросы можно задать производителю, а за неимением такового – экспедитору, коим я являюсь». Усмехнулся. «И куда ты меня доставишь, экспедитор?» Я осклабился. «Домой. Как с попойки, которая давно закончилась, после которой стоит досмотреть поучительный сон о том, что и ты сам, и твоя жизнь в прежнем состоянии – говно». Женя покачала головой. – Кстати, я настоящая, я с вами. Если не заметил. Семёны много чего не замечают или оставляют за скобками при помощи особенностей лагерей. Вожатый смущённо кивнул. Он должен досказать, пока не сбился, не забыл или не добавил что-то от себя. – В общем, он сказал, что ему и его братишке есть что спросить у нас. И убежал за Леной. Моника уточнила. – Думаешь, Лена могла… – и провела пальцем поперёк горла. Семён и Женя ухмыльнулись и синхронно провели линии вдоль предплечий. – Почти уверен, – наконец изрёк сурово Вожатый. – Опять она это… – мрачно пробурчала Анна. – Но это же ужасно! И, что важно, мы можем её остановить, потому что… – пылко выкрикнула Моника, не обращая внимания на оборачивающихся статистов. – Потому что времени нет? – закончил за неё Семён. – Только вот смысла – тоже. Разве что попытаться для конкретного бота… – девушка скривилась на этом жестоком слове. – Но увы: мы не можем отменить причину (в которой, да, я виноват), а значит, следствие будет – рано или поздно. Мы не можем за ней следить двадцать четыре на семь. Как приговор. Но почему не сражаться до последнего? Ведь им же по плечу даже невозможное? – Технически – можем, – заметила японка. – И ты же сам говорил, что не стоит относиться к ним как манекенам. Мы ведь… подружились с Леной… Семён пожал плечами. – Это была другая Лена, с другого витка. Эту можно считать личной Леной и личным проклятием этого Пионера. Моника поёжилась. – Ты бываешь слишком жесток. Опустив голову, парень вздохнул. – Увы, «бываю» – слишком мягко. Можно называть это местным очерствением, а можно, кроме этого, понять, что нельзя всех любить и всех спасти. Женя кивнула и продекламировала: Нужно принять за правило: Всех не дано спасти. Выглядит, да, неправильно, Но мы не носим нимб. Нужно принять за правило: Сердце своё беречь. Жизнь – не для танца с граблями, Часть игр не стоит свеч. Нужно принять за правило: Прошлое – позади. Только себя поранишь ты. Выбери лучше жизнь. Моника лишь развела руками. Два против одной. Вожатый же улыбнулся и подал руку девушке. – Значит, ещё одна настоящая Женя. – Вообще, я Анна, но… – Но можно звать Аннушкой? – с улыбкой уточнил парень. – Только если не боитесь тяжких телесных или не хотите найти свою голову насаженной на флагшток. И все нервно усмехнулись. – Кажется, вы не очень любите своё имя. – Да, а в таком варианте – особенно. – Мы учтём. Ладно. Сосиска сама себя не доест, библиотека сама себя не уберёт, а день сам по себе говном не станет. Девушки покачали головами. – Всем бы такой энтузиазм, – заметила Женя. – И да, нам во время и после обеда смотреть местных актёров разной степени погорелости театров. И тут, зевнув, к столику подошла Мику и пожаловалась: – Совсем не выспалась, представляете… Только я вам не скажу, почему, потому что у вас документов нет.* Так вот, не выспалась, вас упустила, только нашла в столовой. А почему у вас такие напряжённые лица? Вожатый покачал головой. – В общем, у нас для тебя несколько новостей. С каких начать? Мику пожала плечами. – Наверное, с самых приближенных ко мне. – Тогда с хороших или плохих? Пионерка вздохнула. – С хороших. – Кажется, хмурая рожа Лены и её болтовня больше не будут тебе мешать. А-а-ай… – парень поджал губы, потому что Моника наступила ему на ногу – не больно, а больше для порядка. Мику же схватилась за скулы и выпучила глаза. – А что такое? Я переселяюсь? Она переселяется? Её уже нет? Пионерская, гаденькая ухмылка. – Думаю, так. И плохая новость: придётся отмывать твой домик или действительно тебя переселять, благо, ключи есть. Дошло. Мику опустила голову и закрыла лицо руками. – Как? Как так?.. Вы же даже не вместе… Женя взяла инициативу. – Ни ты, ни Моника не виновата. Виноват даже в основном не товарищ Вожатый, а неместный Пионер. – Хе-хе… – наклонив голову, выдала Мику. – Люди, а вы в курсе, что Женя… Они рассмеялись. – Это другая новость. – Она как я, бот? Или как вы – человек? Библиотекарша пожала плечами. – Серединка на половинку? – и усмехнулась. – Кто б знал. Они же про себя тоже не могут утверждать? Вот и я думаю, что я человек, но не уверена. Что я точно знаю: здесь хорошо, спокойно или интересно, но я бы всё равно предпочту в конце смены получить билет до дома. Можно? Семён и Моника переглянулись. – Нужно! – объявил Вожатый. Разговоры разговорами, но нужно было идти в домик Лены.